Примадонны Ренессанса

Глава 8 Пленение Моро

В мае 1497 года Лукреция Кривелли, связь которой с герцогом причинила Беатриче столько горя, родила сына, которого назвали Джанпаоло, и который впоследствии стал доблестным солдатом и верным подданным своего сводного брата герцога Франческо Сфорца. По утверждению историков, Моро не возобновлял свою связь с Лукрецией после смерти жены. Всеобщее свидетельство его современников:

– Он жил целомудренно и благочестиво и стал другим человеком,

Хотя факты свидетельствуют об обратном: уже в августе Куссаго и Саронно, земли, которые три года назад Лодовико подарил Беатриче, теперь получила его любовница, и в акте дарения прямо говорится о том удовольствии, которое он испытывает в её нежной и прекрасной компании.

Кроме того, в Милан вернулась Чечилия Галлерани и Моро намеревался назначить рождённого от неё сына Чезаре на вакантное место архиепископа Милана, что вызвало немалое возмущение в среде духовенства. И только когда приор церкви Санта Мария делле Грацие, его личный друг, которого Моро высоко ценил, настойчиво попросил его не делать этого, поскольку мальчик еще слишком юн, он отказался от этого назначения.

В то время как Лодовико строил святилища и воздвигал памятники своей умершей жене, его свояк из Мантуи вызвал подозрения у венецианцев своими симпатиями к Франции, и был внезапно уволен с поста генерал-капитана армией Синьории. 24 июня маркиз отправился в Венецию, получив приказ готовиться к войне. Но когда он добрался до своего дома в Сан-Тровазо, там его ждала неприятная весть об увольнении. Маркиз с трудом мог поверить в правдивость этого. Он проехал вдоль Гранд-канала, и, встретившись с прокурором Республики в церкви Сан-Джорджо Маджоре, высокомерно потребовал аудиенции у Синьории.

– Все, – свидетельствует хронист, – роптали на его дерзость; но, хотя он был уволен со своего поста, ему позволили остаться в городе, потому что он был гражданином Венеции, унаследовав эту привилегию от своих предков.

Тем временем Изабелла, не подозревая о позоре своего мужа, проводила день летнего солнцестояния в Вероне, где по желанию Франческо приняла приглашение подесты стать свидетельницей поединков в честь праздника Святого Иоанна. Венецианская Синьория знала о её присутствии и разослала приказы, чтобы маркизу принимали с почётом и чтобы она получала 25 дукатов в день на свои расходы, пока остаётся в Вероне. После продолжительного периода траура и уединения Изабелла впервые появилась на публике, и, проехав по ристалищу, самым любезным образом поприветствовала всех своих друзей. В её присутствии не было произнесено ни слова об увольнении маркиза, и только когда она добралась до Мантуи и встретила там своего мужа, то услышала эту историю из его собственных уст. Тем временем плохие новости уже достигли Феррары и Альфонсо д'Эсте прискакал в Мантую повидаться со своей сестрой. Изабелла вернулась с ним в Феррару, чтобы посоветоваться со своим отцом, в то время как безутешный маркиз остался на своей вилле Гонзага, громко заявляя:

– Этот позор стал результатом интриг Моро и ревности графа ди Сансеверино!

– Я слышал, – писал венецианец Сануто, – что он очень мрачен и ходит одетый в чёрное, а на ожерелье носит железное кольцо, которое он поклялся не снимать, пока не совершит паломничество в Лорето. И повсюду в Мантуе царит печаль, и люди, которые раньше были счастливы и улыбались, теперь грустны и безутешны.

Именно тогда, в знак своего горя и раскаяния, Франческо придумал для себя новую эмблему: золотые поленья в огненном тигле с девизом «Domine probasti me et cognovist» («Господь, ты испытал меня и познал меня»), который можно видеть также в гроте (камера для коллекций) Изабеллы. В течение всего лета маркиз пытался вернуть расположение Синьории. И даже предложил отдать свою жену и ребёнка в качестве заложников в их руки и сдать некоторые из своих крепостей. Но всё было напрасно: Синьория отказалась видеть его и не принимала его подарков, будучи твёрдо убеждена, что он состоит в сговоре с французским королем.

Франческо пытался забыть о своих неудачах в компании своей любовницы Теодоры, которую в сентябре привёз на турнир в Брешиа, проводимый в честь королевы Кипра, что шокировало всех присутствующих. Но Изабелла хранила спокойствие, как мудрая женщина, и завоевала всеобщее восхищение своим терпением и достоинством.

