Примадонны Ренессанса

Глава 10 В вихре интриг

В Ферраре, однако, дела шли не так хорошо, во всяком случае, в том, что касалось семьи Эсте. Братья Альфонсо I составили в Ферраре заговор против него. Всё началось с давней вражды между кардиналом Ипполито и Джулио д’Эсте, внебрачным сыном Эрколе I. Противостояние между ними вылилось в открытую борьбу из-за восемнадцатилетней красавицы Анджелы Борджиа, кузины и фрейлины Лукреции. Однажды эта девушка игриво сказала кардиналу:

– Монсеньор, одни лишь глаза Вашего брата (Джулио) мне более милы и приятны, чем всё Ваше существо.

После этого Ипполито совсем взбесился. Когда 3 ноября 1505 года Джулио отправился на виллу в Бельригуардо, по дороге на него напали слуги кардинала и попытались выколоть ему глаза. Узнав обо всём, Альфонсо, не желая нарушать мир в семье из-за бастарда, приказал Ипполито извиниться перед Джулио, который счёл такое наказание издевательством над его несчастьем. Изабелла и Франческо были страшно возмущены этими событиями и послали к Джулио своего хирурга и ещё одного врача. Джулио растроганно благодарил их за доброту, «которая облегчила боль, хотя она и в самом деле почти непереносима». Спустя две недели Проспери навестил Джулио и доложил Изабелле, что брат её смутно видит левым глазом силуэты людей и предметы, а правым – может лишь отличить свет от тьмы.

– Господь да поможет ему, – добавил Проспери, – да подарит Он ему любовь и мир, которые должны быть между братьями, да сохранит Он честь знаменитого рода.

Что же касается Лукреции, то она по совету мужа решила держаться в стороне от семейных ссор Эсте и поспешила выдать Анджелу замуж.

По приказу Альфонсо I произошло публичное примирение братьев, после чего герцог и герцогиня устроили в замке карнавал с танцами. Однако Джулио, стесняясь своего уродства, не появлялся на людях.

Решив, что страсти в Ферраре улеглись, Изабелла в марте 1506 года отправилась во Флоренцию, чтобы исполнить обет, данный ею во время болезни в церкви Санта Мария дель Аннунциата, и провела праздник Благовещения в этом городе. Это был первый визит, который она нанесла во Флоренцию, где жило много её друзей. Маркиза посетила кафедральный собор и колокольню Джотто, церкви и дворцы на берегах Арно, увидела фрески и картины своих приятелей-художников, и заказала Лоренцо ди Креди картину «Магдалина». Ещё она нанесла несколько визитов жене флорентийского гонфалоньера Пьеро Содерини, и встретилась с дядей Леонардо да Винчи, но так и не смогла увидеться с художником, который уехал во Фьезоле, Прежде, чем покинуть Флоренцию, она попросила скульптора Филиппо Бенинтенди сделать модель её серебряной статуи, которую хотела поместить рядом со статуей своего мужа в часовне Аннунциаты. Но после её возвращения в Мантуе разразилась чума, и в течение некоторого времени в казне было очень мало денег. Таким образом, бедный скульптор так и не получил 25 дукатов, которые обещала ему маркиза. Эпидемия вынудила её покинуть Мантую и перевезти своих детей на виллу Саккетта, где они проводили летние месяцы. Здесь, на свой день рождения, 16 мая, она получила подарок в виде трактата «Девиз Изабеллы», написанный Марио Эквиколой. Как и большинство дворян того времени, маркиза имела привычку использовать свои личные девизы в быту. Музыкальные ноты, канделябры, комнаты, ливреи слуг и даже её праздничные наряды были украшены девизом, придуманным самой Изабеллой: «JVec spe Tiec metu» («Я надеюсь, я боюсь»).

– Самая прославленная мадонна, – написал ей Марио, – у древних авторов был обычай искать благородные и превосходные сюжеты, чтобы сделать свои произведения бессмертными. Госпожа моя, хотя я всего лишь бедный литератор, но благодарю Бога, который позволил мне служить Вашему Превосходительству, благодаря чьим редким талантам и живому остроумию, я надеюсь, некоторые из моих произведений приобретут известность и авторитет. В этой твёрдой надежде, я составил книгу примерно из сорока листов с интерпретацией «JVec spe Tiec metu».

– Ваше письмо и книга, – ответила Изабелла, – являются более достойным подарком на день рождения, чем любой подарок из золота или драгоценных камней, поскольку Вы тем самым вознесли наше маленькое изобретение до небывалых высот.

В письме же к подруге в тот же самый день она иронически заметила:

– Я, конечно, не могла предугадать всех этих смыслов, когда придумала свой маленький девиз.

Тем не менее, Эквиколе удалось завоевать благосклонность маркизы, которая пригласила его в Мантую. После возвращения оттуда в письме к кардиналу д'Эсте тот назвал Изабеллу одной из Троицы, которой он служит на земле.

– Первый, – объяснил Марио, – это Ваше Высочество; второй, сеньор Сигизмондо Кантельма (его покровитель); третий, сеньора маркиза.

24 мая 1506 года Проспери доложил Изабелле, что по приказу кардинала Ипполито арестовали одного из слуг Джулио. За этим последовали другие аресты. По совету маркизы Джулио уехал от греха подальше в Мантую. Однако его арестованные слуги признались, что бастард задумал убить Альфонсо и кардинала и привлёк к заговору третьего брата Ферранте, мечтавшего сделаться герцогом.

