Престолы, Господства

15

— Харриет, кое-что произошло. — Питер вошёл в библиотеку, где Харриет с усердием школяра изучала отчёты по вскрытию трупов.

Она услышала в голосе Питера нотку, которая заставила её захлопнуть блокнот, встать из-за стола и подойти к нему.

— Бантер предупредил об уходе.

— О, Питер, нет! Почему? Это из-за меня?

— Почему ты так думаешь?

— Ну, очевидно, что ему стало труднее, когда его хозяин женился. Хелен даже предложила, чтобы я его уволила — я рассказывала? Но мне казалось, что мы с ним нашли понимание. Мне ненавистна сама мысль, что я…

— Ну, это связано с тобой, но не так, как ты думаешь. Причиной стало наше счастье. Теперь Бантер сам хочет жениться.

— О, но ведь это хорошая новость! Замечательная! — воскликнула Харриет.

— Да, конечно. Совершенно верно. Скотски эгоистично с моей стороны не радоваться, но Боже мой, Харриет, это удар! Даже хуже: он был моей страховкой, если угодно, против того, чтобы заставлять страдать тебя, если мои нервы снова пойдут вразнос. Я знал, что Бантер всегда готов принять на себя главный удар, а ты можешь переждать в стороне, пока всё не кончится. А теперь не знаю…

— Я готова принять главный удар, — сказала Харриет. — В радости и в печали, Питер, в болезни или в здравии, — разве не помнишь?

— Отлично помню, но лучше бы у тебя было поменьше печалей и болезней, которые надо преодолевать.

— Но Питер, разве Бантеру обязательно уходить от нас, если он женится? Разве джентльмен для джентльмена — своего рода духовенство, дающее обет безбрачия? Ведь есть женатые слуги… Или он просто хочет уйти?

— Нет, не хочет. Он оказал мне честь тем, что страдает так же, как и я. Но всё равно, не вижу выхода. Работа Бантера действительно предполагает, что он постоянно находится под одной крышей со мной.

— Что обычно происходит, когда слуга женится? — спросила Харриет.

— Ну, они обычно женятся на ком-то из слуг. Тогда либо они увольняются и переходят в дом, где требуется семейная пара — повариха и садовник, например, — или один из них устраивается на работу и содержит обоих.

— Разве мы не можем это устроить?

— Бантер собирается женится не на слуге. Молодая женщина, кажется, фотограф. Но нельзя же устроить её жить здесь в качестве своего рода постоянного гостя дома.

— Ага, — сказала Харриет. — Думаю, что встречала её. А что говорит она?

— Фактически Бантер её ещё не спрашивал. Я имею в виду, не делал формального предложения. Сначала поговорил со мной.

— Питер, это возмутительно!

— Да? Возможно. Правда, Харриет, я настолько сбит с толку, что не знаю, что и думать.

— Вы придерживаетесь довольно викторианских взглядов, милорд, — сказала Харриет. — Давай подождём и посмотрим, какой ответ получит Бантер, а я тем временем подумаю о каком-нибудь решении.

— Да, — сказал он. — Ты не против, если я немного поиграю? — Он подошёл к роялю и поднял крышку.

— Музыка обладает магической силой?

— А у меня сегодня вечером чрезвычайно встревоженная душа. [177]

— Какую страсть не может музыка разжечь иль успокоить? [178] Играй!

— Сегодня вечером Бантер сделал нам весьма странный комплимент, — сказал Питер, чуть изменившимся голосом. — Он сказал, что раньше не мог и предположить, что можно сочетать физическую страсть и дружбу.

И прежде, чем Харриет успела ответить, он уселся за клавиши и погрузился в сложную и замысловатую фугу.

— Благословенно и бесценно иметь умных слуг, — сказал лорд Уимзи.

— Сразу скажу вам, — начала мисс Фэншоу, поворачиваясь, чтобы встретить Харриет, когда та входила в гостиную, — что я ответила отказом на предложение Мервина.

— Это никоим образом не моё дело, — медленно сказала Харриет, и вы имеете полное право велеть мне заниматься своими делами.