– Тебе повезло больше, чем другим мужчинам, – писал болонский гуманист Флориано Дольфо маркизу, – потому что у тебя прекрасная, мудрая и благородная жена, которая в целом сдержанна и добродетельна, всегда стремится удовлетворить твои желания, в то же время благоразумно притворяясь, что не видит и не слышит тех твоих действий, которые должны быть ей ненавистны и вредны.

В турнире также принял участие и Галеаццо ди Сансеверино, который не пожелал скрестить с маркизом копьё. Это не улучшило напряжённых отношений между правителями Милана и Мантуи, и весть о тайных переговорах, которые Франческо Гонзага вёл как с Францией, так и с Флоренцией, вскоре дошла до ушей Лодовико. В ноябре герцог прислал Изабелле письмо с упрёками, горько жалуясь на неблагодарность её мужа:

– Я разоблачил бы мошеннические действия маркиза в глазах венецианцев и всей Италии, если бы не любовь и уважение, которые испытываю к Вам, мадонна!

Изабелла была серьёзно встревожена тоном письма своего зятя и сделала всё возможное, чтобы добиться примирения между ним и своим мужем. Её усилия поддержал отец, герцог Эрколе, и братья, которые часто бывали в Милане и сохраняли дружеские отношения с Лодовико после смерти Беатриче. Всю зиму и весну 1498 года маркиза через своего секретаря Бенедетто Капилупи вела переговоры с Моро, усилия которого теперь были сосредоточены на создании новой лиги между императором, папой, Неаполем и Миланом. Когда всё было завершено, он предложил маркизу Мантуанскому должность генерала союзных войск с титулом капитана короля римлян. Тем не менее, Франческо Гонзага не был удовлетворён:

– Я хочу также стать генерал-капитаном герцога Миланского!

Однако Лодовико отказался отнять это звание у своего зятя Галеаццо ди Сансеверино. Изабелла же умоляла мужа:

– Пока нужно довольствоваться предложением герцога, потому что главное – это жалованье в 30 000 дукатов!

В мае маркиз отправился в Милан, где его тепло встретили и ознакомили с условиями соглашения. После чего Лодовико объявил о своём намерении посетить Мантую, чтобы показать всем, какое доверие он питает к Франческо и лично поблагодарить Изабеллу за её добрые услуги. А когда услышал, что у маркизы был лёгкий приступ лихорадки, заранее послал своего шута Барона позабавить её весёлыми проделками. 27 июня 1497 года он прибыл туда со свитой из тысячи человек в сопровождении молодого кардинала Ипполито д'Эсте и послов Германии, Испании, Флоренции и Неаполя. В свой черёд, Изабелла предприняла титанические усилия, чтобы оказать честь своему великолепному зятю. Она позаимствовала столовые приборы и гобелены у своего друга Никколо да Корреджо и попросила своего посланника в Милане разузнать, какие вина предпочитает герцог и какой наряд ей лучше надеть во время его приёма. Сам Лодовико ещё не снял траур, и Изабелла колебалась, следует ли оббить стены его апартаментов чёрным бархатом или ограничиться фиолетовым. Капилупи ответил от имени Моро:

– Герцог будет доволен всем, что бы маркиза ни сделала для него, а что касается вин, то он обычно предпочитает за обедом прозрачные белые вина, в то время как за ужином пьёт лёгкое красное вино.

Лодовико провёл три дня в Мантуе, посетил главные церкви и дворцы и пришёл в восхищение от великолепных фресок Мантеньи и сокровищ искусства, которые Изабелла собрала в своей студии. В честь своего знаменитого гостя маркиз устроил несколько турниров и комедий, и венецианский посол, ревниво наблюдавший за визитом Моро, заметил, что маркиза явно стремилась привлечь своего мужа на сторону герцога Миланского и, как и её отец Эрколе, была категорически настроена против Венеции. Тем не менее, Франческо колебался и вёл переписку с Синьорией через своего брата Джованни, который поселился в Венеции вместе с женой Лаурой Бентивольо. 20 октября 1497 года маркиз прибыл туда и бросился к ногам дожа, предоставив в его распоряжение свои услуги и свою семью. Хотя Синьория была готова платить ему то же жалованье, что и раньше, однако не согласились вернуть звание генерал-капитана, и он с отвращением покинул Венецию.

– Все согласились, – писал Сануто, – что маркиз очень грубо обошёлся с нашей Синьорией, а папа римский, как говорят, заметил, что мы избавились от большого дурака.

