Престолы, Господства

13

— Ты нашёл собаку, Чарльз?

— Какой ты проницательный, Питер. Не совсем. Но кровь на ковре была собачьей, а не человеческой.

Двое мужчин вкушали ланч в небольшом кабинете Питера в доме на Одли-Сквер, уничтожая груды сэндвичей приготовленных миссис Трапп и заливая их бочковым пивом, доставленным из комнаты слуг.

— Я так и думал. Что-то ужасное должно было случиться с собакой, иначе она лаяла бы каждый раз, когда Эймери приближался к дому, как в более ранних случаях.

— Это если Эймери говорит правду, — заметил Чарльз.

— Получается, что так и есть. Но он, конечно, сказал мне по крайней мере одну громадную ложь. Поэтому, возможно, есть и ещё. Так неудобно, когда человек сходит с прямой дорожки.

— Боюсь, что он — явный подозреваемый.

— Мммм, — ответил его светлость ртом, набитым сэндвичем, ростбифом и горчицей.

— Ожидаю, что, если мы вообще найдём собаку, то найдём её в реке, — сказал Чарльз.

— С перерезанным горлом, — добавил Питер. — Полагаю, никаких признаков запачканного кровью ножа с отпечатками пальцев?

— Боюсь, ни следа. Наверное, он тоже в реке. Можно поискать.

— Как насчёт запачканной кровью одежды? Она могла бы создать для убийцы ужасные неудобства.

— Пока ничего похожего не нашли, — сказал Чарльз. — На обуви Харвелла была кровь, но этого стоило ожидать, учитывая, что он ходил по дому до того, как вызвать полицию.

— Это дело кажется ужасно аморфным, — сказал Уимзи. — Не во что вцепиться зубами. Давай рассмотрим все возможности, одну за другой, и посмотрим, куда это нас приведёт.

— Правильно, — согласился Чарльз. — С чего начнём?

— Начинай с Харвелла.

— Но он же чист. Алиби — прочное как скала. Никакого мотива.

— Ну, как ты знаешь, дружище, я не люблю мотивы, — сказал Питер. — Игрушки для присяжных. Кто может утверждать что-то о мотивах? Они идут из самых глубинных тайн человеческого сердца и всё такое. Мне всегда подавай способ и возможность!

— Пусть так. Харвелл обедал в своём клубе и, как заметили, уехал в девять вечера. Он мог пойти домой в гараж в Хайд-Хаусе и взять автомобиль — положим на это, скажем, пятнадцать минут, не больше. Он мог поехать в Хэмптон и прибыть туда чуть позже десяти; он мог затем возвратился в Лондон и устроить перебранку, входя в квартиру. Но до полуночи он не мог убить жену, потому что Эймери видел её живой в час ночи. И он не мог покинуть квартиру и возвратился в Хэмптон рано утром, потому что в полночь швейцары запирают все двери и держат их запертыми до половины седьмого. Приходится просить их выпустить вас, а они никого не выпускали. Таким образом, он не уезжал ранее шести тридцати на следующее утро. Видишь, Уимзи, Харвелл чист. И ты не можешь вот так просто взять и отбросить такой факт: парень любил свою жену и ничего не выгадывал от её смерти.

— Известны случаи, когда некто, кого ты любишь, заставляет невыносимо страдать, — сказал Уимзи.

— Кто способен постигнуть тайны человеческого сердца? Но сравни алиби Харвелла со всякой трухлявой мешаниной, предлагаемой другими подозреваемыми.

— Очень хорошо, давай. Наши шантажисты?

— Ну, они признают, что находились в Хэмптоне, скрываясь в саду и имея преступные намерения.

— Но?

— Но ни один из отпечатков пальцев в доме не принадлежит ни одному из них. И у них очень туманный мотив. Они не могли хотеть убить её, потому что мёртвая Розамунда для них совершенно бесполезна. Они, возможно, собирались припугнуть её и перестарались. Брауна не даром прозвали Бэшером, и вообще он человек, которого называют тяжёлым.

— Возможно, идя на злое дело, они надели перчатки?

— Вполне возможно. Они — из той мелкой шантрапы, кто знает про отпечатки и чьи пальчики известны полиции. Думаю, мы могли бы поднажать на них, но… Дело вот в чём, Питер: они утверждают, что их подбросили в город около полуночи на грузовике, идущем в Гарден, и, если мы найдём водителя и он подтвердит их рассказ, то они покинули сцену слишком рано — Эймери утверждает, что видел миссис Харвелл живой после полуночи.