— О, я не против рассказать вам, с чего бы? Я не приехала бы, если бы стеснялась этого. Я действительно не понимала, какой это удар, какая боль — бросить лорда Питера. Я имею в виду, я понимаю, что иметь приличного хозяина и хорошую надёжную работу — это счастье, но не ожидала, что работа эта — дело сердца, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Я действительно понимаю. Питер также воспринял это ужасно — они оба бродят по дому, оставляя кровавые следы, как раненые призраки.

— Ну вот, теперь они смогут прекратить это, — сказала мисс Фэншоу. — Я передумала. Мервин может оставаться здесь.

— Не думаю, что это возвратит всё в прежнее состояние, — сказала Харриет. — Не говоря уже о том, что это очень болезненно для вас обоих.

— У меня имеется небольшой жизненный опыт, — сказала мисс Фэншоу. — Не думаю, что хорошо вступать в брак, принося огромные жертвы. Это слишком поднимает ставки для другого. Вместо того, чтобы просто сделать кого-то счастливым, нужно сделать его настолько счастливым, чтобы восполнить потерю. А кроме того, потери и приобретения обычно стоят в отдельных колонках, и одно не отменяет другого.

— Это очень разумно.

— Вы действительно так думаете? Моя мать говорит, что с моей стороны это жестоко. Но я не смогу вынести, если Мервин сделает что-то для меня, за что я потом должна быть ему вечно благодарной. Не думаю, что я отношусь к благодарному типу людей.

— Я тоже! — воскликнула Харриет. — Слушайте, не хочу говорить о жестокосердии, а предлагаю просто попробовать проявить небольшую женскую изворотливость. Вы готовы вновь надеть пальто и пройтись со мной?

Харриет повела гостью вниз на цокольный этаж дома. Коридор от нижней лестничной площадки привёл их к помещению между дверью, ведущей в область перед домом, и дверью в сад. Левые и правые двери, обитые зелёным сукном, отделяли помещения для слуг, кухню и кладовые. Застеклённая дверь вела на кирпичную дорожку, идущую по саду мимо скульптур дельфина и купидона в пустом бассейне декоративного фонтана. В отсутствии воды именно дельфин выглядел не в своей тарелке, зато, когда фонтан работал, купидон, должно быть, страдал от избытка влаги. Как и в большинстве лондонских садов, имелся маленький прямоугольник травы, окружённый цветочными бордюрами. Противоположный конец заслоняла большая старая яблоня, а дальше располагалась конюшня. По влажной дорожке и под каплями, стекающими с яблони, женщины подошли к двери конюшни. Харриет достала ключ, и они вошли. Они оказались в большом помещении с покрытым пылью полом, в одном конце которого стоял «даймлер», а рядом имелись двустворчатые гаражные ворота. На полках и на верстаке лежали слесарные и садовые инструменты, у стены стояли канистры с бензином и запасные шины. Но автомобиль со своими причиндалами занимал только треть пространства. Оставшееся место было разделено на стойла с кормушками на стенах, и комнату для хранения упряжи. Около последней начиналась деревянная лестница, ведущая на следующий этаж. Женщины поднялись наверх.

После сумрака почти лишённого окон пространства этажом ниже верхняя комната казалась светлой. И вновь она шла на всю длину и ширину здания, но по обеим сторонам были окна. С одной стороны из них видны были ветви яблони, которая в своём нынешнем безлистом состоянии позволяла видеть дальний конец главного дома. С другой стороны окна выходили на небольшой переулок с конюшнями, замощённый, чистенький и очень живописный, который шёл позади больших зданий параллельно улице. Когда строились основные здания, ряд конюшенных построек позади них являлся необходимостью: люди держали там лошадей и экипажи. Для лошадей нужны были конюшни и конюхи. Теперь же на первых этажах размещались гаражи, а выше — квартиры, или же это были миниатюрные дома с большими окнами на месте ворот и дверей в стойла. Напротив гордый владелец посадил плющ, обвивающий оконные коробки.

Мисс Фэншоу, держа руки в карманах пальто, прошлась по комнате, выглядывая из каждого окна. В одном конце комнаты имелся небольшой викторианский камин, решётка которого поначалу оказалась заполнена прутьями, натасканными компанией слишком оптимистичных галок, а затем брошенными и покрытыми обвалившейся сажей. Широкие старые половицы были покрыты толстым слоем пыли, в которой чётко отпечатывались следы двух женщин. Ещё одна лестница, более крутая, вела ещё выше, и Харриет направилась к ней.

