Приключения Мак-Лейстона, Гарри Руперта и других

Глава 2 КАФЕ СИНЕЙ ОБЕЗЬЯНЫ

«Либерия» отплывает из Марселя. О Мак-Лейстоне, мисс Древинс и кретине Сиднее Лейстоне. Сыскное бюро Пинкертона. Молодой человек с загадочным лицом. Молодой человек с рысаком. Париж. Кафе Синей Обезьяны. Покушение на миллиардера. Первое упоминание о Пуанкаре. Иван в Париже. Таинственный англичанин. Пять головорезов из Танжера. «Человек за бортом». Чувства Камиллы. Камилла молится. «Вы прикупили к девятке». Двадцать одно и шмен-де-фер. Белокурый матрос на «Либерии».

Был ясный солнечный день. По верхней палубе парохода «Либерия», который отплыл из Марселя и должен был обогнуть западный берег Африки, прохаживались два молодых человека. Франсуа, младший, достал египетскую папироску, постучал ею о коробочку с пирамидой и пальмой и нервно закурил. Потом он сплюнул через борт, пошевелил губами, словно хотел что-то сказать, но промолчал. Еще через минуту он и его старший товарищ, низенький блондин, стали молча ходить вокруг горы фанеры и досок. «Ну и работа, — сказал наконец Франсуа. — Пойдем вниз, все равно ничего лучше не придумаешь», — добавил он с досадой. Белокурый Винсент вытащил из кармана товарища папиросы и тоже закурил. Потом оба молча спустились на нижнюю палубу…

В корабельных бумагах за № 117 лежал следующий документ:

«НАКЛАДНАЯ № 368914. От Ш. Дюверье.

Адрес отправителя: Париж, кафе Синей Обезьяны.

Место назначения — Либервиль[6].

Предмет: ящиков, обитых фанерой — 13.

Вес brutto: ¥2 тонны».

Мак-Лейстон поставил на ноги все сыскные бюро. Сам Пинкертон, получив синенький чек на кругленькую сумму, возглавил поиски и ради этого дела передал даже руководство штрейкбрехерским бюро своему главному заместителю. Провели тайные обыски у всех молодых людей, катавших Эдит на гоночных авто, но никаких следов ее пребывания найдено не было. Одного из этих молодых людей Мак-Лейстон даже пригласил к себе в кабинет и умолял искренне сказать, не знает ли он что-либо о местонахождении его дочери. Молодой человек сперва сделал загадочное лицо, но когда Мак вытащил блестящую черненькую штучку на восемь персон и стал недвусмысленно вертеть ее в руках — сдрейфил и признался, что ничего не знает.

Зав. виллой Лейстона старуха Древинс повторяла в сотый раз то же, что сказала на следующий день после исчезновения Эдит. Она ничего не знает. Накануне Эдит была очень весела и обедала с большим аппетитом. Они ездили с Бобом Дочерти (молодой человек с загадочным выражением лица) в город на желтом «Бенце», и она накупила полный лимузин каких-то вещей. Затем Боб откланялся, а Эдит пошла спать в назначенное коллегией врачей время. Перед сном, как всегда, она приняла таблетки. Никто не мог бы сказать, что она выглядела взволнованной. Она даже подошла к ней, к мисс Древинс, и пожелала ей спокойной ночи. Никто бы не догадался, что к утру ее спальня окажется пуста. Кретин Сидней Лейстон, брат молодой леди, посылал «к чертовой матери» всех, кто пытался его расспрашивать. Когда ему удалось втолковать, что Эдит нет, что она куда-то уехала, он трижды послал всех «к чертовой матери», потом «к чертовой бабушке» и под конец залился горькими слезами. Впрочем, он быстро утешился, когда его повели в комнату Эдит и оставили в одиночестве. Там этот благородный отпрыск рода Лейстонов переоделся в бальное платье сестры, запер дверь и не выходил до вечера. Больше от него ничего не добились.