— И, как я понимаю, ты рассчитываешь обнаружить водителя?

— Да.

— Наверное, ты прав, Чарльз, но мы не можем отбросить их до этого. Теперь Эймери.

— Ну, по правде говоря, думаю, что он — наш человек. Его рассказ — полная бессмыслица.

— Тем не менее, давай рассмотрим и его. Он хотел видеть Розамунду. Он добыл адрес у швейцара в квартире и приехал сюда. Розамунда впустила его и дала ему бокал хереса, затем она его выпроводила. Вместо того, чтобы уйти, он слоняется полночи на холоде. Около девяти идёт ужинать, затем возвращается в сад. Видит автомобиль, стоящий там. Не знает, что за автомобиль. Опять бродит вокруг, видит, или скорее слышит, как автомобиль уезжает. Люди слышат, как он что-то бормочет в сарае, но, кажется, он никого снаружи не замечает. Смотрит в окна и видит, что Розамунда сидит у камина. Она игнорирует его, после чего он возвращается в Лондон, большую часть расстояния идя пешком.

— Примерно так. Странное и необычное поведение в ночь преступления, да и мотив крепкий как танк. Она отвергла его, он рассвирепел и убил её. И вспомни, что он изменил свои показания: пока мы не нашли его отпечатки на бокале, он отрицал, что когда-либо был в бунгало.

— Да, это правда. Но тем не менее, что-то во всём этом беспокоит моё старое серое вещество, Чарльз. Если Эймери говорит правду, его история полностью реабилитирует других подозреваемых. Поэтому, возможно, это сделал он. Но, если он это сделал, почему он рассказал историю, которая все подозрения бросает именно на него? А если он лжёт, это ещё непонятнее.

— Нет, Питер, он просто не понимает, какие выводы следуют из его истории. Он не детектив. А кроме того, мы же основываемся не только на его рассказе. Есть оценка патологоанатома о времени смерти.

— Да. Но она даёт слишком широкие и нечёткие границы, Чарльз. Предположим, что правильным является самое раннее время, что даёт нам одиннадцать вечера, так ведь? Тогда, если отбросить показания Эймери, который видел жертву позже, преступление мог совершить Харвелл или наши весёлые шантажисты. Если верна другая граница — два ночи — то действительно, убить мог только Эймери или наш ночной убийца из Санбери.

— Мы всё ещё ищем его.

— Ладно, а теперь взгляни сюда. Это снимки, которые Бантер сделал для меня. Кровать, с которой сняли тело.

Чарльз взял фотографии, которые Уимзи передал ему через стол.

— Что ты видишь?

— Две вмятины в подушках.

— Ну, правая соответствует голове трупа в положении, в котором его нашли. Требуется объяснить левую.

— Второй человек рядом с ней в кровати?

— Второй человек, возможно. Но не совсем в кровати: она лежала поверх простыней, а не между ними, не так ли? И она не раздета, Чарльз. Та белая штуковина в обтяжку на ней — это вечернее платье, а не ночная рубашка.

— Оно задралось, не так ли? Возможно, женщина бросилась к кровати в спешке?

— Возможность A: Розамунда спешит затащить любовника в постель. Однако там они лежат рядом, оставив между головами промежуток, что даёт две вмятины на подушках. Возможность B: она борется с противником, и в ходе борьбы он несколько раз толкает её на подушки, создав вмятины в двух различных местах. Возможность C: убийца с силой вдавливает её голову в подушку, когда убивает её, а затем по некоторым причинам немного сдвигает тело. Поднимает, а затем немного смещает относительно первоначального положения.

— Всё говорит в пользу возможности C, за исключением того, что это был не убийца. Харвелл сам сказал нам, что, когда он нашёл её, то взял на руки и некоторое время сидел с ней, а затем вновь положил назад. Это дало вторую вмятину.

— Гм. Разве ты не думаешь, что если поднимаешь тело, которое только-только начинает коченеть, то не сможешь положить его так, чтобы оно приняло в точности то же положение? Появляется возможность D и далее до Z.

— Поверю тебе на слово, — сказал Чарльз, вздыхая. — Дело в том, Питер, что я не совсем понимаю, в каком направлении двигаться дальше. Что, ты считаешь, мы должны искать? Мы, конечно, можем поискать мёртвую собаку, но как сильно это нам поможет? Мы уже и так знаем, что бедная скотинка убита.