Наверху подряд шло несколько мансард, в каждой имелось небольшое окно, выходящее на улицу. Железный остов кровати, одиноко ржавеющий в одной из них, свидетельствовал, что здесь конюхи спали. Без печей и при свечах. Но окна были симпатичными георгианскими «саше» [179] с квадратными стёклами и узкими разделителями. Коридор, который связывал мансарды, освещался через грязные окна в крыше. Сада не было видно. Харриет и всё ещё молчаливая мисс Фэншоу вновь спустились на второй этаж.

Мисс Фэншоу вопросительно посмотрела на Харриет.

— Можно разделить гаражное пространство и сделать настоящую парадную дверь в здание с собственным адресом, — сказала Харриет.

— Да, полагаю, это можно сделать, — уклончиво согласилась мисс Фэншоу.

Харриет сделала решительный шаг:

— Лорд Питер мог бы позволить себе привести всё это в порядок и сделать очень миленьким, — сказала она. — Думаю, тут можно устроить хороший коттедж с тремя спальнями и прекрасной гостиной здесь, а кухню и столовую разместить внизу. Можно провести сюда звонок из дома, и Бантеру придётся сделать лишь несколько шагов. Что вы думаете по этому поводу?

— Вы предлагаете это нам, леди Питер?

— Полагаю, Питер должен это сделать. Я ему ещё ничего не говорила. Я хотела сначала узнать ваше мнение, прежде, чем вспугивать зайца. И я спрашиваю вас, считаете ли вы, что это сработает, смогли бы вы жить здесь?

— Мервин об этом знает?

— Нет, это чисто женский секрет. Попытка найти практическое решение.

— Я и не думала, что таковое может существовать. А вы действительно сможете без всего этого обойтись?

— Ну, в настоящее время оно приносит пользу разве что паукам. Питер наймёт архитектора, вы, — вы и Бантер — решите, как вы хотели бы…

— Не думаю, что я разбираюсь в дизайне и прочем. — Мисс Фэншоу, казалось, одолевали сомнения.

— Моя свекровь была бы на седьмом небе, если бы только мы попросили её подобрать колер и отделку, — сказала Харриет, внутренне улыбаясь при мысли дать полную свободу вдовствующей герцогине.

Мисс Фэншоу дошла до конца комнаты и долго смотрела на яблоню в саду.

— Я вижу в этом своего рода выход, — сказала она. — Для Мервина это стало бы решением квадратуры круга. [180] И очень любезно с вашей стороны сделать нам подобное предложение. Но не думаю, что это может сработать, если вы и я не сможем преодолеть любые трудности, которые неизбежно возникнут, то есть, если мы не станем хорошими друзьями.

— Я предвкушаю это, — сказала Харриет, протягивая руку.

— Ты не очень-то спешил последовать моему примеру с женитьбой, старина, — сказал достопочтенный Фредди Арбутнот. — Не мог понять, что же ты ждал столько времени, пока сам не встретил её.

— Рад, что ты её оценил, — сказал Уимзи, слегка, наклоняясь над столом, чтобы снова наполнить бокал Фредди шампанским. — Моя семья резко разделилась по этому поводу. Денвер продолжает следить за ней как за возможной племенной кобылкой, так же как Сент-Джордж, поскольку это позволило бы ему отлынивать от всех обязанностей. Герцогиня выражает нам обоим самое ледяное неодобрение, а мать без перерыва поёт славословия. Бантер не может прийти к окончательному мнению и решил уйти от меня… А мне так нужно всеобщее согласие.

— Жаль слышать о Бантере, — сказал Фредди. — Это удар. Он всегда был с тобой, разве не так? А в чём проблема?

— Каков хозяин, таков слуга. Он сам хочет жениться.

— О, понимаю. Паршиво для тебя. И ты не можешь попытаться остановить его, не так ли? Но ладно, Уимзи, я собирался поговорить не о Харриет, а о Харвелле. Она передала мне, что ты хотел ознакомиться со слухами насчёт него.

— Да. Что-нибудь нашлось для меня?

— Ты прав. Он занимал деньги. Довольно много. Ты знаешь, что у него имеется интерес к театру Крэнбоурн?

— Не могу сказать, что знаю. Продолжай.

