Приключения Мак-Лейстона, Гарри Руперта и других

Глава 3 МАКЕКЕМБЕ-ЛА-МОТУ-МА-МЕ

Разговор с головорезом. Франсуа тоскует. Появление белокурого матроса. Путешествие по саваннам. Сказка о черепахе и собаке. Человек, привязанный к дереву. Белокурый исчезает. Камилла привязана к дереву. Тропический лес. Гиппопотам. Ма-кекембе-ламоту-ма-ме. Головорезы решают путешествовать сами. Смерть Франсуа. Хлебное дерево. Человек, лежавший ничком. Носороги. Смерть старика. Кто застрелил Винсента. Смерть французского унтера. Воскресение Винсента.

Франсуа и Винсент расположились на несколько дней в номере какой-то либервильской гостиницы.

Франсуа прямо из корабельной койки перекочевал на кровать в номере и лежал целыми днями лицом вверх, не говоря ни слова. Винсент бегал, нанимал подводы для тринадцати клеток, которые они выгрузили с парохода, покупал патроны для винтовок и в гостиницу возвращался поздно вечером.

— Куда мы первым делом поедем? — спросил наконец Франсуа после получасового вечернего молчания. Невыносимая духота не давала ему уснуть, он ворочался с боку на бок.

— Из Либервиля поедем по шоссе на Элундо, — ответил Винсент. — Дальше на Сандию, Лиму, Пиконду над экватором и прямо к Экваториальной станции на Конго. С Экваториальной станции мы свернем наискось, на север; поплывем на катере по Конго. Высадимся у Бакомби и двинемся по тропическим лесам к…

— Хватит, — перебил Франсуа. — Мне нет никакого дела до Бакомби, Пикомби или как их там. Ты мне скажи, вернемся мы в Париж или нет?

Винсент пожал плечами.

— Если ты все время будешь так киснуть, то, может, и не вернемся. Надо верить в успех, и все будет хорошо. Ты знаешь, я бывал везде, где может побывать авантюрист. Никакой сочинитель авантюрных романов не имеет ни малейшего представления о том, сколько всего может пережить путешественник. С температурой 40,2 я продирался сквозь джунгли Амазонки; в сравнении с ними эти леса — ерунда! Кстати, нужно купить хины. Кто это может быть?

Кто-то постучался в дверь. Не дожидаясь разрешения войти, в номер ввалился знакомый нам проходимец, прикупивший к девятке. На лице его была написана наглая уверенность, а хитрая улыбка будто говорила: меня не проведешь!

— Что вам нужно? — спросил Винсент.

— Мы с товарищами хотим знать, куда вы нас везете. Нам уже надоело притворяться на пароходе какими-то баранами, что ли. (Тут он рыгнул). Будьте добры сообщить нам, что вы собираетесь делать. Потому как нам все это уже очень надоело. Скажете вы нам наконец, куда мы едем, или нет? — проходимец рыгнул снова.

— Дорогой друг, — спокойно сказал Винсент, — не доставляйте себе лишних хлопот. Вы поедете туда, куда вам скажут, и будете делать то, что вам скажут. Может, у вас есть желание познакомиться с военной службой в Конго? Зарубите себе на носу, мой драгоценный, что если вы еще раз явитесь ко мне с подобными заявлениями и заговорите в подобном тоне, вы на следующий день будете маршировать по шоссе и обтесывать камни. Ясно?.. Ступайте!

Проходимец яростно посмотрел на Винсента, но, встретив его холодный взгляд, осекся.

— Дайте нам хотя бы немного денег, — сказал он тихо.

— Вы получили на продовольствие, и этого достаточно. Получите вы больше или нет — будет зависеть от вашей работы. Убирайтесь отсюда сию же минуту.

Дезертир постоял еще секунду и, резко повернувшись, медленно вышел.

— Так вот, Франсуа, мой друг. Главное, не падать духом, и все будет хорошо. Поешь сейчас хины, дорогой мой, не то подцепишь лихорадку! Здесь, у экватора, лихорадка висит в воздухе… Кто там? Неужели этот оборванец и вправду хочет попробовать плетку? Войдите, сто чертей!

В тот же миг Винсент, словно ошпаренный, вскочил с постели. В номер вошел и недвижно застыл белокурый матрос с «Либерии». Франсуа тоже встал и, будто пораженный громом, смотрел на маленькую коренастую фигуру матроса.

— Мсье Винсент Поль, — неторопливо и отчетливо начал тот, — я пришел к вам с просьбой. Возьмите меня с собой. Мне нужно заработать денег. Мсье Дюверье дал вам большую сумму. Я могу вам пригодиться. На ваших головорезов вы положиться не можете. Вам нужен такой человек, как я!

Винсент не мог овладеть собой. Матрос следил за ними все время, пока они плыли на «Либерии». В его голосе, манерах он чувствовал что-то давно знакомое. Где-то он его видел. Какой-то мистический страх, какой-то охотничий инстинкт отторгал его от этого человека.

— Вы следили за нами на «Либерии», — произнес он в конце концов. — Я вас не знаю. Вы нам не нужны… Да и что вам за дело до нашего путешествия? Прошу вас, занимайтесь своими делами и оставьте нас в покое!

— Мсье Винсент Поль! Я предлагаю вам свои услуги совершенно искренне и открыто. Я следил за вами, потому что искал возможности бежать с «Либерии». Случай представился, и я обращаюсь к вам. Моя фамилия — Дюваль. Мои бумаги у меня. Я знаю, — подчеркнул он, — что буду нужен вам в этом путешествии!

Впервые за все время Винсент вопросительно поглядел на Франсуа. Верно, им нужен хоть один свой человек, нельзя полагаться только на тех пятерых головорезов. А этот кажется очень выдержанным. Акцент у него какой-то чудной…

Винсент еще раз посмотрел на матроса. Тот стоял, спокойно заложив руки в карманы парусиновых штанов, и ждал ответа. Видно было, что он уверен в успехе.