В начале ноября прибыв в Мантую, послы Моро, наконец, заключили соглашение с Франческо и навестили Изабеллу, которая едва могла сдержать свою радость при виде их. Герцог написал изящную записку своей свояченице, поблагодарив её за помощь в этом вопросе. 1 января 1499 года императорский посланник торжественно вручил Франческо жезл и штандарт короля римлян перед церковью Святого Петра. Изабелла наблюдала за церемонией посвящения с трибуны, установленной на площади, а затем дала в честь посла банкет в замке. Знамя было торжественно освящено в соборе и пронесено по городу, после чего маркиз выехал с послом поужинать на своей вилле в Гоито. Однако венецианский посланник сообщил, что дети на улице при виде льва на знамени начали выкрикивать девиз Республики: «Марко! Марко!», озадачив немца и вызвав улыбку на лице маркиза.

Весь год Изабелла постоянно поддерживала связь со своим зятем. Он по-прежнему посылал ей подарки в виде отборных фруктов или вин и оленины, в то время как маркиза, в свою очередь, посылала ему лосося и форель, а Эванджелиста, знаменитый конюх маркиза, объезжал лошадей Моро. В июле Лодовико прислал свояченице корзину персиков, жалея, что они были хуже, чем прежние, и Изабелла поспешила заверить его в обратном:

– Персики, присланные Вашим Высочеством, очень желанны, не только потому, что они первые спелые, которые я попробовала этим летом, но гораздо больше потому, что являются доказательством Вашей доброй памяти, ибо за это я никогда не смогу достаточно отблагодарить Вас.

Но в том же году дом Эсте постигло новое бедствие: умерла Анна Сфорца, которая, как и её невестка, 30 ноября родила мертворожденного ребёнка, а через несколько часов скончалась, к горю всей своей семьи и особенно герцога Эрколе, который заявил:

– Я потерял всех, кого любил больше всего!

– Нежность и доброта этой принцессы вызвали любовь у всех жителей Феррары! – свидетельствовал всё тот же придворный Эрколе.

На той же неделе скончалась еще одна принцесса Эсте (правда, незаконнорожденная), овдовевшая мать Никколо да Корреджо, которая в молодости была известна как королева праздников и в течение многих лет была верным другом Моро и долгое время занимала комнаты в Миланском замке. После её смерти Никколо, чувствуя, что последняя связь, которая связывала его с двором Лодовико, была разорвана, покинул Милан и вернулся в свой старый дом в Ферраре.

А Кристофоро Романо той же осенью поступил на службу к Изабелле, чего она так долго и тщетно добивалась при жизни сестры. Кроме бюстов маркиза Мантуи и его супруги, скульптор также отчеканил золотую медаль с изображением Изабеллы, копии с которой та дарила только самым преданным друзьям, не говоря уже о деятельности Романо в качестве архитектора по перестройке и расширению помещений замка Сан-Джорджо.

Только Леонардо да Винчи, с которым маркиза познакомилась на свадьбе сестры (тот занимался устройством декораций для театрализованных представлений), пока не поддавался на её уговоры.

Блестящая компания, которую собрала вокруг себя покойная жена Лодовико, быстро таяла. Весёлые дни Виджевано и Куссаго прошли, олени и дикие кабаны целыми и невредимыми паслись в этих лесных долинах, и когда император Максимилиан попросил у герцога одного из соколов его знаменитой породы, Лодовико прислал ему сокола, принадлежащего Галеаццо ди Сансеверино, сообщив:

– Мы больше не держим ни одного своего, и совсем забросили охоту после смерти блаженной памяти герцогини.

Но его любовь к искусству и наукам осталась прежней, о чём свидетельствует математик Лука Пачоли, описавший научную дуэль учёных мужей, которая состоялась 9 февраля 1498 года в Миланском замке. Сам герцог председательствовал на этом собрании, а среди присутствующих Лука упоминает «мессира Галеаццо Сфорца ди Сансеверино, моего особого покровителя», настоятеля монастыря Санта Мария делле Грацие, врачей и астрологов, в том числе, Амброджо да Розате, а также многих известных юристов, советников, архитекторов и инженеров, в том числе Леонардо да Винчи, «нашего соотечественника из Флоренции, который, как в скульптуре, так и в живописи оправдывает своё имя и превосходит всех других мастеров».

Вскоре из Феррары прибыл курьер с известием о внезапной смерти французского короля 7 апреля 1498 года. Карл VIII, которому не было двадцати восьми лет, умер от апоплексического удара, а его кузен, герцог Орлеанский, был провозглашён королём под именем Людовика XII. Эта новость была воспринята с большим облегчением правителями большинства итальянских государств, но не Моро. Ибо Лодовико прекрасно знал о претензиях нового короля (внука миланской принцессы Валентины Висконти) на его владения.

Карнавал Изабелла провела в Ферраре, где Эрколе представил несколько комедий в её честь. Оттуда она написала своему мужу, что пришла новость о подписании договора между Францией и Венецией, которые тайно договорились о разделе герцогства Миланского.