— Он — участник консорциума, который купил безусловное право собственности семь лет назад. Безусловное право собственности — это серьёзное финансовое обеспечение, не какой-то там интерес к пьесам. Так или иначе, недавно Харвелл попросил ссуду на короткий срок и использовал свои акции в Крэнбоурне как залог. Кажется, он нуждался в деньгах, чтобы начать постановку этой новой пьесы Эймери, а его фонды были связаны в текущих постановках. Так это или не так, именно это он рассказал моим друзьям в Сити. Они нашли ему деньги — его положение считается прочным. А можно спросить, чем вызван этот интерес?

— О, понимаешь, жена парня убита, и все начинают испытывать гигантское любопытство ко всему, связанному с мужем.

— Очень противное дело. Невозможно не чувствовать жалости к человеку. Прекрасная леди. Конечно, тут речь о любви, а не о деньгах, Уимзи.

— Иногда они так прочно между собой перепутываются.

— Мм. Наверное, ты прав. Обе стороны очень важны. Понимаешь это, когда женишься.

— У вас с Рэйчел всё нормально? — резко спросил Уимзи и в упор посмотрел на друга.

— На высшем уровне, спасибо. Я только подумал с сожалением о плате за обучение в школе, о приданом и прочем. Ничего, со временем привыкну. Я всегда считал, что ты — холостяк от Бога, и всегда будешь отделять постель и дела — готов был пари держать, — а теперь смотри, как оно обернулось!

— Ну, можешь вытаскивать Харриет в любое время на ланч, с её согласия, разумеется. Я понял, что ей нравится с тобой поболтать.

— Очень рад это слышать. На самом деле очень неловко разговаривать с мозговитой женщиной. Не знаешь, что сказать.

— Разговаривай с нею, как с мужчиной, — сказал Уимзи. — А теперь извини, я должен мчаться в Скотланд-Ярд.

— Рад видеть тебя, Питер, — сказал Чарльз Паркер. — Ты помнишь, что Харвелл сделал туманное предположение, что тайным гостем на обеде мог быть Гастон Шаппарель?

— На основании лишь того, как тот смотрел неё? Конечно, помню. Мне тут пришло в голову, что, в конце концов, Харвелл и платил тому парню, чтобы он смотрел на неё.

— Ну, ты же знаешь, что полицейский — раб рутины. Я послал кое-кого, чтобы расспросить, где он был тем вечером…

— И он говорит, что был где-то в другом месте, как я понимаю?

— Да, но не говорит, где.

— Ему объяснили, насколько всё это важно?

— Естественно. Он говорит, что это — вопрос чести. Я привёз его в Ярд, чтобы попытаться вызвать в нём благоговейный трепет, но с тем же успехом я мог рассчитывать вызвать его в кирпичной стене. Не хочешь попытаться?

— Попробую, Чарльз, но почему я должен преуспеть там, где не смогли вы?

— О, Питер, это больше по твоей части.

Шаппарель был обнаружен (с помощью своего повара) в «Гарике». [181] Он предложил Уимзи выпить, и они обосновались в углу курительной. Позади стула Шаппареля огромный портрет Дэвида Гаррика в маскарадном костюме затмил слегка утрированное одеяние француза: его слишком замысловатый галстук, безвкусные гвоздики, короткие гетры и обувь из змеиной кожи.

— Бесполезно просить меня, лорд Питер, — сказал он. — Не было смысла полицейскому спрашивать меня, и нет смысла вам затевать, — как вы это называете? — мужской разговор.

— Это довольно серьёзное дело, — заметил Уимзи. — У меня нет ни малейших оснований думать, что вы причастны к смерти миссис Харвелл, но если вы не скажете полиции, где вы были, они решат или обвинить вас в убийстве, или просто начнут вам везде ставить палки в колёса. В сравнении с затруднениями, которые это вызовет, признание, что вы были там, где не должны были быть…

— Затруднения для меня, если я расскажу вам, это просто une bagatelle [182] — сказал Шаппарель. — Это даже полезно для профессии. Женщины любят ту frisson, [183] которая возникает, когда их рисует известный соблазнитель. Но для леди, с которой я провёл ночь, эти затруднения не будут небольшими.

— Замужняя женщина, как я понимаю?

Шаппарель наклонил голову.

— Смотрите, старина, мы должны найти какой-то обходной путь, — сказал Уимзи. — Иначе вас вызовут в суд, вы откажетесь давать показания и можете оказаться в тюрьме за неуважение к суду.

