ГЛАВА 5

Покупка судна. — Шутка висельника. — «Голубая антилопа». — Экипаж яхты и ее вооружение. — Последний день на суше. — Завтра!.. — Явление почтальона. — Ценные письма. — Свадьба. — Неудачи охотника на уток. — Семеро одного не ждут. — Депутат поневоле. — Тайна. — Пословицы. — Еще пословицы. — Сплошные пословицы. — Военные сборы. — Трус, но откровенный. — Андре, парижский мальчишка и жандарм.


Прошли два месяца, и наступило тридцать первое октября — день, когда истекал срок, назначенный Андре для сбора друзей. Итак, завтра компания парижан, которых свела вместе неудачная охота в окрестностях Боса, должна погрузиться на судно и отбыть в таинственные и далекие края.

Андре точнейшим образом выполнил все свои обещания. Поразительная энергия и талант организатора в сочетании с его огромным состоянием сотворили чудо и позволили подготовиться к экспедиции в неслыханно короткие сроки.

Пока Фрике занимался в Бресте наймом экипажа, Бреван обосновался в Гавре и отослал запросы во все морские торговые агентства Франции и Англии, располагающие сведениями об интересующих его судах.

Он посулил большое вознаграждение тому агентству, которое поможет ему совершить покупку, и очень скоро из Брайтона[41] пришло известие о подходящей яхте.

Посредник, предоставивший полное описание судна, сообщил также и причину, по которой оно продавалось.

Яхта была построена меньше двух лет назад ливерпульским торговым домом «Шоу, Тернер и Бингхем» на деньги одного богатого баронета, страдавшего сплином[42]. Судно успело побывать всего лишь в двух плаваниях: к мысу Доброй Надежды[43] и на Ближний Восток.

Однако путешествия не смогли развеять черные мысли баронета, и он счел за лучшее покончить со своим унылым земным существованием.

Естественно, предпочтение было отдано веревке — этому столь любимому в Англии орудию самоубийства.

В больном мозгу подданного Соединенного Королевства[44] возникла идея повеситься на рее малого брамселя[45] своей яхты в самый день возвращения судна в Брайтон. Команда была отпущена на берег, и владелец корабля без помех осуществил свой замысел…

Этот инцидент произошел всего месяц назад, к большой радости наследников, которые сразу же решили продать яхту.

Не будучи суеверным, Андре без промедления отправился в Дьеп[46], взошел там на борт пассажирского судна, приплыл в Ньюхейвен[47], оттуда поездом добрался до Брайтона, поспешил в порт, внимательно осмотрел яхту и тут же заплатил за нее наличными.

Местный лоцман[48] и четверо матросов отвели судно в Гавр; там на него были погружены кое-какие припасы, оформлены необходимые документы — и вот Андре уже плывет к берегам Нормандии.

Через восемь часов он был в Гавре.

За время этого короткого путешествия Бреван убедился в том, что сделал отличное приобретение.

Слово «яхта», то есть судно для увеселительных прогулок, не должно непременно ассоциироваться у читателя с чем-то хрупким, непрочным и малонадежным. Во всяком случае, не стоит думать так о паруснике, купленном Андре.

Судно Бревана принадлежало к типу трехмачтовых шхун с прямыми парусами на фок-мачте[49] и косыми — на грот-[50] и бизань-мачте[51]. Корпус яхты имел в длину пятьдесят метров, а в ширину — тринадцать метров двенадцать сантиметров. Водоизмещением она была в пятьсот сорок тонн.

Мощность машины равнялась семидесяти двум лошадиным силам[52], и при испытании она в среднем давала скорость десять с половиной узлов.

Угольный трюм вмещал восемьдесят пять тонн угля — при том, что в сутки судну требовалось не более четырех тонн.

Согласно записям в старом бортовом журнале, под парусами шхуна развивала скорость до восьми — восьми с половиной узлов[53], что приблизительно равняется девяти сухопутным милям[54] в час.

Короче говоря, яхта была мощным судном, могущим выдерживать сильные волнения и смело ходить в дальние плавания.

Андре оставил кораблю то имя, которое дал ему прежний владелец, англичанин, хотя оно и не имело какого-либо особого смысла.