Тогда Альфонсо I потребовал, чтобы Джулио вернулся в Феррару и объяснил ему свои поступки:

– Если в течение двух дней Вас здесь не будет, мы решим, что возвращаться Вы не хотите, и тогда мы возбудим в отношении Вас дело.

Однако через Никколо да Корреджо бастард передал, что не собирается возвращаться, недаром Изабеллу предупредили, что если он не уедет из Феррары, ему будет плохо. События развивались стремительно: следствие началось 22 июля, а спустя три дня Ферранте д’Эсте, струсив, донёс на Джулио. В паническом письме он сообщил об этом Франческо Гонзага и попросил вступиться за себя:

– Если Ваша Светлость не поможет и не спасёт меня, я погибну, потому что вчера утром меня вынудили раскрыть заговор Джулио против сиятельного герцога, моего брата.

Тем временем 3 августа начался суд над заговорщиками, по приговору которого Ферранте был препровождён в замок и заключён в башню Маркизана. Альфонсо нервничал и смотрел на всех с подозрением, в том числе, на жену, которая раньше хорошо относилась и к Ферранте, и к Джулио. Проспери докладывал Изабелле:

– …Его Светлость хочет запретить доступ в замок всем, кроме собственной охраны, потому и мадонну (Лукрецию) переселил в палаццо Корте.

Франческо Гонзага всё ещё продолжал упираться, отказываясь возвращать Джулио. Тем временем папа Юлий II пригласил мужа Изабеллы к себе на службу. 6 сентября маркиз со своими кавалеристами заехал в Феррару по пути в Рим. Он навестил Лукрецию и провёл в городе два дня, причём поселили его в палаццо Корте. Из Феррары Франческо выехал 8 сентября, а на следующий день Джулио заковали в цепи и привезли домой, где по приказу Альфонсо посадили в самую глубокую темницу замковой башни Леони. Ферранте умер в заточении, будучи 63-летним стариком; Джулио же, после 53-х лет заключения, был освобождён одним из внуков Альфонсо I.

Этот трагический инцидент омрачил семейную жизнь Изабеллы, и её визиты в Феррару стали реже, чем раньше. Но семейные инстинкты маркизы заставляли поддерживать связь с Эсте, и в долгой борьбе, которую Альфонсо вёл против трёх сменявших друг друга пап, он нашёл верного друга и сторонницу в лице своей сестры. Тем более, что с того момента, как у Лукреции завязался роман с маркизом, его брак с Изабеллой утратил какую-либо теплоту. 1 октября 1506 года Франческо в письме к другу, собиравшемуся жениться, пожаловался:

– Мне кажется, что я женат уже двадцать пять лет, а не семнадцать!

А 5 октября этому же человеку пожаловалась Изабелла:

– В последнее время Его Светлость, как видно, меня разлюбил!

26 ноября, узнав о том, что её брат бежал из заключения, Лукреция поспешила поделиться этой радостью с маркизом:

– Я уверена, что новость обрадует Вас: Вы будет довольны этим не меньше, чем герцог (Цезарь). Вы ведь любите его как родного брата.

Получив письмо, Франческо перекрестился:

– Избави нас Бог от таких братьев, как Борджиа и Эсте!

Всё лето и часть осени 1506 года Изабелла с детьми провела в Саккетте. Мантуанский хронист писал:

– Чума разразилась во время карнавала и продолжалась так долго, что ворота Мантуи оставались закрытыми до дня Рождества Пресвятой Богородицы в сентябре.

В городе и пригородах умерло более 2000 человек, а расходы, связанные с эпидемией, обошлись Гоназга в 140 000 дукатов. Торговля сильно пострадала, и люди были доведены до отчаяния. Вследствие чего налоги в казну не поступали, и Изабелла снова была вынуждена заложить свои драгоценности. Но она мужественно боролась с этим новым бедствием и с присущей ей энергией основывала благотворительные учреждения и облегчала страдания подданных своего мужа. Когда чума начала спадать, маркиз получил весть от папы Юлия II, который решил начать войну против Перуджи и Болоньи, где правили Бентивольо, и пригласил Франческо Гонзага встретиться с ним в Урбино. Герцог Гвидобальдо рекомендовал Юлию II своего шурина как самого отважного и опытного капитана в Италии.

25 июля 1506 года папа прибыл в Урбино, где к его приёму были сделаны грандиозные приготовления: Елизавета одолжила у Изабеллы самый крупный жемчуг и лучшие гобелены, чтобы оказать ему честь. Гостей было так много, что герцогиня написала своему брату:

– К великому сожалению, мы не сможем предоставить Вам жильё в нашем дворце, который, не будучи ни Мантуей, ни Феррарой с трудом может вместить Его Святейшество и семьдесят восемь кардиналов.

Маркиз прибыл в Перуджу во главе 200 всадников 17 сентября через несколько дней после того, как папа с триумфом въехал в этот город.

– Надежда, которую Его Святейшество возлагает на нас, – написал Франческо жене, – не оставляет нам выбора в этом вопросе, и всё же мы не можем не испытывать сострадания к благородной семье Бентивольо, которая всегда была так дружелюбна к нам.

