Приключения Мак-Лейстона, Гарри Руперта и других

Глава 1 ДАМА В ЧЕРНОМ

Африканская пантера. Полет на аэроплане. Мисс Древинс — экономка. Упоминание о балладе Э. По «Аннабель Ли»[2]. Голод в России и Украине. Палец бухгалтера. Бетси, Мод и Дженни. Дама в черном. Доктор Рипс. Транспорт «Виктория». Человек с птицей. Гарри Руперт. Снова мисс Древинс — экономка. Взрыв в море. Сигарета в водорослях. Что подумал бы альбатрос, умей он курить.

Спустя ровно минуту после того, как пальчики с ухоженными ногтями, не только никогда не касавшиеся станка, но и не пришившие своей обладательнице ни одной пуговички <…>[3], дверь спальни беззвучно распахнулась и в комнату легким прыжком впорхнула пантера.

Зеленые глаза молодого, еще не совсем сформировавшегося зверя встретились с сонными глазами девушки.

Она выпрыгнула из постели и, разгоряченная сном, принялась возиться и играть со своей любимицей, которой больше подошли бы дикие леса центральной Африки, чем комфортабельная спальня дочери м-ра Мак-Лейстона.

В Южной Америке водятся ягуары, однако пришлось отдать несколько сот тысяч пудов хлеба, чтобы раздобыть настоящую африканскую пантеру.

Но что такое прозаический хлеб — ведь голод не в Америке, а в Советской России. В Америке доллары, доллары у мистера Мак-Лейстона — у Мак-Лейстона имеется единственная дочь, следовательно, у дочери м-ра Мак-Лейстона есть доллары.

Между тем, дочери м-ра Мак-Лейстона надоело играть с Аннабель, как она назвала свою игрушку в честь баллады Э. По, и, быстренько подбежав к письменному столу, она написала быстрой небрежной рукой: «Доброе утро, папа! Пришли мне сегодняшний Негаld».

Потом она пришпилила свою телеграмму к ошейнику Аннабель и, поручив пантеру горничной, стала ждать ответа, разглядывая в зеркале во всю стену свое личико, обрамленное золотистыми кудрями… Дальше сперва было написано: наивная прелесть 18-летнего расцветающего существа светилась в каждой жилке этой молодой… и т. д.

Но, поразмыслив хорошенько, автор решил этого не писать, а предложить читателю самому представить себе хорошенькую 18-летнюю девушку, взращенную по всем правилам искусства, образцового зверька без единого изъяна, чье воспитание обошлось в тысячи туберкулезников, тысячи рахитичных детей… словом, очень много долларов. Спору нет, зверек действительно был без единого изъяна.

Но это не совсем так.

У воспитанной дочери миллиардера все же был один недостаток — она привыкла читать газеты.

Бывают такие случаи в истории, когда даже сквозь толстую шкуру буржуазного лоска в газете прорывается кое-что абсолютно непредусмотренное и очень неудобное.

Это и случилось накануне. Мисс Древинс, главная управительница дворца м-ра Лейстона на Аvenue, была в тот день кислой и скучной, как старая сельдь, по выражению Эдит. Чтобы немного ее позлить, Эдит взяла вечерний выпуск газеты «Негаld» и принялась читать вслух, нарочно делая неправильные ударения и выговаривая слова, как произносят их нью-йоркские мальчишки: «Nеw York, число, месяц. Слухи об ужасном голоде в России подтверждаются. Неслыханный голод опустошает целые местности. Голодные женщины поедают своих детей. Случаи людоедства зарегистрированы…»

Вдруг она прочла что-то, что заставило ее моментально бросить газету и покраснеть от старания не проявить чувство охватившего ее ужаса.

Сегодня, сидя на ковре перед зеркалом, Эдит так глубоко задумалась, что даже вскрикнула от неожиданности, когда Аннабель, низко нагнув тяжелую голову, толкнула ее своим большим кошачьим носом.

Лицо Эдит мигом побледнело от гнева: вместо ожидаемой газеты к ошейнику пантеры была прицеплена записка, где говорилось: «Моя маленькая фея не должна занимать свою головку ненужными мыслями. Мак».

В это утро Эдит сердилась на своих горничных и, принимая ванну, даже швырнула в одну из них губкой. Губка, к счастью, попала той прямо в лицо, и брызги ароматной воды помогли горничной скрыть слезы, выступившие на покрасневших глазах.