Шхуна называлась «Блю Бэк», или «Голубая антилопа».

Известно, что голубая антилопа является дичью, весьма ценимой колонистами Южной Африки.

Андре Бреван решил, что грациозное животное, чье скульптурное изображение красовалось на носу корабля, может с полным основанием подарить свое имя яхте, зафрахтованной[55] охотниками.

Машина, мачты, паруса и все остальное находилось в отличном состоянии. Оставалось только оборудовать семь пассажирских кают — и можно было отправляться в путь.

Андре не принадлежал к числу профессиональных моряков, но прекрасно разбирался в морском деле. Вместо того чтобы во время своих многочисленных плаваний, уподобясь большинству пассажиров, играть в карты, предаваться обжорству и пьянству и подолгу спать, он изучал теорию и практику навигации.

Бреван был неофициальным командиром судна, а его правой рукой стал опытный капитан дальнего плавания, который отвечал за то, чтобы яхта не сбилась с курса, но не вмешивался ни во что иное.

В прежние времена, не имея чина капитана, Андре не мог бы пользоваться на корабле такой неограниченной властью. Лишь несколько лет назад специальным постановлением правительства частные прогулочные яхты были освобождены от некоторых требований, обязательных для торговых судов.

…Фрике ловко и быстро справился со сложными задачами, поставленными перед ним Андре. Он подобрал образцовый экипаж из бретонских матросов, которые пришли в восторг от того, что им не надо будет заниматься рутинной погрузкой и выгрузкой товаров.

Фрике привез матросов в Гавр и представил их Андре, который разместил команду на борту яхты.

Моряки с яростным рвением взялись за наведение на судне чистоты и стали драить и мыть его от киля[56] и до кончиков мачт. Все механизмы, снасти и паруса были осмотрены и налажены, все бортовые швы проконопачены — короче, яхта стала совсем как новая.

Вскоре на борт погрузили припасы. Заполнились и угольные трюмы и цистерны для пресной воды, не осталось свободного места в продовольственных кладовых и камбузе.

Учитывая, что яхта собиралась отправиться в края, опасные для путешественников, Андре счел необходимым заменить две маленькие сигнальные пушечки, имевшиеся на борту, лафетными[57] артиллерийскими орудиями четырнадцатисантиметрового калибра, а большая шлюпка с паровым двигателем, могущим работать как на дровах, так и на угле, была снабжена картечницей Норденфельдта[58], с помощью которой крейсеры способны отбить атаку миноносцев. На Малайских островах[59], где в последнее время развелось множество пиратов, «Голубая антилопа» могла стать для них желанной добычей, поэтому, идя туда, где сила стоит выше закона, нельзя было забывать старую и верную пословицу: «Хочешь мира — готовься к войне!»

…В хлопотах летели дни, но Андре, верящий слову, данному ему друзьями, не стал вступать с ними в переписку. К чему? Ведь каждый из охотников получил подробную инструкцию и, в точности последовав ей, явится к назначенному времени.

И вот до отплытия яхты остается всего лишь несколько часов. На палубе уже стоит в специальных загонах скот, сидят в клетках птицы; бараны, свиньи, кролики, куры, гуси, утки, индюшки блеют, хрюкают, гогочут и кудахчут, протестуя таким образом против заключения; это будет продолжаться до тех пор, пока их не начнет укачивать и они не замолчат.

__________

Восемь часов утра. Завтра, точно в это время, поднятый флаг возвестит об отплытии яхты.

Андре встал с восходом солнца; он торопливо пил чай, перебирая толстую кипу разных бумаг. Молодой человек ждал почты, последней почты перед отходом корабля.

Два легоньких удара в дверь, и на пороге появился почтальон.

— У вас для меня ценные письма?! — сказал Андре с некоторым удивлением.

Да, — ответил пришедший и вынул из сумки пачку писем. — Их семь.

— Странно, — прошептал Бреван, расписываясь в получении и давая хорошие чаевые почтальону. Весьма довольный, тот откланялся и ушел.

Андре некоторое время колебался, прежде чем вскрыть наугад любое из этих писем — тяжелых, запечатанных каждое пятью сургучными печатями.