В полдень четвертого дня по исчезновению дочери начавшему уже терять аппетит Лейстону передали по телефону, что какой-то субъект желает его видеть в связи с делом мисс Эдит. Через минуту в кабинет вошел безупречно одетый молодой человек, сел в кресло, вытянул ноги и стал рассказывать. Он имел счастье познакомиться с мисс Лейстон на бегах, где взял приз его рысак Континент. Рысак очень понравился мисс Лейстон — это черный метис без единого белого волоска. Его, рысака, родители были… при этих словах Мак-Лейстон выпалил непристойное ругательство и предложил молодому человеку перейти поближе к делу. Молодой человек охотно согласился перейти поближе к делу и рассказал, что не далее, как пять дней назад, мисс Лейстон спрашивала его по телефону, не согласится ли он продать ей Континента. Он долго колебался, потому что Континент — лучший рысак в штате Нью-Йорк, и он надеялся, что мисс Лейстон, как заинтересованное в этом вопросе лицо, продолжит вести переговоры, но прошло вот уже пять дней и мисс Лейстон молчит. Поэтому ему интересно было бы узнать, что думает мисс Лейстон по поводу… Он не договорил. Мак-Лейстон схватил его за шиворот и собственноручно вытолкал из кабинета, пиная на прощание ногой пониже спины.

Потом он, как разъяренный зверь, начал ходить по кабинету. Вышел в зал и снова вернулся в кабинет.

«Алло, Пинкертон? Говорит Лейстон. Вы скоро найдете следы? Надеюсь, организуя ваших штрейкбрехеров и провокаторов, вы еще не потеряли способность выполнять другие поручения! Прошу вас поторопиться. Я готов в любую минуту обратиться в другое бюро, и вы не получите премии». На звонок вошел лакей. «Отправьте по радио. Диктую: “Немедленно задержать Джима Рипса, в каком бы порту он ни находился, и доставить его сюда под строжайшей охраной. Лейстон”».

Был май. Зеленые листья лесов еще не покрылись пылью от проносившихся по шоссе авто и кэбов. Американская сойка, сверкая всеми цветами радуги, перелетала через шоссе и, опускаясь на зеленые ветви, привычными американскими глазами смотрела на бесконечный поток кэбов и авто. Время от времени ей удавалось подобрать выброшенные из лимузина остатки завтрака, и она стоически склевывала их в трех шагах от дороги. Внимания ее не привлек черный, как жук, бензиномотор, бесшумно пролетевший в тучах пыли. Она даже не посмотрела на толстого человека, который глядел вперед выпученными глазами, бросив неразрезанный роман и нервно ерзая на подушках в стеклянном купе.

Лейстон направлялся в Нью-Йорк. За час до этого сыскное бюро Пинкертона сообщило, что Эдит, вне всякого сомнения, отплыла на пароходе с Рипсом. Получены сведения, что за неделю до исчезновения она интересовалась парижскими адресами. А за месяц, вспомнил Лейстон, он поспорил с Эдит, но ему удалось некоторыми доводами убедить ее подождать с путешествием в Париж до зимы, когда, собственно, только и есть смысл туда ездить. Эдит быстро и легко согласилась; Мак-Лейстону и представить себе не мог, что она может все-таки передумать и уехать в Париж сама. Теперь он ничуть не сомневался, что она уехала в Париж. Еще в день исчезновения Эдит выяснили, что она сняла деньги с текущего счета в банке. Лейстон решил сам отправиться в Париж и по-хорошему вернуть ее обратно или хотя бы узнать, как она и, если она захочет, провести с ней время в Париже.

«Либерия» огибала Танжер. В Танжере Франсуа Дени и Винсент Поль наняли пятерых головорезов из числа марокканских дезертиров. Капитану были уплачены приличные деньги, чтобы он взял их на борт. Винсент — старый опытный охотник — ощупал бицепсы на руках у каждого, лекарь в Танжере удостоверил, что все были здоровы. Их военные билеты показывали недюжинное умение стрелять из винтовки. Теперь эта благородная компания, плывшая в третьем классе, целыми днями играла в шмен-де-фер. Винсент и Франсуа держались в стороне. Франсуа проклинал себя и весь мир за то, что он ввязался в эту дурацкую экспедицию. Доставая из кармана фотографическую карточку Камиллы, он мысленно сравнивал элегантную танцовщицу с мохнатой дамой из горилл, сплевывал за борт и курил сигарету за сигаретой. Винсент упрямо молчал, чтобы еще больше не испугать Франсуа — у него был солидный опыт в таких делах.

Вечером они снова стояли на палубе. Проходимцы резались в шмен-де-фер. Слева, расплываясь в тумане, синел левый берег Африки. Было тихо.

Тогда Франсуа вдруг обратился к Винсенту и глухо сказал:

«Я чувствую, Винсент, что не вернусь из этой чертовой поездки». Винсент не ответил ни слова.