Эдит не пошла завтракать с отцом, а во время прогулки в авто резко остановила машину перед газетным киоском. Обменяв несколько монеток на стопку газет, Эдит как будто успокоилась, чувствуя, что удовлетворила свою прихоть. Она считала это прихотью, так как м-р Лейстон называл капризами все ее желания.

Пожалуй, на сей счет я бы согласился с м-ром Лейстоном. Сочувствие к голодающим для дочери миллиардера — в самом деле каприз, садистическое развлечение. В течение целой недели Эдит впитывала газетные новости, то покупая газеты во время поездок на авто, то подкупая прислугу. Жуткий голод, который, не щадя красок, описывала американская пресса, притягивал молодую девушку, как бабочку огонь.

Она не могла оторваться от этого нового непередаваемого ощущения, похожего на гипноз, что вызывали у нее рассказы о царе-голоде.

За три дня до рокового события, как хорошо помнил м-р Лейстон, они, сидя рядом в кабинке аэроплана, глядели на расстеленные далеко внизу разноцветные шахматные квадраты. Потом Нью-Йорк скрылся в фиолетово-желтом тумане, и синяя полоса океана ласково поманила к себе выросшую на сентиментальных стихах девушку. Вдруг Эдит (это м-р Лейстон тоже хорошо запомнил) повернулась к нему и спросила: «Папа, а почему в России голод?» М-р Лейстон немного удивился. — «Голод… Голод в России создали большевики, они отобрали у крестьян хлеб».

«А почему в одной газете я читала, что если бы европейские государства не поддерживали войну в России, такого голода не было бы?»

«Я вижу, ты слишком много читаешь», — сердито сказал Мак-Лейстон и замолчал.

Как он после жалел об этом!

«Значит, нечего им помогать?» — спросила Эдит.

«Я поставляю АРА[4] тысячи банок с жиром, — сказал Лейстон. — Мы должны помогать даже язычнику и мытарю, как говорил Господь наш Иисус Христос».

Лейстон умолк и поудобнее уселся в кресле, так что его тело расплылось над ручками, над спинкой, над всем креслом.

Оказалось, поставлять продукты для АРА было очень выгодно. Они давали не менее 35 процентов чистой прибыли. Весь испорченный товар шел туда. Голодный не свинья — все съест.

Кроме того, все правление АРА было в руках у благотворителя человечества, короля химической промышленности м-ра Мак-Лейстона. И наконец, все это очень неплохо выглядело — помощь голодным жертвам большевизма…

«Вот и “Виктория”», — прервал его размышления механик, указывая на северо-восток.

«Где?» — привстала Эдит.

«Вон там, белое пятнышко справа от статуи Свободы. На рейде».

Эдит впилась глазами в пятнышко… «Виктория» была транспортом АРА, шедшим в Россию. На нем, кроме штата шпионов из министерства иностранных дел, должен был плыть секретарь химического треста, д-р химии Джим Рипс, ближайший помощник Лейстона.

В воображении Лейстона возник баланс главного гроссбуха химического треста. У главного бухгалтера был гладкий изогнутый палец. Когда он закончил свои объяснения и указал им на графу «чистая прибыль», под цифрой остался темный след пота. «Есть ли у него жена?» — подумал Лейстон и вышел вместе с Эдит из кабинки.

Бетси, Дженни и Мод служили на органохимической фабрике химического треста.

Сегодня, уходя с работы, три девушки застыли перед плакатом:

American Relief Administration (ARA)

Покупайте билеты в кинотеатр «HYPPODROME»

1. Идут голодающие.

2. Вымершая деревня и трупы голодных.

3. Мать ест своего ребенка.

4. Обезумевший от голода.

— Надо будет пойти вечером, — сказала Дженни.

Они стали подсчитывать деньги. Оставалось еще и пять лишних центов.

Все трое пошли к Мод: той нужно было кое-что поправить в одежде.

А именно, заштопать дырочки на чулках. Прорех оказалось много — пришлось замазать некоторые чернилами. Не было смысла все зашивать, все равно разлезется, когда начнешь стирать.

В кино их немного разочаровали. Потребовали оставить пальто в раздевалке.

А давать еще пенсы бородатому гардеробщику — это было уже слишком.

Бетси и Дженни уговаривали Мод все-таки посмотреть хронику. Но она прекрасно знала, что делать. Равнодушным голосом она предложила свой билет какому-то стоящему в очереди клерку.