— Вы не все сказали мне, мсье Дюваль, — заметил Винсент. — У вас есть еще какая-то цель. Вас не интересуют деньги, здесь что-то другое.

— Да, вы угадали. Меня мало интересуют деньги. Мне просто нужно с вами уехать. Вам нечего бояться меня. Дюверье может не опасаться за вас. Вы во французской колонии, и имя Дюверье откроет вам все двери. Вы можете завтра же сдать меня в солдаты. Все преимущества на вашей стороне. Вам совершенно нечего бояться. Решайте! Согласны?

— Вы не скажете, зачем вам нужно уехать с нами?

— Я скажу лишь то, что сказал, и ничего больше. Дело теперь за вами: вы можете принять мое предложение или поддаться каким-то детским чувствам.

То, как матрос произнес слово «предложение», снова что-то напомнило Винсенту. «Неужели это тот?.. Нет, — вздор, этого не может быть!»

— Покажите ваши бумаги.

Матрос достал из висевшего на груди кисета бумаги и подал их Винсенту.

Несколько минут тот внимательно просматривал документы.

— Ладно, — сказал наконец Винсент. — Мы берем вас. Придете сюда в семь часов утра. Завтра мы отправляемся.

Матрос кивнул головой и вышел.

— Зачем ты согласился взять его? — спросил Франсуа, когда дверь захлопнулась. — Ты же говорил, что он следил за нами на «Либерии»?

Винсент подошел к двери и, убедившись, что никто не подслушивает, сказал шепотом:

— Бояться его нам нечего. Правительство никак не может следить за нами. Правительство — это Дюверье, Пуанкаре и компания. Будь это даже шпик, подосланный Дюверье, нам и тогда нечего было бы бояться — ведь мы не собираемся бежать с деньгами. А это человек сильный и хладнокровный. Ты видел, какие у него мышцы? И кстати, ты обратил внимание, что он уже знает, кто нас послал и что именно нам нужно? Лучше положиться на такого Дюваля, чем на наших проходимцев.

— Я готов голову дать на отсечение, что он никакой не Дюваль, — проговорил Франсуа. — У него какой-то иностранный акцент!

— Его бумаги в порядке! — ответил Винсент. Упоминание об акценте снова смутило его. Он пытался что-то вспомнить, но не мог…

Под раскаленным огненным солнцем экваториальной Африки по мощеной дороге движется обоз. Матрос едет на одной из фур с ящиками. Проходимцы спят в фурах. Колониальные солдаты-негры — голые по пояс, в коротеньких штанах, сандалиях, с примкнутыми штыками — сторожат желтых измученных людей, которые чинят шоссе. Арабы, русские солдаты, французские каторжники, суданские негры обтесывают камни. Расширенные от малярии глаза всматриваются в обоз. Время от времени унтер проходится длинным кнутом по голым спинам рабочих. Жалобный вскрик — и руки их движутся быстрее. Матрос внимательно присматривается к лицам белых рабов. Вдруг его будто сводит судорогой, какие-то корчи пробегают по его лицу, он отворачивается и покрикивает на лошадей.

На козлах экипажа, где едут Франсуа и Винсент, сидит сгорбленный старенький негр из Камеруна.

На ломаном и корявом французском языке он обращается к «мистье», сидящим в экипаже. По сторонам дороги расстилаются тропические саванны. Франсуа они напоминают булонские поляны: повсюду рощи и лески, круглые как бассейны озерца, отдельные деревья, кажущиеся издали подстриженными, поляны, рощи, лесочки, озерца — и так без конца. Когда-то в этих местах табунами бегали полосатые зебры. Их истребили, саванна обеднела на зверя. Разве что где-нибудь у рощицы изредка показывалась антилопа и исчезала на опушке.

Негр-возчик повернулся к Франсуа и Винсенту и, указывая на степь, сказал:

— Зебра нет, жирафа нет. Ничего нет. Там, — он указал кнутом на север, — есть жираф, француз приезжает охотиться (chasser) жираф. Там есть жираф. Но и там мало жирафа.

— Откуда ты, старче? — спросил Винсент.

— Я с Камерун, с Дуалы, — живо ответил негр. — Там немец (German), француз нет. Я убегал из Дуалы, мой приятель убил немца, и я убегал из Дуалы в Конго. Ты, — он указал на Франсуа, — друг ему. Ты знаешь, когда друг убьет кого, нужно его спасать. Я спасал, мы убегали из Камеруна.

— Где же твой друг теперь?

— Друг умер, я один остался. Был хороший друг, меня спасал, и я его спасал. Надо спасать друга, как собак спасал черепаха. Они воровали орехи, и собак спасал черепаха.

— Где они воровали орехи? Разве собаки едят орехи?

— Постой, — сказал Винсент, — слушай, старик, расскажи, как это было. У кого они воровали орехи? Не у тебя ли?

— Нет, не у меня воровали орехи, воровали у леопарда. Жил когда-то леопард. В его садике было очень большое ореховое дерево, на нем росли страшно вкусные орехи. А леопард был очень скупой и объявил всем зверям, что никто не смеет брать те орехи под страхом смертной казни. Слышал его и черепах, но он был чуточку толстокожим и подумал себе: «Какое мне до этого дело!»

Когда орехи созрели, черепах пришел в гости к своему доброму приятелю, собаку. Потолковали они между собой с часок о том, какие лихие времена настали, а потом и говорит черепах: «Дорогой друг, орехи у леопарда поспели, нет ли у тебя охоты их отведать?»

«Я тебе признаюсь откровенно, — отвечает собак, — что у меня давно уже есть охота, и если ты пойдешь со мной, то я готов идти хоть сейчас».

