Предположительно

8 глава

Из записей Доктора Джин-Йи Денг

психиатра больницы Беллвью, Нью-Йорк

Мэри провела в нашем учреждении более восьми месяцев, и за это время она не сказала ни слова. Даже во время визитов матери сохраняла молчание и была отстраненной. Затем в обычное июльское утро, она внезапно начала разговаривать с врачами и медсестрами. Девочка казалась беззаботной, почти шаловливой. Это был перерыв в ее психозе. Мы были не уверены, станем ли мы снова свидетелями подобного поведения, поэтому детально расспросили ее обо всем. За четыре часа мы узнали больше, чем за восемь месяцев. Возможно, больше, чем мы когда-либо сможем узнать.

Спустя неделю после урагана, когда еще свежи воспоминания о лезвии, направленном на Боба՜, я звоню Коре Фишер, и та без колебаний назначает мне встречу на субботу.

Офис «Проекта Прощение» находится на Манхэттене. Это важно. Когда я была ребенком, и мы с мамой собирались в город, она крахмалила и выглаживала наши лучшие выходные наряды, чистила мои уши и вытаскивала грязь из-под ногтей, пока они не начинали кровоточить. Мама завязывала мои волосы праздничными лентами и смазывала мое лицо, локти и колени вазелином.

— Не хочу, чтобы кто-то подумал, что мы из трущоб.

Поэтому я не могла ничего с собой поделать. Почистила ногти, завязала волосы в пучок, утопила лицо в лосьоне и надела платье не по размеру под свою лучшую пару джинсов. Вчера вечером я постирала свои шнурки средством для мытья посуды. Они были все еще влажными, когда вдевала их в кроссовки.

Беру с собой Новенькую, потому что она, кажется, разбирается во всей этой юридической ерунде. Она дает мне свой черный свитер взамен платья.

Отмечаясь, мы просим разрешения поехать в город, чтобы помочь в центре продовольственной помощи. Мисс Риба отпускает нас. Мы садимся на поезд до города, проезжая мимо огромного торгового центра, который занимает целый квартал. Мокрые бордюры блестят в солнечных лучах подобно алмазам, запеченным в земле. Несмотря на то, что мы предупредили мисс Рибу, я немного переживаю на счет браслета. Нам нужно пересечь весь город, а это больше пяти километров. Полагаю, чем быстрее мы доберемся до места встречи, тем быстрее сможем вернуться в Бруклин. Прежде, чем полиция успеет спохватиться. Я тащу Новенькую за руку и ускоряю шаг.

Зайдя в высокое стеклянное офисное здание, мы обнаруживаем, что на стойке охраны уже лежат наши имена. Мы заходим в лифт, который поднимает нас на двадцать восьмой этаж. У нас закладывает уши. Новенькая стучится в офис номер две тысячи восемьсот один. Нервное напряжение переполняет меня. Женщина распахивает дверь. Ее улыбка меркнет, при виде синяка, который оставила на мне Келли.

— Ну, привет, — шокировано говорит она, и я узнаю голос, который слышала по телефону. — Проходите.

Мое сердце уходит в пятки. Это ошибка. Мисс Кора совсем не похожа на юриста. На вид, ей лет восемнадцать. Она выглядит слишком молодо в своих свободных джинсах и красном свитере. И она индианка. Мама говорила, что они занимают все рабочие места для иммигрантов. Мне не нужен еще один плохой юрист, несмотря на то, что я даже первого своего не выбирала. Новенькая легонько подталкивает меня и входит внутрь. Я сохраняю спокойствие и следую за ней.

— Я рада, что вы смогли прийти, — говорит она. — Сюда.

Ее офис маленький, но очень опрятный. Он уставлен полированной мебелью из красного дерева и искусственными растениями. В комнате имеется полка с толстыми учебниками, похожими на энциклопедии. Как те, что я читала в доме Алиссы. Она проводит нас в небольшой конференц-зал. Молодой белый парень в очках в тонкой черной оправе ставит тарелку с печеньем на стол, рядом с бутылками воды.

— Это Терри, мой ассистент. Терри поздоровайся с этими милыми дамами.

— Рад встрече, — говорит он, протягивая руку. Я не жму ее.

