Приключения Мак-Лейстона, Гарри Руперта и других

Глава 8 АМЕРИКАНЕЦ В УКРАИНЕ

Беркширский хряк. Глаз иллюминора. Дыра в стене. Треножник с чайником. О’Кенан в России. Дикарские нравы. Кусок мыла на завтрак. «Тше-Ка» в представлении доктора О’Кенана. Кенан поливает забор. Черепаховые супы. Наблюдения за голодающими людьми. Что можно съесть у трупа? Казак в канаве. О’ Кенан и крысы. Препарат «Альбо».

Беркширский хряк никак не мог успокоиться. Он перекатывал свое тело, словно огромный, налитый гнилью пузырь, на идеальных матрасах кровати. Кровать медленно покачивалась, то помогая, то мешая ему находить удобную позу.

Мак-Лейстон не мог уснуть. Иллюминатор, как зеленый глаз филина, пялился прямо в его круглые выпученные глаза. Но зеленый зрачок не отражал беркширского хряка. В нем рисовались совсем другие картины… Точно в кино, мелькали бланки акций, газетные столбцы, описывавшие неуклонное падение акций химического треста. За газетными строками вставала нагло-спокойная физиономия Моргана-fils'а (сына) и не давала Лейстону ни секунды покоя.

Начиная с первого же газетного сообщения, Мак-Лейс-тон засыпал трест приказаниями поддерживать стоимость акций на прежнем уровне. Он чувствовал, знал, что это не поможет, если в деле нарисовался Морган. Но Лейстон еще не был уверен, что это он.

Биржевые зайцы, верные прислужники миллиардера, точный и мощный аппарат треста, вдруг забуксовали. Ничего нельзя было выяснить, все погрязло в какой-то мистической мгле вертящегося хаоса, в котором всю жизнь обретаются простые смертные, не ведая, что будет с ними завтра. В этом хаосе теперь увяз и Лейстон, прежде так ясно все видеший и сам творивший свою жизнь.

Эта неуверенность, эта мгла были еще страшнее падения акций (хряк перекатывался с боку на бок) — они доказывали, что за всем действительно стоит Морган. И впрямь, его физиономия то и дело выглядывала из иллюминатора.

Чего хочет Морган? Хочет ли он проглотить Лейстона с его шкурой, гнилым желудком и безупречными ногтями живьем или желает поставить в непосредственную зависимость от себя? Лейстон уже обращался по кабелю к Моргану. Морган поинтересовался его здоровьем, посочувствовал его неудачам в поисках Эдит и просил успокоиться по поводу акций — это, мол, рыночная конъюнктура.

Да! все началось с того, что сбежала Эдит. После этого навалились неудачи. Лейстон, не веривший ни в Бога, ни в черта, хотя и поддерживавший деньгами попов разнобразных группировок, используя их как рекламистов треста, — Лейстон вдруг оказался в положении суеверного лавочника, который, не продав утром выгодно «на почин», уже опасается провального дня торговли.

Он с ужасом чувствовал, что становится товарным фетишистом, что еще немного, и он поверит в конъюнктуру рынка, которую преподносил ему Морган. Эта конъюнктура казалась каким-то длинным бамбуковым стеблем, толстым и гладким. Морган протягивал его из иллюминатора. Но гладкие пальцы Лейстона скользили по гладкой поверхности бамбука, он не мог ухватиться даже за стыки, и бамбук исчезал, а Лейстон просыпался весь в липком поту. По палубе, наверху, кто-то ходил и мешал спать. Еще выше на солнце стоял матрос и набивал пахучим табачком хорошо обкуренную трубку.

Оставив преследователей позади, Гарри перестал бежать, сунул руки в карманы и пошел обычным шагом, медленно посвистывая:

Был вечер. Темнота узких улиц предместья скрывала его арестантскую одежду. Гарри пересек пустой базар. На углу стояла девушка. Когда Гарри поравнялся с ней, она взяла его под руку и потащила с собой. Гарри высвободился и стал прямо перед ней. Перед ним была Кэт.

— Пойдем скорее, глупенький, — сказала она. — За тобой снова увязалась какая-то ищейка.

И она указала на противоположный тротуар. Гарри пристально вгляделся: ничего не было видно.

