Преступный мир. Очерки из быта профессиональных преступников

IX КОНОКРАДЫ

Периодические эпидемии, неурожаи и другие народные бедствия не могут сравниться с вредом, приносимым деревне конокрадами. Зло, причиняемое этим бичом деревни крестьянам, неисчислимо, оно разоряет вконец сельских обывателей, материальное состояние которых и так далеко не блестящее. Конокрады держат крестьянское население в вечном, беспрерывном страхе, терроризируют его, тормозят правильный ход и возрастание крестьянского хозяйства, подрывают благосостояние крестьян. Нигде в настоящее время с такой силой не ощущается это зло, как в России, причем нельзя не обратить внимания на то обстоятельство, что в других государствах, где в свое время свирепствовали конокрады, развитию конокрадства всегда способствовала некультурность народной массы и постепенно, с повышением культурности, конокрадство переставало носить характер народных бедствий и с ним уже нетрудно было бороться. В старое время конокрадство преследовалось довольно сурово: его ставили по наказанию наряду с политическими преступлениями, конокрадов казнили смертью, рубили им руки, стегали плетьми и т. д., как, например, у нас в России в XVII веке, но и такие строгие меры не могли уничтожить конокрадства.

В течение нескольких веков по всему пространству деревенской Руси не прекращается отчаянный вопль нашего бедного хлебопашца: «Коня украли!» В этом вполне слышится вся беспомощность крестьянина и бессилие против исконного, заклятого врага. Беззащитность жертвы конокрада ужасна. Нуждаясь в лошади как в первой и важной помощнице, без которой немыслим для него тот тяжелый труд земледельца, на который он обречен на всю жизнь, крестьянин, лишаясь этой помощницы, становится в критическое положение человека, над которым внезапно разразилось несчастье. Он часто принужден бросить заведенное дело, махнуть рукой на хозяйство и на всю свою незавидную долю. И кипит у него злоба против своего вечного врага, но он поделать ничего не в силах, помощи неоткуда ждать. Ни одного дня он не бывает спокоен, его жизнь всегда омрачена опасностью лишиться коня. Обезопасить же себя от злодейских покушений для него не существует возможности; его усадьба всегда открыта для вора, проникающего откуда ему заблагорассудится. Все условия нашей сельской жизни благоприятствуют профессии конокрада, и в этом кроется, между прочим, одна из причин развития конокрадства. Тут все стоит за конокрада: беспечность нашего крестьянина, плохой надзор за животными и плохая организация у нас полицейского дела в провинции вообще и несостоятельность уездной полиции в деле борьбы с конокрадством в частности. Борьба эта, как известно, главным образом ведется у нас посредством канцелярской переписки, настоящих же розысков, за редкими исключениями, не бывает. Главное же то, что полиция не придает особого значения вопросу о борьбе с конокрадством; у отдельных лиц, на которых лежит обязанность непосредственной, активной борьбы с преступниками, отсутствует сознание важности их назначения. Они не обобщают вопроса, для них существуют лишь отдельные факты кражи лошадей. В деле борьбы с конокрадами нет единства, каждый заботится о своем маленьком районе, относится к этому делу официально и беспечно.

Между тем. конокрады составляют целую ассоциацию, необыкновенно обширную, пустившую глубокие корни по всему нашему отечеству, так что принимаемые меры к борьбе с ними совершенно не соответствуют их силе. Всякая преступная профессия имеет свои законы, обычаи и традиции, свой собственный обособленный мир, и первое место среди преступных обществ, безусловно, надо отдать обществу конокрадов, представляющему у нас в некотором роде государство в государстве. Оно самое многочисленное и грозное, самое вредное и трудно победимое.

