Примадонны Ренессанса

Глава 12 Примадонна Ренессанса

Едва закончились торжества в честь вступления на престол племянника Изабеллы, как Милан снова подвергся нападению французской армии, и его спасло только своевременное прибытие швейцарских войск. Французы поспешно отступили через Альпы, Кастелло сдался, и Массимилиано Сфорца снова мог вздохнуть свободно. Но его неспособность к управлению, а также высокие налоги, которые он вымогал у своих несчастных подданных, чтобы платить ежегодную дань швецарцам и удовлетворять свои собственные экстравагантные желания, делали его правление всё более и более непопулярным. Впрочем, несмотря на все его недостатки, Изабелла, похоже, искренне любила племянника и по его настоятельной просьбе в сентябре 1513 года снова отправилась в Милан. Однако по пути, получив известие о болезни мужа, вернулась назад в Мантую.

Всю зиму Франческо проболел, в то время как его подданные страдали от немецких и венецианских отрядов, вторгавшихся во владения маркиза в поисках ночлега и еды. Новости из Рима также вызывали у Изабеллы некоторое беспокойство. Лев Х вынашивал амбициозные планы по возвышению своей семьи и уже присматривался к соседним владениям. Визит вице-короля Неаполя во время карнавала не принёс ей облегчения: Кардона был необычайно угрюм и неразговорчив.

В этих обстоятельствах Изабелла решила воспользоваться первыми весенними днями, чтобы посетить владения мужа, и 15 марта 1514 года покинула Мантую со свитой из 93 человек и 80 лошадей. Письма, которые она писала маркизу во время двухнедельного отсутствия, открывают очаровательную картину её путешествия по живописным местам. В возрасте сорока лет восторг Изабеллы от красот природы был таким же свежим и непосредственным, а её удовольствие от всех маленьких происшествий во время путешествия было таким же острым, как в ту пору, когда она была шестнадцатилетней девушкой.

На берегах озера Гарда герцогиня Сора, одна из подруг Изабеллы, сопровождавших её в путешествии, рассказала ей о новой книге поэта Триссино, который был родом из Виченцы, но в данное время проживал в Риме. В своём произведении тот, в духе «Кортеджиано», описал дискуссию, состоявшуюся во дворце герцогини в Ферраре, предметом которой были самые знаменитые женщины древности и современности. Один из ораторов (судя по всему, сам Триссино) ярко описывает неизвестную даму, виденную им в Милане, которая вышла из своей кареты с молитвенником и скрылась в Соборе:

– Ни Мантенья, ни Винчи, ни Апеллес не смогли бы воздать должное её красоте. Лучше всего здесь подходят строки Петрарки: «Una Donna piii bella assai che'l sole» («Эта женщина прекрасна, как солнце»). Именно так она предстала перед моими глазами, дама, сияющая сильнее, чем солнце, с золотыми волосами, падающими на плечи, свободно схваченными шёлковой сеткой коричневого цвета с узлами из чистого золота, сквозь которую её локоны сияли, как яркие лучи света; сверкающий рубин и крупная жемчужина блестели на её лбу, нитка жемчуга свисала с шеи до талии, её чёрное бархатное платье было расшито золотом – короче говоря, всё, что она носила, было работой лучших мастеров.

Тут вмешался второй оратор, которым оказался никто иной, как Бембо:

– -Больше ни слова! Я знаю даму, о которой вы говорите, – это маркиза Мантуи, которую почитает и любит весь мир. Но Вы видели её только один раз, в то время как я часто говорил с ней и могу рассказать о её нежности, доброте и добродетели, которые намного превосходят украшения из золота и драгоценных камней. Я восхищаюсь её голосом, который, по словам того же Петрарки, можно охарактеризовать как: «chiara, soave, angelica, e divina» («выразительный, милый, ангельский, божественный»). Она очаровала бы Орфея и Амфиона своей чарующей сладостью. И если бы Вы однажды услышали, как она поёт на лютне, подобно сиренам, то забыли бы свой дом и страну, чтобы следовать за её чарующей мелодией. Поистине, Бог дал ей дары всех муз, все сокровища Касталии и Парнаса; но, прежде всего, она любит поэзию, как и подобает принцессе, которая правит страной Вергилия.