Похоже, это определило дальнейшие действия Франческо Гонзага. Ему задолжали жалованье; старая обида на Лодовико и Галеаццо терзала его сердце, поэтому в мае маркиз тайно предложил свои услуги Людовику XII. Король ответил милостиво и вскоре после этого наградил его орденом Святого Михаила, одновременно порекомендовав своим венецианским союзникам заключить с ним мир. Как и Франческо, отец Изабеллы, беспокоившийся за собственные владения, был готов предать Моро.

Тем временем маркиза с растущей тревогой наблюдала за ходом дел. Она была бы рада помочь своему преданному другу, но Мантуя была ей дороже. За всеми этими заботами она, тем не менее, не забывала об искусстве.

Рассматривая приобретённые картины Джованни Беллини, Изабелла преисполнилась желания сравнить их с некоторыми работами Леонардо. Она написала Чечилии Галлерани, попросив ту одолжить свой портрет:

– Поскольку вдобавок к тому наслаждению, которое мы получим от такого сравнения, мы также будем иметь удовольствие увидеть Ваше лицо.

Она пообещала сразу же вернуть картину. В ответном письме от 29 апреля 1498 года Чечилия уверяла её, что послала бы этот портрет даже более охотно, будь его сходство с ней несколько ближе:

– Не подумайте, Ваша милость, что это вызвано какой-то ошибкой мастера – хотя, с другой стороны, я не уверена в его точности, – но это лишь следствие того, что портрет был написан в то время, когда я еще была так неразвита, и с тех пор я так сильно изменилась. Никто, видя меня и этот портрет вместе, не подумал бы, что это моё изображение. Тем не менее, умоляю Вашу Милость быть вполне уверенной в моём благоволении. Я намереваюсь сделать много больше, нежели переслать портрет для Вашего удовольствия.

Два последних письма Изабеллы, адресованных зятю, касались вдовы Джангалеаццо. Через несколько недель после смерти Беатриче герцог попросил эту несчастную даму покинуть свои комнаты в Кастелло и поселиться в старом дворце недалеко от Дуомо. Из-за чего между ними возникли разногласия в отношении маленького Франческо Марии Сфорца, которого Лодовико решил оставить со своими сыновьями в Роккетте.

– Вы отобрали власть у моего сына, – возмутилась Изабелла Арагонская, – а теперь хотите забрать у него и мать!

На что Лодовико ответил:

– Мадонна, Вы – женщина, поэтому я не буду с Вами ссориться!

Несмотря на свою ненависть к Лодовико, вдовствующая герцогиня по-прежнему поддерживала дружеские отношения со своими кузенами Эсте. Как-то она попросила у маркизы антикварный бюст, который Андреа Мантенья привёз из Рима и который, как она слышала, был поразительно похож на неё саму. Художник, однако, долгое время отказывался с ним расставаться и предложил прислать герцогине бронзовый слепок бюста. Тогда Изабелла д'Эсте проявила удивительную щедрость, купив у него голову и отправила её в подарок своей кузине. В то же время она пообещала герцогине копию портрета её брата, короля Ферранте II, который она слишком ценила, чтобы расстаться с ним. Однако прежде, чем удовлетворить пожелания своей кузины, благоразумная Изабелла обратилась к герцогу и убедилась, что он не возражает против её действий.

На Новый 1499 год Лодовико послал свояченице два бочонка вина и два ящика лимонов, а в феврале написал ей письмо с благодарностью:

– Рыба была очень вкусной и попала к нам на стол как раз в пятницу Великого поста.

И снова, когда в марте Изабелла Арагонская попросила маркизу прислать теперь уже её собственный портрет, та не упустила случая пококетничать с Моро:

– Боюсь, я скоро надоем не только Вашему Высочеству, но и всей Италии видом своих портретов; но, делая это с неохотой, я не могла отказать настойчивым просьбам герцогини Изабеллы прислать ей мой портрет в красках. Я посылаю его, хотя здесь я не очень похожа и выгляжу более толстой, чем я есть на самом деле, и поэтому попросила Негро, моего грума, показать его Вашему Высочеству и, если Вы одобрите, передать его герцогине от меня.

На что Лодовико любезно ответил:

– Я в восхищении от Вашего портрета, мадонна, и считаю, что он очень похож! Хотя Вы действительно выглядите на нём полнее, чем когда я видел Вас в последний раз, но, возможно, за это время Вы потолстели.

Моро не поскупился на комплименты маркизе, так как в эпоху Возрождения приятная полнота считалась красивой. А вот бескорыстное поведение Изабеллы д’Эсте объяснялось не только жалостью к кузине, но и желанием сохранить хорошие отношения с матерью одного из возможных преемников Лодовико.