— Я не знаю законов англичан, — сказал Шаппарель. — Но законы чести запрещают мне марать грязью имя женщины. Если я должен пойти в тюрьму, tant pis, [184] я пойду в тюрьму!

— Но если бы кто-нибудь мог в тайне попросить, чтобы эта женщина сказала, были вы с ней или нет, и если бы она сказала да, то не было бы необходимости ни в каком нарушении закона. Вопрос отпал бы.

— Вы можете представить себе, милорд, как эта леди будет скомпрометирована, если проследят визит полиции?

— Я хочу предложить вам, — сказал Питер, — доверить мне подробности вечера 27-ого и имя леди. Тогда я нашёл бы способ с предельной деликатностью попросить её подтвердить ваши слова, а инспектор Паркер поверит мне на слово, что ваше алиби подтверждено.

Шаппарель некоторое время размышлял. Затем он сказал:

— Это всё показуха — моя репутация у женщин. Если бы я рисовал женщин в Париже, ничего бы и возникнуть не могло. Француженка ожидает, что ею серьёзно восхищаются, и воспринимает это как должное. Но эти ваши несчастные холодные английские красотки… для них это — острые ощущения, бодрящие кровь, когда кто-то смотрит на них в течение двух секунд подряд. Поэтому я пристально смотрю на них, отпускаю несколько ремарок, и через некоторое время они уже говорят мне, что никто никогда не понимал их так, как я. Всё это вызывает жалость, лорд Питер. Если им холодно, этим английским женщинам, то это потому, что они заморожены пренебрежением.

— Это совершенно верно, — рефлексивно ответил Уимзи. — Английская склонность к этикету и закрытости может так же легко скрывать неприветливость и безразличие, как и страсть.

— Именно поэтому ваших соотечественников так интересно рисовать. Если нет скрытности, то где же тогда триумф раскрытия? Но я вот что хочу сказать, милорд: к тем, кого я рисую, я очень редко прикасаюсь. Моя репутация в этой области очень сильно преувеличена. Лишь иногда, когда картина закончена, наступает небольшой кризис. Мадам очень грустно, она не хочет поверить, что все эти пристальные взгляды на неё, всё это приятное внимание к её личности — просто профессионально. Таким образом, может случиться так, что я наношу небольшой прощальный визит, осторожно, как вы понимаете. Я приношу небольшой дар. Подарок за позирование.

— И вечером 27-го в прошлом месяце вы нанесли небольшой визит?

Шаппарель передал Уимзи через стол страничку из записной книжки, на которой было написано имя.

— Пожалуйста, будьте очень gentil, [185] очень осторожны, — сказал он.

— Спасибо. Я не обману ваше доверие. Должен ли я в рамках самозащиты спросить, когда будет закончен портрет моей жены? — в его голосе послышалась усмешка.

— О, но леди Питер — совершенно другой случай, — сказал художник. — Именно Ла Брюиэр, мой соотечественник, сказал: «Тот, кто влюбляется в дурнушку, влюбляется со всей силой страсти». [186] Я не стою на пути настоящих чувств, лорд Питер, как держался бы в стороне от лавины или жерла вулкана.

Миссис Хартли-Скеффингтон приняла лорда Питера в скучной, но очень модной гостиной. Его вопрос глубоко её взволновал.

— Как я могу признаться в таких вещах, лорд Питер? Мой муж разведётся со мной, — сказала она, — и для меня всё будет кончено. Никто не станет принимать разведённую женщину и общаться с нею.

— Если вы подтвердите алиби Шаппареля, — сказал лорд Питер, — тогда для полиции он больше не представляет интереса. Вот если вы его не подтвердите, ему, возможно, придётся давать показания под присягой и публично. Отказ в этой ситуации может иметь очень серьёзные последствия.

Она отвернулась в сторону. Он спокойно ждал, пока она боролась с собой. Затем она вновь повернулась к нему.

— Он был со мной тем вечером, — произнесла она шёпотом.

— Мне очень жаль причинять вам боль или неудобства, но я должен спросить вас, где и когда точно вы были с ним.

— Он приехал ко мне в пять часов или несколько минут спустя. А ушёл до рассвета, чуть раньше пяти утра.

— И где это было?