Затем поэт начал восхвалять красоту дворца Изабеллы, его светлые и величественные стены, украшенные великолепными драпировками, красивые маленькие комнаты, полные редких книг и картин, античной и современной скульптуры, камей, медалей и драгоценных камней, и закончил тем, что объявил маркизу достойной причисления к мудрейшим женщинам Древней Эллады: Навсикае, Сафо, Коринне, Пенелопе и Алкестиде.

Любопытство Изабеллы было так возбуждено, что она немедленно написала в Рим, чтобы Триссино немедленно прислал ей свою книгу. В праздник Благовещения она получила в подарок от поэта желанную рукопись в роскошном переплёте, с прилагаемым к ней письмом и посвящением в стихах. В тот же день, 25 марта, маркиза выразила благодарность Триссино:

– Дорогой друг, Ваше письмо, стихи и книга не могли бы найти нас в более прекрасном и подходящем месте, чем Ривьера-ди-Гарда, где мы сейчас находимся, для поэзии и созерцания. Мы с радостью принимаем Ваше сочинение, по нашему мнению, очень элегантное и остроумное, хотя на самом деле Ваши похвалы немного чрезмерны. Но, как гласит народная пословица: «Я знаю, что это неправда, но мне приятно».

В отличном настроении Изабелла вечером похвасталась в письме к мужу:

– На всей Ривьере меня принимают с королевскими почестями, как сиятельную сеньору!

На следующий день она отправилась обратно, однако не пробыла дома и несколько недель, как племянник Массилимиано снова прислал ей приглашение. Наконец, маркиза получила разрешение своего мужа и в первые летние дни отправилась в Милан с большой свитой дам и придворных. Весь город вышел ей навстречу и приветствовал её восторженными криками, когда она проехала через ворота, где Моро и Беатриче часто приветствовали её, в замок Сфорца. Здесь герцог, как и прежде, развлекал её празднествами и взял с собой в Павию, которую она не видела с тех блестящих дней прошлого. Но всё это было в последний раз: трон Массимилиано уже шатался.

Осенью 1514 года сбылось, наконец, одно из самых заветных желаний Изабеллы: впервые в жизни она отправилась в Рим. Со времени восшествия на престол Льва X маркиза получала настойчивые приглашения от своих друзей, но всё откладывала поездку из-за немощей Франческо. К счастью, летом его состояние улучшилось, в то время как из Рима поступали тревожные слухи о планах папы по захвату Феррары и Урбино. Навстречу Изабелле выехали Джулиано Медичи, кардинал Биббиена и Рунико Аретино. Последний был известен своими импровизациями и очень гордился тем, что его брат стал кардиналом. Поэтому говорил о нём не иначе, как о следующем папе, а о себе – как о будущем короле Неаполя. Тщеславный Рунико заявил, что у него есть папская булла, уполномочивающая его доставить маркизу в Рим, в то время как Биббиена и Джулиано попытались ввести его в заблуждение, указав сначала на одну даму из свиты Изабеллы, а затем на другую, как на маркизу. Когда, наконец, он обнаружил, что приятели подшучивают над ним, то пришёл в ярость, вызвав смех у всей компании.

18 октября Изабелла въехала в Рим, где её сердечно принял Лев Х со всей своей Священной коллегией. В течение следующих шести недель она осматривала древние римские руины и сокровища Ватикана, своими собственными глазами увидев античные статуи, о которых так много слышала от Кристофоро Романо, Бембо и своего собственного сына Федерико. Затем Изабелла посетила Капитолий и любовалась с лоджии Бельведера пурпурными равнинами Кампаньи и Альбанскими горами. Также она преклонила колени перед храмом Святого Петра и прогуливалась по знаменитым садам на склонах Пинчо и Квиринала, посещая ведущих учёных того времени. Бембо и Биббиена, Садолето и Кастильоне оставили воспоминания о её ежедневных прогулках и поездках по Вечному городу. Учёный библиотекарь Ватикана Томмазо Ингирами тоже стал одним из величайших поклонников маркизы, в то время как Колоччи обсуждал с ней провансальскую поэзию и попросил её принять в подарок экземпляр своей книги о поэтах Лимузена. Банкир Киджи устраивал в её честь великолепные пиры на своей новой вилле, где самые дорогие вина и изысканные яства подавались только на золотых и серебряных блюдах в залах, украшенных первыми художниками того времени. Там Изабелла увидела прекрасное творение Рафаэля: фреску с изображением Галатеи, несущейся на своей колеснице по волнам, которая была предметом удивления и восхищения всех гуманистов Рима. Сам же Рафаэль, по всей вероятности, был проводником маркизы среди раскопок и показал ей удивительные фрески и лепнину, которые незадолго до того были обнаружены в банях Тита и Золотом доме Нерона. После того, как он рассказал ей о своём детстве в Урбино и о своём отце, который когда-то написал портрет Изабеллы, а также о своих первых покровителях, добрых герцоге и герцогине Урбино, маркиза с очаровательной улыбкой попросила:

– Маэстро, нарисуйте для меня маленькую Мадонну, когда у Вас будет несколько свободных минут.