Внезапно он дернулся и, как кот, прыжками перескочил мостовую. От стены отделилась темная фигура и побежала по тротуару. Гарри побежал следом. У фонаря он чуть не догнал шпика, но под фонарем стоял полицейский. Гарри, не добежав до него с десяток шагов, вернулся и, посвистывая, пошел к Кэт. Они молча постояли с минуту, никто не подошел.

— Я знаю, где здесь сдаются номера, — сказала Кэт. — Пойдем. Дай деньги.

На углу Гарри встал, прислонившись к стене, и сделал вид, будто рассматривает что-то или поливает ограду. Кэт взяла деньги и через три минуты — все три минуты Гарри простоял, как прикованный, у ограды, — вернулась с одеждой. Было поздно, на улицах никого уже не было. Гарри быстро переоделся, и они пошли в дешевую гостиницу, где проститутки с клиентами снимали номера. Кэт села на кровать. Гарри достал из кармана документы, которые ему дал Дюваль. Здесь был заграничный паспорт со всеми визами в Советский Союз. Было сотни полторы долларов.

— Что это у тебя? — спросила Кэт, увидев, что Гарри молчит и о чем-то раздумывает.

Гарри не отвечал.

— Дорогой мой, тебя поймают! — жалобно сказала Кэт. — От них не уйдешь.

— Ты хорошая девушка, — ответил Гарри. — Я бы тебя взял с собой, но никак не получается. Надо хотя бы самому убежать.

В эту минуту рядом щелкнула дверь. Кто-то занял соседний номер. Гарри и Кэт разделись и легли в кровать.

Лейстон, приехав в Нью-Йорк и наплевав на телефонограммы и прочее, самолично поехал прямо к Моргану.

Никто уже не брал его акции. Чтобы повысить курс, он сам покупал их скопом. Акции слетались в его контору, а навстречу им вылетали чеки. У него оказалось больше половины собственных акций, а они все падали и падали в цене.

Морган его не принял. Нет дома.

За три дня Морган скупил все его акции по цене ниже номинала. Лейстон чувствовал, как у него подгибаются колени. Морган решил сожрать его заживо!

В разговоре с бухгалтером выяснилось, что доктор Рипс вел подложные счета. Хотя сумма, которую украл этот уважаемый ученый, не могла иметь никакого значения в общем балансе Лейстона, миллиардер скрежетал зубами, думая о том, что доктор увез вместе с деньгами и дочерью его коммерческое счастье. Бухгалтер меланхолично вытер пот с лысины…

Лейстон начинал тупеть. Внезапно ему захотелось спать. Не успел он дойти до спальни, как его перехватила мисс Древинс, главная экономка.

— М-р Лейстон, м-р Сидней исчез из дома, — сказала она… и села на пол. Да, почтенная женщина, увидев выражение лица Лейстона, села прямо на пол. Из-под нее потек ручеек и образовал вокруг нее лужицу. Лейстон пнул ее ногой и вошел в спальню. Это был уже не знаменитый и могущественный м-р Лейстон, король химической промышленности, это был просто беркширский хряк, ирландский лавочник. На его тупой роже было написано только одно желание — выспаться!

Войдя в комнату, он свалился на кровать и захрапел.

В доме поднялась суматоха. Вызвали врачей. Лейстон проснулся, обложил врачей несколькими словами, не употребляемыми в монастырях и институтах благородных девиц, выразительно плюнул на пол и, повернувшись к стене, захрапел снова.

Мисс Древинс наконец поднялась с пола.

— Дженни, протрите пол, — сказала она. — Я разлила стакан воды.

Дженни затерла лужу. Она была очень удивлена, не увидев никаких следов стакана. Неужели мисс Древинс спрятала его под юбку?

Ночью Кэт проснулась от какого-то ровного гудения — кто-то словно запустил механическое сверло. Она разбудила Гарри, и они стали прислушиваться. Гудение доносилось из соседнего номера. Кэт вскочила с кровати и бросилась к двери. Дверь распахнулась — она вышла в коридор. Да, не было сомнения, гудело в соседнем номере. Кэт поспешно оделась и разбудила коридорного.

— Кто живет в соседнем с нами номере? — нервно спросила она.