После трудного путешествия верхом по горным тропам под проливным дождем папа добрался до Имолы, и здесь 25 октября Франческо Гонзага был назначен генерал-лейтенантом армии вместо Гвидобальдо, который слёг с подагрой. В то же время было получено известие о бегстве Джованни Бентивольо с семьёй в Милан под защиту французского военачальника Шарля д'Амбуаза. Две ночи спустя, 11 ноября, папа с триумфом въехал в Болонью. Перед ним маршировали папские знаменосцы, а сразу за ним – десять белых жеребцов с золотыми уздечками, герцог Урбинский, маркиз Мантуанский, Франческо Мария делла Ровере, префект Рима, и свита знати. Франческо Гонзага восторженно рассказывал о явной благосклонности, с которой папа отнёсся к нему:

– Возможно даже, что мы сможем взять его с собой в Мантую.

Кроме того, он распорядился, чтобы Андреа Мантенья подновил все фрески в замке. Но когда было написано это письмо, великий живописец был уже мёртв. Краткое упоминание о его смерти встречается в одном из писем Изабеллы своему мужу, но она была слишком переполнена радостью в связи триумфальным успехом Франческо, чтобы печалиться из-за этой невосполнимой потери. Вместе с тем её письма показывают, что счастье уже покинуло их семейный очаг:

– Ваше Высочество не должны говорить, что мы ссоримся с Вами по моей вине, потому что, пока Вы проявляете хоть какую-то любовь ко мне, никто другой не сможет заставить меня думать иначе. Но не нужен переводчик, чтобы дать мне понять, что Ваше Превосходительство в последнее время мало любили меня. Поскольку это, однако, неприятная тема, я оборву её и больше ничего не скажу.

11 ноября маркиза написала мужу о Бентивольо, бежавшем с женой Лукрецией д’Эсте из Болоньи:

– Я рассказала мессиру Аннибале Бентивольо о Вашем разрешении предоставить ему дом и всё его содержимое. Он ответил, что прекрасно осознает, сколь многим он обязан Вашему Превосходительству, и просит меня поблагодарить Вас от его имени, надеясь, что Вы продолжите оказывать ему свою надёжную защиту, поскольку его единственная надежда возлагается на Ваше Высочество.

Бентивольо и его жена приехали в Мантую, где Франческо и Изабелла отнеслись к ним с величайшей добротой и выдержали гнев вспыльчивого старого папы, который был в ярости на маркиза за то, что тот дал убежище его врагам.

– Его Святейшество, – писал мантуанский посланник, – начал реветь от ярости, как бык, и угрожал не только Вашему Превосходительству, но и самим небесам.

В то же время Изабелла не пренебрегла возможностью пополнить свою собственную коллекцию трофеями своих побеждённых друзей, в частности, бюстами, украденными из разрушенного и сожженного дворца Бентивольо в Болонье и попавшими к ней через третьи руки.

Возвращение Франческо было отпраздновано в Мантуе с большим ликованием, и на Новый 1507 год снова было дано представление. Вскоре после этого Изабелла родила третьего сына, который получил имя Ферранте. Сама маркиза несколько дней была опасно больна и чудом спаслась. Узнав об этом, её брат, кардинал д'Эсте, послал поэта Ариосто передать свои сердечные поздравления Изабелле с этим счастливым событием, внимание, которое она высоко оценила. За те несколько дней, которые Ариосто провёл в Мантуе, он прочитал маркизе большую часть своего «Неистового Роланда».

– Это, – как она написала кардиналу, – позволило мне провести время в постели не только без усталости, но и с максимально возможным удовольствием.

С самого начала Изабелла проявила живейший интерес к стихам феррарского поэта и поощряла его продолжать свою работу и соединить разрозненные фрагменты в одну великую поэму. Ариосто часто приезжал навестить её в Мантуе и внимательно выслушивал её советы и критику. Когда его поэма была опубликована в 1516 году, Франческо Гонзага разрешил беспошлинную отправку бумаги, на которой она была напечатана, из Венеции в Феррару – привилегия, которая предоставлялась лишь нескольким особо привилегированным учёным. Как только книга вышла, Ариосто сам приехал в Мантую и подарил один экземпляр самой Изабелле, а другой – её мужу, а в более позднем издании отдал дань очарованию и добродетелям маркизы, прославив её как «подругу благородных искусств».

12 марта 1507 года Цезарь Борджиа, бежавший из испанской тюрьмы к зятю в Наварру, был убит из засады возле города Виана. Узнав об этом через шесть недель после его гибели, Лукреция воскликнула:

– Чем сильнее я стараюсь угодить Господу, тем сильнее Он испытывает меня!

– Для неё это был страшный удар, – свидетельствовал венецианский посол, – тем не менее, она держалась стоически и не позволяла себе заплакать.

Во времена Ренессанса, как и в Древнем Риме, особенно ценили силу духа, поэтому Альфонсо гордился женой. В Мантуе же Изабелла злорадно вспоминала предсказание монахини Осанны о том, что судьба Цезаря будет подобна «горящей соломе». В поисках утешения после постигшей её тяжёлой утраты Лукреция снова сблизилась с Франческо, причём их тайные отношения стали ещё более страстными. Эрколе Строцци снова взял на себя опасную обязанность посредника, доставляя ей корреспонденцию Гонзага. Обстановка осложнилась: Лукреция чувствовала скрытое недоброжелательство, которое питали друг к другу её муж и любовник. Когда 4 апреля 1508 она родила сына, которого назвали Эрколе в честь деда, Альфонсо приказал ей не сообщать об этом событии Франческо, а только Изабелле. Проспери поспешил описать маркизе новорожденного:

– Самый красивый ротик, который мне приходилось видеть, носик немного курносый, а глаза – не слишком тёмные и не слишком большие.