Оба они не заметили, как мимо них медленно прошел молодой матрос с «Либерии», белокурый парень с маленькими острыми глазами. Он задержался около них, потом прошел мимо пяти проходимцев и с минуту к ним присматривался. Проходимцы уже нашли на палубе какую-то проститутку, и она играла с ними шестой. Матрос еще раз окинул взглядом компанию и двух молодых людей и спустился по лестнице вниз.

«МИСС ЭДИТ ЛЕЙСТОН просят прийти по важному для нее делу на RUE HONORE, HOTEL PALACE, 14» — такое объявление появилось в «Маtin», «Реtit Рагisien», «Тешрs» и меньших газетах Парижа. В роскошном номере отеля лежал на кровати Лейстон, который не успел еще снять себе коттедж, и ждал прихода вызванных из сыскного бюро агентов. Через четверть часа в номер вошли три субъекта — два типичных офицера французской пехоты с воинственным видом и пропитыми лицами, и третий, необыкновенно красивый брюнет с небольшими черными усами, влажным проникновенным взглядом и сочными губами. Мак-Лейстон коротко описал внешность мисс Эдит: она блондинка, ей восемнадцать лет, голубые глаза, светло-рыжеватые волосы — особых примет нет. Затем он достал несколько ее фотографий и отдал их брюнету. Тот послушно взял карточки, пристально посмотрел на них и, спрятав одну в карман, протянул две другие товарищам.

Легким жестом Мак-Лейстон отослал агентов и позвонил лакею, с чьей помощью стал одеваться. «Метрдотель», — надавил он кнопку. Явился статный мужчина во фраке, похожий на адвоката или министра. «Найдите человека, который показал бы мне Париж».

Через полчаса Мак-Лейстон с господинчиком, чью фамилию он никак не мог запомнить, называя его то Бероном, то Бриманом, ехал в авто, везшем их в кафе Синей Обезьяны. Господинчик некогда был депутатом социал-соглашательской партии в парламенте, а теперь делал что угодно за небольшие деньги. Он решил прежде всего показать великому чужестранцу кафе — единственное в своем роде на свете. Дюверье — непревзойденный мастер своего дела. Даже в Париже его кафе давно бы прикрыли, не приходись он родственником самому Пуанкаре[7]. И, наклонившись к уху миллиардера, господинчик начал нашептывать Лейстону подробности о кафе Синей Обезьяны. Лейстон недоверчиво покачал головой, словно хотел сказать, что такие штуки едва ли для чего-то пригодны. Но рассказ его заинтересовал. Автомобиль остановился перед подъездом, ярко освещенным синим светом. Господинчик выпрыгнул первым; Лейстон, тяжело покачиваясь, двинулся за ним. Господинчик мигом устроил столик. Не успел Лейстон пересечь зал, как господинчик уже стоял у стола и, низко кланяясь, указывал миллиардеру на кресло, подбитое синим бархатом. Лейстон погрузился в подушки и стал смотреть на небольшую сцену. По тоненькой проволоке ходила, держа балансир, стройная голая девушка. Лейстон, видевший на своем веку много красивых женщин, сразу оценил стройное напряженное тело танцовщицы, ее упругую грудь и изящные, словно точеные ноги. Она была высокой, с круглыми, немного безумными глазами.

Девушка еще раз прошлась по проволоке и, сделав последний пируэт, скрылась. С полдесятка молодых людей и слюнявых стариков вяло захлопали в ладоши.

К Лейстону подошел седой артист в кружевном воротнике. Это был сам Дюверье. Жестом руки он предложил миллиардеру перейти в соседнюю комнату. Там оказалась спальня, похожая на покои для новобрачных, вся в голубых и розовых ленточках, с белыми одеялами на кровати. Дюверье указал на кресло у стены. Лейстон сел. Нажав на кнопку, Дюверье открыл небольшое окошко и, приветливо улыбнувшись Лейстону, вышел из комнаты. Несколько минут Лейстон сидел неподвижно, глядя в проем в стене. Его каменное лицо ничего не выражало, губы оставались презрительно сомкнутыми. Через некоторое время, однако, в его взгляде появилось любопытство, он пошевелил губами, всмотрелся внимательнее, махнул рукой. Толстая нижняя губа его отвисла, и по ней потекла струйка слюны. Он заерзал в кресле, снова взмахнул рукой и, не отрываясь от окошка, стал шарить рукой вокруг, ища какую-то кнопку. Нетерпеливо ощупывая кресло, он нашел вторую кнопку на ручке, нажал ее и, не отрываясь ни на мгновение от окошка, устроился поудобнее.