— В соседнем номере… — протер глаза коридорный, — в соседнем номере… а какой это номер?

— 27! — выпалила Кэт. — Говорите скорее. Кто такой, чем занимается?

— В 27-ом рабочий с инструментом. Сверлит в чем-то какие-то дыры. Продает что-нибудь на базаре. Зачем это вам?

— Хорошо, — сказала Кэт и пошла к Гарри.

Тот, поразмыслив, снова завалился спать.

Надо было выспаться в безопасном месте. Кто знает, удастся ли поспать завтра? Кэт сидела и слушала. Гудение прекратилось, начали стучать молотком. Было два часа ночи. Кэт заснула сидя, мотнула головой, проснулась и снова легла в кровать. Молоток смолк. Она уснула.

Просверлив дыру, д-р Рипс вышел на цыпочках в коридор и заклеил щели на дверях 26-го номера. Затем он извлек из рабочей сумки цинковый баллон, приладил кран к отверстию в стене и открыл вентиль. Через десять минут он закрыл кран, вытащил его из дырочки и заделал отверстие приготовленной пробкой. Подождав еще пятнадцать минут, благородный ученый снова вышел, аккуратно и бесследно снял приклеенную молоком бумагу с двери номера 26-го и, войдя в 26-й номер, зажег карманный фонарик, поставил на пол какой-то трехногий сосуд с порошком, залил порошок какой-то жидкостью и снова выскочил из комнаты.

Три минуты спустя д-р Рипс вновь вошел в 26-й номер. Теперь он насыпал в треножник уголь и поджег его бумагой.

Далее благородный химик внимательно обыскал одежду Гарри, вытащил все документы и деньги. Тело было еще совсем теплым. Рипс стащил с трупа кальсоны и продолжил тщательный обыск. Наконец ему повезло. Подняв картонную стельку в ботинке, он увидел, что она исписана с обратной стороны химическими формулами. Эту стельку он положил в карман.

Методически и не спеша, д-р одел Гарри, вытащил и сжег стельку из второго ботинка, положил Гарри в карман документы и немного денег. Затем поставил на треножник чайник с водой. Газ из треножника уже кружил ему голову. Он вышел, зашел в свой номер, забрал вещи и спустился по лестнице вниз.

Через три дня он отправляется в Советский Союз. То, что не удалось Мессеби и Лейстону, удалось доктору химии Джиму Рипсу. В его руках был способ получения искусственного протеина. Гарри и Кэт, еще теплые, лежали рядом на кровати.

Такого-то числа такого-то месяца доктор химии Джим О’Кенан вышел из sleeping car[15] на перроне Красного Петрограда. Он шел… впрочем, надо сказать, что сейчас он и не думал о том, куда идет. Он жадно осматривался — ведь он приехал в страну голодных дикарей.

Началось с того, что мистер Кенан бросил на перрон окурок сигары. К мистеру Кенану подошел мужчина в форменной одежде и, сделав вежливый жест рукой, предложил ему идти за собой. Мистер Кенан, считая, что мужчина хочет с ним познакомиться, решил, что заводить знакомства в стране дикарей еще рано, и спокойно направился к выходу. Но мужчина догнал его, встал перед ним и повторил жест.

— Убирайтесь к этакой матери, — сказал О’Кенан по-английски. — У меня нет желания с вами выпивать!

Возле них собрались два-три человека. Какой-то незнакомец в военной гимнастерке сказал по-английски:

— Вы должны заплатить штраф за то, что кинули окурок на перрон!

— Goddam, — рассердился Кенан. — В Нью-Йорке, в культурной стране, любой гражданин выбрасывает то, что ему не нужно, на улицу!

— У нас мусор бросают в урны, — вежливо сказал человек в гимнастерке.

Заплатив штраф, м-р Кенан начал обдумывать ситуацию. В багаже у него были мясные консервы, банки супа консоме, супа из черепахи, кофе, шоколад и все остальное, что должен иметь культурный человек в стране голодных дикарей.

Он мог, правда, как-нибудь устроить свои дела с АРА и получить оттуда паек, но м-р О’Кенан очень хорошо знал, какие продукты поставлял для АРА мистер Мак-Лейстон и другие благотворители голодного человечества, и при воспоминании об этих продуктах его даже немного вывернуло.