Тот захлопал белесыми ресницами и был, мне кажется, очень доволен тем, что сможет увидеть ужасы XX века без очереди. Бетси и Дженни разделись, как леди, в вестибюле, а Мод отправилась домой.

У плаката стоял какой-то мужчина и рассматривал картинки.

Поравнявшись с ним, Мод его узнала. Это был пожилой рабочий, недавно поступивший на фабрику.

— Знаете, я сегодня не пошла, — сказала Мод.

— И правильно сделали, — сказал старик. — Они хотят накормить голодных за счет наших копеек. На этих копейках Лейстон заработает миллионы. Найдется довольно дураков и без вас.

«Уже нашлись», — подумала Мод и направилась к дому.

Через полчаса она уже сидела на кровати и разглядывала свои запачканные чернилами ноги. Болело в груди и хотелось спать.

«Хорошо, что так вышло», — подумала Мод, и, накрывшись пальто, пыталась заснуть. Боль в груди гнала сон…

Молодая женщина в черном платье, так глухо закутанная в черный креп, что невозможно было распознать ее лицо, разыскивала дом № 34 на одной из фешенебельных улиц Нью-Йорка. В ее элегантных движениях сквозила избалованная жизнью натура. Наконец она остановилась на мгновение перед табличкой, на которой была написана цифра «34».

На калитке висела вторая табличка:

Д-р Дж. Рипс.

Секретарь правления химического треста.

Дома от… до…

Она решительно надавила кнопку.

В ответ на это действие из-за угла коттеджа выкатилась фиолетовая клякса, которая, очевидно, была когда-то белым шпицем, и принялась лаять, как бешеная.

Дама в черном продолжала терпеливо ждать.

Казалось, в коттедже жили глухие или мертвые.

Что-то щелкнуло, словно стукнули чьи-то железные зубы, и садовая калитка медленно отошла, а вслед за ней перед удивленными глазами черной дамы тихонько отворилась тяжелая дверь коттеджа.

Собака исчезла в двери, а незнакомка пошла по длинному коридору без окон, освещенному сильной электрической лампой.

Дальше холодная прихожая, пропитанная благоуханием химической лаборатории, и наконец таинственная посетительница оказалась в просторной комнате, поражавшей своей обстановкой. Комната казалась складом самых разнообразных вещей и напоминала аукционный зал, куда сбрасывали остатки роскоши обедневшие аристократы и прогоревшие буржуа.

Не чувствовалось хозяйской руки, как бы придающей обстановке жизнь.

Все было покрыто толстым слоем пыли.

Не успела незнакомка отнять свой палец от какой-то ваты, на которой от этого прикосновения осталось эллиптическое углубление, как в комнату вошел хозяин коттеджа, д-р химии Джим Рипс.

— М-р Джим Рипс?

— Совершенно верно, миледи. Чем я могу быть вам полезен?

— Поклянитесь мне, Джим Рипс, что никогда и никому не выдадите моей тайны.

Рипс пытался разглядеть черты лица незнакомки, тщательно спрятанные под вуалью, и скорее почувствовал, чем увидел, что лицо ее приняло строгое и решительное выражение.

Взгляд его перешел на прекрасно ухоженную молодую фигуру.

Мысли калейдоскопом закружились в его голове. Он молча поклонился.

— Вы знаете, что через два дня в Россию отплывает транспорт АРА?

— О, иначе я не плыл бы на нем сам по поручению треста.

— У меня нет денег. Вот единственное, что у меня осталось, — сказала незнакомка, грациозно протягивая ему краешек дымчатого шарфа.

— Но как я могу вам пригодиться?

— У меня есть мужчина. Впрочем, может, уместнее было бы сказать: у меня был мужчина. Он уехал в Европу, и вот уже одиннадцать месяцев, как я не имею от него известий и не получаю о нем никаких сведений… М-р Рипс, неужели вы не поймете, что этого достаточно, чтобы заставить несчастную женщину просить, умолять вас… — и она простерла к нему руки.

Д-р химии Джим Рипс очень хотел сказать, что незачем ехать так далеко на поиски мужчины — что, к примеру, он сам…

Но в тоне и всей фигуре незнакомки было нечто, не позволявшее надеяться на успех такого предложения. У Рипса промелькнул в голове зародыш плана…

Голосом, в котором слышался скорее приказ, чем просьба, суровая и красивая, как древнегреческая римлянка, незнакомка сказала чуть ли не шепотом:

— Вы должны взять меня с собой, Джим Рипс.