Через несколько секунд дверь чуть скрипнула и вошла какая-то фигура под дымчатым покрывалом. Она бесшумно приблизилась к креслу и сбросила дымку на пол. Это была танцовщица, плясавшая на проволоке. Лицо ее прикрывала маска — маска человекообразной обезьяны. Лейстон жестом подозвал ее. Она повернулась, подошла к двери и накинула крючок…

Улица была как буря. В широком русле посередине мчались кэбы и авто; словно кольца огромной гусеницы, сдвигаясь и вытягиваясь, ползли один за другим вагоны трамвая, велосипедисты лавировали между экипажами, по тротуарам сновали несметные толпы цилиндров, шляпок, кепи, глаз, бород, галстуков, дам в непредставимых туалетах. Изредка пробегал черноволосый, чумазый мальчик из часовой мастерской с красными усталыми глазами, измученными трудом и абсентом. Какой-то цилиндр преследовал двух женщин. Если бы Ивану пришлось оказаться в толпе, он остолбенел бы, как жена Лота, — его обтекают волны, толкают женщины, ему кружат голову их духи, сигарный дым, его пугают сердитые возгласы на непонятном языке, его вновь толкают, прижимают к стеклянной витрине магазина. Какой-то черноволосый субъект, похожий на бюст в окне парикмахерской, с кокетливыми усами и сочными губами, останавливается у той же витрины и смотрит на середину мостовой. Пролетает авто, черноволосый субъект подходит к таксомотору, исчезает внутри; таксомотор с ворчанием бросается вдогонку за автомобилем.

В авто сидит усталый и разомлевший Лейстон, его губы похотливо сосут сигару, свисает живот, он вытянул ноги, уперся ими в перегородку и блаженствует. В десяти шагах позади за авто бежит таксомотор.

Брюнет в таксомоторе держит перед глазами газету, время от времени отрывается от строк и следит за автомобилем Лейстона. Они проезжают по улицам, пересекают широкие площади, снова улицы, вдруг авто Лейстона останавливается, тот вперевалку выходит, заходит в какой-то магазин. Брюнет делает знак шоферу, таксомотор проезжает мимо авто Лейстона и исчезает за поворотом. Брюнет выскакивает из таксомотора, отпускает шофера, ждет за углом. Когда снова показывается авто Лейстона, брюнет садится в другой таксомотор, синего цвета, и снова едет за Лейстоном. По улицам, площадям, вновь по улицам, бульварам, опять улицам и улицам, — синий таксомотор неотступно следует за Лейстоном. Брюнет уже отложил газету и смотрит только вперед.

«Либерия» прошла мимо Канарских островов и приближается к Сен-Луи в Сенегамбии. «Пора побеседовать с нашими уважаемыми дезертирами», — говорит Франсуа, в сотый раз выходя с Винсентом на палубу. Винсент не покидает его ни на минуту. «Разговаривать будем не здесь и не в Либервилле, а за рекой Конго», — спокойно отвечает Винсент. «Они могут бросить нас в Либервилле», — добавляет он через минуту. «Разговор будет на Конго», — и вдруг он умолкает, заметив белокурого матроса, который возится с каким-то канатом в трех шагах от них. Он берет Франсуа под руку и ведет его вниз. «Мне не нравится этот парень, — шепотом говорит он Франсуа, когда они спускаются по лестнице. — Он уже второй раз оказывается возле нас, когда мы выходим на палубу. Ни слова при нем, слышишь, о чем-либо, что касается нашего путешествия». Они идут в кают-компанию. Белокурый матрос, дождавшись, пока они не скроются, сейчас же оставляет свою работу, смотрит пристальным взглядом на пятерых головорезов, играющих в карты, и уходит.

Франсуа не доел обед и направился в каюту. Он лег навзничь на кровати и стал смотреть в потолок. Секунду спустя вошел Винсент и, не произнося ни слова, лег на свою койку. Прошло около четверти часа.

«Через три месяца ты вернешься к своей красавице, — сказал наконец Винсент. — Все будет хорошо. Ты сможешь забрать ее к себе, когда получишь деньги. Не падай духом. Все будет прекрасно».

Франсуа молчал и смотрел в потолок.