— Ну что ж, прочтем — наверное, это от моих друзей. Не изменило ли им в последний момент мужество? Клянусь, это было бы забавно!..

В первом конверте оказалось несколько денежных купюр и короткое письмо:

«Дорогой друг!

Человек предполагает, а Бог располагает.

Два месяца назад я был свободен, а теперь все изменилось.

Через три недели я женюсь.

Всякие объяснения, я думаю, излишни.

Поверьте, что только эта серьезная причина мешает мне поехать с Вами.

Впрочем, Ваше путешествие в обществе шести сотоварищей не станет менее приятным в мое отсутствие — а я потеряю очень много.

Всем сердцем Ваш А. Д.

P. S. Поскольку я изменил своему слову в самый последний момент, я, по крайней мере, обязан возместить те убытки, которые Вы, по всей видимости, понесли из-за меня.

Здесь двенадцать банкнот по тысяче франков. Надеюсь, этого достаточно».

Андре не смог удержаться от смеха.

— Отлично! Один женится — и не может ехать, а другой, Барбантон, бросает жену и отправляется путешествовать. Ну что же, это равноценная замена.

Перейдем к следующему письму.

«Мой дорогой Андре!

Я слишком пристрастился к охоте на уток, и это не довело меня до добра. В прошлую зиму я часто бродил по своим болотистым владениям в Сен-Жюсте и подхватил там жесточайший ревматизм, который теперь приковал меня к постели. Я не знаю, сколько продлится приступ, но он, к сожалению, лишает меня счастья бороздить с Вами моря и океаны.

Если бы я был в состоянии добраться до Гавра, я бы непременно приехал, но меня мучают сильные боли, и я совсем не могу двигаться!

Рад бы в рай, да грехи не пускают!

Пожалейте же меня, несчастного калеку, и уезжайте всемером.

При сем прилагаю двенадцать тысяч франков, сумму, в которую я сам оцениваю мою неявку.

Не забывайте меня, я так одинок сейчас!

А. Б.»

— Неплохую же «утку» подстрелил охотник! — насмешливо проговорил Андре. — Поглядим, что пишет следующий. То-то Фрике позабавится!

«Мой дорогой Андре!

Вы, конечно, знаете пословицу «Одним монахом меньше…»?[60]

Не обижайтесь на меня за то, что в последнюю минуту я изменил своему слову.

Два банкротства, последовавшие одно за другим, унесли половину моего состояния.

Мне необходимо оставаться в Париже, чтобы попытаться спасти хоть что-нибудь.

Как Вы понимаете, при таком положении дел я никак не могу ехать с Вами.

Извинитесь за меня перед нашими друзьями и верьте, что мысленно мы всегда будем вместе.

Л. Л.

P. S. Двенадцать тысяч франков — достаточно ли это, чтобы возместить Ваши расходы?»

— Бедный малый! — сказал Андре все так же насмешливо. — Подумать только, половину состояния! Ладно, продолжим отлов «уток»… Как, неужели опять пословица?

«Мой дорогой друг!

«Давши слово — держись, а не давши — крепись». Все так, но, к сожалению, мы не всегда хозяева своему слову. Я знаю, что, не поехав теперь с Вами в неведомые края, я теряю единственную возможность сделать это.

Но могу ли я, не нарушив приличия, отправиться в путешествие при тех исключительных обстоятельствах, которые сейчас сложились?

Судите сами: скоропостижно скончался депутат моего округа. Избирательные комитеты насильно, против моей воли, выдвигают меня в депутаты.

Больше я себе не принадлежу. Я уступаю силе.

Плывите же всемером к тем солнечным берегам, которых я, быть может, никогда не увижу.

К сему прилагаю несколько банкнот по тысяче франков в качестве возмещения убытков.

Преданный Вам А. де Л.»

На этот раз Андре не мог удержаться, чтобы не сказать, пожав плечами:

— Глупец!

В пятое письмо тоже была вложена предвещающая его содержание сумма в двенадцать тысяч франков, а начиналось оно, разумеется, пословицей:

«На нет и суда нет, не правда ли, Андре?