Пока что м-р Кенан не имел никаких документов от АРА и из рассказов эмигрантов знал наверняка, что по выходе из поезда его немедленно арестуют и посадят в «Тше-Ка», где будут кормить супом из крыс. Он сознательно шел на это, поскольку другого выхода все равно не было — придется потерпеть. Дикарям он объяснит, что культурный «уапкее» не может есть суп из крыс, потому что это вредно для желудка, и что таким образом местные обычаи, очевидно, к нему не относятся.

К превеликому удивлению м-ра О’Кенана, на вокзале его не арестовали. Не арестовали также и по выходе на улицу. Мало того, м-р О’Кенан нигде не видел ни следа живописных бандитов из Тше-Ка, увешанных бомбами и опоясанных пулеметными лентами, с ножами в зубах на всякий случай. Вместо бандита к нему подошел мужчина в гимнастерке, который только что растолковал ему смысл инцидента на вокзале.

— Позвольте представиться: профессор Иванов, химик, — сказал мужчина по-английски.

М-р Кенан решил, что столкнулся с одним из усовершенствованных способов клянчить деньги, о которых он читал у Дж. Лондона. Он вежливо поклонился и заверил, что лишних денег не имеет. Просто оттолкнуть этого человека, как он сделал бы в Америке, О’Кенан не решился — дикари могли бы его, чего доброго, и убить, к тому же время голодное… Итак, мистер Кенан заверил, что у него нет лишних денег.

— Я не собираюсь просить у вас деньги, — строго ответил Иванов. — Если вы считаете, что обойдетесь без моих советов, будьте здоровы! — и он отошел.

Д-р Кенан, довольный, что избавился от просителя, направился в город. Ему очень хотелось как можно скорее увидеть, как голодные женщины едят своих детей и грызут свою одежду.

Он даже решил пожертвовать своим, к счастью, уже не очень чистым носовым платком, чтобы посмотреть, как его будет есть голодный россиянин. Пройдя несколько шагов, он вдруг стал свидетелем необычайной сцены.

У забора стоял какой-то молодой парень с расстегнутым воротником. В одной руке он держал кружку с водой, в другой — кусок мыла. Заинтересованный доктор подошел поближе. Парень набрал в рот воды и поднес ко рту мыло.

«Он будет есть мыло!» — догадался м-р Кенан и подошел еще ближе.

Парень выпустил изо рта струю воды и полил мыло.

«Сейчас начнет! размягчает мыло!» — подумал О’Кенан.

Но парень не стал есть мыло, зато намылил руки и начал их мыть, пуская изо рта струю воды.

«Какое странное сочетание некультурности с аккуратностью! — не мог прийти в себя доктор. — Сначала он вымоет руки, а потом съест свой паек!»

Но парень не оправдал надежд м-ра О’Кенана: вымыв руки и лицо, он вытерся носовым платком и удалился.

М-р Кенан, немного разочарованный, пошел дальше. Он забыл справиться кое о чем на вокзале и чувствовал теперь давление в мочевом пузыре. Рассудив, что дикари, очевидно, вообще не имеют понятия об уборной, доктор химии О’Кенан остановился на улице и начал поливать забор.

Это занятие прервал какой-то человек, который хлопнул его по плечу и сказал что-то на дикарском языке.

После того, как он повторил знакомый м-ру Кенану жест, д-р заплатил штраф.

— Какая чертовщина! Куда я попал? Что за люди? — философствовал д-р О’Кенан, садясь в кэб и указывая извозчику руками, что его нужно отвезти в гостиницу.

С интересом осмотрев гостиничный номер и увидев, что он очень похож на номер второстепенной гостиницы в Нью-Йорке, д-р Кенан решил пойти в местный комитет АРА.

Он вытащил из чемодана банку черепахового супа, попросил ее разогреть, помогая себе в разговоре пальцами, и стал одеваться. Был уже пять часов, и потому он достал фрак, повертел цилиндр, смахнул с него пылинку и оделся. Проглотил пару пилюль, поел супа из черепахи, накинул макинтош и вышел на улицу. План у него был такой: он переговорит с директором филиала АРА, получит от него назначение в голодные губернии и испробует там препарат «Альбо»; он будет производить его там же, лаборатория где-нибудь найдется. Затем он соберет статистические данные и предложит советскому правительству купить у него препарат. С миллионами в кармане он сможет жить где угодно. Он будет не Джимом Рипсом и не О’Кенаном, а, скажем, Бобом Дочерти.