Наверно, «курносый носик» резанул Изабеллу по сердцу: младенец никак не мог унаследовать его от родителей. Лукреция желала, чтобы Гонзага приехал в Феррару и примирился с её мужем. Но маркиз отговорился тем, что болен. Однако это был только предлог избавить себя от неприятностей. Впрочем, любовница прекрасно его понимала. Эрколе Строцци передал Франческо слова Лукреции:

– Она выражает Вам сочувствие по поводу болезни, тем более, что Ваше недомогание помешало Вам написать и уж тем более приехать сюда. Ваш приезд для неё значит больше, чем двадцать пять тысяч дукатов.

Но маркиз так и не приехал, даже тогда, когда Альфонсо отбыл во Францию. Вместо этого он воспользовался рождением наследника у герцога Феррары, чтобы через своего секретаря поздравить его. Альфонсо растрогался и ответил, что охотно принимает поздравления зятя. Тем временем Лукреция через Строцци продолжала настаивать на его приезде в Феррару:

– Тогда Вы увидите, как сильно она вас любит, Вы это сами поймёте!

– В любом случае напишите ей, чтобы она не подумала, что Вы к ней охладели, – это строки из последнего письма банкира.

Тем не менее, Франческо было не до любовницы. В начале апреля Людовик XII вступил в Италию с большой армией и пригласил маркиза Мантуи помочь ему в подавлении восстания, вспыхнувшего в Генуе и тайно поддержанного флорентийцами. Франческо с радостью принял предложение короля и хорошо отличился при осаде Генуи. После сдачи этого города он с триумфом въехал в Милан вместе с Людовиком, который назначил его великим магистром ордена Святого Михаила, и выразил такое искреннее желание познакомиться с маркизой, что Франческо послал срочного курьера умолять свою жену немедленно приехать в Милан. Изабелла отправилась в путь со своим маленьким сыном Федерико, которому тогда исполнилось семь лет. Наконец, маркиза снова увидела прекрасный город, который хорошо изучила во времена правления своего зятя, томившегося в темнице замка Лош. В Милане она танцевала и ужинала с королём в тех же залах Роккетты, где умерла Беатриче. Но какими бы большими ни были перемены и сцены запустения, представшие её взору в этом некогда великолепном дворце Сфорца, Изабелла нашла много старых друзей и знакомых лиц в блестящей толпе придворных. Там был Галеаццо ди Сансеверино, который отличился на турнире, устроенном в честь маркизы на площади перед замком Кастелло, как в былые времена. И любимый художник Моро, Леонардо да Винчи, приехавший в Милан по настоятельной просьбе французского короля воздвигнуть триумфальные арки и устроить придворные представления в честь его победы. Прежде, чем Изабелла уехала, на сцене появился ещё один её старый друг в лице Антонио Паллавичини, ныне кардинала, который прибыл в большой спешке 7 июня в качестве папского легата и был принят с подобающими церемониями. Но, какими бы грустными ни были ассоциации, которые, должно быть, вызвали эти старые сцены и хорошо знакомые лица, Изабелла, похоже, получила огромное удовольствие. Её обаяние произвело глубокое впечатление на короля и всех его придворных, и хронист Жан д'Отон выделил её среди всех прекрасных и высокородных дам, присутствовавших на королевском балу. Людовик ХII пытался ухаживать за Изабеллой, но она, смесь, отвечала:

– Увы, Ваше Величество, я не понимаю Вас! Лучше поговорите с моими дамами, которые знают французский язык!

После чего пряталась за спины красавиц из своей свиты.

Сама же она выделила среди блестящей толпы придворных совсем другого человека, о чём сообщила в письме к своей подруге Елизавете.

– С тех пор, как Ваше Превосходительство отправились в Рим, а Рим пришёл в Урбино, – шутливо начала маркиза, – я никогда не осмеливалась соперничать с величием Вашего двора, и хотя я видела столько же редких и превосходных вещей, сколько и Вы, но смотрела на Ваше Высочество не без скрытой зависти. Теперь же, когда я побывала при первом и благороднейшем дворе в христианском мире, я могу смело не только бросить Вам вызов, но и заставить Вас завидовать мне.

– Его Величество, – продолжает она уже более серьёзно, – вышел мне навстречу и принял меня со всей возможной вежливостью. Присутствовали все миланские дамы и принцесса Бизиньяно, а также все бароны и дворянство Франции и вельможи Италии, герцог Савойский, маркизы Мантуанский и Монферратский, и все кастеляны миланских городов, и послы всех держав в Италии. Французских дворян было так много, что просто невозможно перечислить их всех. Но я должна упомянуть герцога де Бурбона, нашего племянника, молодого человека, красивого и величественного вида, который очень похож на свою мать (Кьяру Гоназга) цветом лица, глазами и чертами лица.