«Хорошо, — ответил черепах, — пойдем завтра поутру, но надо будет очень рано выйти, а я не совсем быстро встаю рано утром, так что лучше тебе будет прийти и меня разбудить».

С тем он пошел домой.

На другое утро в назначенный час постучали в его дверь. «Иду!» — крикнул черепах. Взял свою старую торбу под мышку и пошел. Какое-то время они молча шли рядом друг с другом.

Потом черепах промолвил: «Одно еще я хочу сказать: случается иногда, что упадет тебе на голову орех; от этого бывает таки больно. Так вот, ты должен мне твердо обещать не визжать и не скулить, а стиснуть зубы и разве что сказать тихонечко: “Гм! Гм! Гм! Макекембе-ламоту-ма — моту-ма!”»

«С чего это я буду скулить? Думаешь, я не знаю, что у леопарда есть уши? Он не станет медлить и убьет нас обоих».

«Да, — сказал черепах, — ты еще, может, и спасешься, потому как ты здорово умеешь бегать, а я, бедняга, со своими короткими ногами не могу быстро бегать, меня он уж точно поймает».

«Не беспокойся, — сказал собак. — Я вполне уверен, что не буду скулить».

Они подошли к ореховому дереву. Там лежала куча прекрасных орехов, и черепах радостно принялся собирать их в торбу. Собак тоже собирал и тоже прыгал от радости, находя еще и еще. Он носился вокруг дерева, как ошалелый, и черепаху нелегко было его сдерживать.

Вот он снова побежал показать черепаху новый улов орехов, но тут зашелестело в ветвях и — бац! на спину черепаха упал орех, но тот не бросил собирать, а спокойно сказал: «Гм! Гм! Гм! Макекембе-ламота — ламота — ма! Видишь, — сказал он собаку, — теперь ты слышал, как это делается, совсем не трудно потерпеть».

«Конечно!» — ответил собак и попрыгал дальше. Через часик опять зашелестело в ветвях и с дерева снова упал орех. На этот раз он попал аккурат в голову собаку. «Гав, гав, гав», — заскулил собак и убежал прочь.

— Ты замечаешь, как он стал гладко говорить? — заметил Франсуа. — Как будто всю жизнь говорил по-французски, — добавил он, смеясь.

— Думаю, эту сказку он уже тысячу раз рассказывал путникам и выработал определенный стиль. Что там такое?

Матрос слез с фуры, позволив лошадям плестись в обозе за передней подводой, и подошел к кучке рабочих. Он прошел рядом с одним из белых рабов, чуть не задев его рукой. Франсуа услышал, как он что-то сказал, но при этом матрос даже не посмотрел на рабочего — он словно разговаривал сам с собой. Затем он нагнал обоз и снова залез на фуру. Рабочий, мимо которого он прошел, с минуту стоял как остолбеневший, пока кнут солдата со свистом не хлестнул его спину. Тогда он торопливо вернулся к работе. Солдат не обратил никакого внимания на матроса и присматривался только к экипажу, в котором ехали Франсуа и Винсент.

Винсент, увидев, что Дюваль снова пошел к фуре, легко толкнул негра в бок.

— Ну, рассказывай же, старик. Собака убежала, и что дальше?

Негр кивнул и забормотал:

…«Гав! Гав! Гав!» — завизжал собак, бросил свой мешок и убежал прочь. «Ой, беда», — испуганно сказал черепах, потому что уже слышал шаги леопарда. К счастью, у него хватило ума спрятаться под сухими листьями. Леопард пришел и сразу заметил собакову сумку. «Э-ге — тут крадут орехи! — в ярости сказал он. — Вам это так не пройдет». Он стал искать, но не мог никого найти и собрался уже возвращаться домой; тогда прилетела черно-белая птичка, села на ореховое дерево и запела: «Под листьями, леопард, под листьями!»

У черепаха мороз пробежал по шкуре, и он зарылся еще глубже, но птица пела все громче: «Под листьями, леопард, под листьями!» Леопарда очень разозлили бесполезные поиски. Он решил, что птица его просто-напросто обманывает, схватил полено и швырнул в птицу. Но та быстренько перепрыгнула на другую веточку, и полено только сбило несколько орехов и упало на землю. Тем временем черепах дополз до корней и думал, что он уже спасся, но птица снова начала петь: «Под корнями, леопард, под корнями!» Услышав это, леопард пошел прямо к ореховому дереву, осторожно смел сухие листья, заглянул под оголенные корни и увидел черепаха. «Так это ты, ворюга!» — вскричал леопард, глядя прямо в глаза черепаху, взял котомку — а у него висели две через плечо — и хотел уже спрятать туда черепаха, когда тот сказал: «Дорогой друг, не клади меня в хорошую новую котомку, лучше положи в другую — она старая и не такая хорошая. Посмотри, какой я грязный, я только испачкаю тебе котомку». — «Ты прав», — заметил леопард, положил черепаха в старую котомку и побежал восвояси. Но черепах схитрил, посоветовав такое леопарду: он хорошо знал, что старая котомка была очень трухлявая и что он без труда сможет расплести бамбуковые соломинки в уголке.

Не теряя времени, он принялся за работу и был очень рад, когда очутился на мягкой траве; только перед тем он наложил в котомку, и навоз остался там. «Так леопард не почувствует, что котомка стала легче», — засмеялся черепах и пошел домой. На минуту он остановился, чтобы оправиться от страха, и пошел к своему приятелю высказать ему свое мнение о его поведении.

Леопард также пришел домой и велел немедленно греть воду.

Одному из своих сыновей он приказал созвать всех друзей и знакомых на пир:

«Скажи им, что я поймал черепаха, когда он воровал орехи, и мы его все вместе съедим».

Сын ушел, и гости собрались…

В эту минуту Винсент ткнул старика в бок и велел ему замолчать. Слева из-за рощицы доносился стон.