Конокрады знают свою силу и потому им удержу нет, они смеются над опасностью, так как она для них почти не существует. Конокрад поставлен в несравненно лучшие условия, чем другой профессиональный преступник. Его почти не стесняют в действиях, как другого вора, например, оперирующего в городах, где много полиции и вообще народ более тертый и опытный в сравнении с крестьянами, и к тому же самые условия городской жизни стесняют действия вора. Конокрад же прежде всего рассчитывает на крестьянскую беззащитность; он так себя поставил в глазах деревенского населения, что не считает нужным стесняться и не скрывает своей профессии. Конокрады крепко стоят друг за друга, и в этом тесном товариществе состоит их сила, которая страхует их от каких-либо мер со стороны крестьян. Последние отлично знают, что конокрад не один, что за него твердо стоит вся его братия, которая жестоко и неминуемо отомстит виновнику, всей деревне, оставит ее без скота или сожжет все село. И часто, если находится смельчак, желающий донести на вора или принять в отношении его другие меры, все село, соседи просят его не делать этого, не накликать на всех беды. И приходится крестьянам скрепя сердце терпеть в своей среде своих врагов. Они даже заискивают перед ними, угождают, чтобы не вызвать их гнева. Это понятно, если принять во внимание положение, занятое конокрадами среди сельского населения. Редкий опытный, профессиональный конокрад не сидел в тюрьме. Отсюда он появляется преступником, набравшимся своеобразного ума-разума, пребывание среди сливок преступного общества культивирует из него человека, для которого преступление — не сделка с совестью, как у случайных преступников, а специальность, которой он посвящает свою жизнь, и смотрит на нее так, как смотрит каждый человек на свою профессию. Живя среди крестьян, он является куда выше их по развитию, ловчее и, конечно, хитрее. Это одно уже дает ему большое преимущество в деревне, он умеет пользоваться слабостями крестьянина, посвящен в его жизнь.

Редкий профессиональный конокрад позволит себе совершать кражи в той деревне, в которой он живет. Поступает он так для того, чтобы не озлоблять соседей против себя и жить у себя дома спокойно, так как крестьяне охотно терпят в своей среде конокрада, зная, что это некоторым образом страхует их от его посягательства на их имущество. Крестьяне даже известным образом оказывают таким конокрадам-односельчанам помощь в том смысле, что сбивают иногда полицию с толку. Например: у конокрада найдут подозрительную лошадь, а он заявит, что купил ее у такого-то односельчанина; последний не посмеет отрицать этого. В отношении же открытой вражды к такому вору крестьяне далеко не солидарны; наоборот, большинство отчуждается от такого смельчака из боязни мести конокрадов всей деревне. А конокрады очень мстительны и крепко поддерживают свой престиж среди крестьянского населения, и записанному ими на «черную доску» они не простят — для общего устрашения. Такому несчастливому приходится часто бросать родные места и уходить от мести конокрадов; иногда вся деревня просит их об этом, и вольготно, широко живется у нас на Руси конокрадам. Существуют у нас деревни, специально заселенные конокрадами, и такие деревни всегда более зажиточны, чем деревни честных крестьян, не заметно той бедности, которая царит в других селах. И очень часто завидуют крестьяне конокрадам, видя их житье-бытье в полном довольстве. Конокрад нередко считается хорошей партией для крестьянской девушки, он пользуется кредитом, перед ним ломают шапки; его благосклонность льстит. Он бравирует своей профессией.

Конокрад на обыкновенном воровском жаргоне называется в большей части России «абротником» от слова «абротка» — уздечка. В южных же губерниях они именуются «каинами», «блатырь-каинами», «пассерами». В большинстве случаев конокрады оперируют компаниями, часто похищая лошадей простым способом, т. е. садясь верхом и уезжая, либо совершая поездки в известные районы, куда после кражи они некоторое время не возвращаются по случаю тревоги, или, как они выражаются, — «шухера». Шайки конокрадов иногда состоят из нескольких сот человек, разделяющих между собой районы и дробящихся для совершения преступлений. Затем шайки эти в лице своих заправил и главных работников имеют беспрерывное сношение с другими шайками, обмениваются лошадьми и районами для того, чтобы удобнее скрываться от розысков и вообще для более свободной деятельности. Шайка, или, придерживаясь жаргона преступников, — «хевра», оперирующая в нескольких губерниях, разделяет своих членов согласно их способностям, и каждый исполняет свою функцию в общем деле. Так, например, главари, инициаторы шайки, являются главным образом хозяевами «золотых контор», т. е. главных воровских пунктов, находящихся в местечках или больших селах. Таких контор каждая шайка имеет несколько, они являются передаточными пунктами для краденых лошадей, отсюда уезжают на «дело», здесь делятся добычей. «Золотые конторы» существуют всегда под видом постоялых дворов, корчм и т. д. Здесь существуют секретные места для лошадей, передаваемых с пункта на пункт, между конокрадами происходят крупные «рыхты», т. е. приготовления к кражам.

