Приключения Мак-Лейстона, Гарри Руперта и других

Глава 10 ЛЕЙН-МЛАДШИЙ И ЛЕЙН-СТАРШИЙ

Откуда Гарри знал ирландский? Лейн-младший и Лейн-старший. Судья с пасхальными яйцами. Старомодный автомобиль. Сашко и трое пьяных. Слон с говяжьими языками. Лейн-млад-ший продает дом Лейну-старшему. Два идиота в Гамбурге. Велосипеды Enfield в 1900 году. Сашко в Харькове. Встреча с Дювалем на улице Либкнехта. Ветерок с кипятком. Конец.

Как может припомнить читатель, Гарри Руперт, рабочий-американец, обратился к жандарму на ирландском языке, и тот сразу отнесся к нему не как к номеру 17-му, а как к человеку. Мы должны рассказать теперь, где у американца Руперта была возможность овладеть ирландским языком. В Америке много ирландцев, отвечает читатель. Да, но Гарри изучал ирландский язык не в Америке, не среди ирландцев Америки, не среди эмигрантов, а где бы вы думали?

— В Ирландии, дорогой товарищ.

В горной местности Антрим есть сернокислотный завод, а возле него городок. Поезд проходит раз в день, и на нем никто не ездит, кроме арендаторов ферм.

В описываемый день в харчевню вошел пожилой человек, державший перед собой в вытянутой руке соломенную шляпу. Немного покачиваясь, он подошел к столику, сел и осторожно поставил шляпу на стол.

Затем он велел подать литр эля. Он придвинул к себе кружку и задумался. После вынул из шляпы одно, два, три, четыре яйца, облупил их и стал молча есть, запивая элем.

Толстый хозяин в жилете с цветочками подсел к нему за столик и спросил:

— Как дела, м-р судья? Почему вы принесли с собой пасхальные яйца? Разве вам не нравятся мои?

— Зачем мне ваши, когда у меня есть свои? — скрипучим голосом сказал судья. — Дюжина обходится мне на пенни дешевле.

Хозяин состроил дружелюбную улыбку. Пауза.

— А как обстоят дела в суде? — спросил он.

— Сегодня заканчиваем процесс Лейнов, — проскрипел судья. — Выиграл старший.

— Старший выиграл, старший выиграл, — заинтересовался хозяин. — Ведь старший должен был проиграть.

— Дорогой мистер О’Леннан! — сказал судья. — Как вы знаете, младший якшался с социалистами. Итак, что вам еще нужно? А?

Младший м-р Лейн работал на сернокислотном заводе. Старший Лейн, брат Лейна-младшего, держал в городе лавку. Он торговал мылом, содой, керосином для автомобилей. Последний товар давал не так много прибыли. В всем городке только директор завода имел машину, да и та была какого-то допотопного типа. Во-первых, она работала на керосине, а не на бензине. Во-вторых, она делала максимум 20 километров в час; в-третьих, мотор ее располагался под корпусом и она напоминала извозчичью пролетку в городе Киеве. В профиль она схематически выглядела так:

Шины были не надувные, а цельные, как у киевских извозчиков.

Но главным недостатком этого автомобиля было то, что он вот уже пять лет как сломался, и в городке некому было его починить. Вот каков был городок Антрим.

Понятно, что Лейн-старший получал не так много прибыли от торговли керосином.

За три месяца до описываемого дня Лейн-старший постучал в дверь дома Лейна-младшего.

Лейн-младший отмывал щеткой руки после сернокислотного завода — работа там тяжеленькая, потому что нет приличной вентиляции, кислота разлита прямо на полу и дух стоит такой, что мальчик Лейна-младшего начинает чихать, как только отец показывается во дворе. Так вот, Лейн-младший чистил щеткой с мылом руки, а его жена, желая угодить Богу в субботу, готовила праздничный пудинг.

Она выглядела как девушка — они всего два года как поженились, и она не успела еще увянуть в святом браке. Одно только плохо — нечего надеть на новогодние праздники. Нет ничего и для мальчика. Он прожег новые штанишки кислотой, устроив себе сернокислотный завод в уголке комнаты.

Лейн-младший живет в своем доме, значит, сын его может там хозяйничать. Отец Лейн оставил младшему по наследству домик за городом, а старшему завещал накопленные на ферме деньги. Все это было очень хорошо, но дом стоял слишком близко к заводу. Крыша вся покрылась ржавчиной, и ее можно было пробить кулаком. Керосин съел дерево на подоконниках и косяках. Лейн-младший был бы очень не прочь переселиться из этого дома в другое место.