Овдовевшая сестра маркиза, Кьяра Гонзага, герцогиня Монпансье, в то время также поддерживала активную переписку с Моро и неоднократно предупреждала его об интригах французского двора, и об опасностях, которых он должен был опасаться со стороны венецианцев. О том, насколько тёплой была эта дружба, свидетельствует розыгрыш одного мантуанского врача, написавшего Франческо Гонзага из Милана:

– Сеньор Лодовико хочет попросить руки мадонны Кьяры для себя и руки мадонны Элеоноры, дочери Вашего Высочества, для маленького графа Павии.

Однако Моро ответил маркизу:

– Мы никогда не видели этого доктора и всё это выдумка!

Позже герцог также написал Кьяре:

– У нас нет ни малейшего намерения жениться во второй раз, хотя мы уже получили предложения на этот счёт как из Неаполя, так и из Германии.

Так как к своему письму Лодовико приложил украшение работы миланского ювелира, Кьяра, в свой черёд, передала ему свою сердечную благодарность и сообщила:

– Мой брат отдал приказ о немедленном аресте беспутного доктора и проследит, чтобы он был передан в руки Вашего Высочества.

Другой принцессой, которая в последние годы постоянно переписывалась с Моро, была его племянница Катерина Сфорца, знаменитая «Мадонна из Форли». Давным-давно Лодовико помог ей противостоять заговорщикам, которые убили её первого мужа и осадили её в крепости, а десять лет назад Галеаццо ди Сансеверино завоевал свои первые лавры на турнире в Форли. С тех пор Моро стал хорошим другом этой воинственной дамы и поддерживал Катерину во всех её ссорах с подданными и соседями.

– Я была готова утопиться, если бы не доверие, которое я испытываю к Вашему Высочеству, – однажды в критический момент написала она своему дяде.

Как-то Катерина сообщила ему, что собирается принять предложения графа Кайаццо для своей дочери, но потом передумала, заявив, что граф слишком стар, и внезапно вспомнила о его брате, графе ди Сансеверино. Однако это предложение Моро быстро отклонил в краткой записке, что Галеаццо не намерен жениться снова.

Между тем в Милане среди знати зрело недовольство правлением герцога, в том числе, со стороны братьев графа ди Сансеверино, так как Лодовико, по их мнению, возвысил Галеаццо в ущерб им.

– Во всём Милане царят проблемы и недовольство. Никто не любит герцога. И все же он по-прежнему правит. Но он предатель Венеции и будет наказан за это, – написал Марино Сануто.

В то время как другой венецианский хронист, Малипьеро, дал выход своей горькой ненависти в таких словах:

– Лодовико надеялся доставить Синьории неприятности своим союзом с Карлом VIII, но Бог, наш покровитель, забрал жизнь этого монарха и сделал его преемником короля, который является врагом Лодовико.

Мало того, маркиз Мантуанский предал своего свояка и отказался защищать Милан от венецианцев. Узнав об этом, Моро намекнул на свои тайные отношения с Изабеллой, утверждая:

– Сеньор Франческо из ревности вёл двойную игру между Миланом и Светлейшей!

Эти слухи возмутили Франческо Гонзага, который попросил своего тестя

– Прошу Вас, сеньор, провести расследование по поводу супружеской измены своей дочери.

Эрколе I с готовностью дал опровержение в ответ на признание Моро (а что ему ещё оставалось?), заявив:

– Все эти слухи неправдоподобны и не соответствуют истине, не только из-за отсутствия фактов, но и из-за очевидной лживости подобных утверждений, которые не будет повторять ни один даже самый незначительный человек.

Оказавшись в безвыходном положении, Лодовико обратился к своему единственному оставшемуся союзнику, императору Максимилиану I, и послал своих доверенных людей во Фрибург с просьбой о скорейшей отправке немецких войск к нему на помощь и одновременно умолял свою племянницу-императрицу защищать его интересы перед своим мужем. К сожалению, Бьянка Мария практически не имела влияния при императорском дворе, а Максимилиану, который с радостью помог бы герцогу, мешала нехватка денег, и он уже был вовлечён в войну со своими неспокойными швейцарскими соседями. Таким образом, Моро лишился последнего союзника, а у Галеаццо ди Сансеверино, верховного главнокомандующего миланскими войсками, было слишком мало военного опыта. В минуту раздражения Лодовико даже упрекнул своего любимца:

– Вы слишком много думаете о красивой одежде и о прекрасных дамах, мессир!