— Я точно так же сбит с толку, как и ты, Чарльз. Думаю, Эймери до сих пор главный подозреваемый, хотя может иметься что-то, что мы просмотрели. Иначе, зачем бы ему сочинять подобную чушь? Он должен быть каким-то воплощением Джекилла и Хайда, [167] способным в виде Хайда зарезать домашнюю зверушку и убить возлюбленную, и быть кротким, сострадательным и слезливым парнем, играя доктора Джекилла.

— Ну, убийцы могут быть ужасно хитрыми, — заметил Чарльз. — Тем не менее, как и ты, я считаю Эймери странным подозреваемым.

— В том, что делать дальше, никаких сомнений, — сказал Уимзи. — Мне хочется знать, что Харвелл думает об этой истории с шантажом, и ещё нам срочно нужно узнать, кого Розамунда ожидала в тот вечер на ужин.

— Возможно, существовал демонический любовник?

— Возможно. Но до сих пор никто не признался, что был потенциальным поглотителем этого пирога с олениной и икры. Такой хороший обед пропал! — раздражённо добавил Уимзи. — Слушай, Чарльз, ты не против, если я немного пошастаю вокруг и поговорю с людьми сам?

— Ради Бога, — сказал Чарльз. — Можешь бросить на это дело все силы. У тебя больше свободы, чем у бедного полицейского, на котором висят два большевика и связка динамита в шкафчике камеры хранения, четыре кражи драгоценностей, пропавшая актриса и растратчик. Окажу любое содействие.

— Ну, если бы ты мог бросить ещё одну монетку в нашу копилку, — можешь узнать в «Фортнум», когда в точности была заказана эта корзина для Хэмптонов?

— Мы уже подумали об этом, — сказал Чарльз. — И, как ни странно, легко получили ответ. Вообще-то в отделе заказов в «Фортнум» не отмечают точное время заказов, а лишь порядок, в котором они сделаны. Но служащая на телефоне запомнила, что вызов прервали перед самым концом разговора. Миссис Харвелл ещё даже не успела продиктовать адрес доставки. К счастью, они уже и раньше принимали от неё заказы в Хэмптон, и адрес был у них в отчётах.

— Разговор прервали?

— Что позволило установить время точно, — сказал Чарльз, — потому что вся телефонная станция в Хэмптоне вышла из строя из-за отключения электричества в пять двенадцать 27-го, и обслуживание не возобновлялось до шести часов.

— То есть, заказав корзину, миссис Харвелл лишилась возможности пригласить гостя.

— Для которого, однако, она сервировала стол. Шастай сколько хочешь, Уимзи. Я в замешательстве.

— У вас есть для меня какие-нибудь новости? — спросил Харвелл, открывая дверь лорду Уимзи.

— Боюсь, ничего определённого — сказал Уимзи. — Появляются некоторые новые линии расследования.

— Заходите.

Уимзи прошёл за ним в квартиру. Она выглядела холодно-элегантной, но очень неуютной. Гостиная имела бледно-синие стены, её заполняла модернистская мебель — смесь хрома и синей кожи. Огромный ворсистый ковёр с геометрическим рисунком покрывал пол, в камине из волнистой плитки стоял электронагреватель с решёткой, напоминающей автомобильный радиатор. Стеклянные полки демонстрировали несколько книг и дорогих украшений. Уимзи показалось, что это место как будто принадлежало кому-то, кто не хранил никаких сувениров из прошлого, кому-то, кто полностью покончил с прошлым и закупил всё новое.

Харвелл перехватил взгляд Уимзи.

— Ей очень нравилось всё современное, — сказал он чуть дрогнувшим голосом. — Мои вещи находятся там. — Он открыл дверь в большой кабинет, стены которого занимали полки с книгами, а в центре расположился удобный стол и старые кожаные кресла. На приставном столике стояли фотографии отца и матери в серебряной рамке. Они делили пространство с фотографиями, подписанными несколькими известными актрисами.

— Присаживайтесь, — предложил Харвелл. — Я закажу кофе.

— Спасибо, — сказал Уимзи, усаживаясь. — Закурите? Открыв портсигар, он предложил Харвеллу «Виллар и Виллар».

Харвелл резким жестом отказался.

— Так что вы можете мне сообщить? — спросил он. Он выглядел постаревшим на многие годы, измученным и каким-то помятым.

— Кажется, имел место некий шантаж, — сказал Уимзи. Он с удивлением увидел, как вся кровь отлила от лица Харвелла, а рука, которую тот положил на подлокотник, судорожно сжалась.