— Здорово, друг! — сказал Лейн-старший, заходя в дом.

Тем временем Сашко шел домой, обходя группки пивных людей и сжимая в кармане браунинг.

Подойдя к двери своей студии (она же спальня), художник остановился.

У подъезда стояли три человека и разговаривали между собой.

Один из них казался Саше фатально похожим на того, что приходил к нему сегодня утром в ателье. Сашко, посвистывая, прошел мимо своей двери, будто он здесь никогда и не жил. Взглянув на группку, он узнал утреннего пивного человека. Тот, к счастью, не обратил на него никакого внимания и только отрыгнул пивом на всю улицу. Товарищи его переглянулись и захихикали. Сашко шел по улице. Из переулка показались еще три фигуры и пошли ему навстречу. Пошли быстрым решительным шагом. Двое шли впереди, третий немного отстал и посматривал по сторонам. Сашко решил, что лучше иметь дело с тремя пьяными, чем с тремя трезвыми. Итак, он повернул назад и пошел к своей двери.

Миновав дверь, он вдруг повернулся на каблуке и стрелой ринулся в подъезд. Он счастливо перескочил порог и вихрем понесся по лестнице. Но на четвертой ступеньке он зацепился носком джимми за лестницу и упал. В тот же миг трое пивопивцев ворвались в дом. Сашко не успел даже пожалеть, что он позабыл искусство полета. Один из фашистов сразу насел на него. Но Сашко был гораздо трезвее нападавшего. Он пнул его ногой в живот — раздалась громкая пивная отрыжка, и фашист откатился прочь. Однако двое других уже подоспели: каждый схватил Сашко за руку, и через секунду его вытащили на улицу. Третий встал и пошел сзади, держа Сашко за шиворот. Сашко почувствовал, что очутился в умелых руках, и ему стало немного не по себе.

— Отпустите меня сию минуту, — сказал он по-немецки.

Троица не обратила на его слова никакого внимания.

Тогда Сашко лягнул заднего. Задний застонал, выпустил воротник — Сашко завертелся, как уж на сковороде, высвободил уже одну руку… как вдруг ощутил на шее холодную сталь револьвера. Он замер на мгновение — его схватили за руку. Ощупали карманы и вытащили браунинг и документы.

«Плохо, — подумал Сашко, — это пахнет убийством и уничтожением документов. В конце концов, какое дело фашистам до гарантий соглашательского правительства. Убьют, и дело с концом. Плохо!»

Они отошли шагов на десять от крыльца. В этот момент к крыльцу подошли первые трое, но и не посмотрели на этих.

«Эге», — подумал Сашко.

— Пустите, — крикнул он во весь голос.

— Пустите… мать, — добавил он по-славянски.

Трое остановились. Один из них сорвался с места и подбежал к группе. Это был невысокий человек с белокурыми волосами.

— В чем дело? — спросил он коротко.

Фашисты тащили Сашко дальше.

— Алло, Март! — крикнул белокурый.

Подошел второй, за ним, оглядываясь, подбежал третий. Март и белокурый разбросали фашистов, как солому.

Сашко отобрал у одного из них свои и его документы и оружие, и все четверо направились к двери.

Раздался выстрел. Пуля звякнула о стену. Сашко запер дверь и по телефону портье вызвал полицию.

Но, когда появилось два шуцмана, фашистов уже не было. Сашко искренне поблагодарил троих спасителей — один из них был шоколадного цвета — и они ушли.

— Здорово! — ответил Лейн-младший.

— Что Гарри? — спросил старший.

— Гарри служит на сернокислотном! — ответил тот.

— Слушай, друг, — сказал старший. — Здесь вот какое дело. К заводу проводят трамвай, и твой дом будет на линии. Я хочу перенести сюда свою торговлю. Продай мне дом. Знаешь что, пойдем поговорим в пивной, там будет свободнее.

— И сколько ты дашь мне за дом? — спросил младший, когда они опрокинули по первой.

— Я даю тебе сто двадцать фунтов, — во столько отец оценил эту лачугу. Ты же понимаешь: ей нужен ремонт.

— Ладно, — сказал младший. — Я согласен.

Они пошли пешком к нотариусу, жившему на другом конце городка. Шли среди щедрых, зеленых садов.

— Здесь будет трамвай, — сказал старший.

— Что за трамвай будет — конный или паровой? — спросил младший.

— Электрический, — ответил серьезно второй.