Однако Галеаццо смело ответил ему:

– Подданные Вашего Высочества недовольны и устали от Вашего правления, и если Вы не примете решительных мер, то потеряете своё государство!

К сожалению, его слова оказались пророческими. В июле, когда армия Людовика ХII перешла Альпы, Моро покинул Милан и нашёл убежище у своего родственника императора. Перед этим Лодовико составил последний акт, по которому оставил некоторые из своих земель и домов своим друзьям в Милане и возместил ущерб другим, кому он причинил зло. Главной из них была овдовевшая герцогиня Изабелла, которой он подарил своё собственное герцогство Бари в Неаполитанском королевстве с годовым доходом в 6000 дукатов вместо её приданого.

Покидая Милан, Лодовико остановился перед воротами Санта Мария делле Грацие и, бросив поводья пажу, вошёл в церковь, где была похоронена Беатриче. Там он преклонил колени в молитве у могилы жены, которую так сильно любил и так долго оплакивал. Наконец он поднялся с колен, бросил последний взгляд на мраморное прекрасное лицо и фигуру саркофага Беатриче, и покинул церковь в сопровождении монахов, которые провожали его со слезами и благословениями до дверей. Три раза он оборачивался и слёзы текли по его бледному лицу при последнем взгляде на величественную церковь, в которой упокоилась та, которая ему была дороже всего на свете. Их детей, Массимилиано и Франческо Сфорца, приютила в Мантуе Изабелла. Две любовницы Лодовико, Чечилия Галлерани, графиня Бергамини, и Лукреция Кривелли, княгиня Пальяно, со своими сыновьями от Моро тоже оказались там. Теперь почти все возможные наследники Милана оказались под присмотром маркизы.

Тем временем Павия открыла свои ворота французам и французский хронист Жан д'Оттон без конца удивлялся богатству знаменитого монастыря Чертозы и огромным стадам благородных оленей, которые бродили по парку.

– Воистину, – воскликнул добрый бенедиктинец, прогуливаясь по этим цветущим лугам с розами и миртом и чистыми источниками бегущей воды, – это рай на земле!

Когда 14 сентября кастелян Миланского замка поспешил сдать эту неприступную цитадель неприятелю, Моро, узнав об этом, воскликнул:

– Со времён Иуды никогда не было такого чёрного предателя, как Бернардино да Корте!

Вскоре среди иуд оказались и Эсте.

– Герцог Эрколе и двое его сыновей, – писал феррарский летописец, – отправились на встречу с королём Франции. Что касается герцога Миланского, его имя никогда не упоминается, и вы можете подумать, что он никогда не жил.

В воскресенье 6 октября французский король совершил торжественный въезд в Милан, сопровождаемый герцогами Феррары и Савойи, а также множеством других итальянских принцев и дворян. Среди всех выделялся своим высоким ростом и величественной осанкой бастард папы римского, молодой Цезарь Борджиа. В свите короля был и Франческо Гонзага со своим придворным Бальдассаре Кастильоне, который получил образование при дворе Моро. Вечером молодой человек написал своей матери:

– В прекрасных залах и дворах замка Сфорца, бывших когда-то местом встречи самых выдающихся умов Италии и самых искусных мастеров, теперь полно питейных заведений и навозных куч, а также грубых солдат, которые оскверняют это место своими грязными привычками и дикими ругательствами…

В течение следующего месяца Людовик XII, живя в Миланском замке, участвовал в охотничьих вечеринках со своими гостями и по-королевски развлекался на банкетах у знати. В свой черёд, Изабелла д'Эсте, всегда поддерживавшая зятя, вдруг объявила:

– Я – хорошая француженка!

И, стремясь снискать расположение захватчиков, пригласила королевского маршала Линьи навестить её и послала собак и соколов, а также форель из Гарда Людовику XII, который поблагодарил её:

– Никогда не пробовал лучшей рыбы!

А как только кардинал д'Амбуаз, королевский советник, выразил своё восхищение искусством Андреа Мантеньи, маркиза поспешила пообещать ему картину кисти знаменитого падуанца.

Воспользовавшись новым вторжением французов в Италию, римский папа Александр VI Борджиа решил тоже заключить с ними союз:

– Они помогут выкроить королевство для нашего возлюбленного сына Цезаря!

Женившись на француженке и получив от Людовика ХII титул герцога Валентинуа, Цезарь Борджиа при поддержке французской армии быстро захватил множество городов и крепостей в Романье, в том числе, Имолу, Форли, Чезену, Пезаро и Фаэнцу. Испугавшись за свои владения, Изабелла д'Эсте умоляла его:

– Заберите все мои наряды, но пощадите Мантую!