— Какой шантаж? — хрипло спросил Харвелл.

— Боюсь, ваш тесть завёл в тюрьме несколько нежелательных знакомых. Они вбили себе в голову, что он будет платить им, если они станут угрожать расправиться с вашей женой.

— Расправиться с Розамундой? — переспросил Харвелл. — Именно это и произошло?

— Возможно, — сказал Уимзи. У него появилось любопытное ощущение, что в мужчине, сидящем напротив, напряжённость постепенно спадает. — Я так понимаю, вы подтвердите, что давали мистеру Уоррену достаточно денег, чтобы он мог расплачиваться с шантажистами по крайней мере некоторое время?

— О Боже! Вот оно что. Знаете, Уимзи, ему, казалось, нужно было довольно много денег, но я подумал… ну, в общем, я подумал, что, должно быть, очень трудно жить, если ты не привык к ограничению бюджета. Правда, я абсолютно не представлял, сколько нужно, чтобы вести простую размеренную, но достойную жизнь. Я лишь считал, что либо он не очень хорошо планирует расходы, либо я слишком скуповат… Вы говорите, что у него отбирали эти деньги? Сколько времени это продолжалось?

— Боюсь, долго.

— Ох, прости меня, Боже, а я ещё сказал ему, что нужно остановиться: я не смогу давать ему дополнительные суммы некоторое время. О, Уимзи, неужели её убили из-за этого? Я никогда не прощу себе… О, я этого не вынесу. Почему он не сказал мне? Я бы быстро положил этому конец!

— Давайте рассуждать спокойно и по порядку. Мистер Уоррен боялся сообщить вам, чтобы вы не привлекли полицию. Ему дали понять, что, если полиция узнает, миссис Харвелл изувечат. Вы знаете его достаточно хорошо, Харвелл, чтобы понять, как легко он купился на такие аргументы

— Да, понимаю. Бедняга, должно быть, чуть с ума не сошёл.

— И вы не должны думать, что это ваш отказ выплачивать мистеру Уоррену привёл к трагедии. Полиция не считает, что нападавшими были те шантажисты.

— Но почему? Почему их исключили? — заволновался Харвелл. — Если они угрожали ей? Разве они не из того класса людей, которые способны на всё?

— Как правило, люди из этого класса предпочитают не делать ничего, что выводит жертву из-под их власти, — сказал Питер. — Но в настоящий момент их не вычёркнули из списка подозреваемых.

— Да уж наверное, — сказал Харвелл, успокаиваясь. — Я так понимаю, что они под замком в полиции?

— Конечно. Шантаж — серьёзное преступление. Они могут получить за него четырнадцать лет.

— Думаю, их нужно повесить за убийство.

— Только если они его совершили, Харвелл. Если же виноваты не они, это оставило бы убийцу вашей жены безнаказанным и дало бы ему возможность снова убивать.

— Конечно, вы правы. Простите меня — я всё ещё плохо контролирую свои чувства. Не понимаю, что говорю. А вы, случайно, не знаете, где сейчас мой тесть? Я не видел его с того ужасного момента, когда вынужден был сказать ему о смерти Розамунды.

— Он был очень напуган, — сказал Уимзи, — и я взял на себя смелость подобрать ему жилище, где его вряд ли найдут и где у него будет небольшая компания, способная отвлечь его от грустных мыслей. Его реакция очень напоминает вашу: если всё дело в шантаже, то он частично виноват в смерти дочери.

— Но вы не думаете, что дело обстоит так?

— Нет. Не то, чтобы мои мысли имели особое значение… Но вы говорили нам, что не видели стол в бунгало?

— Нет. Комната имеет Г-образную форму, и я прошёл насквозь, не обращая внимания на стол. А это имеет значение?

— Большое. Стол сервировали на двоих. Вопрос в том, кого ваша жена ожидала к обеду?

— Понятия не имею, — сказал Харвелл. — Но, рискну предположить, что это Эймери.

— Эймери отрицает, что его приглашали.

— Ну, возможно, он просто заглянул. Она была очень гостеприимна, Уимзи.

— Она заказала еду в «Фортнум». Всё выглядело так, как если бы она ожидала гостя, кто бы это ни был.

— Ну, я не знаю. У неё были поклонники. Она притягивала взгляды, где бы не появлялась.

— Могла это быть подруга? — спросил Уимзи.