Слышно было, как тикали часы в жилетном кармане д-ра химии.

Наконец д-р сказал:

— Но куда он уехал?

— В Россию.

— Как он мог оставить вас одну?

— Его призвал долг.

— Простите — я вас не понимаю.

— Он покинул меня, чтобы стать в ряды армии, которая должна была восстановить законный порядок в его родной стране. Он вступил в Белую армию.

Рипс поспешил пожать незнакомке руку. Вдруг он засуетился.

— Ах я, старый осел! Что же вы стоите? Садитесь, ради Бога.

И он пододвинул к ней кресло.

— Я должна попасть в Россию, — сказала она, усевшись. — Это смысл моего существования.

Рипс счел, что с его точки зрения поездка в Россию совсем не была смыслом ее существования. В указанном отношении автору придется, видимо, с ним согласиться. Но Рипс не посмел высказать вслух свои взгляды на смысл существования незнакомки.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Марта Лорен, — ответила незнакомка.

Было решено, что т-те Марта Лорен поедет с транспортом как сестра милосердия.

Кроме того, она предупредила м-ра Рипса, что до самого их прибытия в Англию будет оставаться в каюте.

Ей нужно было скрыть отъезд от некоторых близких людей — по мотивам, которые Рипс наверняка одобрил бы, если бы их знал.

М-р Рипс молча одобрил эти мотивы, хотя и не знал их.

— Всего хорошего, — сказала незнакомка. Рипс проводил ее до двери, пнул ногой фиолетового шпица, попытавшегося залаять, так что тот отлетел и ударился о стенку, и закрыл за незнакомкой дверь.

Потом он вернулся, но не стал садиться.

Расставив ноги, он стоял посреди комнаты и улыбался какой-то мысли, тешившей его воображение. На лице его, с ярко выраженными следами венерической болезни, появилось вдруг какое-то сладкое выражение.

За сутки до рокового дня — мистер Лейстон это хорошо помнил — пантера Аннабель принесла ему записку: «Я люблю тебя за то, что ты помогаешь голодным. Эдит».

М-р Лейстон улыбнулся, разорвал записку и принялся думать. Тело его растеклось по кровати, но кровать мягко уступила его весу и приняла жирные волны тела Лейстона в свои берега.

Лейстон подсчитывал нежданные выгоды от операций с АРА. Голод стал для него совершенно неожиданным подарком. АРА очень бойко собирала деньги и не осмелилась бы покупать товары у кого-либо другого.

Если так пойдет и дальше, рассуждал благотворитель голодающих, можно будет осуществить некоторые небольшие проекты.

«Благотворитель голодающих» — да, именно так.

Сама Эдит благодарила его за помощь голодающим. Перед лицом м-ра Лейстона возникла огромная графа Главного Гроссбуха, и он заснул на восьмой цифре сверху.

Громадный грузовой транспорт «Виктория» уже три дня находился в рейсе Америка — Европа.

На борту было безлюдно и спокойно. Тяжелый нос без устали раскалывал зеленую трясину волн, которые упругой массой расходились по обе стороны корпуса корабля, уходили дальше и растворялись на горизонте.

Уже два дня сплошной круг неба без перерыва сжимал корабль в синих клещах. Каждый вечер Марта Лорен выходила на палубу подышать воздухом.

После дня в душной каюте, как ни комфортабельно ее обставил Рипс, хотелось набрать полную грудь свежего ветра.

До сих пор д-р Рипс не беспокоил Марту Лорен своими визитами. Той это казалось вполне естественным, но читателю, случайно ознакомившемуся с некоторыми мыслями уважаемого доктора, это едва ли покажется таковым. Причина этого явления, как выяснилось из рецепта, представленного в корабельную аптечку, состояла в том, что доктор химии захворал желудком, да так основательно, что чувствовал себя совершенно неспособным на протяжении часа вести разговор с дамой. Нынче ему немного полегчало, но он еще не являлся к Марте Лорен.

В описываемый вечер погода резко изменилась, ясный поначалу закат скрылся за седыми облаками, море вздулось, потемнело и глухо рычало.

Марта долго гуляла по палубе, погруженная в свои мысли…

Была уже темная ночь, когда она очнулась от задумчивости.

Она подошла к двери, ведущей вниз, к каюте. Дверь не поддавалась; она толкнула сильнее — дверь была заперта.