Конечно, Рафаэль ей это с радостью пообещал, а затем вернулся к своим фрескам, зданиям и планам Древнего Рима. Кардиналы и принцы соперничали друг с другом, оказывая честь своей знаменитой гостье, и развлекали её на роскошных банкетах или изысканных ужинах, где Аретино читал свои последние стихи, а любимый папский шут, фра Марино, предавался своим безумным забавам, которые заставляли маркизу смеяться до слёз. Но самым запоминающимся из всех развлечений была пьеса «Каландрия», которую Биббиена поставил в Ватикане. В ней рассказывалось о нелепых приключениях близнецов: брата и сестры. По случаю чего сиенский мастер Перуцци написал прекрасные декорации. В интерлюдии (перерыве) же показывали балет, живые картины и аллегорические представления под музыку флейт и виолы и сладкие голоса певцов сливались с изысканными мелодиями нового органа папы работы мастера Лоренцо да Павии.

Не ограничившись Римом, в конце ноября Изабелла нанесла визит в Неаполь и увидела величественные дворцы и роскошные сады этого древнего города, где по очереди правили её дед, дяди и двоюродный брат, и который теперь был домом испанского вице-короля. Однако единственными родственниками, которых она нашла там, оказались её старая подруга и кузина Изабелла Арагонская, вдовствующая герцогиня Миланская, и её дочь Бонна Сфорца. Вероятно, благодаря вмешательству Изабеллы д'Эсте, в это же время юная принцесса была обручена со своим двоюродным братом Массимилиано, молодым герцогом Миланским. Но этот предполагаемый союз, который доставил её матери неподдельную радость, так и не состоялся. Через три года после изгнания Массимилиано Бона вышла замуж за короля Польши и уехала жить в Краков. Тем не менее, она всегда с нежностью вспоминала о маркизе и в 1522 году написала ей письмо с благодарностью за то, что та прислала ей образцы последних миланских нарядов и сообщила последние мантуанские новости, с восхищением заметив:

– Ваше Высочество является единственным источником всей прекрасной итальянской моды!

Несмотря ни на что, Изабелла наслаждалась неделями, проведёнными в Неаполе, где её одинаково чествовали как неаполитанские принцы, так и испанские гранды. В следующем коротком письме своему любимому сыну Федерико она кратко упоминает о некоторых развлечениях, которыми были наполнены ее дни:

– Для описания наших развлечений здесь я отсылаю Вас к письму Бенедетто Капилупи, в котором полностью описаны все мои действия. Сегодня я заставила его рассказать о банкете, который устроил для нас граф Кьярамонте, сын принца Бизиньяно. Мы хотели бы, чтобы Вы могли присутствовать там, чтобы увидеть, как галантно он меня развлекал, и понять, как это прекрасно прислуживать дамам и уметь делать всё, что необходимо, вовремя.

Среди дворян, которые тоже великолепно приняли маркизу, были Фабрицио Колонна и его зять маркиз де Пескара. Последний неоднократно навещал родственников своей жены, Виттории Колонна, в Мантуе, и пользовался расположением Изабеллы. Более того, он был сильно влюблён в её очаровательную фрейлину Делию, с которой недавно познакомился в Милане и которая приехала вместе с маркизой в Неаполь. Эта привязанность, о которой благородная и знаменитая жена Пескары, похоже, не подозревала, оказалась более длительной, чем большинство подобных связей. Маркиз поддерживал активную переписку с Делией и посылал ей любовные письма. В феврале 1522 года, когда он лежал раненый в Роккетте в Милане, то написал оттуда Марио Эквиколе:

– Молю Вас, передайте маркизе, что я жажду поцеловать её руку.

После чего добавил:

– О Делии же ничего не смею сказать, поскольку я и так долго служил ей.

В мае того же года он написал ещё раз уже из Неаполя:

– Дай Бог, чтобы я мог увидеть её (Делию) ещё раз, прежде чем умру.