Тихий и жалобный, он раздавался с правильными интервалами. Экипаж подвигался дальше, и стон становился громче. Обоз повернул, и в ста шагах поодаль на опушке обозначилась фигура голого мужчины, привязанного к дереву. Мириады мух, пчел, ос кружили облаками вокруг дерева, садились на испещренное кровавыми рубцами тело, на красные полосы, обильно покрывавшие лицо, руки, грудь, на большую рану в бедре, — покрывали все тело, как черная дымка. Вокруг стояли унтер и несколько туземных солдат. Унтер покуривал трубку и давал какие-то указания полуобнаженным солдатам.

Франсуа, как бешеный, выскочил из экипажа и побежал к дереву.

Одновременно выпрыгнул и Дюваль и также побежал к дереву. Но они не пробежали еще полпути, как Франсуа ощутил, что его руку выше локтя словно сжали железные клещи.

За ним стоял запыхавшийся Винсент. Тяжело дыша, отрезая каждое слово, он произнес:

— Обратно, сию минуту назад! Назад, говорю тебе!

Франсуа заколебался. Рядом стоял матрос; его крепкое, обветренное лицо вдруг передернулось, прищурился левый глаз, он резко повернулся и решительно направился к фуре. Франсуа постоял еще полсекунды и побрел назад. Рука Винсента все еще сдавливала его бицепс.

— Ты взбесился, что ли? — прошептал Винсент.

Голый мужчина, увидев их, застонал сильнее. Он выкрикивал какие-то слова, умоляя избавить его от нестерпимой муки. Только теперь путешественники увидели, что он стоял в муравьином гнезде. Франсуа почувствовал, как рука Винсента сжалась сильнее.

Матрос, не оглядываясь, спешил к фуре.

— Запомни, друг, — уже спокойнее сказал Винсент, — ты можешь благополучно застрелить десяток негров, изнасиловать дюжину женщин, но все наше дело пропало, если ты выкинешь что-нибудь подобное.

Колониальное управление шуток не любит. Вернувшись в Париж, ты можешь, если хочешь испортить себе карьеру, писать в газеты, но если ты здесь скажешь хоть слово — пиши пропало! Одно то, что ты заинтересовался судебной расправой местных властей, может стоить нам жизни. Пристрелят потихоньку где-нибудь по пути, а в газетах напишут, что дезертиры, сбежавшие с дорожных работ, убили двух проезжих, и дело с концом!

Вот уже третий день отряд продирается сквозь тропический лес. Все идут пешком, несколько лошадей везут пару-тройку клеток. Остальные остались на Экваториальной станции. Дюваля нет. Он исчез еще до того, как экспедиция достигла станции. Франсуа совсем пал духом. Невыносимая жара. Одежда плотно прилегает к телу: москиты проникают всюду и не дают ни минуты покоя. Крохотные пиявки быстро пробираются сквозь фланель и жалят не хуже москитов.

Над головой, спереди, сзади сплошной хаос ветвей, листьев, стволов.

Гайд-парки, саванны остались в памяти, как ясный сон, как далекое воспоминание.

Франсуа трясет лихорадка. Нечем дышать, но надо идти, разводя ветки, увязая по пояс в грязи, отгоняя москитов, сбрасывая с себя пиявок.

Парит, как перед грозой во Франции, но воздух в тысячу раз гуще. В эту пору, перед сезоном дождей, духота достигает предела. В глазах поминутно зеленеет, пляшут разноцветные круги, колени подгибаются. Винсент хватает друга за руку, ставит на ноги, и они идут, плетутся дальше и дальше. То и дело приходится останавливаться. Огромная трясина, сколько хватает глаз, блестит темным зеркалом. В него вросли, впились тысячерукими корнями деревья. Ни пройти, ни проплыть. Ищут проход, обогнули, пересекают рукава реки, каналы без конца и края и снова оказываются перед мангровым озером. Посередине всплывает какой-то черный ломоть и погружается снова. Это бегемот — он не страшен в этом жутком лесу, где на каждом шагу змеи, муха цеце, малярия.

Винсент не говорит ни слова. Он сам, опытный, бывалый путешественник, безмерно страдает. Он давно бросил развлекать Франсуа и следит только за тем, чтобы тот не упал.

Головорезы идут молча. У них нет оружия. Вооружены только Винсент и больной Франсуа. Головорезы идут впереди, и яростная ненависть их взглядов погружается, за неимением двух французов, в зеленые чащи тропического леса.

Выпрыгивают два зеленых попугая и, как клоуны, начинают что-то лепетать. Франсуа не видит и не слышит. Он начинает забываться. Все чаще он оказывается в Париже — в Булонском лесу — нет, это саванны, и голый мужчина, облепленный мухами — не мужчина, а женщина, это Камилла — она дико визжит, протягивает руки к Франсуа: «Где ты был так долго, я умираю!» Франсуа чувствует, как у него слабеют колени, он садится, он ложится спать.

Сильным движением руки Винсент еще раз поднимает Франсуа, омывает ему лоб водой, пытается влить сквозь стиснутые зубы немного коньяка. Но зубы щелкают, как пулемет, дикий взгляд блуждает в пространстве.

«Стойте», — кричит Винсент. Отряд останавливается. Сбрасывают одну из клеток, она с тяжелым хлюпаньем уходит в грязь, и на спину лошади привязывают Франсуа. Винсент затягивает узлы. Старик из Камеруна возится вокруг Франсуа, растирает ему затылок, стучит по спине. Последний узел завязан, отряд трогается. Рядом с потерявшим сознание Франсуа, поддерживая его, гладя по голове, идет старый негр и рассказывает ему сказку:

— …Собрались гости.