Она густо покраснела:

— Мы были в лодочном клубе. У нас с мужем есть лодка в Уэйбридже. Катер со спальными местами… Перед Пасхой там очень мало людей…

— Спасибо, — сказал лорд Питер, — вот и всё, с этим вопросом покончено.

Он встал, чтобы уйти.

— Подождите, лорд Питер. Из того, что он сказал, как бы намёком, у меня есть причина полагать, что мистер Шаппарель видел бедную миссис Харвелл незадолго до того, как приехал ко мне. Я так боюсь, лорд Питер.

— Но вы совершенно уверены, что Шаппарель был с вами в пять?

— О да. Я постоянно смотрела на часы… Прости меня, Господи! Я так его ждала!

— Тогда знайте, что он не мог иметь никакого отношения к тому, что случилось с миссис Харвелл, — после пяти часов она была жива. Шаппарель вне подозрений, и поэтому, миссис Хартли-Скеффингтон, вам тоже нечего опасаться. Не волнуйтесь.

— Вот и ладно. Мы арестуем Клода Эймери, — сказал старший инспектор Паркер, когда Питер, не называя имён, сообщил ему, что полностью удовлетворён проверкой.

— Мне бы очень не хотелось видеть, как ты делаешь глупые ошибки, Чарльз, — печально сказал лорд Питер. — Ты обнаружил серьёзные улики против Эймери?

— Что ты назвал бы серьёзными уликами?

— Его отпечатки в спальне? Нет? Я так и думал. Против Эймери нет ничего кроме его же собственной истории.

— Которую он и так уже менял под давлением и, думаю, изменит снова, когда мы найдём новые улики… О, между прочим, мы нашли собаку. Горло перерезано, а тело зарыто в компостной куче.

— Фу. Но, Чарльз, попытайся представить Эймери, проделывающего всё это.

— Это не намного тяжелее, чем вообразить то, что он нам насочинял: его ночные гуляния в окрестностях без особых причин. Мы отбросили всех, кто может быть отброшен, и что осталось, Уимзи? Эймери!

— Ну, мы можем рассмотреть другую часть улик, Чарльз. Надевай шляпу и поедем ко мне домой — я покажу тебе докладные письма от личной горничной Харриет, которая находится в Хэмптоне, играя чужую роль.

В холле Уимзи и Чарльза встретил Бантер.

— Согласно вашим инструкциям, я посетил аукцион в «Найт Фрэнк и Ратли», [187] милорд, — сказал Бантер. — Мы приобрели первое издание «Алисы в стране чудес». [188] Однако я взял на себя смелость заплатить немного свыше той суммы, которую вы называли.

— Превосходно. Не предполагал, что она доберётся до тысячи.

— Девятьсот сорок пять, милорд.

— Ты поступил совершенно правильно, Бантер. Сделай милость, не упоминай про неё её светлости — хочу сделать ей сюрприз на день рождения.

— Очень хорошо, милорд. Манго возвратилась в состоянии некоторого волнения, если мне позволено высказать своё мнение.

— Превосходно, — сказал лорд Питер. — Мы выслушаем её сразу. Скажи ей, чтобы пришла в библиотеку через десять минут.

— Очень хорошо, милорд.

— О, и будь там сам, Бантер. Это военный совет.

Питер снял пальто и шляпу и направился вверх по лестнице в поисках Харриет. Он обнаружил её в библиотеке, безмятежно читающую «Руководство по судебной медицине» Маркхэма.

— Тебе придётся прерваться из-за появления новостей, — сказал он. — Готовься встретить свою судьбу. [189] Ну, не твою, конечно, но вполне вероятно, чью-то. А вот и Чарльз.

— Как приятно видеть вас, Чарльз.

Питер вручил ему два отчёта Манго.

— Ждёшь, что Манго обнаружит что-то глубоко разоблачительное? — спросила Харриет. Она прониклась внезапным энтузиазмом Питера.

— Я ожидаю, что она выяснит личность человека, с которым намеревалась пообедать Розамунда Харвелл, — сказал Питер. — Джокер в колоде. Человек, который, кем бы он ни был, способен заменить Клода Эймери в качестве главного подозреваемого. Посмотрим. Ага, а вот и наша героиня-победительница. Входи, Манго, и садись. Это — старший инспектор Паркер. Он отвечает за расследование. Я показал ему твои письма.