Если бы Виттория узнала о страсти маркиза к прекрасной фрейлине Изабеллы, то вряд ли бы оплакивала преждевременную смерть мужа в 1525 году с самой искренней и непреходящей скорбью.

Тем временем возвращения маркизы с нетерпением ожидали в Риме, где по приказу Льва Х для её развлечения были подготовлены новые комедии. 15 декабря Пьетро Бембо отправил Франческо Гонзага письмо от имени папы с просьбой разрешить маркизе остаться в Риме на время карнавальных праздников. И тот, естественно, не мог отказать святому отцу. Лев Х и все кардиналы радовались.

– Здесь, – свидетельствовал Пьетро Бембо, – у нас был самый весёлый из карнавалов, благодаря присутствию сеньоры маркизы.

Общество Изабеллы, как заявляли папа и любящие удовольствия кардиналы, обеспечивало один элемент, которого не хватало при папском дворе.

– Весь Рим, – писал кардинал Биббиена Джулиано Медичи, который отправился во Францию, чтобы жениться на принцессе Савойской, – говорит, что здесь есть всё, кроме дамы, способной возглавить двор.

1 января 1515 года умер французский король Людовик ХII, поэтому свадьба Джулиано Медичи была отложена на февраль. Папа желал, чтобы Изабелла задержалась в Риме и приняла участие в празднествах в честь молодожёнов. Но её больной муж становился всё более беспокойным и нетерпеливым. Из-за чего, как только карнавал закончился, Изабелла неохотно покинула Рим и вернулась домой. По дороге она провела несколько дней во Флоренции, где её великолепно приняли за счёт папы и поселили во дворце Медичи. После этого она быстро добралась до Феррары и прибыла в Мантую 18 марта. В тот вечер она написала Биббиене письмо, полное сожалений и нежных слов:

– Я здесь, в Мантуе, но моё сердце осталось в Риме.

Между тем после восшествия на французский престол нового короля Франциска I политическая ситуация резко изменилась. Франциск решил лично вести армию в Италию и отвоевать Милан. Швейцарские войска покинули город четырнадцатого сентября 1515 года, чтобы атаковать французов при Мариньяно. Однако, благодаря своим пушками и гасконским стрелкам, Франциск I одержал победу. Массимилиано заперся в Миланском замке. Он мог выдержать долгую осаду, но помощи ждать было неоткуда, поэтому не было смысла упорствовать. Вскоре были согласованы условия капитуляции. Массимилиано отказывался от всех претензий на герцогство и должен был поселиться во Франции, где ему было обещано содержание в 30 000 дукатов в год. Говорят, что, покидая замок, бывший герцог заявил:

– Я рад избавиться от своего рабства у швейцарцев, от пренебрежительного отношения ко мне императора и предательства испанцев!

– То был человек, который в силу своего безрассудства и своих дурных привычек и отсутствия каких-либо способностей не был достоин величия, – так отозвался историк Гвиччардини о старшем сыне Моро.

Хотя маркиза не питала иллюзий насчёт племянника, она всё ещё испытывала к нему добрые чувства. Массимилиано тоже не забыл ту, которую считал второй матерью, и даже прислал ей сообщение из Амбуаза:

– Я здоров, слава Богу, и счастлив настолько, насколько мои друзья могут пожелать мне этого, и подумал, что должен сообщить об этом Вашему Превосходительству, поскольку, зная, что Вы любите меня, посчитал, что это доставит Вам удовольствие.

В ноябре 1515 года венецианские послы провели два дня в Мантуе по пути в Милан. Патриций из их свиты, Пьеро Соранцо, описывает, как они прибыли на лодке поздним зимним вечером и были проведены при свете факелов в благоуханные и роскошно обставленные комнаты, которые обычно занимал молодой Федерико Гонзага. Здесь под звуки изысканного пения и инструментальной музыки был подан изысканный ужин, состоящий из бесконечного разнообразия рыбы, яиц, пирогов, конфет и восьми различных сортов вина. На следующее утро, после посещения большой мессы и прослушивания прекрасной органной музыки, посланники посетили дворец Сан-Себастьяно и восхитились великолепной серией картин, написанных рукой Мантеньи. После чего их провели в другую анфиладу апартаментов, где с порога ощущался тот же запах дорогих духов. Здесь они нашли маркиза, лежащего на кушетке у камина в богато украшенной комнате, со своим любимым карликом, одетым в золотую парчу, и тремя великолепными борзыми у его ног. Три пажа стояли рядом, обмахивая своего хозяина большими веерами, чтобы на него не упал даже волос; в комнате было много соколов и ястребов на поводке, а на стенах висели портреты его любимых собак и лошадей. Франческо любезно принял посланников и приказал показать им другие залы дворца, в которых находились недавно написанные фрески Лоренцо Коста и портреты членов семьи маркиза и его друзей. Большое впечатление на посетителей также произвели красота и обширность садов, живописный вид с лоджии и великолепный обеденный сервиз из кованого серебра. Во второй половине дня они встретились с кардиналом Сигизмондо Гонзага и посетили Кастелло, дворец, принадлежащий маркизе.