Мы садимся и молча смотрим друг на друга, не зная с чего начать. Очень хочу взять печенье. Оно выглядит таким аппетитным, а я умираю с голоду, но не хочу показаться прожорливой. Она смотрит на меня, затем, на печенья и подталкивает тарелку в моем направлении.

— Вот, угощайтесь. Можете взять несколько. Они здесь для вас.

Я раздумываю над этим и беру две штуки. Новенькая берет четыре.

— Вода, — предлагает Терри. Я беру бутылку. Фиджи. Есть такой остров.

Интересно, вода действительно оттуда?

— Во-первых, позвольте мне начать с того, что я была очарована... просто очарована твоим делом с самого первого дня. Фактически, с самого поступления в юридический, — говорит мисс Кора. — Если не ошибаюсь, тебе тогда только исполнилось девять. Ох, это означает, что ты совсем недавно отметила день рождение, правда?

Она знает про мой день рождения. Не уверена, что даже мама про него помнит.

— Итак, я с самого начала считала, что они недобросовестно подошли к рассмотрению твоего дела, — продолжает она. — И абсолютно субъективная точка зрения, освещенная в СМИ, которая преследовала тебя, ребенка, еще до того, как ты зашла в здание суда... это было неэтично. Я не знаю всех деталей, но уверена, что твои показания — твои обдуманные взрослые впечатления от того, что произошло той ночью — могут кардинально изменить результат. Но сначала мы должны иметь в арсенале достаточно убедительных доказательств, чтобы уговорить судью рассмотреть апелляцию. И самое сложное: убедить судью возобновить дело покойного младенца.

— Алиссы, — говорю я.

Я ненавижу, когда люди называют Алиссу просто погибшим младенцем. У нее было имя.

— Алиссы. Верно, — она улыбается. Терри ерзает на своем стуле.

— И после всего этого я получу... эмансипацию. Правильно?

— Всему свое время, — говорит мисс Кора.

Откидываюсь назад, потягивая воду. Я серьезно собираюсь заняться этим? Я серьезно собираюсь открыть эту банку, полную червей и грязных секретов?

Мисс Кора смотрит на меня и улыбается.

— Мэри, что для тебя сейчас важнее всего?

Я потираю живот, прекрасно понимая, что у меня стоит на первом месте.

— Чтобы малыш остался со мной.

— Хорошо, это то, за что мы будем бороться, — говорит мисс Кора, ударяя кулаком по столу.

— Но... у меня совсем нет денег.

— Оставь это мне, — она улыбается, дружелюбно и искренне, но волоски на моих руках поднимаются.

Никто не бывает добр просто так. Пришло время бежать! Это ловушка. В смысле, она даже не выглядит так, будто хочет меня провести, но я обманывалась и прежде. Не могу снова допустить такую ошибку. Не с Бобом. Но куда я побегу? Может, Новенькая права. Я не могу выступать простив взрослых в одиночку. Может, эта леди сможет помочь мне.

— Ладно... что от меня требуется? — спрашиваю я.

— Ну, прежде всего, я хочу, чтобы ты рассказала мне обо всем, что произошло той ночью. От начала и до конца.

Я прикусываю свой язык настолько сильно, что чувствую вкус крови. Она имеет в виду, что НА САМОМ ДЕЛЕ произошло? В смысле, я даже не знаю этих людей.

— Мэри, можешь довериться нам, — говорит мисс Кора. — Мы хотим тебе помочь.

Она наклоняется через стол и пытается взять меня за руку. Я отдергиваю ее.

Они с Терри обмениваются обеспокоенными взглядами. Новенькая аккуратно подталкивает меня локтем и кивает.

— Сделай это, Мэри, — говорит она.

Я смотрю на этих незнакомцев, у меня в горле образуется комок. Как я могу рассказать им то, что произошло на самом деле? Они возненавидят меня.

— Вы подумаете... что я ужасный человек.

Мисс Кора качает головой.

— Мэри, поверь мне, — говорит она. — Изменить обстоятельства можно лишь изменив свой подход к ним. Это пугает, знаю, но тебя никто не осудит. Я здесь, чтобы помочь тебе, но смогу сделать это, только если ты расскажешь мне всю правду.

Это похоже на то, что говорила мне мисс Клэр.

Перемены пугают. Но могу ли я довериться ей?