Когда вода уже кипела и клокотала — леопард осторожно развязал котомку. Но какой же ужас он испытал, когда там не оказалось черепаха! Встревоженный леопард стал торопливо копаться в орехах и листьях. Тут и кизяки покатились из котомки, и он понял, как черепах от него сбежал. Все гости смеялись над ним, некоторые говорили даже, что леопард просто хотел их обмануть. Смеясь и издеваясь над ним, все ушли. Леопарду было очень плохо, он лег в кровать, и сыновья решили, что он хочет забыться сном. Но они ошибались, потому что леопард только закрыл глаза, чтобы спокойно обдумать, как ему вернее отомстить.

Дружба собака и черепаха ничуть не ослабела; они по-прежнему навещали один другого и часто говорили о своем неудачном приключении. При этом собак произносил длинные речи об «испуге» и однажды сказал: «Если бы мне, например, сегодня свалился бы на голову орех, я не издал бы ни звука, а просто сказал бы: «Гм! гм! гм! Макекембе-ла-моту-ла-моту-ма!»

«Если ты так уверен, — ответил черепах, — то могу тебе только сказать, что я хотел бы еще раз попробовать это дело, но только я должен знать наверняка, что ты не закричишь. На этот раз никакие хитрости не помогут — леопард наверняка убьет нас обоих…»

«Жестоко с твоей стороны не верить мне», — сказал собак и приуныл. Черепаху стало жаль его, он подал ему руку и обещал завтра же утром еще раз отправиться с ним за орехами. И впрямь, первые солнечные лучи озарили обоих друзей, шедших рядом к ореховому дереву. На этот раз черепах одолжил у одного знакомого здоровенную торбу, куда оба должны были прятать орехи. Они нашли достаточно орехов, и черепах остановился, чтобы передохнуть, как вдруг в ветвях орехового дерева что-то зашуршало.

Вдруг что-то зашуршало в ветвях, что-то свистнуло в воздухе и с хряском вошло в тело. «Пигмеи! — отчаянно закричал Винсент, — пропал Франсуа», — бросился к другу, вырвал вонзившуюся стрелу, затем выхватил нож и дрожащими руками начал быстро вырезать мясо вокруг треугольной раны.

Что-то вновь зашуршало в зеленых зарослях. Винсент хотел уже оставить Франсуа и схватился за оружие, но в эту минуту в десяти шагах от него появился Дюваль.

Дюваль поднял револьвер и, не переводя дыхания, выпустил все шесть пуль туда, где зашелестели ветви.

Что-то зашуршало еще раз, захлюпало по воде и все стихло. Не останавливаясь ни на миг, словно рабочий у станка, Дюваль достал горсть патронов и вогнал их в револьвер. Теперь он прицелился в головорезов. Прошло несколько секунд — целых столетий. Дюваль медленно опустил револьвер и вдруг спокойно спрятал его в кобуру.

Тем временем Винсент, сдерживая комок в горле, вытащил из сумки пакет ваты, выдернул кусок размером с кулак, смял его в руках и воткнул в ужасную дыру на груди Франсуа.

— Не выживет! — мрачно и решительно сказал Дюваль, подойдя. — Если вы даже вырезали отравленную ткань, он все равно умрет от раны.

— Вперед! — вне себя крикнул Винсент, и отряд двинулся дальше.

К вечеру добрались до деревни. Несколько вековых баобабов, огромные банановые пальмы над бамбуковыми хижинами… Винсент вошел в первую же хижину. Дом был пуст, будто вымер. Он послал старика искать людей. Спустя четверть часа тот вернулся, размахивая руками.

— Негр не хочет давать есть. Говорит, нечего есть, — сказал он.

Тогда Винсент, поручив Франсуа и негра заботам Дюваля, пошел сам. Он миновал несколько хижин, вошел в крайнюю с противоположной стороны. Она была пуста, на полу валялись огрызки бананов. Войдя в хибару, он опустился на пол, чуть раздвинул тростник в стене и встретился глазами с чьими-то черными блестящими зрачками.

Делом секунды было просунуть в щель револьвер.

— Иди сюда, собака, — коротко приказал Винсент.

Негр вылез из-под бананового листа и появился в хижине. Не говоря ни слова, Винсент огрел его нагайкой, еще раз, еще. Негр завизжал, как побитый пес.

— Чтобы сейчас же все были здесь! — распорядился Винсент и для ясности еще раз свистнул перед носом бедняги нагайкой…

В первой хижине на груде травы лежал Франсуа и бредил. Красные горячие пятна на его щеках сменились ужасными желтыми полосами.

Он начал вопить, катался по траве, вскакивал на ноги. Пришлось его связать. Его тело было горячим и сухим. Винсент лежал возле него. Негр сидел на полу, скрестив под собой ноги. В углу мертвым сном спал Дюваль. Негр потихоньку продолжал рассказывать сказку.

— Что-то зашуршало в ветвях, и орех упал прямо на голову собаку. Собак взвизгнул и убежал, а черепаха в тот же миг схватил леопард. Он чуть не взбесился от радости и, не дав черепаху сказать ни слова, бросился прямиком домой и прибежал, задыхаясь.

Собак не успел отбежать далеко и видел, как леопард прятал черепаха в свой новый мешок.

Его мучила совесть, и он размышлял, как исправить дело. Надо было во что бы то ни стало спасти черепаха, это было ясно, но как это сделать, собак не понимал. «Пойду-ка я к колдуну», — подумал он и ушел. Колдун был дома и помог ему. Он принес несколько длинных ожерелий из нанизанных ракушек, кучу больших и маленьких колокольцев и всякие звенящие и гремящие предметы. Всем этим он обвешал собака, так что того и узнать было нельзя. Напоследок он нацепил на собака бубен и дал ему в руки палочку. Закончив, он сказал: «Теперь сядь и слушай меня внимательно. Ты пойдешь сейчас в таком виде к реке и спрячешься там. Скоро они придут за водой, потому что у леопарда дома нет воды, это я точно знаю. Когда ты увидишь их издали, приготовишься прыгнуть, а как подойдут ближе — выпрыгнешь, начнешь лаять, трястись и скакать, как бешеный. Тогда никто, даже сам лев, не отважится набрать воды, и у твоего друга появится возможность спастись».