— Полагаю, могла. Но я так не думаю. Ей было неловко с людьми, которые её давно знали и могли помнить позор её отца. Главным образом, мы поддерживали отношения с семейными парами, с которыми познакомились уже после свадьбы.

— Мне очень не хочется делать предположения, которые будут вам неприятны, — сказал Уимзи, — но мог у неё быть друг, о котором вы не знали?

— Конечно мог. Я не приставлял к ней шпионов и не требовал отчёта о том, чем она занималась.

— Могу я попросить разрешения взглянуть на её корреспонденцию? Может ли там быть что-то, способное нам помочь?

— Разумеется, давайте посмотрим, — сказал Харвелл. — Если хотите, можем сделать это прямо сейчас.

Он встал и провёл Уимзи в спальню. Кровать и туалетные столики из белёного дуба с ручками цвета горошка, атласное покрывало на кровати оттенка eau-de-Nil. [168] Уимзи не мог не чувствовать себя подобно чужаку, грубо вторгнувшемуся в такую чувственную среду. За спальней находился будуар Розамунды с большим зеркалом, окружённым лампочками, и небольшим раскладным столиком. Ящик его не был заперт. Двое мужчин вынули всё содержимое: золотую авторучку, немного писчей бумаги с монограммой и надушённые конверты, адресную книгу фирмы «Либерти», [169] приблизительно дюжину визитных карточек и письма. Они перенесли всё это в кабинет Харвелла, разложили на столе и начали просматривать вместе.

Большинство писем было пустячными. Памятка о времени визита к портнихе; записка от подруги с благодарностью за подарок в виде поношенной одежды. Ещё одна — с благодарностью за приглашение на ланч. Счёт, небрежно выписанный рукой Розамунды, за покупку платьев — сумма заставило даже Уимзи несколько раз моргнуть и прикусить язык. И письма от Эймери. Множество писем, хранящихся в марокканском бюваре. Казалось, Розамунда хранила каждую строчку, которую она когда-либо получала от него, поскольку некоторые из записок представляли собой лишь короткое подтверждение назначенной встречи. Затем в небольшом потайном ящичке в задней части стола они обнаружили связку писем, перевязанную голубой лентой и с надписью «Его письма». На мгновение Уимзи подумал, что они нашли вожделенное сокровище, но затем Харвелл, развязав ленту и взглянув на письма, сказал: «Они все от меня. Она их хранила…» — и зарыдал.

Уимзи тихо удалился в гостиную и сел, ожидая, когда Харвелл придёт в себя. Ему было о чём поразмыслить.

Приблизительно через полчаса Харвелл появился вновь и выглядел успокоившимся.

— Простите, — сказал он. — Я не знал, что она их хранила.

— Вам совершенно не за что извиняться. Это я должен просить прощения за то, что расстроил вас.

— Мне придётся показать всё это полиции? — спросил Харвелл с дрожью в голосе.

— Не думаю. В конце концов, там нет ничего, что продвинуло бы нас хотя бы на шаг. Вы всё ещё не можете предположить, кого она могла пригласила на обед.

— Кто бы ни обедал с ней, он был последним человеком, который видел её живой, и поэтому тем, кто её убил, — сказал Харвелл сурово.

— Ну, не совсем. За стол не садились, еда не тронута. Выглядит так, как будто званый гость вообще не приходил. Но, естественно, мы хотели бы знать, кто он и почему не заявляет о себе.

— Единственный мужчина, который приходит мне на ум, это Клод Эймери. Но вы, кажется, говорили, что, по его словам, он не был приглашён?

— Он был поблизости, — сказал Уимзи. — Но его не приглашали. Если ему верить, то этот ужин предназначался кому угодно, только не ему.

— А что насчёт Гастона Шаппареля? — внезапно спросил Харвелл. — Совсем забыл о нём! Но вы же знаете его репутацию, Уимзи, и вы должны были видеть, как он смотрел на мою жену!

— Гм, — задумчиво произнёс Уимзи. — Я попрошу старшего инспектора Паркера поинтересоваться, где Шаппарель был в ту ночь.

— Харриет, у тебя уже назначено на это утро свидание с твоим Робертом Темплетоном, [170] или ты свободна, чтобы съездить со мной в Хэмптон?

— С удовольствием поеду, — сказала Харриет. — Роберт Темплетон вполне может повариться в собственном соку — я по горло сыта его обществом. Но…

— Никаких «но», Харриет. Я не собираюсь показывать тебе что-то ужасное. Мне просто нужна компаньонка в момент, когда я буду беседовать с молодой женщиной, которая может совершенно напрасно встревожиться, увидев незваного дурачка с моноклем.