М-р О’Кенан улыбался, воображая себя Бобом Дочерти. «Называй меня Боб, детка!» — обращался он к воображаемой женщине. Прежде всего он съездит в Париж, побывает в кафе Синей Обезьяны, — он слышал о нем интересные вещи, очень интересные вещи. Одно было плохо — это Тше-Ка. Он еще не арестован, но это могло ничего не значить. Д-р О’Кенан знал из самых верных эмигрантских источников, что каждого приезжающего арестовывает Тше-Ка и кормит супом из крыс и хлебом из половы. Кроме того, эти дикари могли его расстрелять и, упаси Бог, — может, и съесть в супе…

М-р О’Кенан вышел на улицу. Увидев его безупречный цилиндр, несколько мальчишек побежали за ним и нацелились сбить с него этот необходимый предмет вечернего туалета. Пришлось снова садиться на извозчика.

М-р О’Кенан немного задержал директора филиала АРА — ведь это была последняя беседа с культурным человеком перед путешествием в дикарские прерии. Оказалось, что директор действительно был культурным человеком. Сперва он, правда, не хотел давать О’Кенану поручение в голодные губернии, мотивируя это тем, что м-р О’ Кенан ему, собственно, мало знаком. Но когда д-р Кенан намекнул на некоторую круглую сумму, директор сразу обнаружил свою культурность и, получив определенный аванс, приказал немедленно выписать доктору О’Кенану назначение. Он даже позаботился, чтобы доктору, как ответственному деятелю АРА, выдали некоторые рекомендации от советских учреждений.

Пробыв из любопытства несколько дней в Москве и убедившись, что и Москва, и Петербург города явно не русские, так как дают очень мало материала в отношении дикарских нравов, д-р О’Кенан уехал в Харьков, собираясь прорваться потом дальше на юг в голодные губернии.

Там он увидит подлинную дикость. Кстати, его так и не арестовала Тше-Ка, — в Москве ему даже показывали в АРА одного из тшекистов, но это был обычный человек, как и все, без бомб, пулеметных лент и ножей, скорее похожий на вооруженного рабочего.

Петербург не русский город — во-первых, его построил Питер I, который первым из всего русского народа надел штаны вместо овечьей шкуры, а во-вторых, там так много немцев, французов и англичан.

Д-р Кенан сидит в мягком вагоне, в поезде Москва- Харьков. Поезд, конечно, идет не так быстро, как американский экспресс, но это все-таки поезд, а не конная повозка. «Может, лошадей съели», — раздумывает д-р, но вспоминает, что видел в Москве сколько угодно лошадей…

У харьковского вокзала д-р увидел первых голодающих.

Двое или трое желтых оборванных мужчин, протягивая руку, просили есть. Заинтересованный д-р О’Кенан вытащил носовой платок и, держась на расстоянии, бросил его голодному. Тот взял носовой платок и спрятал в карман.

«Оставил себе на ужин», — решил уважаемый доктор. Он попробовал знаками поощрить голодного съесть носовой платок сейчас же и стал показывать пальцами на рот, но голодный состроил бестолковую физиономию и только еще раз поклонился.

Д-р Кенан сел в автомобильчик АРА.

Шофер повез его через «bazzar»; это было место, где продавалось огромное количество хлеба, мяса, овощей, одежды.

«И это все в голодной стране», — удивлялся д-р. — Неужели и эта морковь и все эти брюки и керосиновые лампы — аровского производства?

На базаре тоже стояли голодающие и протягивали руки. На глазах д-ра Кенана одному из них дали кусок хлеба, и он спрятал его в торбу.

«Замечательный народ, — подумал доктор, — они обедают позже, чем английские лорды».

Но все-таки голодающих было очень мало.

В АРА директор украинского филиала объяснил Кенану, что голодающие едут организованно поездами и кормят их на пунктах. Кроме того, голодают люди главным образом по селам, куда тяжело быстро доставлять продукты.