Она постояла с минуту и подошла к двери, ведущей в машинное отделение парохода.

Эта дверь также была заперта — это было еще понятно — но почему же та?

Она не знала, что и думать. Тяжелое предчувствие охватило все ее тело.

Она сделала несколько шагов к борту. Ее шаги звонко отдавались на палубе сквозь равномерный гул машины.

Она обернулась. На палубе никого не было.

Наконец она села на груду канатов, лежавших у борта, и склонила голову на перила. Вдруг она вскочила как ужаленная: под щекой она почувствовала чьи-то пальцы, вцепившиеся в перила. Она начала инстинктивно отступать на середину палубы. Из сумрака выступила какая-то фигура. Марта вскрикнула, и в тот же миг чья-то рука схватила ее за локоть.

Мартину было 45 лет. Никто не знал, откуда он взялся. Некоторые считали, что он ирландец, судя по его акценту, но иногда люди, чаще других видевшие его в таверне, наблюдали, как он, склонив голову на руки, произносил непонятные слова — с горловыми звуками и каким-то присвистом.

«Старик снова заговорил по-обезьяньи», — замечал кто-нибудь шепотом, потому что никто не решался открыто насмехаться над ним. Все знали, что он был моряком, но месяца за два до отплытия «Виктории» он пропал с глаз и никто его больше не видел. Ходили слухи, что он работал где-то на фабрике; некоторые говорили, что его посадили в тюрьму. На руках Мартина виднелись полосы; когда его охватывал гнев, полосы эти и широкий шрам через все лицо наливались кровью.

За день до отплытия «Виктории» он вновь появился. Его видели в конторе, где нанимали моряков.

Мартина охотно приняли на транспорт старшим матросом. Согласно бумагам, он служил боцманом на тихоокеанских шхунах; опять-таки, некоторые говорили, что он был капитаном корсарского судна, свидетельством чего была дикая птица, вытатуированная между двух округлых мышц на его груди.

На корабле товарищи заметили, что он, по-видимому, отчего-то заинтересовался доктором химии м-ром Джимом Рипсом.

Дж. Рипс приблизил лицо к испуганной девушке и прошептал: «Не бойтесь — вы со мной — я вас люблю».

Рука его не выпускала ее локтя.

«Ступайте прочь!» — сказала она, задыхаясь и пытаясь высвободить руку.

Но доктор схватил ее и за другую руку и сказал:

«Не сопротивляйтесь, это вещь совершенно безнадежная. Здесь никого нет. Выслушайте меня спокойно. Вам все равно придется меня выслушать. Ну, не будьте же глупенькой, успокойтесь».

«Говорите, ради Бога, и отпустите меня», — прошептала она.

«Я не Дж. Рипс, — сказал тот. — Но, кто бы я ни был, я вас люблю. Вам незачем ехать на поиски мужчины, у меня есть доллары, очень много долларов, столько вам и не снилось».

«Что вам нужно от меня?» — простонала она.

«Вы знаете, что мне от вас нужно. Решайте скорее, потому что я не люблю, когда меня дразнят. Вы начали дразнить меня с той секунды, как пришли ко мне. Так или иначе, но вы согласитесь на то, чего я хочу от вас».

«Кто вы такой? — сказала она, пытаясь выиграть время. — У меня нет желания связываться с каторжником».

Рипс настаивал, его слова становились все более угрожающими. Он опьянел и стал гладить ее рукой по груди, по животу. Марта чувствовала, что ей становится дурно. Еще минута, и он сделает с ней все, что захочет.

Она бросила ему в лицо несколько грубых ругательств, но он, словно не слыша, продолжал говорить свое, и его руки становились все смелее.

Внезапно она откинула с лица вуаль и крикнула:

«Посмотрите на меня!»

Перед Рипсом стояла Эдит Лейстон.

На секунду привычное чувство рабской подлости овладело Рипсом. Он выпустил ее руки. Она бросилась бежать, но в то же мгновение он снова поймал ее за руку.

«Это не меняет дела, — хрипло сказал он. — Лейстон поручил мне командование транспортом. Вам никто не поверит».

«Пустите! — вскрикнула Эдит. — Вы поплатитесь за это».

Рипс извлек из кармана какой-то черный предмет.

«Молчите, если не хотите оказаться за бортом. Я застрелю Марту Лорен, как кошку, и меня оправдает любой суд, у меня есть доллары. Вы сами это понимаете. Я плевал на все суды».