Полагаю, выяснить это можно только одним способом.

— Хорошо, — вздыхаю я. — Но не говорите потом, что я вас не предупреждала.

Из записей Доктора Джин-Йи Денг

психиатра больницы Беллвью, Нью-Йорк

Когда мы спрашивали о жертве, Алиссе, лицо Мэри лишалось всяких эмоций. Казалось, она не воспринимает событий той ночи. Она помнила лишь то, как ложится спать. После этого, по ее словам, она внезапно оказалась посреди гостиной, вся в грязи.

Когда я заканчиваю, вся комната смотрит на меня с широко раскрытыми глазами и распахнутыми ртами. Новенькая стала бледной, как приведение, а Терри позеленел. Мисс Кора — первая, кто решается прервать тишину.

— Я должна... я просто... в смысле. Вот же дерьмо!

— Мы выбьем право работать над этим, — говорит мисс Кора, провожая нас к выходу.

— Хорошо, — бормочу я, чувствуя себя измотанной от своего рассказа.

— Сегодня у нас выходной, поэтому мы немного неподобающе одеты, но мы будем работать все выходные. Я знаю правила групповых домов. Если в течение недели у нас появится какая-то информация, мы навестим тебя там. Если тебе что-нибудь понадобится, сразу же звони мне.

— Сейчас, минутку, я дам вам визитку, — говорит Терри и бежит к своему столу.

Он усыпан безумным количеством бумаг и папок. Он поднимает несколько файлов, и я вижу Алиссу. Ее изображение на какой-то книге. У меня перехватывает дыхание, и я направляюсь к нему. Вся комната замирает вокруг меня, когда достаю книгу из-под кучи бумаг.

Алисса. Я не видела ее так давно, что мне казалось, забыла, как она выглядела. Но она именно такая, какой я ее запомнила: вьющиеся каштановые волосы, маленький носик, маленькие пальчики и большие голубые глаза. Она одета в свою красную кофточку с белым передником, на котором написано: «Я люблю свою мамочку». Помню, как была снята эта фотография. Я стояла неподалеку, была хорошей помощницей, держала бутылочку, как просила ее мама.

Касаюсь фото, потирая ее щеку, желая, чтобы она была настоящей. Вы когда-нибудь целовали щечки младенцев? Они такие мягкие, что их хочется тискать дни напролет. Слезы щиплют глаза, наружу рвутся рыдания. Я прижимаю книгу к груди и закрываю глаза, пытаясь почувствовать снова ее тепло.

Алисса. Моя Алисса.

Когда я открываю глаза, я вижу, как Терри смотрит на меня. Название книги — «Что случилось с Алиссой?» — написано большими белыми буквами прямо над ее лбом. На столе лежит еще одна книга с моим именем: «Когда дети убивают: Судебное разбирательство Мэри Б. Эддисон».

— Это книга обо мне?

Терри смотрит на мисс Кору, которая почти покровительственно подходит ближе. Он откашливается.

— Да... тут много книг о тебе, — бормочет он.

Названия книг, раскиданных по столу, сливаются воедино. Мэри... Эддисон... Алисса... Дети... Убийство... Суд... Алисса. Эти книги обо мне. Это означает, что все на свете знают, что я сделала. Или думают, что знают.

— Но... как? Как они могли написать обо мне без... например... знаете, разрешения.

— Хорошее наблюдение, Мэри, — говорит мисс Кора, пока они с Терри прибирают стол, пытаясь спрятать оставшиеся книги. Что-то подсказывает мне, что они не хотят, чтобы я их увидела. Но почему?

— И поверь мне, когда мы со всем разберемся, мы сможем подать на них иски за клевету и дискредитацию личности, — говорит она.

— И что случится потом?

— Потом они заплатят тебе, Мэри, — жизнерадостно говорит Новенькая. — Ты сможешь не работать до конца своих дней!

Мы все поворачиваемся к Новенькой, которая стоит у двери с безумной улыбкой. Мисс Коре не нравится ее ответ, но она с ней не спорит.

— Ну, что-то вроде того, — подтверждает мисс Кора.

Терри протягивает ко мне руку. Я смотрю на нее, но продолжаю прижимать к груди две книги. Я не готова снова потерять ее.