Вдруг за иллюминатором пронеслась какая-то тень, послышался всплеск. «Рыба», — сказал Винсент, указывая пальцем на иллюминатор. С палубы донеслись невнятные крики, шум, над головами затопали. «Нет, это не рыба», — и Франсуа вскочил и выбежал из каюты. За ним, не торопясь, вышел Винсент. На палубе спускали шлюпку. Корабль замедлил ход и качался на пологих зеленых волнах. Возле головорезов кучкой стояли матросы и несколько пассажиров и что-то кричали. Франсуа быстро подошел к ним, потом подбежал к борту. Головорезы только что швырнули одного из своих за борт. Они арестованы и сейчас будут отведены вниз. Шлюпка села на воду и с размашистыми ударами весел стала отходить от парохода. Из шлюпки высунулся матрос, высматривая тонущего. Решительным движением он скинул с себя обувь и нырнул в воду.

Головореза откачивали на палубе. Это был тридцатилетний человек, заросший неопрятной бородой, с квадратным подбородком и щербатыми зубами.

Двое матросов ритмично двигали его руками, поднимая волосатую грудь. К Франсуа и Винсенту подошел капитан и, указывая на мужчину, сказал: «Я высаживаю вас в первом же порту». Винсент отвел его в сторону и начал что-то рассудительно и спокойно доказывать. Капитан не слушал уговоров и качал головой с упрямым и наглым выражением лица.

Головорез вздохнул и ожил. Его понесли вниз. Появился правительственный агент и проследовал за ним, чтобы провести допрос. Капитан резко оборвал разговор с Винсентом и отошел. Тот пожал плечами.

«Он выиграл у них все деньги, которые они получили авансом, — сказал Винсент Франсуа. — А они все накачались ромом и выбросили его за борт».

«Это обойдется нам в половину нашего заработка», — с досадой заметил Франсуа. Винсент пожал плечами.

«Там, на месте, я возьму их в руки, — сказал он немного погодя. — Придется просить, чтобы им не выдавали рома. Деньги я у них отберу и поделю между всеми поровну».

Внизу агент допрашивал бородатого и писал протокол.

Жестом он предложил обоим молодым мужчинам сесть.

Закончив допрос, он отослал бородатого, захлопнул дверь и стал допрашивать Дени и Поля.

«Ваше имя?» — «Франсуа Дени». — «Винсент Поль». — «Профессия?» — «Франсуа Дени, ранее цирковой артист, теперь на службе у Дюверье, в Париже, кафе Синей Обезьяны». — «Винсент Поль, офицер резерва, еду по поручению Дюверье, Париж, кафе Синей Обезьяны, в Либервиль».

«Цель поездки?»

Франсуа посмотрел на Винсента. Винсент встал и зашептал что-то на ухо агенту. Затем агент попросил Франсуа выйти. Вскоре вышел и Винсент.

«Сколько?» — мрачно спросил Франсуа.

«Тысяча франков», — спокойно ответил Винсент.

«Sасré»[8], — несдержанно воскликнул Франсуа.

«Молчи, этим дела не поправишь. Ты хотел бы, чтобы нас высадили с ящиками в Сен-Луи? Забыл, какие бумаги в руках у Дюверье? Ты хочешь вернуться в Париж или не хочешь?»

Франсуа молчал. Мимо них, насвистывая, прошел белокурый матрос.

Брюнет проследил за Мак-Лейстоном до виллы, которую миллиардер снял за городом. Не останавливая таксомотора, он проскочил мимо виллы и, сделав круг в десяток лье, вернулся окольными путями в Париж.

Миллиардер пересек вестибюль, подошел к телефону и вызвал сыскное бюро. Никаких новостей не было. Эдит до сих пор не могли найти. Затем он позвонил в кафе Синей Обезьяны.

«Номер мисс Камиллы! Спасибо, больше ничего… Мисс Камилла? Говорит Лейстон. Завтра в девять часов вечера я буду в кафе. Надеюсь найти вас там. До свидания».

Лейстон повесил трубку.

«Экстренное приложение к “Маtin”! Экстренное приложение к “Реtit Рагisien”! Покушение на миллиардера Мак-Лейстона! Убийца пойман! Портрет убийцы! Портрет Мак-Лейстона!

15 мая на миллиардера Мак-Лейстона совершено покушение. Когда король химических фабрик Америки выходил из авто у двери своей виллы, шофер, достав револьвер, собирался убить американского гостя. Мисс Камилла из кафе Синей Обезьяны, находившаяся в автомобиле с миллиардером, выбила револьвер из рук преступника. Преступник задержан. Это бывший сотрудник сыскного бюро департамента полиции Креве. Преступник — высокий, красивый брюнет. Он отказался назвать мотивы своего преступления. По слухам, он был любовником мисс Камиллы. Допрос продолжается!