И он снял браунинг с предохранителя.

«В последний раз вас спрашиваю — вы согласитесь на то, что я от вас требую?»

«Нет!» — истерически закричала Эдит. Рипс поднял дуло пистолета[5].

И вдруг пистолет вылетел из его руки и звонко лязгнул о дверь. Над Рипсом, как туча, нависла какая-то фигура. Прошла сотая доля секунды, и д-р химии лежал на палубе. Хрустнули кости.

«Не убивайте!» — инстинктивно воскликнула девушка и бросилась к двум мужчинам.

Полумертвая от страха и изумления, она услышала какое-то зверское бормотание, какой-то горловой свист, словно на Рипса напала гигантская обезьяна.

Она отшатнулась, но тем временем два тела успели докатиться до нее и руки ее коснулась какая-то грубая ткань.

«Человек», — промелькнула в голове мысль, и она закричала снова:

«Не убивайте, ради Бога!»

Но незнакомец не собирался убивать Рипса. Вместо этого он что-то делал с его глазами. Насмерть перепуганная девушка решила, что доктора ослепляют. Вся дрожа, как осиновый лист, она взглянула на руки неизвестного. Руки методически завязывали доктору химии Дж. Рипсу глаза.

Затем неизвестный взял доктора одной рукой под мышку, отпер дверь и скрылся на лестнице машинного отделения.

Эдит хотела бежать за ним, но он махнул рукой, приказывая ей оставаться на месте.

Обессиленная девушка присела на кипу канатов. Через минуту мужчина вернулся.

«Знаете, что я вам скажу? — произнес он по-английски. — Берегитесь д-ра и не выходите лучше из своей каюты. Помимо всего прочего, он венерик, и вы рискуете подхватить болезнь».

Дочь миллиардера хотела обидеться, но быстро сообразила, что обида будет неуместна.

«Вы знаете, кто я? Я — Эдит Мак-Лейстон, — сказала она. — Мак-Лейстон сумеет вознаградить вас».

Мужчина зажег фонарь и посмотрел на Эдит. В отраженном свете она увидела коренастую фигуру с расстегнутым матросским воротником. На груди поблескивала синим какая-то татуировка.

Услышав имя Мак-Лейстона, незнакомец как-то странно захрипел.

«Мне не нужны награды от Лейстона. Поступите так, как я вам сказал. Прощайте!» — и он повернулся, собираясь уйти.

«Постойте, — вскричала Эдит, — скажите, кто вы. Вам угрожает опасность. Рипс сотрет вас с лица земли».

«Рипс не сотрет меня с лица земли, потому что он не знает, кто испортил ему ночь. Он и не узнает, так как вахтенный вдвое меньше меня ростом и спит сейчас мертвым сном.

А что касается того, кто я такой, то вам нет до этого дела. У меня нет малейшего желания поддерживать с вами знакомство. И берегитесь — такой случай, как сегодня, выпадает не каждый раз. Прощайте».

И матрос скрылся в дверях.

Эдит помедлила еще минуту и также спустилась вниз.

Спускаясь, вдруг почувствовала что-то липкое на перилах лестницы. С отвращением отдернула руку, поднесла ее к свету лампы. На пальцах остались следы крови.

Не знаю, чем объяснить тот факт, что Гарри Руперт ни разу не встретился на транспорте с Мартином. Оба они были работниками химического производства, если верить слухам, распространявшимся вокруг Мартина.

Гарри являлся сотрудником химической лаборатории знаменитого профессора Двела и ехал в Европу по делу, суть которого еще не прояснилась.

Но на транспорте Мартин был старшим матросом, а Гарри — случайным пассажиром.

Мартин не интересовался пассажирами, а Гарри сидел целыми днями над какими-то книгами.

Ни первому, ни второму и в голову не приходило, как их свяжет позднее судьба.

Эдит, оказавшись в каюте, не сразу смогла заснуть. Что делать? Как дальше быть?

Она не пыталась найти что-то утешительное в своем положении. Не прятала голову под крыло, как казуар. С ее точки зрения, действительность была ужасна.