Выезжают конокрады на «блат», т. е. на преступление, в хорошей крепкой повозке, в которой запряжена пара хороших лошадей. Конокрады, отправляясь на серьезное дело, всегда вооружены. Они уже знают, где находится, предположим, «косяк», т. е. табун, или «полкосяка» и т. д., и останавливают, при благоприятных обстоятельствах, свой «пояздник», как они называют свою повозку, в некотором расстоянии от «малины», т. е. местонахождения лошадей. Воры оставляют одного товарища в повозке, а сами, запасшись уздечками и ключами для «браслетов», т. е. железных пут, отправляются к «малине». Сидящий же в повозке конокрад «цынтует», т. е. сторожит. Время для краж выбирается позднее, когда сторожа успевают по обыкновению заснуть. Освобождая лошадей от пут, конокрады легким свистом ободряют их, подводят к «поязднику» и привязывают позади повозки. Затем легкое движение вожжами, и лошади конокрадов трогаются с места, идут шагом, и за ними подвигаются «блатные», т. е. краденые, лошади.

Отъехав версту или менее, один из конокрадов издает возглас «гик» и знакомые с этим возгласом жеребцы пускаются в карьер. В случае же погони конокрады перерезают быстро ремни, посредством которых привязаны к повозке похищенные лошади, а сами мчатся дальше. Преследователи сейчас же останавливают внимание не на них, а на отпущенных лошадях, и это дает возможность преступникам скрыться.

Во время опасности конокрады оказывают большое сопротивление, стреляют, разрубают постромки у своих лошадей и, оставляя повозку, скрываются верхом во все стороны, дабы преследователи растерялись и не знали, за кем бежать. При этом конокрады всегда стараются во время набега держаться поближе к лесу, в котором в случае опасности легче скрыться. Вообще погоня за конокрадами сопряжена с большой опасностью для преследователей, так как злоумышленники не задумываются пускать в ход огнестрельное оружие. Хорошие «хевры», т. е. шайки, обзаводятся часто так называемыми «фартовыми» лошадьми или кобьиами-«ска-мейками», специально приученными к воровским похождениям их хозяев. Такие «блатные скамейки» удивительно умеют обольщать жеребцов и, побыв некоторое время в табуне, уводят затем за собой всех «паничей», т. е. жеребцов.

Конечно, есть всякие шайки — крупные и мелкие. Бывает также, что за кражи лошадей кто-либо из крестьян или евреев принимается по собственной инициативе, но, специализировавшись в конце концов, он непременно, в силу порядка вещей, примкнет к какой-нибудь шайке. В конокрадских шайках участвуют люди всяких общественных положений, к ним нередко примыкают полицейские, — в особенности часто наблюдались случаи участия урядников в интересах конокрадов, а о помещиках и говорить нечего. Такие лица, конечно, не принимают прямого участия в кражах лошадей, но их обязанность заключается в пособничестве к сбыту лошадей, укрывании конокрадов, заведывании «золотыми конторами». Неудивительно, что при таких условиях крестьяне — в полной зависимости от конокрадов, и понятно, что жаловаться идти им некуда.

В «золотых конторах», между прочим, происходит сортировка лошадей после того, как конокрады уже возвратятся с набега, совершив целый ряд краж, и на время останавливают свою деятельность для сбыта добычи. Хорошие сильные животные предназначаются в города, куда их отправляют впряженными в «люльки» — так называют воры всякого рода экипажи; а «шкапы» — деревенские клячи — сплавляются на ярмарки в села и местечки. При этом цены на лошадей конокрады устанавливают, соображаясь с обстоятельствами. Все зависит от того, на какое расстояние конокрады успели «отскочить» на краденых лошадях от «малины», т. е. от места совершения преступления. Вблизи «зашухерованного» места краденому коню грош цена. Лошадь тут продается на «блат», т. е. как добытая нечестным путем, и потому ее стараются за сколько возможно «спустить». Но если конокрад отскочил уже на 200 и 300 верст от места кражи лошади, тогда уже ей цена другая. Такие лошади уже делаются «ветошными», их продают без страха попасться, быть уличенными в краже, и за такую лошадь уже требуют сумму настоящей ее стоимости. При этом следует упомянуть, что «шабур-чабур», т. е. упряжь, всегда снимается с краденых лошадей и воры надевают на них свою сбрую. Конечно, конокрады не ограничиваются уводом лошадей только с подножного корма. Они «ломают серьги» в конюшнях, употребляют отмычки, не останавливаются, если нужно разобрать стену, крышу и т. д. При нашествиях на чужие усадьбы, в темные ночи, когда, как говорится, зги не видно, конокрады принимают все меры предосторожности. Одного, а иногда и двух, ставят на «цынку», и такие «цынтовщики» очень чутки ко внешнему постороннему шуму и при малейшей опасности дают о ней знать своим товарищам пронзительным резким свистом. При конокрадах всегда в таких похождениях есть «маяки», т. е. фонари, главным образом потайные. «Звонков» и «колокольчиков», т. е. собак, которые ведут себя беспокойно при появлении злоумышленников, последние сначала приласкают, приманив их к себе приятным собачьему уху свистом, и тогда отравляют их или просто залавливают, убивают дубинами.