— Вот скиснет теперь директор со своим автомобилем.

Из-под акациевых кустов выскочил заяц и поскакал по дороге. Какой-то паренек на старомодном велосипеде с большим передним колесом погнался за зайцем…

Лейн-старший, ощупывая в кармане купчую, шел в хорошем настроении домой. Он был неженат, и на него заглядывались все девушки городка — ведь на нем всегда был новенький костюм и штаны в клетку.

Он подошел к двери и постучался.

Вышла старуха и приподнялась на цыпочках к его уху.

— Там у вас какая-то девушка, — сказала она шепотом. Лейн-старший взволнованно кивнул и вошел в гостиную.

Она сидела в кресле, закрыв лицо руками. Он подошел поближе и отвел ее руки от лица. Перед ним была жена Лейна-младшего…

— Войдите! — крикнул Сашко.

В кабинет полномочного консула вошел огромный, похожий на слона старик.

— Вам чего?

— Дайте мне визу в Россию.

— Кто вы такой?

Слон вытащил засаленную, изорванную бумажку и расправил ее на столе.

— Это что такое? — спросил Сашко.

— Что? — документ. Вот, видите — Рудой-Руденко, он же Семенчук.

— Этого мало. Откуда вы приехали? Где вы жили?

— Приехал из Америки.

— Как вы приехали без документов?

— А с быками — загоняли быков на пароход, я с ними и пробрался.

— У-г-ум… А сошли как?

— С быками и сошел.

— Слушайте, сколько вам лет? Зачем вы так ездите?

— Эх, господин-товарищ, — жизнь так коротка, а мир так прекрасен, земля так богата и зелена.

Сашко был немного тронут.

— Слушайте, все-таки я вас в Украину не пущу. Нельзя.

— Ну, так я пойду пешком.

— Как же вы перейдете через границу?

— А как-нибудь перейдем. Нам не впервой!

— Ну, раз уж хотите идти, то я вам посоветую — не идите через Польшу, там опасно. Идите через Румынию.

— Спасибо вам, а все-таки, может, дали бы визу?

— Нет, — решительно ответил Сашко, чувствуя, что старый эпикуреец вот-вот добьется своего. — Прощайте.

— Будьте здоровы.

Семидесятилетний слон легким шагом вышел из комнаты. В дверях он столкнулся с господином в котелке. Господин подошел к столу, положил котелок на стол и сел, поддернув штанишки над джимми. Затем он быстро заговорил по-английски, кивая головой и показывая что-то пальцами. Во рту сверкали 32 золотых зуба. Положил перед Сашко два паспорта.

— Вы можете по-немецки или по-русски? — нервно спросил Сашко.

Американец будто не слышал и тарахтел дальше.

Сашко взял паспорта и внимательно рассмотрел их. Затем он отложил их в сторону. Американец продолжал тарахтеть. Сашко послушал его еще несколько минут. Потом сказал:

— Этих я в Украину не пущу.

— Почему? — спросил американец по-русски.

— Может, разрешите, я вам скажу, кто вы такой. Вы американец из Киевской губернии, прожили в Америке лет десять — служите агентом «Ноуd’а» и теперь хотите навязать нам двух психически больных. Да, психически больных, можете не возражать. Понятно, что в Америку они приехали, не будучи больными; теперь, когда американский капитал высосал из них все жилы, вы хотите отправить их обратно… Так вот, это дело не выгорит. Если они вам ни к чему, можете сделать из них шницель для Вильсона[18]. Вы меня поняли?

— Да.

Американец надел котелок и важно направился к двери. Перед дверью он остановился и сказал:

— Я жертвую вам 2000 в пользу голодающих.

— Вы жертвуете 20 долларов? — переспросил Сашко. — Налево кругом марш — шестая комната…

— Милая моя, бесценная! — сказал Лейн-старший.

Жена Лейна-младшего положила себе на плечи голые руки Лейна-старшего. Они лежали молча.

— Пора, — сказала она. — Скоро он вернется домой после ночной смены.

— Так ты не забудешь, что я говорил? — напомнил Лейн-старший.

— Не забуду, милый, — сказала она. — Мы будем счастливы. Он как-нибудь проживет с Гарри.

И она стала одеваться. Оделась и вышла из комнаты.

В кабинет Сашко в консульстве вошли трое. Третий шел сзади и оглядывался по сторонам. Он был шоколадного цвета и держал старшего из передних двоих за кончик рукава.

Сашко узнал своих спасителей.