Это очень понравилось собаку; он так обрадовался, что хотел обнять колдуна. Но тот, смеясь, оттолкнул его и велел скорее бежать к реке.

Между тем леопард со своим пленником пришел домой. Бедный черепах, испуганный вконец, еще раз попытался перехитрить леопарда и просил снова положить его в старую котомку, чтобы не испортить новый хороший мешок. «Завяжи получше дыру, — говорил черепах леопарду, — я уже не буду пытаться бежать, у меня такое дурное настроение, что я ничего не могу придумать».

«Делай как знаешь, — отвечал леопард, — а только в новом мешке я уверен, а что ты не хочешь сбежать, этому я не верю; я уж позабочусь, чтобы ты не сбежал».

Итак, дела черепаха были совсем плохи, и он с ужасом услышал, как леопард поручил гонцам созвать всех друзей, не забывая слона и льва. Сам леопард стерег черепаха как можно бдительнее, не вышел даже встречать гостей, а подождал, пока они все не собрались. Оказалось, что в кувшинах совсем не было воды.

«Пусть мои сыновья пойдут и наберут воды», — сказал леопард. Он также развел большой огонь. Черепах переходил из рук в руки, каждый хотел его рассмотреть. Все расспрашивали леопарда, как он его поймал. Вот он собрался еще раз красочно поведать эту историю, как вдруг его сыновья с криками ворвались в дом. Они никак не могли успокоиться и все громче кричали, что в реке завелось что-то жуткое и что они чуть не умерли от испуга.

«Что за чепуха», — сказал леопард, не обращая внимания на шум, и попросил нескольких ближайших друзей пойти и набрать воды.

Но вскоре вернулись и те, донельзя испуганные, и подтвердили то, что рассказывали леопардовые сыновья. Тогда поднялся лев и надменно сказал: «Я сам пойду за водой». Затем он кивнул зайцу и тот привязал к нему бутылки и кувшины. Но быстро вернулся и лев. Он дрожал всем телом, а грива его стояла дыбом.

Когда все увидали его издали, то сильно испугались, а еще больше испугались, услышав его рассказ. «В жизни ничего подобного не видывал, — рассказал лев. — Это, должно быть, какая-то нечистая сила, потому как то, что я видел и слышал, было не зверем и голос у него был не зверя. Это было что-то ужасное, и оно двинулось на меня, и тогда я упал на землю, но сразу вскочил на ноги и убежал, хотя тот призрак еще долго за мной гнался».

«Ах, прошу тебя, — сказал слон, — что там может быть? Я еще никогда ничего не боялся и теперь не боюсь, и никто не отговорит меня ходить на речку». — «Так иди», — гневно ответил лев. Заяц подскочил за кувшинами, но когда он хотел снять их со льва, тот зарычал и повернулся к нему спиной — ведь во время бегства он все их разбил. Но слон рассмеялся и сказал зайцу: «На черта мне эти кувшины, у меня же есть хобот». И он спокойно потопал к реке.

Оставшиеся напряженно ждали его возвращения. Да, он вернулся, но уже издали видно было, что он разгневан; он громко трубил, а когда он стал перед ними, страшно было на него смотреть, и все окончательно убедились, что им грозит смерть и гибель на реке, если они еще раз осмелятся пойти туда.

Леопард очень разволновался. Все говорили теперь между собой об ужасном призраке, каждый рассказывал, какой он и как он его увидел — один только леопард ничего не видел. Он решил во что бы то ни стало побывать на реке. Если бы он так не боялся! Но тут ему кое-что пришло в голову. Он подошел к гостям и сказал им так: «Дорогие друзья, я благодарю вас за то, что вы все пришли и готовы мне помочь; я также верю, что в реке завелся неизвестный зверь, на которого боязно даже смотреть; верю, что он вас, друзья мои, сильно испугал, но я думаю, что теперь вы все его знаете и готовы еще раз увидеть, а потому я хотел вот что вам предложить: давайте все пойдем к реке и попытаемся вместе поймать и убить этого зверя». После этой долгой речи звери начали перешептываться; они рассуждали, можно ли еще раз отважиться пойти на реку; в конце концов, одни решили идти, другие нерешительно двинулись следом, и скоро все общество направилось к реке; впереди шел слон, за ним лев, а за ними, прячась по возможности за деревьями и кустами, плелся леопард. Все и думать забыли о черепахе и о новом мешке и думали только об одном: «Что с нами будет на реке?» Когда последний зверь вышел из дома, черепах тоже выбрался на дорогу, но к реке не пошел — онто давно подозревал, что собак придумал какую-то штуку, чтобы его спасти. И пока он шел, не торопясь, он с беспокойством думал о своем приятеле, потому как понимал, что если собаку и легко было испугать и прогнать всех поодиночке, не так-то легко будет провести всю компанию — и горе ему, если обман раскроется. Но тревожился он впустую: едва черепах свернул на лесную дорогу к своему дому, собак уже шел ему навстречу. Он, как увидел всех зверей вместе, не стал зря терять время и сразу убежал, потому что думал, что черепаху наверняка уже выпала возможность спастись. Встретившись, они очень обрадовались. «Извини, дядюшка», — тихо произнес собак. Но черепах сказал: «Оставь, ты показал себя хорошим товарищем, только я больше не пойду с тобой красть орехи».

Леопард с компанией были очень удивлены, когда нашли на реке тишину и спокойствие; они вернулись в большом смущении, а леопард еще и над всеми смеялся. Но он перестал смеяться, когда обнаружил дома пустой мешок. Все разошлись в очень плохом настроении и сказали друг другу, что больше не станут ходить в гости к леопарду…

…Ночью Винсент проснулся, ощутив на себе руку негра. Резким движением Винсент так оттолкнул старика, что тот докатился до Дюваля. Дюваль вскочил на ноги.