— В городах люди живут, конечно, не так, как в Америке, — поспешил добавить директор, — но все же не так уж плохо.

— Скажите, откуда же привозят сюда электрические лампы, одежду и прочее? — спросил д-р Кенан.

— Это все производится здесь, — ответил директор. — АРА, как вы знаете, поставляет только продукты и отчасти одежду. Одежду мы раздаем, конечно, исключительно интеллигентным людям — профессорам, учителям и т. д.

Из разговора с директором выяснилось, что О’Кенану лучше ехать на юго-восток, на Дон и Кубань. Там он сможет увидеть, как женщины едят своих детей, и вообще разные интересные вещи.

Где-то у станции Сосика, на маленьком степном полустанке, человеколюбивый д-р сошел из поезда. Здесь он собирался проводить эксперименты над голодающими.

После долгих и трудных переговоров с помощью рук, глаз, рта и даже ног доктору удалось снять пустующее помещение, где он намеревался изготовлять «Альбо» и ставить опыты. У него не было с собой ни одного помощника. Эксперименты и производство «Альбо» нужно было держать в строжайшем секрете.

Д-р жил в доме какого-то «иногороднего» казака, а лабораторию устроил в заброшенном складе для зерна — это было просторное каменное здание без окон, кишащее крысами.

Казак-кубанец чудовищно голодал. Он еще держался — не уезжал на запад, потому что знал, что ехать с семьей нелегко, что его жена и трое детей рискуют заболеть, не выдержать дороги.

Д-р с любопытством наблюдал, как все четверо грызли корни, ели траву, как они, желтые и изможденные, лежали целыми часами где попало…

Сам доктор располагал немалым запасом черепаховых супов и за себя не боялся. Кроме того, он убедился, что за хорошие деньги можно кое-что и прикупить. Поэтому он спокойно наблюдал, как казак постепенно распродал всю чистую одежду, как он, его дети и жена ходили уже голые, с раздутыми животами, добывая траву и корни.

В Америке уважаемый химик, воспитанный в строгих правилах морали, едва ли смог бы жить в одном доме с голыми людьми, но это были дикари, что-то близкое к китайцам или вообще к каким-то животным, и д-р невозмутимо рассматривал раздутые животы. Его интересовало, сколько день они выживут на таком непитательном и вредном рационе, как трава и корни.

К его удивлению, они продержались куда дольше, чем он рассчитывал. Сначала умерла младшая девочка. Мать с плачем обнимала ребенка и не давала его унести.

— Сейчас будут есть, — предвкушал неслыханное развлечение О’Кенан. Он знаками объяснил казаку, что хотел бы разрезать труп, чтобы исследовать изменения в организме. Попытался объяснить, что тогда удобнее будет и резать мясо для еды, так как могут попасться несъедобные части. Но казак посмотрел на Кенана таким взглядом, что тот спешно решил прогуляться. Ребенка закопали. Ночью д-р Кенан все-таки выкопал ребенка и отнес тело в свою лабораторию. Он успел только разрезать живот девочки и приступить к изучению деструкции органов пищеварения, как в дверь постучали. Д-р спешно накрыл тело какой-то материей, которая называлась «rjadno», и открыл дверь. Казак прошел прямо к столу, стянул рядно и обнажил тело.

С секунду он простоял, меряя глазами фигуру доктора. Тот сник и не знал, что делать.

За него решил казак. Он завернул тело в рядно. Перед этим он показал доктору на разрезанный живот своей дочери. Затем он забрал тело и, выйдя из лаборатории, запер снаружи дверь.

В тот же вечер казак умер. Обессиленный, он, зарыв девочку, не смог дойти до своей хаты. Забрался в канаву у дороги, чтобы поспать часок, а потом пойти в исполком и рассказать о докторе. Но он не проснулся — потеряв сознание, не приходя в себя, он умер в канаве среди выжженного солнцем бурьяна.

Рипс осмотрел помещение: окон не было, дверь из тяжелого железа, видимо, в дюйм толщиной. Выбраться не было никакой возможности. Но у него была с собой еда, и поэтому он взялся пока за изготовление «Альбо». Ему немного мешали работать крысы, они бегали без всякого страха вокруг него, а одна даже попробовала укусить его за ботинок. Рипс только засмеялся, увидев, как ее зубы увязли в грубой американской подошве.