— Откуда вы, товарищи? — спросил он.

— Я из Америки, — начал на ломаном французском языке старший.

— Он из Америки, — перевел на чистый украинский младший.

— Вы не знаете этого Рудого-Руденко, он же Семенчук? — спросил Сашко.

— Он уже здесь, ну и сволочь же! — сказал американец. — Такого бродяги мир еще не видел. Вы знаете, он ведь ежемесячно менял работу. То он моет золото в Клондайке, то товарищи из Техаса пишут через две недели, что он нанялся пасти быков. Только он и в Техасе не высидел. Там нужно ездить верхом, а он целый день спит. Вечером встает, стреляет корову и готовит себе на ужин говяжий язык. «Я, — говорит, — не могу жить без говяжьего языка на ужин». Прогнали его оттуда — он пошел к фермеру в степь. И месяца не прошло, как фермер его выгнал, потому что он и там начал бить коров ради языка.

— Теперь он хочет в Украину, — сказал Сашко.

— Не надо давать ему визу. Зачем нужен такой бродяга в голодной стране?

— Я и не дам! — сказал Сашко. — Показывайте ваши документы.

Мартин выложил свои бумаги, рассказал о Тони. Сашко написал резолюцию. В эту минуту в комнату вбежал какой-то запыхавшийся человек и, ни на кого не глядя, бросился прямо к Мартину.

Лейн-младший проиграл дело в суде. Вот как это было. Судья вытащил из жилетного кармана пару яиц, облупил их и съел за буфетным прилавком. Потом он надел мантию и стал судить. Лейн-младший продал Лейну-старшему дом. Лейн-старший, купив дом, продал его металлургической компании в десять раз дороже. Кроме того, жена младшего отдала все деньги, которые тот получил за дом, старшему. Это было доказано. Следовательно, старший должен был вернуть деньги. Но он пришел на суд в парадной одежде, и все знали, в том числе и судья, что у него было теперь не менее двух с половиной — трех тысяч фунтов. Итак, он выиграл дело.

Когда судья произнес приговор, Лейн-младший кинулся на брата с ножом. Его схватили, он ранил кого-то, вырвался и побежал к двери.

Неизвестный подбежал к Мартину и сказал:

— Вы уже здесь — я ждал Эдит— она не приехала.

Мартин вышел с ним из комнаты, за ними поплелся Тони, оглядываясь по сторонам.

Джемс вышел тоже. В кабинете остались только Сашко и Дюваль.

— Ваши документы, товарищ, — сказал Сашко.

Дюваль извлек засаленный древний билет члена партии КП(б)У.

— Где же вы были? — спросил Сашко. И Дюваль поведал ему всю историю.

Лейстон нашел Эдит, или, вернее сказать, Эдит нашла Лейстона. В гамбургском порту она увидела процессию. Впереди шел американец в котелке, а позади шаркали ногами два инвалида. Первым шел бывший миллиардер Мак-Лей-стон, ныне психически больной, а за ним — кретин Сидней Лейстон.

Морган отослал их из Америки, чтобы не раздражать общественное мнение. Увидев Эдит, Сидней бросился к ней и стал умолять освободить его.

Она застыла, словно остолбенев.

— Вы знакомы с господами? — вежливо спросил американец.

Эдит не знала, что сказать. Христианская мораль говорила, что она должна заботиться о двух идиотах, дабы заслужить для себя царствие небесное. С другой стороны, работа с товарищами, путь в победное будущее… Американец видел, что она колеблется, и смотрел на Эдит, не сводя с нее глаз. На Эдит было дешевое платье фабричной работницы. От нее нельзя было ждать большой помощи.

— Да, знакома! — сказала Эдит. — Может, вы помогли бы мне деньгами — я сейчас без работы. Вы, вероятно, им родственник или приятель?

— Деньги? — сказал американец. — Нет, денег у меня нет. Мне вот надо отправить этих двух господ в Советскую Россию.

— В Советскую Россию? Понятно. Так вы не можете дать мне полсотни долларов ради старого знакомства?

— К сожалению, нет! — сказал американец, вежливо попрощался и ушел со своими больными.

У Эдит сжалось сердце, когда она оторвала от себя руки кретина. Она отвернулась. Нет, брать его с собой нельзя; ей самой придется много поработать над собой, чтобы не быть обузой в голодной стране.

Она прошла несколько шагов. На закушенной губе выступила капля крови и потекла по подбородку.