— Могу я их одолжить?

Глаза Терри в панике распахиваются, и он смотрит на мисс Кору.

— Эмммм...

Мисс Кора вздыхает и улыбается.

— Конечно, Мэри. Все, что пожелаешь.

Интервью с анонимным заключенным в исправительном учреждении «Бедфорд-Хиллс» №2

Все смотрели новости, все знали о Мэри и о том, что она сделала. Кажется, ей было четырнадцать или около того, когда ее выпустили из карцера. Вы когда-нибудь видели военнопленных? Этих, с Ближнего Востока, которых долгие годы держали в темноте?! Так же выглядела и она: кожа да кости, бледная как новорожденный младенец, который еще не видел солнца. Они забросили ее к нам, и она была прямо как Кунта Кинте¹⁹. У нее были дикие глаза, она не говорила по-английски и боялась собственной чертовой тени. Время от времени к нам подкидывали мелких. Тех, кто был особенно плох для колонии для несовершеннолетних или девчонок, которые не могли оставаться там после семнадцатилетия. Но Мэри... она была просто ребенком.

— Я же говорила, Мэри? Они со всем разберутся. И ты разбогатеешь.

Смеюсь, наблюдая за тем, как Новенькая скачет по тротуару. Она вся сияет.

— Потом, когда я получу эмансипацию, мы сможем вместе найти квартиру! Может, даже где-нибудь в центре! — она смотрит на сияющий асфальт под своими ногами. — Было бы здорово, правда?

Полагаю, это, правда, было бы здорово. Мы были бы сами по себе, жили бы в центре как взрослые. Она, Боб... и Тед.

— Мне нужно съездить кое-куда, — говорю я, как только мы подходим к метро.

Она хмурится, часто моргая.

— Куда?

— Кое-куда.

— Можно с тобой? — умоляет она, сжимая мою руку. Я отдергиваю ее.

— Нет... Увидимся дома.

Новенькая немного вздрагивает, будто бы ей хочется остановить меня, но вместо этого она разворачивается и спускается в метро. Какое-то время я жду, после чего, пытаюсь позвонить Теду. Дважды. Безрезультатно. Последний наш разговор состоялся на следующий день после урагана. Но мне было необходимо увидится с ним и рассказать ему о встрече, о книгах, о деньгах. У нас все будет хорошо, ему больше не о чем переживать.

Дорога до группового дома парней оказывается неблизкой. Он находится на конечной станции метро и автобуса. Но я слишком взволнована, чтобы обратить на это внимание. Мисс Кора со всем разберется. Мы сможем оставить Боба՜. И я получу деньги, много денег. Может, мы сможем нанять няньку, и оба пойти учиться.

Автобус высаживает меня в квартале от дома. Его видно издалека: разрушенный медицинский корпус прямо посреди квартала. Он похож на мой, только гораздо больше. Дверь побитая, будто бы ее пару раз выламывали. Тед рассказывал, что живет еще с десятью другими парнями. Кажется, это слишком много... и слишком опасно. Я вспоминаю о той истории, его истории о девочке, которую изнасиловали и останавливаюсь. Мои мышцы напрягаются. Шторы на втором этаже раскрываются, кто-то смотрит на меня.

Я пытаюсь позвонить ему снова. Ответа нет. Что-то не так. Может, это было плохой идеей.

Подъезжает еще один автобус и оттуда выпрыгивает парень. Примерно мой ровесник со смуглой кожей в шапке и пуховике. Он отсюда, это видно по его глазам. У нас у всех одинаковый взгляд.

— Привет, — говорю я, когда он подходит.

— Что?

— Ты живешь в этом доме? — я указываю на здание.

Он делает шаг назад и пристально смотрит на меня.

— А что?

— Эмм... ты знаешь Теда?

Мальчишка стонет и закатывает глаза.

— Опять? — бормочет он. — Ты одна из его девушек?

Одна из его девушек?

— Слушай, ты не можешь больше здесь ошиваться. Поэтому его и выперли отсюда. Он тебе не рассказал об этом? У него есть телефон, по нему и разбирайся!

Я чувствую, будто из ниоткуда раздается выстрел и пронзает мое сердце насквозь, оставляя там зияющую дыру, размером с футбольный мяч. Сквозь нее гуляет холодный ветер, я дрожу. Могла бы умереть прямо сейчас, и мне бы не было до этого дела.