— Но разве не лучше попросить Бантера? Я имею в виду, он привык всегда быть твоим преданным компаньоном, разве он не почувствует себя несколько…?

— Господи, я женился на святой! — воскликнул Питер. — Которая далека от типичного и простительного желания перевоспитать супруга и стремится сохранить всё неизменным. Как это деликатно, дорогая!

— Совершенно не хочу, чтобы ты менялся. Охраняла бы тебя, как исторический памятник, если бы могла. По-моему, и Бантер не желает ни малейших изменений.

— Но так вышло, что Бантер сам попросил выходной. Что-то, связанное с собранием фотографов. Конечно, я согласился. По-моему, у него не было выходных с 1920 года.

— Очень хорошо, тогда я больше не заикнусь о Бантере. О чём мы будем разговаривать?

— Ты хочешь спросить «с кем». С дочерью миссис Чантер, Роуз. Я договорился с миссис Чантер, что они с Роуз будут в понедельник в полдень ждать нас в «Монрепо». Вставай и поедем, а по дороге в автомобиле я для тебя бобами грядки засажу по счёту трижды три. [171] Введу в курс дела, я имею в виду. Жаль, что сегодня не самый лучший день для прогулки, но, по крайней мере, нет дождя. О, и Харриет, мы должны засечь точное время поездки.

— Пятьдесят одна минута, — сказала Харриет, когда «даймлер» встал на обочине переулка рядом с «Монрепо». — Но было большое движение.

— Спасибо, — сказал Питер. — Они предстали перед парадной дверью «Монрепо», и тут же появилась миссис Чантер в платье из набивной ткани и провела их в гостиную дома.

— Не думайте, пожалуйста, что я пытаюсь задирать нос перед вами, лорд Питер и миледи, — сказала она, принимая пальто у Харриет и усаживая её на стул у огня. — Я не осмелилась бы использовать дом моего работодателя без разрешения. Но мистер Сагден позвонил вчера вечером, чтобы предупредить, что они вернутся домой завтра, и я сказала ему, что мне потребуется свободное время, потому что вы хотите поговорить с Роуз, — тогда он предложил принять вас здесь.

— Очень любезно с его стороны, — сказал Питер.

— Он очень добрый джентльмен, сэр. Очень любезный. Они с миссис Сагден провели зиму в Италии — у неё слабое здоровье, — но теперь неожиданно должны вернуться домой из-за семейной проблемы. Он говорил взволнованно и огорчённо, бедный джентльмен. Хотя это не моё дело — обсуждать чужие семейные проблемы, сэр.

— Конечно, — сказал Питер. — Очень правильно с вашей стороны, миссис Чантер. Поверьте, мы спросим Роуз только о том, что абсолютно необходимо знать.

— Она здесь, — сказала миссис Чантер. — Я, наверное, пока пойду приготовлю чай.

— Возможно, позже,— сказал Питер. — А сейчас, наверное, вам лучше остаться на случай, если вы сможете что-то добавить к тому, что Роуз нам расскажет.

Миссис Чантер села, а в комнату вошла Роуз.

Харриет с удовольствием наблюдала за мягкими манерами Питера как детектива. Теперь же она перенесла своё внимание на Роуз. Девушка была симпатичной, с несколько детским выражением лица, которое часто исчезает с юностью, и опрятной. Видно было, что она очень боится, и Харриет ждала, как с этим справится Питер.

— Роуз, мы думаем, что вы сможете помочь нам найти убийцу миссис Харвелл, — начал он. — Из того, что ваша мать рассказала мистеру Бантеру, мы поняли что вы работали как горничная и домоправительница у миссис Харвелл в тот короткий промежуток времени до её смерти.

— Она приехала в среду, — сказала Роуз, — и она позвонила и спросила, смогу ли я открыть дом до её приезда.

— Что в точности вы должны были сделать? — спросила Харриет, желая принять участие в беседе с самого начала, чтобы иметь возможность позже задать более важный вопрос, если таковой возникнет.

— Я отдёрнула занавески, принесла уголь и затопила все камины, — сказала девушка. — Прошлась мокрой тряпкой по всему дому, сняла чехлы с мебели в гостиной, принесла немного молока и хлеба из деревенского магазина, поставила букетик в вазу, заполнила несколько грелок и уложила их в постель, чтобы подсушить бельё. Ну и конечно, мне пришлось сначала застелить кровать. Работа на пару часов.