Елизавета, однако, отказалась признать себя побеждённой, хотя из-за болезни герцога Гвидобальдо прошло два месяца, прежде чем она дала следующий ответ:

– Какое зрелище может быть величественнее, чем Рим? Я увидела этот город, который всегда считался главой мира, со всеми чудесными древними и современными сокровищами, которые он содержит, к моему великому и бесконечному удивлению и восторгу. Я увидела папу, который представляет Бога на земле, окружённый всем римским двором, которому нет равных. Я признаю, что вещи, которые Вы, сеньора, видели, тоже великолепны. Но одной вещью я могу похвастаться с большим основанием, а именно тем, что, хотя я всего один раз посетила Рим, Рим не раз, а дважды посещал меня в Урбино. Теперь Ваше Превосходительство видит, могу ли я вызвать Вас на славный поединок и одержать почётную победу!

Неизвестно, завязался ли у Изабеллы роман с красавцем Шарлем Бурбоном (уж слишком хорошо она умела хранить свои секреты), однако дальнейшие события показали, что маркиза произвела большое впечатление на молодого человека и он, по крайней мере, испытывал к ней сильные родственные чувства.

В сентябре Изабелла получила неожиданное приглашение от Людовика XII и Анны Бретонской посетить Францию и стать крёстной матерью младенца, чьё рождение ожидалось в скором времени и который, как все надеялись, на этот раз окажется дофином. Маркиза была вне себя от радости от такой перспективы и торжествующе написала герцогине, чтобы сообщить об этой новой и неожиданной чести и выразить своё восхищение перспективой путешествия, по сравнению с которым слава паломничества Елизаветы в Рим и папских визитов к ней должна была померкнуть. К сожалению, она была обречена на разочарование, и это путешествие во Францию, которого она ждала с таким восторгом, так и не состоялось. На этом пути было много трудностей. Денег, как обычно, в Мантуе было мало, и маркизу не хотелось отпускать свою жену, так как её присутствие срочно требовалось дома во время его частых поездок, а переговоры, которые тайно велись между папой и его союзниками, могли в любой момент, как хорошо знал Франческо, втянуть его в войну с Венецией. Итак, Изабелла была вынуждена отложить своё путешествие и посвятить себя мужу и детям. Она даже не смогла посетить Феррару и присутствовать на великолепных балах, которые устраивались при дворе её брата во время карнавала 1508 года, ибо в январе умерла её маленькая дочь Ливия, а сам Франческо серьёзно заболел (сифилисом). В то же время из Урбино пришли печальные новости. Необычно суровая зима вызвала новый приступ подагры у Гвидобальдо, который страдал от неё всю свою жизнь. Доброму герцогу было всего тридцать пять лет, но последние недели его жизни были очень тяжёлыми, и смерть стала долгожданным избавлением.

– Почему ты не завидуешь моему такому великому благословению? – сказал он с улыбкой своей убитой горем жене. – Разве это не великое благо – освободиться от ужасного бремени боли?

11 апреля 1508 года он скончался, повторяя любимый отрывок из Вергилия. Елизавета была безутешна. Она ухаживала за своим любимым мужем с величайшей преданностью и завоевала всеобщее восхищение мудростью, с которой вела государственные дела, и обеспечила мирное наследование молодому Франческо Марии делла Ровере. Через три дня после своей смерти Гвидобальдо был похоронен рядом с отцом в маленькой церкви, в тенистых садах, которые он так любил и где в ту роковую ночь, шесть лет назад, получил известие о вторжении Цезаря Борджиа.

Четыре дня спустя Изабелла отправила своего секретаря Капилупи выразить своё сочувствие овдовевшей герцогине.

– Я нашёл эту прославленную мадонну в окружении её служанок в комнате, завешанной чёрным, с закрытыми окнами и только одной свечой на полу, – доносил тот своей госпоже. – Она сидела на матрасе, расстеленном на полу, с чёрной вуалью на лице и в чёрном платье до горла, и было так темно, что я едва мог видеть, и меня пришлось вести к ней, как слепого. Она взяла меня за руку, и мы обе заплакали, и прошло некоторое время, прежде чем её рыдания и мои собственные позволили мне заговорить.

В Ферраре тоже творились страшные вещи. В ночь с 5 на 6 июля, спустя три недели после возвращения герцога Альфонсо, посреди дороги неподалёку от церкви Святого Франциска было найдено тело банкира Строцци.

– Смерть сеньора Эрколе Строцци обсуждают все кому не лень. Указывают одни – в одну, другие – в другую сторону, но из страха никто не решается высказывать жуткое обвинение, – писал Проспери.

Ясно одно – в убийстве Строцци явно был замешан кто-то из Эсте. Возможно, даже Альфонсо. Ходили слухи, что герцог пошёл на это из-за красавицы Барбары Торелли, которая предпочла ему банкира. А может, Эрколе пострадал из-за Лукреции, которой исправно доставлял письма от любовников. Тем не менее, это не охладило страсть жены Альфонсо к маркизу. Каким-то образом ей удалось уговорить Лоренцо Строцци занять место покойного брата. Да только Франческо теперь неохотно шёл на риск. К тому же, он был сильно болен, потому что в ответ на все страстные призывы любовницы отделался нежным письмом. Отношения же Франческо и Изабеллы были, как и прежде, напряжёнными и вздорными. Переписка супругов отличалась «сдержанной официальностью», и обсуждали они только домашние дела. Теперь почти по каждому самому ничтожному поводу Лукреция и её любовник, при поддержке Лоренцо Строцци, объединялись против Изабеллы. Зато маркизу, в свою очередь, поддерживали Альфонсо и Ипполито. Первая ссора произошла после посещения Изабеллой Феррары: она настояла, чтобы Лукреция взяла к себе в услужение девушку, которую Франческо (возможно, по недостойным мотивам) хотел оставить в Мантуе. По повелению братьев и сестры Эсте Лукреция послала в Мантую за девушкой. Она не могла противостоять желанию Альфонсо, как бы ни хотелось ей угодить Франческо. В письме она извинилась и пошутила, что девушка станет залогом, благодаря которому Франческо приедет всё-таки в Феррару:

– В самом деле, Ваше Сиятельство я не могла услужить Вам больше, чем получилось. Сделать это было невозможно по причинам, о которых напишет Вам граф Лоренцо.