Не сердитесь на меня за то, что по страшной и таинственной причине я не явился на встречу.

Я не мог!

Не спрашивайте меня ни о чем!

Ж. Т.».

— Да я ни о чем и не спрашиваю! Я только вижу, что друг Ж. Т. даже не постарался напрячь воображение, чтобы отыскать подходящую «утку». Ничего, это разнообразит мою коллекцию!.. Господи, опять! Прямо-таки какой-то парад пословиц! — продолжал Андре, вскрывая шестое письмо.

Автор начинал его следующими словами:

«Дружба дружбой, а служба службой.

Дорогой Андре, обещая ехать с Вами и с нашими друзьями, я совершенно позабыл о том, что в будущем марте меня ожидает лагерный сбор сроком на тринадцать дней!

Обидно, но ничего не поделаешь. Я не могу просить об отсрочке, потому что уже получал ее в прошлом году.

Вы даже не можете вообразить, насколько огорчает меня эта помеха: ведь больше такого шанса не представится, и я никогда не совершу подобного путешествия!

Из двух зол я выбираю меньшее и заменяю один акт дезертирства другим.

Уж лучше мне заслужить Ваши упреки — а с военным ведомством шутки плохи!

Поверьте, я чрезвычайно сожалею!

Преданный Вам Ж. Б.».

— Ну-ну! Чем дальше, тем лучше!.. Хотелось бы угадать, какую еще пословицу выкопает мой приятель и на какие обстоятельства сошлется!

«Не хвались, идучи на рать, а хвались, идучи с рати», — говорит пословица. Я думаю о ней с того самого дня, когда дал Вам легкомысленное обещание отправиться в кругосветное путешествие, чтобы поохотиться на диких зверей.

Пословица права… очень многие отступают в момент опасности.

Я — один из них и предпочитаю честно признаться в этом.

На завтраке по случаю открытия сезона охоты мне легко удалось примерить на себя маску путешественника-натуралиста.

Но как же часто я проклинал потом Ваши старые бургундские вина — и красные, и белые!

До последнего момента я колебался, сказать ли мне Вам о моих страхах, надеялся на возвращение тогдашнего героического порыва. Тщетно! Нет, дорогой Андре, как видно, я не гожусь в путешественники по самой своей природе! Со стыдом признаюсь, что предпочитаю мое бесполезное существование изнеженного буржуа Вашей жизни, полной опасностей и приключений.

Видите ли, я очень люблю хорошо поесть, попить и поспать и совсем не люблю трудиться. Сильные переживания нарушают мое пищеварение, а чрезмерное утомление лишает сна.

Девять десятых наших сограждан согласны со мной, но большинство из них не хочет признаваться в трусости.

Вы оцените мою откровенность, не так ли? И отправитесь в чудесные края, которые я предпочитаю изучать по книгам!

Вы будете охотиться вместе с нашими друзьями — если только в последний момент им не изменит мужество и они не откажутся от своих намерений.

Скорее всего, так оно и случится, и удивляться тут нечему.

Позвольте мне возместить Вам понесенные убытки. Примите, пожалуйста, двенадцать тысяч франков, прилагаемых к письму. И поверьте: путешествуя из одной своей комнаты в другую, я всячески восхищаюсь Вами, хотя и не в силах следовать Вашему примеру.

Ф. А.»

— Вот это мне по душе. По крайней мере откровенно. Хорошо, что нашелся человек, который имеет смелость сказать то, что думает!

Тут в комнату вошел Фрике.

— На-ка, возьми эти письма, они здорово повеселят тебя!

— Это от наших будущих компаньонов?

— У нас больше нет компаньонов, нас только трое!

— Не может быть! Неужто вся эта публика струсила?

— Именно так.

— Но мы-то по крайней мере едем?

— Конечно, причем с большим желанием, чем раньше, и свободные от всех пут и забот! Главное — не падать духом. Долой лентяев! Да здравствуют приключения!

— Сударь, я думаю, что со мной и нашим жандармом вы не заскучаете!

— Как всегда, Фрике, как всегда!

— Итак, прочь страхи — и вперед! Шкура у нас крепкая, и на нашем корабле есть веревка повешенного![61]

Загрузка...