— И когда приехала миссис Харвелл?

— Около четырёх часов, сэр. Она приехала со станции на такси. Она сразу же послала меня в деревню по магазинам. Когда я вернулась, то приготовила ужин, а затем распаковала её чемодан и повесила одежду — у неё была великолепнейшая одежда, сэр, трудно даже представить, — а затем она сказала, что я могу уходить и должна прийти на следующее утро.

— Вы так и сделали?

— Да.

— Что она просила вас сделать во второй день?

— Лишь обычные вещи, сэр. Те, что я всегда делала для неё: вычистить золу, затопить камин, приготовить завтрак, застелить кровать…

— Обычная женская работа, которую делать — не переделать, — перебила миссис Чантер.

— Что-нибудь ещё? — спокойно спросил Питер. — Давала она вам письмо, чтобы отнести на почту? Или что-то подобное?

— Нет, сэр.

— Вы совершенно уверены, Роуз? Мы считаем, что должно было быть письмо.

— Ей не было необходимости давать мне его, сэр, потому что перед ланчем она прогуливала собаку и могла легко отправить его сама.

— Я вижу, — сказал Питер. — что вы очень наблюдательная девушка, Роуз. Вы заметили бы что-то особенное.

— Ну, ничего особенного просто не было, сэр.

— А миссис Харвелл вела себя как обычно? Она не казалась чем-нибудь взволнованной?

— Она была нервной, сэр. Очень высокомерной со слугами. Она никогда не рассказала бы, что там у неё случилось. Совершенно не такая, как миссис Сагден в этом доме. Мама всегда знает, кого они ожидают, и вообще все семейные новости.

— Но миссис Харвелл была сдержанной?

— Да, очень.

— И, таким образом, она не говорила вам, что ожидает гостей на ужин тем вечером?

— Да нет же, сказала. Она отослала меня, как только я убрала ланч, который не был слишком обильным, поскольку она съела лишь варёное яйцо и несколько тостов. И она попросила, чтобы я вернулась в пять, чтобы помочь с обедом. Она сказала, что собирается кое-кого пригласить, «когда свяжется». Я немного забеспокоилась, сэр, что она хочет, чтобы я что-нибудь приготовила. Я подумала, что не справлюсь, и сказала ей, что мама была бы рада приготовить что-нибудь вкусное, если бы нас предупредили раньше…

— Поскольку я, естественно, всегда готова помочь, если буду знать заранее, — сказала миссис Чантер.

— Она сказала, что это лишь недавно пришло ей в голову, сэр, и она хочет сделать кое-кому приятный сюрприз, но волноваться нечего, так как она заказала корзину.

— Когда она это сделала? — спросил Питер.

— Должно быть, во время прогулки перед обедом, — сказала Роуз.

— И вы совершенно не имеете понятия, кто ожидался? — Харриет заметила, что голос Питера был совершенно нейтральным и почти нежным. Рассчитанным, чтобы не спугнуть рыбку перед тем, как он её отблагодарит, проглотив целиком! [172]

— А когда вы вернулись в пять, что вас попросили сделать?

— Только накрыть на стол, сэр.

— Только стол? А что относительно еды?

— Доставили корзину. Её оставалось только распаковать.

— И на сколько персон следовало накрыть стол?

— Не помню точно, сэр. Думаю, на двоих.

— Вы не уверены? — спросил Питер. Роуз бросила быстрый взгляд на мать.

— На двоих, — сказала она затем.

— Что вы думаете о еде, которую вам пришлось распаковать? — спросил Питер.

Девушка была явно в замешательстве.

— Не моё дело думать об этом, — сказала она.

— Но вам не показалась она слишком экстравагантной? Деликатесной?

— Это не то, на что я тратила бы свои деньги, если бы у меня было столько, сколько у неё, если вы это имеете в виду, — сказала она.

— То есть, там не было ничего, что вам хотелось бы попробовать самой?

— Не могу припомнить, — сказала Роуз. Она старалась не смотреть на Питера и теребила ремешок от часов.

— Хорошо, — бодро сказал Питер, доставая из кармана карандаш и блокнот. — Давайте составим список того, что вы запомнили.

Роуз молчала.

— Давай девочка, — подбодрила её миссис Чантер.

— Я только достала всё из корзины и положила на стол, — сердито сказала Роуз. — Там всё было завёрнуто. Я не знаю, что там было.