Поймав крысу за спинку, он убил ее, чтобы больше не лезла. Сначала вырезал ланцетом глаза, отрезал нос и поковырял ланцетом череп. Отпустил. Крыса упала на спину, снова поднялась на лапы, снова упала, поползла как-то боком и замерла, не в силах сдвинуться с места. Рипс отрезал ей поочередно все четыре лапки и бросил крысу.

«Будет ей наука не лезть к людям», — рассудил Рипс.

Он работал до вечера; в то время, когда казак умирал в канаве, Рипс решил поужинать и лечь спать. Очевидно, эти дикари сегодня его не выпустят. Он забеспокоился и еще раз оглядел стены и двери. Выбраться без инструментов не было возможности.

В крайнем случае, завтра он подкопает ножом стенку и попытается проделать лаз. Пока что он убрал со стола все рабочие принадлежности, разостлал на столе макинтош и, кляня на чем свет стоит дикарские нравы, лег спать.

Ночью Рипс проснулся, — его что-то укусило. Он зажег спичку и увидел, как со стола соскочила крыса. На полу он увидел еще несколько штук. Это было уже слишком. Он начал швырять в крыс чем попало и, разогнав их, снова уснул. Он не проспал и четверти часа, как снова проснулся от укуса. На этот раз, сколько он ни швырял, крысы не убегали, а только сновали с места на место.

Рипс, немного испуганный, заметил, что их стало больше. Они бегали вокруг стола и откуда-то появлялись все новые и новые.

Он зажег лампу и сел на столе. Придется сегодня бодрствовать. Все равно не дадут уснуть.

Он слез со стола и начал расставлять приборы, решив в крайнем случае поработать. Крысы немного притихли и сбились по углам, но со склада не убегали.

Поработав какое-то время, Рипс снова почувствовал укус. Он взмахнул рукой и схватил крысу. Та впилась ему зубами в палец. Доктор вскрикнул от боли и, отшвырнув крысу, начал искать пластырь. В этот момент его укусили еще и еще. Пришлось снова влезть на стол.

Картина, которую Рипс увидел вокруг, была даже несколько пугающей. Сотни крыс сгрудились по углам, десятки бегали по полу и тут и там пытались взобраться на стол. Увидев Рипса на столе, крысы вышли из своих углов. Теперь Рипс понял, откуда они приходили. У двери виднелась дыра в полу, оттуда вылезали полчища грызунов. Не слишком мужественный Рипс был серьезно испуган — они могли здорово искусать его сегодня. В этот миг одна из крыс вскочила на стол и прыгнула ему на ногу. Рипс нервно сбросил ее на пол, но на столе мигом оказалась вторая, третья, десятки, сотни крыс и начали карабкаться на него.

Отчаянными движениями он сбрасывал их с ног, с одежды, но крысы все смелели. Он отрывал от себя крысу, та кусала его за руку. Уже несколько раз голодные грызуны добирались до его горла. Одну руку Рипс все время держал у лица и каждые полсекунды стряхивал с груди озверевших крыс. Вдруг он ощутил невыносимую боль в затылке. Он взмахнул рукой, потерял равновесие, поскользнулся и, упав со стола на пол, ударился затылком о камни. Как туча комаров, крысы ринулись на его пиджак, рубашку, лицо…

С полминуты он лежал без сознания. Он пришел в себя уже с разорванным горлом. Как израненный зверь, он вскочил на ноги и бросился к столу. По дороге он наступил на крысу, споткнулся и снова упал. В ту же минуту пара крыс снова вцепилась ему в горло.

Голодные крысы с большой охотой обдирали мясо с д-ра О’Кенана, иначе Джима Рипса. Некоторые из них прогрызли упаковку пакетов «Альбо», которая лежала у доктора в кармане, и попробовали препарат. Он так им понравился, что они съели его подчистую. Даже вылизали бумагу. Вообще-то безвкусными были только какие-то места на теле уважаемого доктора, отметины какой-то хвори.

Обладай крысы эрудицией доктора Рипса, они наверняка решили бы, что это следы застарелой венерической болезни.