Впрочем, она напрасно волновалась, ведь её муж, Франческо Гонзага, состоял на службе у французского короля, поэтому Цезарь не осмелился посягнуть на маркизат.

В конце 1499 году по пути в Венецию Леонардо да Винчи, наконец, заехал в Мантую. Изабелла давно настаивала, чтобы флорентиец написал её портрет. Хотя ему оказали тёплый приём, Леонардо был не в восторге от маркизы:

– Она слишком любит командовать и руководить – всем и вся, считая работавших у неё художников разновидностью слуг. Она мечтает о том, чтобы вызывать восхищение собственной персоной, а для этого все средства хороши. Ей непременно надо было иметь у себя всё самое лучшее, что только есть на свете, а для полноты счастья – чтобы все знали об этом!

Леонардо должен был пополнить её коллекцию раритетов. Однако сам он не имел ни малейшего желания делать этого: быстренько создал два рисунка, изображающих двадцатипятилетнюю Изабеллу, дабы отделаться от неё, после чего сбежал. Перед отъездом в Венецию флорентиец взял один из рисунков с собой, а второй отдал Франческо Гонзага. Рисунок, оставшийся в Мантуе, был утрачен. Тот, что был увезён Леонардо, сохранился и сейчас находится в коллекции Лувра. В письмах к художнику Изабелла продолжала непрестанно настаивать на написании своего живописного портрета.

Это было печальное время для верных друзей и слуг Лодовико. Их земли и дома были конфискованы и поделены между победителями. Но никто не страдал так остро и не проливал столько горьких слез, как вдова Джангалеаццо, герцогиня Изабелла Арагонская. Она неблагоразумно отклонила совет Лодовико покинуть Милан, когда началась война, и укрыться на галерах своего дяди Фредерико в Генуе. Вместо этого она осталась в Милане и отправила своего восьмилетнего сына, которого современники описывают как прекрасного ребёнка, похожего на херувима, но слабого умом, как и его отец, на встречу с Людовиком XII в Кастелло. Но, к её ужасу, король отказался позволить юному принцу вернуться к своей матери, и когда он покинул Милан 7 ноября, то взял мальчика с собой во Францию и сделал его аббатом Нуармутье, где он жил в уединении, пока двенадцать лет спустя не погиб во время охоты. После отъезда сына несчастная мать, наконец, покинула Милан. В начале 1500 года она нанесла визит Изабелле д'Эсте в Мантуе, а затем отправилась морем из Генуи в Неаполь и провела остаток своей жизни в своём княжестве Бари.

Жестокость и алчность французской солдатни вскоре привели к росту недовольства среди миланцев, которые вздыхали по старым добрым временам герцога Лодовико, когда, по крайней мере, их жизнь и имущество, а также честь их жён и дочерей были в безопасности. Даже в день въезда французского короля Марино Сануто отмечает, что Людовик ХII был недоволен тем, как мало людей кричали: «Франция!». В то время как венецианцев приветствовали криками: «Собаки!» и они едва осмеливались показываться на улицах.

– Мы накормили короля обедом, – сказал один из жителей Милана. – Вы будете поданы ему на ужин!

Тем временем в Инсбруке изгнанный герцог ждал благоприятного момента, чтобы вернуться и потребовать своё.

– Я буду бить в барабан зимой и танцевать всё лето, – таков был девиз Моро.

С армией швейцарских наёмников он пересёк границу и двинулся в направлении озера Комо, в то время как Галеаццо ди Сансеверино, один из немногих придворных, оставшихся верным герцогу, снарядил 15 кораблей и нанёс урон флотилии противника. В воскресенье, 2 января 1500 года, в Милане зазвонили все колокола и жители с оружием в руках поднялись против французов, загнав их в Кастелло. Утром в понедельник те в страхе бежали из города. Всю дорогу от Комо до Милана встречные приветствовали герцога радостными криками:

– Моро!

– Моро!

4 февраля он вступил в свою столицу, а на следующий день с торжеством отправил Изабелле д’Эсте послание, в котором подробно описал свой победоносный поход и триумфальное возвращение в Милан:

– Два кардинала выехали нам навстречу, мессир Галеаццо и многие дворяне с большим количеством пеших и конных воинов, и мы прошли маршем через весь город до Кафедрального собора. Все улицы, окна и крыши были запружены людьми, выкрикивающими наше имя с таким восторгом, что это было бы почти невероятно, если бы мы сами этого не видели. И вот ко всеобщей радости мы вернулись сюда милостью Божьей, и мы уже слышим, что Лоди, Пьяченца, Павия, Тортона и Алессандрия изгнали французов и по собственной воле вернулись к нашей верности. Мы сообщаем об этом Вашему Высочеству с тем большей радостью, что уверены, что Вы огорчены нашей бедой и будете радоваться вместе с нами этим счастливым успехам.