— Чего тебе, собака? — закричал Винсент.

— Мистье, мистье Франс… — забормотал негр.

Винсент бросился к Франсуа. Тот лежал неподвижно. Грудь его высоко поднималась, он со свистом дышал сквозь ноздри.

— Умирает, — сказал Дюваль.

Винсент не проронил ни слова. Он хорошо знал этот свист. Надеяться было не на что. Через четверть часа Франсуа скончается. Винсент подошел к нему, взял его за руку и сел.

Прошло десять минут. Свист медленно слабел, грудь едва поднималась. Еще пять минут и Франсуа не станет. Винсент склонил голову на руки. За время путешествия он успел полюбить горячего, искреннего Франсуа. Он заранее радовался его счастью в Париже с Камиллой.

Минуты тянулись одна за другой, как годы. Все тише, глуше становился свист, почти не поднималась грудь. Оставалось три, две с половиной, две, полторы минуты…

Вдруг Дюваль, неподвижно стоявший возле Винсента, поднял голову и стал прислушиваться. Прошло несколько секунд. Дюваль сорвался с места и выскочил из хижины. Винсент услышал, как его быстрые шаги зазвучали в том направлении, откуда они пришли. Ему и в голову не пришло, что Дюваль может убежать, настолько он был в нем уверен.

С минуты пробуждения Винсент чувствовал какую-то вялость и безразличие ко всему. Его колени ослабели; он поднялся и стал присматриваться к Франсуа.

Минуту спустя в хижину нервным шагом вошел Дюваль.

— Наши головорезы сбежали с лошадьми и багажом. Я слышал лошадиное ржание в четверти версты отсюда. Догнать их никак не получится. Надо возвращаться к Экваториальной станции.

Винсент не отвечал. Он прислонился к стене и стоял неподвижно. Дюваль подошел к нему и зажег спичку. Глаза Винсента расширились и блуждали в безвестности. Его трясла лихорадка. На груде засохшей травы лежал мертвый Франсуа, в углу копошился негр и бормотал что-то нелепое. Дюваль не шевелился…

— Макекембе-ла-моту-ма-ме, — дико выкрикнул негр.

По лесу прежним путем шли обратно три человека. Опираясь на плечо старого негра, шел еще не совсем выздоровевший Винсент, впереди решительно шагал Дюваль. О поручении Дюверье сейчас нечего было и думать. Надо было как можно скорее добраться до Экваториальной станции.

Путешественники уже третий день пробирались по тропическим лесам. Впереди все время решительно и твердо шагал Дюваль. Полную тишину леса нарушал только хохот зеленых попугаев и шелест и хруст веток и растений под ногами. Бананы, которые они взяли с собой из негритянской деревни, уже закончились.

Дюваль надеялся найти где-нибудь баобаб и поживиться его листьями. Пока что он отламывал зеленые веточки и, пожевав их, выплевывал. Его мучили голод и жажда. Он почти ничего не ел, а свои бананы отдал Винсенту и негру.

Они немного отдохнули, ища баобаб на более сухом месте. На пригорке рос великан с «обезьяньим хлебом»[10] на ветвях. Дюваль ускорил шаги; ему безумно хотелось есть. Листья баобаба, вещь в целом съедобная, теперь были для него желаннее пышного обеда в ресторане. Но, не дойдя нескольких шагов, он остановился. У дерева спиной к нему лежал какой-то человек. Дюваль вынул револьвер и стал осторожно приближаться к дереву. «Эй, друг», — крикнул он. Мужчина не оглядывался. Дюваль выстрелил. Пуля с сочным всхлипом вошла в дерево. Мужчина даже не пошевелился. Тогда Дюваль быстро подскочил к нему, пнул его ногой, и мужчина перекатился на другой бок. Лицо его было покрыто насекомыми; сотнями ползли они из глаз, из носа, из ушей, — лицо было наполовину съедено.

— Бородач! — воскликнул Винсент, подходя.

— Они его убили, — сказал Дюваль. — Они все погибнут в этом лесу без компаса и с лошадьми, — спокойно добавил он. Что-то завозилось под одеждой на животе у мертвеца. Дюваль потрогал ножом его куртку, и из живота хлынул целый легион пестрых жуков.

— Поедим, — сказал Винсент. Дюваль забрался на дерево и, ломая ветки с листьями, стал бросать их Винсенту и негру, жадно глотая сам в перерывах.

Наевшись, негр оборвал листья с веток, собрал их и набил им мешок. Они двинулись вперед. Затем Дюваль снова остановился и стал прислушиваться. С юга доносился какой-то приглушенный гул; словно гудело море, время от времени с грохотом разбивая свои волны о скалы. Они прошли еще несколько шагов. Гул звучал все громче и приближался. «Назад, к дереву!» — вдруг крикнул Дюваль, схватил Винсента за шиворот и бегом направился к баобабу. Как кот, он вскарабкался на ветку, подтянул Винсента и стал помогать негру. «Неужели это слоны? — сказал Винсент. — Они здесь истреблены, осталось мало».

«Нет, мистье, это не слоны», — испуганно сказал негр. Гул приближался, теперь это был сплошной треск, хруст и топот — словно буря неслась по тропическому лесу. Гул все нарастал, слышно было, как ломались ветки, падали деревья. Мимо баобаба промчались зайцы вперемешку с шакалами. Они неслись, не обращая внимания друг на друга и будто не замечая трупа. Гул перерос в шторм. Дюваль забрался повыше и подтянул негра и Винсента. Неожиданно из чащи выкатилась темная туша и пронеслась мимо дерева, за ней вторая, третья, десятки, сотни. В мгновение ока на месте зарослей, молодняка, деревьев образовалась равнина. По ней мчались, обгоняя друг друга, снося все на своем пути, огромные темные туши.