– Более красивый, – пишет Сорцано, – чем все остальные, и полный очаровательных девушек.

После чего продолжает:

– Мы увидели Оружейную палату маркизы, которая достойна сравнения с залами Совета десяти, кабинет, содержащий драгоценности и бесценную посуду, и Гроту, в которой маркиза собрала бесконечное количество редких и красивых вещей.

К несчастью, сама Изабелла страдала от приступа лихорадки и не могла принимать гостей, но отдала приказ, чтобы их приняли со всем почтением и показали все её сокровища. Наконец, венецианцев отвели посмотреть конюшни в поместье Те, за стенами города, где их восхищённому взору предстало 150 великолепных скакунов знаменитой берберийской породы Гонзага. Затем для усталых путешественниками был накрыт ещё один ужин из отборных яств и сладостей, после чего певец Марчетто исполнил несколько песен под лютню «так восхитительно, что вы не могли бы пожелать ничего лучшего».

Франциск I тоже всецело наслаждался жизнью в Милане, занимаясь охотой, игрой в мяч и дамами. Главной заботой Изабеллы теперь было подружиться с победителем при Мариньяно, а король, со своей стороны, не меньше стремился увидеть блистательную маркизу. Однако Изабелла отклонила его настойчивое приглашение, сославшись на плохое самочувствие своего мужа, и решила отправить своего сына отдать дань уважения молодому королю вместо Франческо. Тем более, что три года, проведённые Федерико при дворе Юлия II, сделали из него идеального придворного. В Милане, где юношу ждал тёплый приём, он был приглашён сопровождать Франциска I до Виджевано. Король был так очарован красотой и нарядами итальянских дам, что Федерико попросил мать прислать восковую куклу, одетую и причёсанную по мантуанской моде и с выкройками, дабы француженки могли их копировать.

– Мы с радостью пришлём фигуру, одетую по моде, дабы угодить его христианнейшему величеству, – ответила Изабелла, – но боюсь, что он не увидит ничего нового, поскольку здесь мы одеваемся точно в том же стиле, что и миланские дамы.

Однако всё осложнилось, когда Франциск прослышал о любовнице вице-короля и пожелал её увидеть. С этой целью он поручил епископу Ниццы забрать Бронину из монастыря. Епископа снабдили подложной папской индульгенцией на случай совершения ею греха. Изабелле ничего не оставалось, как закрыть на всё глаза и Бронине пришлось ехать против своей воли. В дороге они повстречались с некими испанцами, которым она сообщила своё имя, умоляя спасти её. Они без всяких колебаний освободили её и задали епископу хорошую трепку. Франциск I был весьма недоволен тем, что тот не справился с его поручением. Епископу пришлось бежать в Мантую, где он некоторое время прожил в лодке посреди озера, в равной степени опасаясь французского и испанского кинжалов.

Несмотря на это позорное дело, Федерико удалось сохранить благосклонность Франциска I, и маркиза неохотно позволила своему сыну уехать вместе с королём во Францию в январе 1516 года. В течение весны и лета сын Изабеллы оставался при французском дворе и сопровождал Франциска I в Блуа, Амбуаз и другие королевские замки. Но если все опасения с этой стороны оказались напрасными, то в Риме папа по-прежнему лелеял амбициозные планы насчёт Урбино. В июне 1515 года жезл гонфалоньера Церкви был внезапно отобран у Франческо Марии делла Ровере и передан Джованни Медичи, родственнику папы, и хотя Лев X заверил герцога Урбино в своей неизменной дружбе, это не смогло усыпить подозрения Изабеллы. Двуличие папы в этом вопросе было полностью доказано. Приехав в декабре на встречу с ним в Болонью (перед своим возвращением во Францию), Франциск I неохотно согласился пожертвовать Урбино в обмен на Парму и Пьяченцу. Однако, пока был жив его брат, Лев X воздерживался от военных действий. Джулиано Медичи не забыл о том, что герцог и герцогиня Урбино приютили его после изгнания из Флоренции, и когда папа приехал навестить брата во Фьезоле во время его последней болезни, тот умолял не отнимать герцогство у племянника Елизаветы Гонзага.