— Ну и не переживайте тогда, Роуз, — сказал Питер, убирая блокнот. — Скажите нам только, что произошло потом.

— Она велела подождать, пока не прибудет её гость, — сказала Роуз. — Поэтому я сидела и ждала на кухне. А он так и не приехал. Поэтому делать было нечего, и, когда стало поздно, она отослала меня домой.

— Она не называла никаких имён? Просто сказала «мой гость»?

— Да.

— Она казалась взволнованной или расстроенной, когда этот гость не пришёл?

— Не особенно. Она лишь сказала, что теперь я могу идти и должна вернуться утром. Вот я и ушла.

— Вы заметили, во сколько это было?

— Где-то около десяти часов, — быстро сказал Роуз.

— Но ты вернулась лишь после одиннадцати, Роуз, — сказала миссис Чантер.

— Я некоторое время гуляла по переулку, — в отчаянии воскликнула Роуз. — Я не пошла прямо домой. Какие-нибудь возражения?

— Да, и большие! — воскликнула миссис Чантер. — Я тебе много раз говорила, чтобы ты не гуляла после наступления темноты! Разве ты не понимаешь, что где-то там скрывался убийца?

— Откуда я могла знать, — спросила Роуз, опустив голову.

— Когда вы шли по переулку, — продолжил Питер, — вы видели кого-нибудь? Или видели, как приехал или уехал автомобиль?

— Проехала машина, — сказала Роуз, внезапно оживляясь.

— Она подъезжала или уезжала?

— Въехала в переулок по направлению к нам, — сказал Роуз. — Боюсь, что не заметила номера или чего-то ещё. Но мне пришлось сойти на обочину, чтобы уступить дорогу.

— Хорошо, — сказал Питер. — Есть ли ещё что-нибудь, что, по-вашему, может нам помочь? Полагаю, вы понимаете, что вы — последняя, кто видел миссис Харвелл живой?

— Ужасно так думать, — воскликнула Роуз. — Вы же этого не знаете, сэр. Любой мог войти.

— Но ведь вы просидели на кухне весь вечер. Разве вы не услышали бы, если бы кто-нибудь приехал?

— Да… Нет, я могла заснуть. Она уставилась на Питера, а затем на Харриет широко открытыми, но ничего не выражающими глазами.

«Она очень напугана, — подумала Харриет. — Вопрос, чем?»

— Для сыщика губительно, — сказал Питер Харриет, — когда люди лгут. Почти каждый в этом деле придумал какую-нибудь ложь по самым тривиальным вопросам, не имеющем ничего общего с делом.

— Ты думаешь о Роуз?

— И Эймери. И Харвелле. Но сейчас о Роуз. Можешь себе представить, что распаковываешь корзину и не замечаешь, что в ней?

— Возможно, не так сильно интересуешься содержимым, если знаешь, что тебе ни кусочка не достанется, — сказала Харриет.

— Не думаю, что она вообще распаковывала корзину, — сказал Питер. — Но и не думаю, что мы сможем вытянуть из неё больше. И я очень сомневаюсь, добился бы Чарльз и его весёлые ребята большего успеха. Я всё ломал голову по этому поводу. Бантер, как уже всем известно, является частью нашей армии — миссис Чантер доверила бы ему свои тайны, угощая стейком, почками или пудингом, но Роуз будет трепетать перед ним, разве не так?

— Да, согласна. Бантер — значительно более ужасное явление, чем его хозяин.

— Спасибо.

— А как насчёт дам от мисс Климпсон?

— Боюсь, ни одна из них не первой молодости. И каждая, хоть почти неосязаемо, стоит на общественной лестнице выше, чем Роуз.

— Окружённая, — сказала Харриет, — тем слабым и старомодным очарованием, о котором ни сказать, ни пером описать? Питер, я знаю, кто тебе нужен. Манго!

— Харриет, это гениально! Ты сможешь обойтись без неё несколько дней?

— Думаю, что ещё смогу вспомнить, как одеться, — сухо ответила Харриет.

— И ты считаешь, что девочка согласится?

— Думаю, она будет в восторге, Питер. Она поклоняется тебе как кинозвезде, и я уверена, что с огромной радостью примет участие в твоём расследовании убийства.

Питер задержал руку над звонком:

— Знаешь, Харриет, это может и не быть убийством. Вопреки широко распространённому мнению труп не всегда означает тяжкое убийство, караемое смертной казнью. Но даже если то, что произошло, не было убийством, мы всё равно должны выяснить, кто не является убийцей.