Тем не менее, возвращение Лодовико застало врасплох всю Италию. Когда в Мантую и Феррару прибыли курьеры, сообщившие, что герцог с триумфом вступил в Милан, люди отказывались верить новостям. Но венецианцы удержали Лоди и Пьяченцу, а герцог Феррарский и маркиз Мантуанский, как бы сильно они ни желали добра своему родственнику и втайне не любили французов, не осмелились навлечь на себя их месть. Напрасно Моро писал страстные обращения к Франческо Гонзага из Павии и Виджевано, призывая его прийти к нему на помощь:

– Безопасность и благополучие Мантуи зависят от безопасности и благополучия Милана!

Собственным побуждением Изабеллы было всем сердцем и душой встать на сторону Моро, и она написала не только ему, но и кардиналу Асканио Сфорца:

– Мне очень хочется лететь в Милан и самой сражаться против французов!

На что брат Моро иронически ответил:

– Присутствие Вашего мужа было бы гораздо полезнее!

Но Франческо был слишком осторожным человеком, чтобы решиться на столь отчаянное предприятие. Он уклончиво отвечал на страстные мольбы своего свояка о помощи, и всё, на что он отважился, это послать своего брата Джованни с конным отрядом на помощь Моро. Тем временем Людовик ХII поспешно собрал большую армию, вступившую в Ломбардию, и вскоре Лодовико из-за измены швейцарцев под Новарой попал в плен к своим врагам. Хронист Антонио Грумелло так описывает пленение герцога 10 апреля 1500 года:

– Уже были предательски открыты одни из ворот, и французы вошли в город. В этой крайности албанский капитан предложил герцогу резвого арабского коня и умолял его бежать. Но Лодовико отказался покинуть своих друзей и согласился только на предложение швейцарских военачальников, чтобы он и его товарищи переоделись простыми солдатами и смешались в рядах. В этой маскировке он готовился покинуть лагерь, когда швейцарский капитан по имени Турман предал его французам.

– Вот он, – Турман указал на Лодовико французскому капитану, который немедленно арестовал его именем короля.

– Son contento (Я рад), – спокойно ответил Моро и больше не сопротивлялся.

Почти загнав свою лошадь, Джованни Гонзага скакал так быстро, как только мог, чтобы поскорее сообщить эту новость в Мантуе. Тогда Изабелла поняла, что крах её зятя был полным и бесповоротным. Все её усилия теперь были направлены на то, чтобы умиротворить французских победителей и вернуть расположение короля Людовика, который обвинил Франческо в том, что тот отправил своего брата сражаться против него. Сама Изабелла была заклеймена в французских кругах в Милане как закоренелая сторонница Сфорца, и потребовалось всё влияние её отца и братьев, чтобы предотвратить открытый разрыв. Однако, проявив свой врождённый такт и дипломатию, маркиза, как и её муж, сумела, в конце концов, вновь завоевать благосклонность Людовика ХII.

2 мая Моро привезли в Лион. Сначала его содержали под стражей в замке Пьер-Сизе, затем в Лис-Сен-Жорж близ Буржа. А затем он был переведён в замок Лош. После неудачного бегства Лодовико был лишён всех привилегий, включая свои книги, и провёл остаток жизни в подземелье замка, где и умер 27 мая 1508 года.

Все современные авторы согласны с тем, что он перенёс свой долгий и утомительный плен с замечательным терпением и силой духа.

– Я слышал, – пишет историк из Комо Паоло Джовио, – от Пьера Франческо да Понтремоли, который был верным спутником и слугой герцога во время его плена, что он переносил своё жалкое положение с благочестивой покорностью и кротостью, часто говоря, что Бог послал ему эти невзгоды как наказание за грехи его юности; поскольку ничто, кроме внезапного удара судьбы, не могло бы ниспровергнуть этот светоч человеческой мудрости.

– Герцог потерял состояние и свободу, и ни одна из его работ не была завершена, – эти слова Леонардо да Винчи можно считать эпитафией Моро.

Вероятно, тайна его любовной связи с Изабеллой умерла бы вместе с ним, если бы не досада Лодовико на предательство Франческо Гонзага. Несмотря на это, Изабелла д'Эсте сохранила свою безупречную репутацию, а если кто из историков и упоминал об её адюльтере, то как-то глухо и неуверенно. В отличие от своего любовника, маркиза умела хранить свои тайны. Всё, что она делала, было сделано хорошо. Однако каждая строчка самого невинного письма Моро к ней наполнена чувством…