Попасть в лапы к доктору Рипсу, заболеть ужасной болезнью, от которой нет спасения… Как она сожалела, что сбежала из Нью-Йорка тайком!.. Она могла как-то уговорить м-ра Мак-Лейстона, в конце концов, могла хотя бы оставить ему свой адрес. Денег не было. Она взяла с собой все свои ценности — за них можно было выручить немалую сумму, но в томто и таилась опасность. Усталость звала ко сну, и мало-помалу Эдит заснула. Уснула, как была, не раздеваясь, даже не расстегнув узкий воротничок, какие носили в 192… году. Что-то не давало ей спать, что-то настойчиво кружило за ее спиной. Она старательно оглядывает, обыскивает все углы своей спальни, зовет мисс Древинс, и они начинают искать вдвоем. Нигде ничего нет, и мисс Древинс собирается уходить, но за спиной по-прежнему все кружится. Мисс Древинс наконец уходит. Становится душно. Нечем дышать. Эдит хочет вскрикнуть и не может. Она пересиливает себя и оборачивается. Из-за борта показывается лицо, протягивается волосатая рука. Она растет, растет, растет, достигает гигантских размеров. Это не человеческое лицо. Видна огромная выдвинутая челюсть — это морда колоссальной человекообразной обезьяны. Обезьяна хватает Эдит за руку и срывает с пальца перстень. Эдит дико вскрикивает и просыпается вся в холодном поту.

Д-р Джим Рипс больше не навязывал Эдит свое общество. Уважаемый ученый снова просидел весь день взаперти, а на другой день вышел с перевязанной физиономией.

«Последствия слишком острой бритвы», — сказал доктор в ответ на вопросы помощника капитана.

«Но это не помешает нам раздавить стаканчик грога», — добавил он, и оба отправились в кают-компанию.

В этот день Эдит получила от Рипса записку. Сначала она намеревалась выбросить ее, не читая, но осторожность подсказала ей не гнушаться никакими средствами борьбы.

Прежде всего, позвольте выразить Вам благодарность за то сострадание Ваше, что помогло мне спастись из рук злодея. Преступник уже найден, и его ждет законная кара. Я больше не буду докучать Вам своим присутствием и, если позволите, сделаю все, что смогу, чтобы помочь Вам вернуться домой.

Д-р химии Дж. Рипс.

Домой?

«Если я и вернусь домой, то не с помощью Рипса, — подумала Эдит, — денег хватит».

Но неужели он пишет правду и матрос обнаружен?

Она видела Мартина на палубе. Очевидно, он не арестован. Может, д-р Рипс не собирается его арестовывать и отдавать под суд, а хочет расправиться с ним по методу Ку-клукс-клана, то есть самым модным и культурным американско-капиталистическим самосудом?

Его шпики, видимо, следят за Мартином и, выбрав удобную минуту, отправят его на тот свет. При одной мысли об этом кровь застыла в жилах Эдит — ведь матрос ее спас.

Она собралась бежать на поиски Мартина, чтобы как-то предупредить его об опасности. Но в этот момент она подпрыгнула на кровати, как мячик. Она вскочила на ноги, однако новый толчок повалил ее на пол.

Она снова поднялась и выскочила в коридор. Что-то трещало, весь транспорт ходил ходуном. Хватаясь за перила лестницы, она выбежала на палубу. Здесь было полно народа. Фок-брам-стеньга (или что-то вроде этого) рухнула вдоль палубы и задавила насмерть несколько человек.

Не сознавая, что делает, Эдит бросилась бежать, но тут что-то схватило ее за ногу. Она посмотрела и вскрикнула. Взгляд ее уперся в выпученные стеклянные глаза. Фигура погибшего сломалась в миг смерти в неестественной позе, по щекам его стекал серый мозг, ноги Эдит намокли. Она вновь посмотрела вниз — под ней была лужа крови.

Огромный ахтерштевень свисал, как тряпка, с кормы транспорта. Люди, давя друг друга, размахивая кулаками, боролись за шлюпки.

Вдруг, все нарастая, зазвучал тихий непрерывный скрип. Словно кто-то открывал заржавевшую дверь.

Вздымаясь, как волна, он достиг силы громового удара, и центральная часть транспорта с трубами, иллюминаторами и мачтами с грохотом провалилась вниз. Какой-то трос ударил Эдит по шее, и она потеряла сознание…

Дул пассат. С пассатом боролся белый альбатрос; идя в 100 метрах над поверхностью воды, он всматривался острым как игла глазом, разыскивая рыбу среди зеленых водорослей. За какую-то веточку зацепилась белая точка.

Умей альбатрос курить табак, он решил бы, что это сигарета. В этом месте полчаса тому затонул транспорт «Виктория».