Неудивительно после этого, что крестьяне совершенно подпали под власть широко раскинувших свои сети конокрадов: к этому их принуждает почти полная беззащитность от злодейского произвола, полная угнетенность и убеждение, вынесенное из вековой практики тщетности борьбы с конокрадами. Тесное сношение с другими преступными элементами, деловая, правильно организованная связь между руководителями и агентами за тысячи верст, выработанная временем история конокрадства придают обществу конокрадов характер, как уже говорилось раньше, государства в государстве. Сложная система влияния на население, тщательное знакомство с его характером и слабыми сторонами, умение производить на него давление, а затем и на властей, которых всевозможными способами, начиная со страха и кончая всяческими ублаготворениями, делают безвредными, «ручными» — все это дает конокрадам трудно сокрушимую силу. Если взяться перечислять все пускаемые в ход конокрадами способы влияния на опасных сильных людей, то наша статья увеличилась бы во много раз и всего нельзя было бы изложить. Положительно приходится удивляться этому тонкому и умелому ведению дела. Тут и хитрости, подкупы прямые и косвенные, начиная с натуры и кончая деньгами, торговые и деловые связи. Люди сходятся с конокрадами и их пособниками в образе всяких провинциальных полуинтеллигентов и не имеют иногда представления, с кем они входят в сношения, делят барыши, от кого и за что они получают взаймы деньги. Когда же у них открываются глаза, они уже оказываются связанными по рукам и ногам; они должны молчать и поневоле делаются косвенными сообщниками преступников; сбросить же с себя оковы обязательств, одетые на них преступниками, они не могут, так как они сами первые и пострадают. И сознание беспомощности и непосильной борьбы еще более парализует такие добрые желания этих своего рода жертв общества конокрадов.

Общество конокрадов не ограничивается узкой специальностью — похищением лошадей, которое является только их главной функцией. В общем задача этих преступников состоит в совершении всякого рода преступлений против чужой собственности как в крупных городах, так и в провинции. И потому между такими, если можно так выразиться, провинциальными преступниками и специально городскими и путешествующими нет прямой связи вследствие различных условий, в которых находятся преступники этих разрядов. Очень много членов мира конокрадов, побывавших в тюрьмах, арестантских ротах и бежавших из Сибири и каторги, вновь присоединяются к своим старым товарищам и, уже не удовлетворяясь простыми кражами, делаются инициаторами ночных грабежей, разбойничьих нападений с оружием в руках на помещичьи усадьбы, постоялые дворы, на почты, проезжих купцов и т. д. Их деятельность такого рода ужасна; редкий случай обходится без кровопролития, без человеческих жертв.

Профессиональный преступник, приготавливаясь с товарищами на серьезное преступление, не имеет в виду непременно совершить убийство. Преступник всегда в таких набегах идет на «гранд», т. е. на грабеж. Но если обстоятельства заставляют его, он делается «гейменником», т. е, убийцей. Между тем, вышеупомянутые провинциальные шайки разбойников не имеют в виду осторожности, не чувствуют опасности, как городские преступники. Они если не идут непосредственно на убийство, то непременно имеют в виду «мокрый гранд», т. е. грабеж с пролитием крови. Они врываются в дома, нападают на почты и т. д., всегда вооруженные с ног до головы. У каждого из разбойников голова покрыта черным коленкоровым мешком — этим прямым доказательством принадлежности разбойника к профессиональным преступникам.

В 1899 году в Юго-Западном крае было обнаружено более 60 человек, составлявших часть знаменитой смилянско-муровецкой шайки, состоявшей главным образом из евреев. Главарями этом огромной шайки были большей частью бежавшие каторжники или сибиряки. Муровецкая шайка оперировала в районе, состоявшем из шести губерний края, почти безнаказанно, и прославившиеся своими убийствами в Харьковской губернии цыгане не совершали сотой доли того, что проделывала смилянско-муровецкая шайка. Эта шайка имела почти в каждом местечке и городе шести губерний своего агента. Оповещенные наводчиками с разных мест края члены шайки, намечая маршрут, приезжали в поезде железной дороги на ближайшую к месту, где предполагается совершить преступление, станцию, и здесь у станций их ждал уже наводчик с крепкой телегой и всеми разбойничьими принадлежностями. Разбойники садились в такой «пояздник» и следовали в нем на грабеж и убийство. Дерзость и смелость разбойников были удивительными: они душили, стреляли и резали людей, и хотя не всегда кончали убийством, но без пролития крови дело обходилось редко. Эти же самые злоумышленники производили за плату поджоги посредством особого снаряда из фитилей и прутьев. Снаряд подкладывается под соломенную крышу и вспыхивает через несколько минут, так что поджигателю удается уйти далеко.