— Я не буду садиться, милорд, если вы не возражаете, — чопорно произнесла Манго.

— Как угодно. А теперь расскажи нам всё.

— Итак, милорд, миледи, старший инспектор, мистер Бантер, это было не слишком легко. Я решила получить записку непосредственно от Мэри, а не пользоваться посредничеством Роуз. Возможно, я не совсем справедлива к Роуз, но мне казалось, что эта записка была для неё большой помехой. Именно из-за этой записки Мэри была так напугана своим обещанием не выдавать Роуз. Без записки оставался лишь маленький секрет между двумя девушками, позволивший одной из них устроить себе спокойный личный вечерок. При наличии же записки… в общем, Роуз просила Мэри её уничтожить… Так или иначе, мне удалось устранить Роуз. Я выяснила, что они делают на следующее утро, то есть сегодняшним утром. Роуз должна была сидеть с больным отцом, пока её мать ходит по магазинам, а Мэри обещала заняться дома глажкой.

Поэтому этим утром я отправилась к Мэри, и как только она оказалась со мной наедине и без зоркого присмотра со стороны Роуз, она бросилась наверх и принесла мне записку. «Вы даже не представляете, какое облегчение я испытала избавившись от неё, — сказала она. — С тех пор, как она у меня, мисс Манго, меня преследуют кошмары».

— Тревога убивает нас, Манго, — сказал лорд Питер. — Кому она адресована?

— Посмотрите сами, милорд, — сказала Манго. — Она достала из сумки маленький конверт и вручила его лорду Питеру.

Он взял его так, чтобы все могли его видеть. Это был конверт из сиреневой бумаги, на котором крупным и чётким почерком было написано: Лоуренсу Харвеллу, эсквайру.

Наступила тишина. Затем Питер взял нож для бумаг и вскрыл конверт. Клапан был лишь слегка приклеен и легко откинулся.

— Перчатки, Бантер.

Бантер принёс пару тонких замшевых перчаток, и Питер надел их. Затем он достал из конверта листок бумаги и расстелил его на столе. Все четверо склонились, чтобы прочитать его.

— Знаете, — сказал Питер, — если бы не это проклятое алиби, я мог бы в точности сказать, что произошло. В точности. По всей видимости, не настоящее убийство, разве ты не согласен, Чарльз? Непредумышленное убийство, как в том случае, о котором Харриет вычитала на днях в «Таймс». В конце концов, бедняга ведь не получил это письмо. Предположим, он неожиданно приезжает и видит жену в красивом белом платье и стол, накрытый на двоих…

Харриет встретилась глазами с Манго, и обе женщины слегка нахмурились.

— Питер, и на ней был…? — начала Харриет.

— Нет-нет, он этого не делал, — упрямо заявил Чарльз. — Жертву видели живой через час после того, как Харвелл уже оказался в своей квартире, которая затем оставалась запертой всю ночь. Мы уже много раз беседовали с теми швейцарами из вестибюля и не смогли поколебать их показаний. Ты облаиваешь не то дерево, Уимзи.

— Не может быть, — печально сказал Уимзи. — Есть что-то, что мы проглядели, Чарльз.

— Факт состоит в том, что у Харвелла есть алиби, а у Эймери нет, — сказал Чарльз. — Можешь пойти со мной завтра и попытать счастья с теми швейцарами ещё раз, если хочешь. Я не упёртый человек. Но эти разговоры никуда не ведут.

— Хорошо, попробую, если можно. Ты останешься выпить?

— Как обычно, старший инспектор? — спросил Бантер, — плавно переходя от коллеги вновь к слуге. Манго начала поспешно ретироваться.

— О, Манго, — остановил её лорд Питер. — Ты славно потрудилась. Превосходная работа. Мы все очень благодарны тебе.

После чего Манго густо покраснела и выбежала из комнаты.

Значительно позже, когда Питер рассматривал новую покупку около камина в библиотеке, послышался робкий стук в дверь.

— Войдите, — сказал лорд Питер самым зверским тоном, на который был способен, и заранее злясь на любого, кто бы это ни был. — О, это ты, Манго. Леди Питер легла спать. Отложи всё до утра.

Девушка продолжала стоять, хотя выглядела испуганной.

— Что случилось? — спросил он гораздо более мягко.