В следующие три года Альфонсо и Франческо большую часть времени воевали друг против друга. Гонзага возглавил папскую кампанию против Феррары. От Лукреции потребовалось много дипломатического умения, чтобы тайно поддержать любовника.

Что же касается Изабеллы, то она восприняла смерть хромого банкира, который когда-то был её другом, с равнодушием. К тому же, её ожидали более приятные новости, связанные с визитом молодого герцога Урбино. Ему давно не терпелось приехать в Мантую, и его естественное стремление увидеть свою будущую жену ещё больше усилилось благодаря Джованни Гонзага, который заверил его:

– Когда Вы увидите донну Элеонору и знаменитую породу лошадей маркиза, то увидите две лучшие вещи в мире!

Соответственно, 25 августа Франческо Мария делла Ровера прибыл в Мантую и провёл два дня с маркизом и его дочерью. Сама Изабелла отсутствовала, недавно родив еще одну дочь, вторую Ливию, на своей летней вилле Кавриане. Впрочем, один из придворных прислал ей отчёт о визите жениха:

– Вчера вечером, около семи, герцог Урбино приехал в Кастелло, путешествуя инкогнито всего с четырьмя людьми. Как только он прибыл, наш сеньор послал за мадонной Лаурой (женой Джованни Гонзаги). Она пришла сразу же, а с ней мадонна Виоланта, мадонна Костанца, мадонна Орсини дельи Уберти, и как только они оказались в Кастелло, то нарядили мадонну Элеонору в белое полосатое платье. Затем вошёл кардинал, взял мадонну Элеонору за руку и повёл её вниз по маленькой лестнице. Они вошли в зал Солнца и обнаружили герцога с нашим прославленным сеньором и другими дворянами. Герцог пошёл навстречу мадонне Элеоноре и поцеловал её. Но, похоже, ему это не очень удалось, и наш кардинал снова подтолкнул его к ней, и тот обнял её за голову и поцеловал в губы.

Хотя Франческо Марии исполнилось всего восемнадцать лет, он уже не только проявил себя как доблестный солдат, но и выказал признаки того буйного нрава, которым прославился в последующие дни. Всего за несколько месяцев до визита к невесте он собственноручно зарезал одного из любимых кавалеров герцога Гвидобальдо, потому что этот несчастный молодой человек стремился получить руку его овдовевшей сестры Марии Варано. Тем не менее, Франческо Мария всегда вёл себя очень почтительно со своей овдовевшей тётей и стремился снискать расположение родителей своей невесты. Потому подарил маркизу ятаган, принадлежавший неаполитанскому королю Ферранте II, а Изабелле – дорогостоящую сбрую для лошади, которая принадлежала Цезарю Борджиа, присовокупив:

– Я знаю, что маркиза не только любит ездить в карете и на мулах, но и сама превосходная наездница, поэтому подумал, что она могла бы насладиться толикой добычи того, кто не знал, как воспользоваться собственной удачей.

Что же касается Элеоноры Гонзага, то в четырнадцать лет она уже превратилась в прелестную девушку, чья красота была предметом восхищения придворных и поэтов, и чьё очарование в последующие годы обессмертили Рафаэль и Тициан.

В ноябре Изабелла отправилась в Феррару, где её по-прежнему тепло принял брат Альфонсо, несмотря на семейные ссоры, омрачавшие его дом, и прохладу между ней и «Дивой Борджиа», как называли Лукрецию льстивые поэты и придворные.

А 10 декабря 1508 года был подписан договор в Камбре как мирное соглашение между Людовиком ХII и императором Максимилианом I. Этот мир нужен был французскому королю, чтобы начать военные действия против высокомерных и жадных венецианцев, прибравших к рукам после смерти Цезаря Борджиа города Романьи. Альфонсо д’Эсте пробовал заигрывать с венецианцами, но получил отпор и, подобно Гонзага, поступил на службу к Юлию II (Франческо отнёсся к этому с презрением). Однако 9 августа 1509 года венецианцы заманили маркиза в ловушку, в результате чего он провёл почти полгода в плену в Венеции. После этого Рим и Мантую охватила паника. Юлий II швырнул свою шапку на землю и громко проклял святого Петра.

Впоследствии папа, который стремился во что бы то ни стало поссорить Альфонсо и Франческо, заявил:

– Гонзага посадили благодаря закулисным действиям герцога Феррары и его брата-кардинала!