Члены этой огромной шайки, наводившие панику на целый край, производили преступления одновременно в нескольких местах, заправилы шайки назначали и распределяли им работу, и все действовали на основании приказания, которого боялись ослушаться.

Вопрос о борьбе с конокрадством — вопрос старый, но до сих пор борьба с этим злом ведется крайне слабо, она почти нечувствительна для преступного общества. Одни мероприятия к искоренению конокрадства сменяют другие, но пока без видимой пользы для деревни. Проекты о снабжении всех лошадей паспортами, известными свидетельствами, о регистрации лошадей, выжигании на лошадях клейма и т. п. оказываются недейственными. Воры достанут поддельные паспорта — «липовые очки» и т. д. Преступники всегда очень легко и скоро ориентируются среди опасности для самозащиты. Они всегда найдут противовес своим противникам и всегда выйдут победителями из борьбы с законом, обществом и полицией, так как они знают и хорошо изучили своих врагов, а в этом — большое преимущество преступников. Между тем, быт конокрадов, их организация, слабые стороны и т. д. мало кому известны, с ними не видят нужды считаться. Борются же не с целым миром конокрадов, а с каждым конокрадом в отдельности. И больше всего конокрады боятся не полиции, не тюрьмы, следователя и суда — боятся они своей жертвы, боятся мужика — страшен им его самосуд. Мстят они мужику за такое проявление ярости к своему вековому врагу, страшно мстят, и месть их равна их ужасу пред «печкой», как называют они положение своего товарища, попавшего в руки озверелых крестьян. И надо правду сказать, удивительно изобретателен в таких случаях наш крестьянин, если уже он решится свести счеты с вором и махнет рукой на предстоящее следствие, суд и наказание, перспектива которых очень часто останавливает его от самосуда. Тут уже проявляется вся ненависть его к своему врагу. Конокрада убивают без жалости, но если приколачивают его сразу, то это для него еще счастье. Чаще его пытают, вбивают кол в горло или в грудь, оскопляют его, бьют в пах так, что конокрад умирает в страшных мучениях. Конокрада прижигают раскаленным железом, выжигают глаза, берут на «блок».

Распространенное под этим названием наказание для конокрадов заключается в следующем. Пойманному преступнику связывают ступни ног и кисти рук вместе. Затем веревку продевают через блок, прибитый посреди ворот, и тянут преступника вверх по блоку. Когда конокрада подымут до блока, веревку сразу отпускают, и конокрад падает на землю, страшно ударяясь об нее нижней частью спины. Так повторяется много раз подряд, и каждый раз слышится хряск позвонков несчастного; у конокрада уже кровь фонтаном бьет из горла, но его все еще тянут по блоку одурманенные яростью крестьяне.

Никто, конечно, не выживает после такой пытки. Также в большом употреблении у крестьян наказание, именуемое ими «на пуп примочка». Истязание это заключается в том, что конокрада раздевают донага, обворачивают его туловище мокрыми мешками, затем кладут ему на живот доску, и вот уже по этой доске бьют чем попало — молотами, поленьями, камнями, постепенно отбивая несчастному все внутренности. Когда же конокрад лежит уже без чувств, «примочка» снимается, его снова одевают и вывозят в поле. Если даже найдут его власти умирающим или умершим, то навряд ли заподозрят здесь преступление — на этом конокраде не видно никаких знаков насилия. Употребляется часто и «китайское наказание»: бьют конокрада палками по пяткам, так что он после этого долго не в состоянии бывает встать на ноги. Если же свой земляк попадется в краже, его со всем семейством привязывают к двум лошадям, одной рукой к каждой лошади, ведут по селу и всем обществом бьют в ведро, а бабы и дети издеваются над ним, бросают в лицо всякую мерзость, обливают чем попало, рвут за волосы и т. д. И много разных ужасных способов употребляют крестьяне при своих самосудах, всего не перечтешь.