Эдит посмотрела на часы: она пропустила поезд на Берлин…

Американец взял машину и успел на поезд. В вагоне он еще раз просмотрел бумаги Лейстонов.

Настоящая фамилия Мак-Лейстона была Лейн. У него был брат Мартин Лейн — так значилось в документах его отца. Жену его брата звали М. Лорен. В Америке он добавил к своей фамилии окончание — stone, опустив в начале букву «н». Среди бумаг Лейна или Лейстона был пакет с паспортом Лейна-младшего, рабочего сернокислотного завода. У Лейна-младшего, Мартина Лейна, был сын Гарри. Все они были ирландцами из Антрима.

Эдит, Дюваль, Мартин, Джемс и Тони встретились в Берлине. Они уже получили визы в Советскую Республику.

В общежитии на кровати лежал Дюваль. Тони сидел на полу. Эдит рассказывала, как она встретила своего отца и брата в Гамбурге.

— Знаете что? — сказал Дюваль. — Знаете что, Эдит? Вы до сих пор не знаете, какая у Мартина фамилия.

Мартин спал на соседней кровати. Он тяжело дышал, и с его уст срывалось какое-то полузвериное бормотание.

— Не знаю, — сказала Эдит.

— Так вы и не знаете, что это перстень Мартина, — сказал Дюваль, разглядывая ее палец со старинным кольцом.

На перстне была вырезана буква «L».

— Мартина? Это перстень моего отца!

— Отец ваш получил этот перстень от своего брата, Мартина Лейна.

Эдит смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Гарри Руперт, изобретатель протеина, — это сын Мартина Лейна, ваш двоюродный брат.

И Дюваль во второй раз рассказал всю историю.

Все молча слушали рассказ о двух Лейнах: как Мартин бежал из Ирландии, как Лейстон разбогател, как маленький Гарри жил в детском приюте, как он эмигрировал в Америку. Джемс то и дело пожимал плечами.

Когда Дюваль закончил, Джемс помолчал и спросил:

— Вот, я вижу, ты все знаешь. Скажи, кому я прихожусь сыном, или отцом, или черт знает чем?

Дюваль не отвечал — он пристально рассматривал перстень на пальце Эдит, словно видел его впервые.

Ответил шоколадный Тони. Взяв Джемса за рукав, он сказал:

— Ты мой второй отец.

* * *

Таким образом, читатель узнал теперь все, что хотел. Он уже догадался, что история с Лейнами в Антриме произошла двадцать лет с лишним назад, когда Гарри еще ползал по полу и устраивал в уголке сернокислотный завод.

В самом деле, могли бы сейчас хоть в самом глухом захолустье Ирландии ездить на таких велосипедах, если уже в 1900 году диаметр переднего колеса «Энфильда» только на сантиметр превышал диаметр заднего?

Читатель, может быть, хотел бы еще узнать, кто купил документы Камиллы после ее смерти и что произошло позже с Сашко и Дювалем.

На первый вопрос автор романа (или его авторы) чистосердечно отвечает:

— Не знаем!

Потому что, действительно, было бы чушью, если бы этими документами мог заинтересоваться, скажем, Дюваль. Зачем они ему? Какое ему дело до танцовщицы, к тому же не живой, а мертвой? Для чего ему могли понадобиться ее документы?

С Сашко автор этого романа (или его авторы) встретился в Харькове.

Сашко шел с каким-то белокурым, невысоким человеком.

— Ты куда идешь, Сашко? Простите, товарищ!

Товарищ отвернулся к витрине Государственного издательства и стал рассматривать какие-то книги.

— Куда иду? Дай сигарету. Иду вот в «Известия» с товарищем.

Товарищ повернулся лицом.

— Дюваль! — разнесся крик по всей улице Либкнехта. — Что вы здесь делаете? Нашли Рипса с рецептом?

— Не нашел! — мрачно ответил Дюваль. — Не нашел, потому что он бесследно исчез на Кубани. Рецепт пропал вместе с ним.

— Что же вы думаете делать?

— Вот, думаю взяться за химию. Гарри успел кое-что рассказать. Но я не смог записать, не зная химии. Возможно, я вспомню названия реактивов, когда изучу эту науку.

— А где другие — где Мартин, Эдит, Джемс, Тони?

— Мартин… — начал Дюваль, но в эту минуту лицо его побледнело, он пошатнулся и упал навзничь на тротуар.

Было солнечно и жарко. На улице поднялся ветерок, закрутил какие-то обрывки, смешал их с пылью и исчез за углом.

КОНЕЦ