Покушение на миллиардера МАК-ЛЕЙСТОНА. Экстренное приложение к “Реtit Рагisien”. 10 стр.

ПОДРОБНОСТИ ЗАВТРА В ГАЗЕТЕ!»

Репортер «Реtit Parisien» не знал только одного: накануне приезда Мак-Лейстона в Париж у Креве состоялась беседа с каким-то мужчиной, говорившим по-французски с легким английским акцентом. На лице у него был какой-то чирей, словно след какой-то болезни. Англичанин заранее указал Креве отель, где будет проживать Мак-Лейстон, и нанял его за немалую сумму застрелить миллиардера. Для убийцы был приготовлен загранпаспорт со всеми визами. Кроме того, незнакомец предложил ему выгодную должность за границей. Он не дал Креве ни копейки аванса, предлагая поверить, что такое дело, как убийство Мак-Лейстона, имеет под собой достаточно серьезную почву, а потому можно всецело положиться на контрагента.

Неожиданное для Креве вмешательство Камиллы было для него выгодно в том смысле, что покушение принимало характер убийства из ревности. Он ни на минуту не сомневался, что англичанин сможет его вызволить и заберет к себе. По тону заказчика чувствовалось, что он не остановится ни перед какими препятствиями. К тому же, англичанин был заинтересован в освобождении наемного убийцы, так как иначе на его след могла выйти полиция. И Креве, посвистывая, отправился в тюрьму.

Вечером того же дня Мак-Лейстон сидел перед окошком спальни в кафе Синей Обезьяны и смотрел в соседнюю комнату. Сегодня его лицо уже не казалось безразличным, как накануне. Ярая похоть сквозила в масляных глазках и раздутых, словно у жеребца, ноздрях, спускалась к нижней губе и стекала с нее ручейком слюны. Полуоткрытая беззубая пасть тянулась к окошку. За дверью стоял на страже агент, которого Лейстон нанял охранять свою особу после покушения у виллы. Распалившись до крайности, Лейстон позвонил. В комнату вошла Камилла с маской человекообразной обезьяны на лице…

…Камилла внезапно вздрогнула и стала прислушиваться. Ей что-то послышалось. Нет, ничего не слышно. Они продолжали свое дело. Прошло еще несколько минут. Вдруг Камилла снова вскочила. Теперь она отчетливо услышала легкий скрип. Лейстон ничего не слышал и, взбешенный помехой, жестом подозвал ее к себе.

Робко и вся дрожа, как осиновый лист, она подошла к нему. «Вы, очевидно, склонны к истеричности, — сердито прошептал Лейстон. — Придется мне поискать кого-нибудь другого. Я не люблю, когда меня прерывают».

Камилла покорно легла на кровать рядом с пузатым распутником. Она вспомнила, как утром, вставая с постели, все гадала, из-за чего Креве хотел застрелить миллиардера. Осмотрев в зеркале свое стройное тело, она заметила на руках красные следы от лейстоновых ногтей и принялась тщательно заглаживать кожу на руках, протирая придавленные места мазью, проводя по ним массажным аппаратиком, разгибая и сгибая руки в ритмическом движении. Лежа на ковре и напрягая мускулы тела утренней гимнастикой, она вновь вспомнила о Креве. Неужели он действительно решился на это из ревности, как было написано в экстренном приложении к «Реtit Parisien»? Нет, такого быть не могло. Другое дело, будь это Франсуа. Моясь холодной водой, Камилла еще раз окинула взглядом свое прекрасное тело и вздохнула. Она ненавидела свою жизнь, эту обезьянью маску, этих слюнявых свиней, бравших ее каждый вечер. Но у Дюверье ее расписки, она должна ему так много денег… Вдобавок, он увеличил сумму долга чуть ли не втрое, и она ничего не могла поделать — Дюверье имел связи с французским правительством. Сам Пуанкаре как-то посетил кафе Синей Обезьяны и долго сидел, дружелюбно болтая с хозяином. Надо откупиться и вернуть себе свободу, просто так Дюверье ее не отпустит.