— Ты, наверно, новенькая, — ухмыляется он.

— Я его кузина.

Я не знаю, зачем это сказала, но эта ложь оказывается удачной. Он хмурится.

— Ох. Ну, он иногда бывает в Тильден-Хаусес с какой-то цыпочкой по имени Летиция. Возможно, ты найдешь его там.

Тильден находится в Браунсвилле, одном из самых ужасных кварталов Бруклина. Так мне говорил Тед, по крайней мере. Говорил, что там очень опасно. Говорил, что там можно найти любое оружие, которое только можно вообразить. Говорил, что там насилуют девушек и грабят старушек. Говорил, что там происходят перестрелки и обчищают дома посреди дня. Так, что он там забыл?

— Это где? — спрашиваю я.

— Где-то десять кварталов в том направлении.

Интервью с анонимным заключенным в исправительном учреждении «Бедфорд-Хиллс» №2

Я пыталась помочь ей, чем могла. Знаете, учила ориентироваться здесь, рассказывала, что к чему. От кого следует держаться подальше и что покупать, когда ей передадут деньги, все в таком духе. Хотя, это было напрасно. Бедный ребенок иногда даже мыла не мог себе позволить. Ее мамаша приходила сюда, будто Царица Савская, но не могла выделить девочке даже цента.

Нужное мне здание видно за два квартала. Оно устремляется в небеса, словно коричневые бревна с желтыми полосами по бокам. Солнце быстро прячется за ним. Отметины «Калек» протягиваются по всей улице. Это предупреждающий знак, призыв остановиться. От страха вся моя кожа покрывается мурашками, но я иду дальше по парковке к ярко-голубой двери. Люди смотрят на меня сквозь свои крошечные окна. Это похоже на мой первый день в детской тюрьме. Будто попала туда, куда не вписываюсь, где мне не место.

Холодный ветер подхватывает опавшие листья и мусор. Включаются уличные фонари, подмигивая частыми оранжевыми вспышками. Уже поздно. Я не должна быть здесь таким поздним вечером. Но Тед... где он, и что тот парень имел в виду под «девушками»?

Голубая дверь открывается, и из нее выходит женщина с маленькой девочкой. Она бросает на меня суровый взгляд и придерживает дверь. Я проскальзываю внутрь и пристально смотрю на них. Шерстяные пальто, колготки и церковная обувь. Это напоминает мне о том, как мы с мамой ходили на вечернюю службу. При мысли о маме у меня сводит живот. Она бы убила меня, узнай, что я слоняюсь по таким районам.

Мои ноги устали от такой длительной прогулки, от веса Боба՜ мне становится еще тяжелее идти, и я прислоняюсь к почтовым ящикам. В коридоре пахнет старыми пивными банками, как те, которые пил Рей. Где-то грохочет музыка, она эхом разносится по всему зданию, сотрясая пол. У кого-то вечеринка. Там сейчас Тед? Он слушает такую музыку? Я не знала. Будто не знала о нем совсем ничего. Это так глупо! Даже не имею представления, куда идти. В этом доме миллион квартир. Как я собиралась найти Теда здесь? Но проделала слишком долгий путь, чтобы просто развернуться и уйти.

В дальнем углу, перед лестницей, есть лифт. Я нажимаю на кнопку. Надо начать с верхнего этажа и медленно спускаться вниз. Может, я тогда смогу...

— Не заходи в лифт, — раздается голос позади меня. Я подпрыгиваю и разворачиваюсь. В дом заходит девушка. Дверь за ней захлопывается как отбойный молоток. — Если, конечно, не хочешь там застрять, — говорит она, усмехаясь.

Джинсы на ней либо слишком узкие, либо она слишком толстая, чтобы в них поместиться. Ее макияж напоминает мне девушек-консультантов в отделе косметики. У нее темная кожа, а длинные волосы, собранные в хвост, касаются ее жирной задницы. Она выдувает пузырь из жвачки и поправляет свои гигантские серьги, мельком осматривая меня. Мне становится не по себе. Я не доверяю никому после детской тюрьмы, особенно другим девушкам. Она смеется и исчезает за поворотом. Двери лифта закрываются, скрипя, как ногти по школьной доске. Я слышу, как она стучит в дверь.