— Дело в том, что я, милорд… Я просто не могла сдержать удивление… это, конечно, не моё дело, говорить такие вещи, но…

— Не глупи, Манго, — сказал лорд Питер, вставляя монокль и уставившись на девушку. — Просто скажи то, что собиралась. Я не ем слуг.

— Милорд, может ли это быть простым совпадением — Фиби Сагден? Я имею в виду, что она, кажется, не была поблизости от Хэмптона, но, так или иначе, когда случается что-то ужасное в соседнем доме, невозможно не задаться вопросом…

— О чём это ты, Манго? Что за Фиби Сагден? Как она вписывается в общую картину?

— Я не уверена, что она вписывается, милорд, но…

— Сагден — это имя хозяев «Монрепо»? Работодатели миссис Чантер?

— Их дочь, милорд.

— Некая Фиби. И что с ней?

— Она исчезла, милорд. Полиция дала объявление и прочее.

— Ну да, Манго, это действительно кажется странным совпадением. Мне придётся спросить об этом Чарльза. Я не знал.

— О, сэр, разве вы не видели всех этих газетных заголовков?

— Заголовков? О Фиби Сагден? Нет, не видел.

— Да нет же, видели, сэр. Должны были. Фиби Сагден — это её настоящее имя, сэр. А её сценический псевдоним — Глория Таллэнт.

— О Боже, какой же я глупец! Необходимо немедленно связаться с Чарльзом. Хотя нет, уже поздно, а он — семейный человек. При первых же признаках рассвета… Большое спасибо, Манго.

— Не за что, сэр. Я сказала бы раньше, только я думала, что вы и так знаете. В Хэмптоне это вызвало намного больше толков, сэр, чем смерть миссис Харвелл, потому что Фиби — местная девушка, и её бедные мать и отец также местные, и она — настоящая звезда, актриса Уэст-Энда.

— Что, по мнению местных, с ней произошло, Манго?

— Похищение, убийство или ещё хуже, сэр, — сказала Манго с лёгкой ноткой удовлетворения.

— Выбирай на вкус, — сказал Питер. — Полагаю, старший инспектор Паркер сможет узнать, как идёт полицейское расследование. Ты не в курсе, когда молодая женщина исчезла?

— Кажется, через неделю после убийства, сэр.

— Но не из Хэмптона? Господи, да что же это я делаю, задавая тебе все эти вопросы, Манго? Когда мне удаётся вонзить во что-нибудь свои зубы, меня начинает нести. Набраться терпения до утра — вот единственное правильное решение. Доброй ночи.

Когда Манго ушла, лорд Питер взял «Таймс» и принялся искать дополнительные подробности в истории о пропавшей актрисе. Он не смог найти никаких упоминаний о ней, но его глаза выхватили из подвала страницы историю о мужчине, обвинённом в нападениях в Санбери. Согласно статье, этот человек оказался в больнице без сознания после дорожного происшествия и окреп для допроса только во вторник. Поэтому широко распространённое мнение, приписывающее ему другие преступления, оказалось опровергнуто, и эти инциденты потребуют нового расследования. Теперь полиция хочет побеседовать с любым, кто видел «сидли сепфайр», [190] который нарушил правила в Санбери ночью 27 февраля.

— Гм, — сказал лорд Питер, откладывая газету на журнальный столик и отправляясь спать.

Спальня была наполнена лунным светом — портьеры полностью отдёрнуты.

— Харриет? — тихо спросил он.

— Действительно я. А кто ещё это может быть? — засмеялась она.

— Я только хотел проверить, спишь ли ты. Задёрнуть портьеры?

— Не ради меня. Я люблю видеть с кровати луну и звёзды.

— Да будет так, Domina. Луна желанья всходит в небе ясном, луна Эдема — полна и прекрасна… [191]

— Прекрати бормотать, Питер, и полезай под одеяло прежде, чем простудишься.

— Уже здесь. Я ещё тебе не надоел?

— Нисколько. Я, кажется, становлюсь ненасытной.

— Великолепно. Я в жене найти желаю то, что в шлюхах есть всегда... Полагаю, что в своё время шлюхи, должно быть, сильно отличались.

— Абсурд, Питер. Ты говоришь глупости…

— Признаки удовлетворённой страсти, [192] — я знаю это, Domina, я знаю.