Франсуа должен был заработать деньги на этой ужасной экспедиции. Суеверная, как ребенок, она опустилась на колени и начала молиться. Ее немного безумные глаза с отчаянием и верой глядели на разрисованное распятие. Она молила Бога защитить Франсуа и вернуть его домой в целости, сохранности и с деньгами. Пусть приедет здоровый и богатый, умоляла она деревянную фигурку. Она вспомнила свое детство: они с Франсуа, подростки из Прованса, привлеченные лакомствами и обещаниями директора бродячего цирка, присоединились к его труппе. Им надоело возить навоз, поить коров, есть картошку с солью, копаться в грязи и засыпать каждый вечер мертвым сном, чтобы на рассвете вставать на работу. Они были сильны и красивы. Не попали бы на Дюверье — и все было бы хорошо. Фигура танцовщицы привела Дюверье в восторг, он обещал Камилле золотые горы, взял ее в кафе. Теперь она должна каждый вечер отдаваться отвратительным кабанам вроде того, что лежит сейчас рядом с ней.

Воспоминания тенью промелькнули перед Камиллой, и на миг она забыла свой страх и чувствовала только отвращение. Но через несколько секунд дверь снова скрипнула. Теперь и Лейстон услышал этот звук. Он стал поспешно искать в одежде револьвер. Все его жирное тело сотрясалось от нервного напряжения. Внезапно он бросил поиски, будто что-то вспомнив, и повалился обратно на кровать.

«За дверью стоит мой агент, — успокоенно сказал он. — Придется его прогнать за недопустимо непристойное поведение», — серьезно добавил миллиардер.

Дверь скрипнула еще раз и начала тихонечко открываться.

Камилла побледнела и застыла каменной статуей. Лейстон вскочил с кровати и, спрятавшись за стул, вновь стал нервно шарить в одежде.

Его трясло, как в лихорадке. Неожиданно в полной тишине мягкой глухой комнаты что-то громко заклацало: Лейстон не смог овладеть собой и громко щелкал зубами.

Дверь приотворялась не спеша, со скоростью минутной стрелки. Лейстон наконец-то нащупал револьвер и, наведя его на дверь, пытался что-то сказать. Сверхчеловеческим усилием он взял себя в руки и хрипло пробормотал: «Закройте дверь — я буду стрелять». Дверь отворилась еще на миллиметр и застыла.

Вдруг Камилла дико, визгливо вскрикнула и рухнула навзничь. В щель между дверью и косяком просовывалась мохнатая обезьянья лапа.

Головорезы были освобождены из-под ареста. Винсент выдал агенту его тысячу франков. Дюверье вручил Полю и Дени много денег, зная, что Франсуа никуда не убежит, что он крепко привязан к кафе Синей Обезьяны.

В каюту компаньонов вошел один из проходимцев; его позвал Винсент.

— Вы прикупили к девятке? — спокойно спросил Винсент.

— Откуда вы… Да, я прикупил к девятке, — ответил проходимец.

— Вы прикупили к девятке и, когда увидели, что бородатый не побил карту, выбросили его за борт. Имейте в виду, что это вам так не пройдет. Если вы еще раз выкинете такой фортель, я высажу вас на берег в ближайшем порту. Учтите это. Идите.

Несколько минут молодые люди молча лежали на койках. Наконец Франсуа спросил:

— Что это значит: прикупил к девятке? И откуда ты это знаешь?

— Друг мой, я вижу, что ты ничего не понимаешь в жизни. Ты знаешь, что такое шмен-де-фер?

— Замечательный вопрос. Да, знаю.

— Значит, не знаешь, если спрашиваешь, почему он прикупил к девятке. Как ты себе представляешь эту игру?

— А вот как: каждому дается по две карты, и тот, у кого набралось девять или восемь, открывает и забирает деньги с кона. Никто и нигде никогда не прикупал к девятке.

— Да, никто отродясь не прикупал к девятке. Слушай, я расскажу тебе об этой игре, потому что ты о ней знаешь не больше, чем о сравнительной филологии. «Шменде-фер», или железка, встречается везде. Это, кажется, самая распространенная среди азартных игр. В России во время войны очень распространилась игра в двадцать одно или в очко. Принцип этой игры тот же, что и в шмен-де-фер. Король — четыре; дама — три; филька[9] — два. Туз при игре в очко — одиннадцать, десятка — десять. В шмен-де-фер туз — одно очко, десятка — ноль.

— Это я прекрасно знаю, — перебил Франсуа.