— Это я, — говорит она.

— Кто я? — отвечает приглушенный голос.

— Летиция, открывай дверь, хватит херней страдать.

Летиция!

ЩЕЛК. ЩЕЛК. ЩЕЛК. Звуки открывавшихся замков эхом раздаются по коридору, и я бегу в ее направлении. Завернув за угол, я почти врезаюсь в нее.

Она отпрыгивает назад.

— Эй! Какого хрена?

В этот самый момент Литиция открывает дверь. Она выглядит совсем как Марисоль. Длинные волосы, куча макияжа, большая грудь. Она стоит в дверях, а вокруг нее клубится дым. Я чувствую сладкий запах травки, которую любили курить охранники в моем тюремном блоке. Сзади нее на сковородке трещит курица. Она смотрит на меня и на Большезадую.

— Кто это? — спрашивает Летиция.

— Я не знаю! — говорит Большезадая, поднимая вверх руки. — Эта чокнутая с*чка только что влетела в меня.

— Летиция? — выпаливаю я, и она хмурит брови.

— Ты кто, к чертям, такая? — огрызается на меня Летиция.

— Эй, какого хрена тут творится?

Весь воздух покидает мои легкие, как только слышу его голос. Я передумала. Не хочу знать, что он здесь делает. Не хочу вообще ничего знать.

— Почему вы застряли у двери? — говорит он.

Он распахивает дверь шире, с ухмылкой шлепая Летицию по заднице. Но как только он видит меня...

— МЭРИ!

Тед. Без рубашки, но в джинсах, стоит за другой девушкой. За другой мной.

Меня будто бьют поддых. Я кашляю, задыхаюсь.

— Мэри... что ты здесь делаешь? — спрашивает он.

Мой язык превращается в наждачную бумагу. Литиция и Большезадая смущенно смотрят друг на друга.

— Эммм... Тедди, кто это? — рявкает Летиция.

Тед протягивает ко мне руку, но я отскакиваю назад. Будто одно его прикосновение способно прожечь мою кожу дотла. В любом случае, я уже мертва. Мертва для него. Слезы подступают к глазам, и я бегу прочь.

— Мэри!

Он ловит меня у входной двери, затаскивая внутрь. Я изворачиваюсь, толкаюсь, пинаюсь, пытаюсь бороться, но он повсюду. Его руки и ладони, объятия, которые я так любила, теперь причиняют мне боль. Это похоже на борьбу с санитарами в доме сумасшедших, с охранниками в детской тюрьме. Они не давали мне уйти.

— Мэри, прошу! Прекрати!

Летиция и Большезадая теперь стоят рядом с нами, наблюдая.

— Тедди, что ты, черт возьми, творишь? — спрашивает Летиция. — Кто эта сумасшедшая?

Тед прижимает меня спиной к своей груди.

— Детка, прошу, дай мне все объяснить, — шепчет он мне в ухо.

Нет, я не хочу ничего знать! Я ненавижу его! Ненавижу его! Я... разворачиваюсь и кусаю его за руку со всей силы.

— Ааааай!

Оказавшись на свободе, вылетаю за дверь, врываясь в ночной воздух. Мои ноги сводит от холода. Я выбегаю на тропинку, но он снова ловит меня, обхватив своими руками, подобно смирительной рубашке.

— Эй! Успокойся! Прекрати!

— На помощь! — кричу я, но на свет выходят какие-то нечленораздельные звуки.

— Успокойся! Я не отпущу тебя домой одну!

Как по команде, к нам подъезжает полицейская машина, и мы отступаем друг от друга. У нас обоих есть приводы, и никто из нас не хочет привлекать лишнее внимание. Он прижимает ладонь к укусу, из которого теперь сочится кровь, а я ухожу, притворяясь, что он только что не разорвал мой мир на части.

Промерзнув до костей, я захожу в дом за три минуты до наступления комендантского часа. У меня все болит: от головы до кончиков пальцев. Каждый орган моего тела. Мисс Штейн хромает ко мне из гостиной. Я утираю сопли и слезы.