Если Лукреция горевала по своему любовнику, то Эсте ничуть не обеспокоились. Кроме Изабеллы, проявившей в этой ситуации мужество и стойкость. В первом приступе горя она обратилась за помощью и советом к своим духовным наставникам, на которых она больше всего полагалась, – приору Франческо Сильвестри и подругам- монахиням. Кроме того, маркиза написала старому феррарскому адвокату Присциани, которого знала с детства и который был сведущ в искусстве астрологии. Как и все её современники, Изабелла была суеверна и не принимала важных решений без советов астрологов. Её гороскоп впервые был составлен, когда маркиза посетила Урбино в 1494 году, и ей было особенно указано не садиться на лошадь, предупреждение, которому она некоторое время подчинялась, пока любовь к верховой езде не победила.

Присциани ответил длинным письмом, в котором любопытным образом смешивались христианская вера и суеверия. Он начинает с описания того, что когда он лежал ночью без сна, скорбя о её горестях, таинственный голос подсказал ему, куда обратиться за помощью. Он встал, зажёг свечу и, открыв свои книги, обнаружил, что

долгожданное соединение звезды Юпитера и головы Дракона произойдёт в субботу вечером, 18 августа, за три минуты до половины восьмого.

– В этот самый момент, – продолжал Присциани, – встаньте на колени и, сложив руки и подняв глаза к небу, исповедуйтесь и искренне попросите Бога вернуть Вам Вашего дорогого мужа в целости и сохранности. Повторите эту молитву три раза, и через короткое время благословение, которого Вы ищете, будет даровано. И Ваши маленькие сыновья и дочери могли бы в то же время преклонить колени и просить о той же милости, чтобы Ваши молитвы были услышаны.

После этого Изабелла вытерла слёзы и дала волю своим талантам в области административного управления и политических интриг (тем более, что теперь ей не мешало присутствие враждебно настроенного к ней супруга и его окружения).

Несмотря на то, что в своих письмах Франческо обвинял жену в том, что она его не любит и является причиной всех его бед, и даже называл её «путаной своего Моро», маркиза созвала совет и объявила всеобщую мобилизацию для спасения мужа. Она посылала Франческо поэтов и музыкантов, чтобы развлечь его, а также портреты членов их семьи, отправляла послов не только к Людовику ХII и Максимилиану I, но даже к султану. В общем, делала всё, чтобы вызволить его из тюрьмы. Венецианцы предложили отдать им в заложники вместо Франческо его наследника, девятилетнего Федерико, «самого красивого ребёнка в Италии» и любимца матери. Чтобы не отправлять сына в венецианскую тюрьму, маркизе пришлось пойти на поклон к папе Юлию II, который, вслед за Франческо, не одобрял её поведения и считал «всеобщей путаной». Желая привлечь папу на свою сторону, Изабелла пообещала ускорить брак своей старшей дочери Элеоноры с Франческо Мария I делла Ровере, который был не только племянником Гвидобальдо, но и Юлия II. Свадьба была назначена на следующую осень. В ноябре 1508 года вдовая Елизавета Гонзага лично приехала в Мантую за невестой. А 4 декабря маркиза написала своему старому другу Якопо д'Ари, которого она отправила защищать интересы своего мужа при французском дворе:

– Здесь мы принимали герцогиню Урбино и её почётную свиту с большими затратами, но с удовольствием. Через два или три дня она заберёт нашу юную герцогиню, которую мы отправляем с ней очень охотно. Его Святейшество прислал для невесты очень красивый наряд, завёрнутый в ткань из серебряных и золотых шнуров, который несли два красивых пажа в ливреях в тон ей, а также прекрасную серую в яблоках лошадь с богатой сбруей. Герцог (Франческо Мария) направлялся сюда инкогнито, чтобы нанести нам визит, но когда он добрался до Карпи, его срочно вызвали обратно папским письмом, приказав ему возглавить войска Лиги против Равенны.

9 декабря свадебная процессия отправилась в Урбино, и добралась туда не без приключений. Первое произошло, когда путешественники покинули Мантую в таком густом тумане, что Изабелла и её свита не могли сопровождать их дальше. Прежде, чем достигнуть своего первого места остановки, виллы Гонзага, они заблудились и часами блуждали в темноте.

– Астролог, который установил время их отъезда, – отметила Изабелла в письме в Рим, конечно, сделал ложный расчёт, но мы должны надеяться, что остальная часть их путешествия окажется более успешной.

Однако её надежды не оправдались. После банкетов и танцев в Модене и Болонье, где герцогини жили во дворце папского легата, они поехали в Фаэнцу и чуть не утонули, пересекая горный поток. Подъём воды был таким внезапным, а течение таким сильным, что придворным пришлось спасаться вплавь. Один из них в письме к маркизе описывал, как, оглянувшись, он увидел карету с двумя дамами Элеоноры и их багажом, плывущую вниз по течению, потому что оба вола, запряжённые в повозку, были сбиты с ног силой течения:

– Если бы Вы могли видеть лица мадонны Джиневры и Пасины, то умерли бы от смеха!

Наконец, после долгих дней утомительного путешествия по плохим дорогам и под проливным дождем кортеж невесты добрался до Урбино. Молодой герцог сам выехал ему навстречу, поцеловал свою прекрасную невесту и обнял свою «бедную хромую тетю», как называла себя Елизавета. Она страдала от острого приступа подагры и после объятий племянника с радостью вернулась в свои носилки.

– Затем герцог и его невеста, – продолжает тот же придворный, – проехали по красивым улицам Урбино, и мы все сопроводили молодую герцогиню в её комнаты во дворце.