— Знаешь, но не все. Лучше слушай. Банкомет сдает каждому по одной карте, и каждый из партнеров играет в одиночку с банкометом. Надо набрать двадцать одно очко, или двадцать, или вообще больше, чем у партнера. Для этого приходится брать минимум одну карту, но бывает, что берут две, три, четыре, пять, больше… Как видишь, эта игра не так быстра и азартна, как шмен-де-фер. Когда играешь спокойно и знаешь своих партнеров, ты можешь выиграть хотя бы на том, что не зарываешься, рискуя перебрать. Ибо, как только ты набрал больше двадцати одного очка, ты проиграл… Я видел, как один солдат — я стоял за его спиной, когда на кону были все деньги, огромная сумма денег — как солдат остановился на пятнадцати. Его лицо было спокойным и веселым. Он положил свои карты с таким видом, что партнер решил, будто у него не меньше двадцати. Партнер занервничал и перебрал. Солдат выиграл ставку из-за того, что оставался спокойным, тогда как партнер утратил спокойствие. Напротив, когда у тебя девятнадцать и ты, следовательно, имеешь много шансов выиграть, ты приобретаешь еще один шанс, если не кладешь спокойно и весело карты, но притворяешься, будто колеблешься, хочешь еще прикупить, — одним словом, делаешь вид, будто у тебя очков четырнадцать или пятнадцать. Партнер набрал, допустим, пятнадцать, шестнадцать, пусть даже семнадцать, восемнадцать — он останавливается, потому что думает, что у тебя все равно мало! Он проигрывает из-за того, что ты обманул его своим поведением. Ты видишь теперь, что в игре в двадцать одно очень многое зависит от умения играть, от сдержанности, от силы воли. Тот солдат был спокойнее, крепче, трезвее своих партнеров и он выиграл, выиграл столько денег, сколько ему никогда и не снилось. Это был крестьянин, не имевший даже лошади, а он выиграл столько, что мог бы купить себе сотни две лошадей.

— Хорошо, — сказал Франсуа, — но шмен-де-фер? Для чего он прикупил к девятке? Ты объясни мне, зачем он прикупил к девятке и как ты об этом узнал.

— Не торопись — и узнаешь. В шмен-де-фер ты можешь прикупить только одну карту, перебрать не можешь, потому что, как тебе хорошо известно, все, что свыше десяти, вновь считается сначала. Итак, прикупив карту, ты либо увеличил свои шансы, либо убавил их, но ты еще не проиграл. Никакое умение играть со стороны партнера ему не поможет — процесс игры значительно проще, чем в двадцать одно, а размах шансов куда меньше. Поэтому в шмен-де-фер ты можешь выиграть только тогда, когда тебе очень везет или когда ты…

— Когда ты жульничаешь, надо полагать, — вставил Франсуа.

— Да, когда ты жульничаешь, совершенно верно. Процесс игры здесь гораздо проще, чем в двадцать одно, легче подтасовывать карты; ты можешь заранее разложить их так, чтобы тебе выпадали девятки. Приготовив такую колоду карт, ты подменяешь ей ту, которая находится в игре.

— Все-таки я не понимаю, при чем тут прикуп к девятке: ведь прикупил не бородач, не мошенник, а его партнер.

— Да, прикупил партнер. Он увидел, что бородач выигрывает и уже выиграл почти все деньги. И вот партнер, опытный в таких делах, получил девятку (а бородач подтасовывал так, чтобы выигрывать не подряд и время от времени и партнерам давать девятку — тогда он ставил небольшие суммы). Итак, когда партнер получил девятку, он вместо того, чтобы сразу забрать ставку с кона, взял и намеренно прикупил к девятке — то есть умышленно проиграл ставку, но перебил все расчеты бородачу. Когда после этого выяснилось, что бородач жульничает, его выбросили за борт.

— Слушай, но как же бородач мог заменить колоду? Ведь его могли обыскать и найти старую.

— Этого я не знаю. Но я думаю, что он не подменял колоду, а подтасовывал карты, пользуясь тем, что все были пьяны. Они ничего не заметили! Он был уверен в своем мастерстве. Чтобы разоблачить его мошенничество, понадобилось прикупить к девятке.

— Да, — ответил слушавший с большим интересом Франсуа. — Но скажи мне, что это был за солдат, о котором ты рассказывал? Что он сделал с деньгами?

— Он после этого больше не играл. Под влиянием какого-то товарища он совсем бросил игру. Деньги пошли на какое-то общественное дело. Это был человек колоссальной энергии и очень принципиальный. На моих глазах он бросил играть в карты и пить водку. Не знаю, что с ним позже случилось…

В эту минуту Винсент услышал в коридоре чьи-то шаги. Невнятное чувство страха охватило его. Он встал и резко распахнул дверь в коридор, но увидел только чью-то спину. На миг он поддался инстинктивному желанию побежать следом и узнать, кто это. Но тотчас победили логические соображения, культурные привычки преодолели инстинкт охотника, и он вернулся в каюту.