«Носороги!» — пролепетал негр. Он трясся всем телом. Еще минута, и стадо исчезло из виду. Вместо путаницы ветвей, лиан, зарослей, травы теперь простиралась широкая просека, на ней кое-где одиноко торчали вековые баобабы, уцелевшие от ужасного нашествия. Страшная просека тянулась на несколько лье. По дороге у снесенного дерева валялись втоптанные в землю куски одежды, оторванные руки, нога с торчащими из земли пальцами, раздавленные, разорванные трупы. Головорезы оказались на пути взбешенных носорогов. Напрасно Дюваль и негр искали хоть что-то съедобное: все было втоптано в землю, раздавлено, уничтожено.

На следующий день негр погиб в зарослях. Случилось это так: из ветвей высунулось что-то длинное, черное, схватило старика и утащило его в зеленую чащу.

«Удав», — закричал Винсент, но в то же мгновение какое-то черное, мохнатое чудовище перелетело с одного дерева на другое, ближе к Винсенту. Дюваль был в нескольких шагах впереди. Он поднял револьвер, но неожиданно опустил его и бросился к Винсенту. Горилла на миг замерла, выбирая между двумя врагами. Винсент выстрелил. Раненый зверь с диким ревом кинулся на него. Но Дюваль прыгнул к горилле, как кошка, и всадил пять пуль ей в голову. Зверь взмахнул лапами и тяжело шлепнулся вниз. Винсент, получивший от него пинок, лежал без сознания. Через минуту он пришел в себя и поднялся на ноги. Огромный зверь умирал, дергаясь всем телом. В нескольких саженях от него лежал негр с разорванным горлом.

Голодный, обессиленный Винсент не смог преодолеть любопытство и подошел к зверю. Тот затих и лежал, как первобытный человек, раскинув руки, лицом вверх. На голой ладони что-то сверкало. Винсент пригляделся. На палец лесного великана было надето золотое кольцо. Какое-то время Винсент и матрос с изумлением смотрели друг на друга. Наконец матрос подошел к горилле, отсек ножом палец и снял украшение. Это был перстень старинной работы с вырезанной на нем буквой «L».

До Экваториальной станции оставалась неделя пути. Изнеможенные Винсент и Дюваль едва передвигали ноги, падали на каждом шагу, засыпали в грязи. Винсента снова трясла лихорадка. Все это время они шли молча. Но однажды вечером, когда они лежали, обнявшись, в грязи, Дюваль неожиданно начал говорить.

«Мы, наверное, не дойдем до станции, Винсент, — сказал Дюваль, и его хриплый голос прозвучал мягко и нежно. — Я не Дюваль! Я не француз. Мое имя — Андрей Волк».

Винсент громко щелкал зубами. Он еле разобрал, что говорит Дюваль, и кивнул головой в знак того, что слушает.

«Я пошел с вами по поручению своей организации. Тот человек, привязанный к дереву у дороги, был мой земляк!» Винсент повернулся к Дювалю, он вспомнил теперь, кем был Дюваль. Да, это был он, тот самый солдат, о котором он рассказывал Франсуа.

«Как вы попали сюда?» — пробормотал он, преодолевая слабость. — «Я приехал по поручению товарищей ради несчастных, работающих на строительстве дороги, ради белых рабов с Украины, обтесывающих камни в Конго. Матрос Дюваль, чьи документы я использую — мой партийный товарищ из Франции. Я следил за вами все время, пока вы были на “Либерии”. Помните, кто-то подслушал ваш разговор с головорезом в каюте? Это был я.

Вы не ошиблись. После выигрыша я пожертвовал все деньги организации, я бросил играть и пить.

Теперь вы понимаете, почему я исчез незадолго до прибытия на Экваториальную станцию. Мне удалось кое-что сделать для белых рабов — я дал им некоторые адреса, оставил несколько листовок. Я надеялся начать работу как следует по возвращении в Либервиль. Но суждено было иначе. Мы отсюда не выберемся. Вы офицер французской армии. Вы служили противоположной стороне. Если бы мы встретились при других обстоятельствах — я, не колеблясь, застрелил бы вас, как собаку.

Но теперь мы оба все равно погибнем. Мы не пройдем и три лье. А до станции еще сотни. Завтра или послезавтра мы погибнем здесь. Все кончено. Мы товарищи пред лицом смерти. Простимся же, товарищ!..» И Дюваль крепко поцеловал Винсента в губы. Затем он вынул из кобуры револьвер.

Раздался выстрел. Пуля попала Винсенту в голову. Но стрелял не Дюваль. Мгновенно он овладел собой и откатился, хватаясь руками за траву, в кусты. Как кошка, перевернулся на живот и стал ждать. Раздался второй выстрел — пуля просвистела у него над головой. Дюваль громко и жалобно заскулил. Из чащи высунулись две головы и вышли два-три туземных солдата. За неграми осторожно шел белый унтер-француз. Негры схватили Винсента за ноги и поднесли тело к унтеру. Унтер начал медленно расстегивать куртку Винсента.

В эту минуту Дюваль, прицелившись в унтера, свалил его с ног. Вторым выстрелом он положил негра и, выскочив из кустов, приставил другому к груди револьвер. «Бросай винтовки», — коротко скомандовал он. «Ложись!» — скомандовал второй раз. Затем подошел к унтеру, вытащил из его кармана пакет с хиной и жадно проглотил одну, другую, третью порцию. «Шагом марш!» — скомандовал он в третий раз…

Через две недели по дороге в Либревиль ехал в экипаже белокурый человек. На станциях он предъявлял бумаги на имя офицера запаса Винсента Поля. Сыпя деньгами направо и налево, он вступал в разговоры с унтерами и интересовался положением рабочих, мостивших дорогу.