Элеонора произвела прекрасное впечатление на урбинский двор, как поспешили заверить маркизу её многочисленные друзья. Среди прочих, остроумный и образованный флорентиец Бернардо Довизи из Биббиены, который был в Урбино со своим хозяином, кардиналом Медичи, восторженно заявил:

– Её манеры безупречны! В мадонне Элеоноре мы узнаём её мать.

Эти письма от старых друзей были тем более отрадными для Изабеллы, что расходы на свадьбу и большое приданое дочери, на котором настаивал папа, опустошили и без того скудную мантуанскую казну. В своём стремлении угодить папе и его родственникам Изабелла снабдила свою дочь одеждой и драгоценностями большой ценности, и, как она позаботилась сообщить своему римскому агенту, значительно превысила сумму, указанную в брачном контракте её дочери.

Однако, несмотря на нехватку денег, маркиза не ослабляла своих усилий добиться освобождения мужа и делала дорогие подарки влиятельным лицам при французском и немецком дворах в надежде на достижение своей цели. Так, она попросила своего

секретаря преподнести епископу Гуркскому, всемогущему императорскому легату, прекрасную серебряную вазу, украшенную эмалью со сценами из жизни Ромула, а французской королеве решила подарить «Мадонну» кисти Лоренцо Коста. Картина была отправлена во Францию вместе с письмом к Якопо д'Арри, который должен был попросить Анну Бретонскую посодействовать освобождению маркиза. В ответ посол проинформировал её о скором приезде Людовика ХII в Милан и сообщил о любопытном разговоре между королём и королевой, который ему удалось подслушать. Анна Бретонская, похоже, одно время всерьёз задумывалась о том, чтобы сопровождать короля в Италию, и тщательно готовилась к поездке, от которой впоследствии отказались.

– Мудрый король, – сообщил Якопо д'Ари, – откровенно предупредил её, что она обнаружит большой контраст между своими внешним видом и внешним видом наших дам, и что Ваше Превосходительство в первую очередь, а после Вас герцогиня Феррарская и многие другие станут для неё опасными соперницами, если же она посетит другую часть Италии, одного вида Вашей дочери будет достаточно, чтобы сокрушить её окончательно.

Изабелла, со своей стороны, выразила большую радость, узнав о намерении Людовика ХII посетить Италию, и с уверенностью ожидала, что это приведёт к освобождению её мужа.

– Даже, – добавила она, – если потребуется прибегнуть к оружию.

В постскриптуме она поблагодарила посла за портрет королевского шута Трибуле

и повторила свою просьбу прислать французский словарь.

Однако Людовик, как и император, с подозрением относился к интригам Франческо Гонзага и попросил маркизу отдать ему в заложники своего старшего сына Федерико, прежде чем они обратятся к Венеции с просьбой об освобождении маркиза. Одна мысль о расставании со своим любимым мальчиком наполнила сердце бедной матери болью, и когда Максимилиан повторил это предложение, Изабелла передала ему свой возмущённый ответ через посланника при императорском дворе:

– Что касается нашего дорогого первенца Федерико, помимо того, что это жестоко и почти бесчеловечно для любого, кто знает, что такое материнская любовь, есть много причин, которые затрудняют это и делают невозможным. С таким же успехом Вы могли бы сразу лишить нас жизни и государства!

В этих обстоятельствах Изабелла еще раз обратилась за помощью к папе. Она надеялась, что примирение Юлия II с венецианцами приведёт к освобождению её мужа, тем более, что герцог Урбино привёз свою невесту в Рим, где папа тепло приветствовал их и отпраздновал их прибытие чередой празднеств. Но когда Франческо Мария осмелился замолвить словечко за тестя, Юлий пришёл в ярость:

– Уж не желаете, Вы, племянник, стать новым Цезарем Борджиа и руководить папством, как он?!

После чего выгнал его. Элеонора Гонзага тоже пыталась обратиться с той же просьбой к папе, но безрезультатно, хотя он с благосклонностью отнёсся к своей новой племяннице. В апреле кардинал Бембо порадовал маркизу из Рима:

– Новая герцогиня действительно прелестный ребёнок, настолько скромна и нежна, насколько это возможно, и уже мудра не по годам.

К счастью, папа вскоре сменил гнев на милость. Во время карнавала наблюдая с балкона дворца Святого Петра за традиционными скачками, в которых участвовали также лошади Франческо Гонзага, Юлий II с явным удовлетворением заметил:

– Маркиз Мантуи уже выиграл два заезда; я ожидаю, что он выиграет и последний!

Тогда обе герцогини Урбино, молодая и старая, воспользовались моментом, чтобы обратиться к нему с мольбами помочь мужу Изабеллы. На что Юлий II любезно ответил:

– Имейте немного терпения, дети мои.

Вскоре лошадь маркиза пришла первой, оставив позади более сорока участников гонки.

– Мантуя! Мантуя! – звенело в воздухе к радости не только Элеоноры и Елизаветы, но и старого папы, который от души смеялся и отправился домой

в отличном настроении.

Очевидец, писец из Урбино, поспешил сообщить маркизе об этом инциденте, возродив её угасающие надежды. Но когда Юлий II пожелал,

чтобы венецианцы освободили Франческо, сказав, что нуждается в его услугах, Синьория отказалась отдать ему своего пленника, не получив взамен какого-либо обещания,

и прошло ещё несколько месяцев, прежде чем удалось договориться об условиях освобождения маркиза.