— Прекрасно. Ты дома. Вымой посуду и отскреби эти чертовы кастрюли. Еды не осталось, надо вовремя приходить к ужину. И вот. То, что ты так хотела.

Она протягивает мне сложенный лист бумаги и хромает прочь.

Я разворачиваю его и вздыхаю от облегчения. Мое свидетельство о рождении из Департамента здравоохранения Нью-Йорка. Я пристально изучаю его. Волнение затмевает собой холод. Я не уверена, что конкретно хочу увидеть там. Возможно, доказательство того, что моя мама — не единственная, кто меня породил.

Имя: Мэри Бет Эддисон

Дата рождения: 13 октября

Пол: Женский

Имя матери: Даун Мэри Купер-Эддисон

Имя отца: Данные отсутствуют.

Минутку, «Имя отца: Данные отсутствуют»?

Я перечитываю эту строчку десять раз. Убедившись, что мои глаза меня не подводят, я медленно опускаюсь на пол. Мое тело сдается. Толстый таракан ползет по моей руке, его крылья и ноги размером с зубочистки. Я хочу прибить его, но это сделает меня убийцей.

Как данные о нем, о второй половинке, что сделала меня мной, могут отсутствовать? Будто бы его вообще не существовало. Или это означает, что данные просто не были предоставлены?

Нет, он был в роддоме, я уверена. Он должен был видеть, как я пришла в этот мир. Он бы этого не пропустил. Он настоящий. У него есть имя. Он любит меня. Он хотел меня. Он хотел быть там.

Только, если мама ему не запретила.

Из записей Доктора Джин-Йи Денг,

психиатра больницы Беллвью, Нью-Йорк

Наш разговор длился четыре часа, и все это время Мэри утверждала, что ее отец придет и заберет ее в ближайшее время. Она описывала его очень подробно, несмотря на то, что, предположительно, никогда его не встречала. Было очевидно, что у девочки сложилось ложное представление о том, что ее отец все еще жив, в чем ее мать никогда не пыталась ее разубедить.

— Хочешь поговорить? — спрашивает меня Новенькая с другого конца комнаты. Она смотрит на меня, как на собаку. Безмолвную, но полную мыслей и переживаний.

— Не особо, — бормочу я.

— Ты не сказала ни слова с тех пор, как вернулась, — говорит она. — Дело в парне?

— Во всем.

Она пожимает плечами и надевает пижаму.

Я все еще чувствую вкус руки Теда. Она соленая от пота и крови. Соленая от Летиции. Будь я действительно зла на него, то утащила с собой большую часть его плоти. Но я злюсь лишь отчасти и совсем немного. Мне больно. Это боль вынуждает нас желать лечь на землю посреди улицы, притвориться мертвым. Именно она делает тело слабым. Кажется, это еще одно слово для подготовки к ЕГЭ: апатичный.

— Сара? — немного странно произносить ее настоящее имя.

Она оборачивается, вид у нее напряженный и неуверенный.

— Да?

Я сжимаю книгу с моей фотографией так сильно, что бумажные края режут кожу, оставляя пятнышки крови на страницах. Похоже на капли дождя.

— Они думают, что я монстр.

Выдержка из «Когда дети убивают: Судебное разбирательство Мэри Б. Эддисон»

Автор: Джордан Миллон (стр. 181)

Говоря о Мэри, необходимо понимать определение психопата и то, как оно соотносится с ней. Психопаты полностью отделены от своих эмоций. Они не испытывают раскаяния, не чувствуют вины за свои действия. Их не интересуют вопросы добра и зла. Они не видят жертв, они видят только средства для достижения своих целей. Именно поэтому психопаты наиболее опасны.

Независимо от того, что говорят свидетели, дистанцирование Мэри от ее жертвы, трехмесячного ребенка, является показателем ее истинного я. Если бы обстоятельства были другими, если бы она просто случайно уронила младенца, можно было бы судить о более легком диагнозе. Но Мэри, по необъяснимым причинам, без каких-либо на то признаков, избила малышку до смерти и не пролила ни единой слезинки. Она просто стояла рядом, пока медработники пытались вернуть дитя к жизни. В одном из отчетов упоминалось, что она улыбалась. Улыбалась? Задайтесь вопросом, какой ребенок поступит подобным образом? Я вам отвечу: тот, в котором живет чистое зло.