– Выздоравливайте поскорее, брат, и не беспокойтесь об этих вещах, – успокоил его Лев Х.

В свой черёд, Биббиена, который остался во Фьезоле после отъезда папы, сообщил Изабелле:

– Я передал герцогу Ваши добрые пожелания, мадонна, но, боюсь, надежды на его выздоровление мало.

Месяц спустя, 17 марта 1516 года, Джулиано умер от туберкулёза, оплакиваемый всеми как лучший из Медичи. Его должность гонфалоньера Церкви была немедленно передана племяннику папы Лоренцо, а герцог Урбино был вызван в Рим, чтобы дать ответ на длинный список обвинений, включая убийство кардинала Алидози, любимца Юлия II.

Напрасно молодой Федерико Гонзага ходатайствовал перед Франциском I за своего шурина, напрасно герцогиня Елизавета Гонзага сама поспешила в Рим, чтобы встретиться с папой и напомнить Лоренцо Медичи о тех днях, когда его отец гостил в Урбино и она нянчила его на своих руках. Лев Х принял её с величайшей сердечностью, кардиналы стекались, чтобы оказать ей знаки внимания, и Бембо ещё раз заверил её в своей неизменной преданности. Но когда на следующей аудиенции герцогиня обратилась к состраданию святого отца и напомнила ему об их старой дружбе и о гостеприимство, которым он и его покойный брат пользовались в Урбино во время своего изгнания, папа только пожал плечами и посмотрел на неё сквозь лупу.

– Ах, святой отец, – продолжала Елизавета, набираясь смелости, – разве Вы не помните, как в те дни мы молились, чтобы Вы могли вернуться к своим? И Вы хотите выгнать нас из дома просить милостыню? Разве Вы сами не помните, как горько скитаться по Италии в качестве нищего изгнанника?

Но Лев Х не произнёс ни слова, и бедная герцогиня в отчаянии вернулась в Урбино. 27 апреля Франческо Мария был изгнан и лишён своего состояния, а в мае Лоренцо Медичи вторгся в Урбино во главе 20 000 человек. Франческо Мария с помощью храброго мантуанского капитана Алессио Беккагуто, которого его тесть послал ему на помощь, предпринял тщетную попытку сопротивления, но его собственные подданные восстали против него, и, бросив оружие в реку, он удалился в Пезаро. Здесь он погрузился с двумя герцогинями и всем своим самым ценным имуществом на корабль и отправился морем в Мантую. Сильный шторм гнал их корабли, согласно одному сообщению, «около 700 миль на восток, почти к славянским берегам», но, наконец, ярость ветра утихла, и 8 июня путешественники достигли Питолы, где для них были спешно подготовлены помещения. Сама Изабелла гостила у своего родственника Луиджи Гонзага в его летнем дворце Боргофорте, на реке По, в нескольких милях к югу от Мантуи, и бедные герцогини приехали туда навестить её, но маркиз не захотел вызывать недовольство папы, приняв изгнанников под своей крышей, и они решили пока остаться в Питоле.

– Сегодня, – писал придворный-мантуанец своему молодому господину Федерико Гонзага, – Изабелла Лаваньола (дама маркизы) приехала в Мантую, чтобы отправить оттуда в Питолу кровати для герцога и герцогини Урбино, которых ждут там сегодня вечером. Их маленький сын, сеньор Гвидобальдо, уже четыре дня живёт в комнатах Вашего Высочества в Корте, и он самый умный и самый очаровательный ребенок в мире. Он смело говорит: «Если бы папа Лев пришёл сам, он никогда не смог бы отобрать имущество у моего отца», и другие вещи, которые заставляют нас всех удивляться, поскольку ему всего два года. Для герцога и герцогинь тоже готовятся комнаты в Корте.

Но несколько дней спустя тот же автор объяснил, что изгнанники и их свита останутся в Питоле, пока папа не разрешит им приехать в Мантую. К счастью, у Елизаветы Гонзага был добрый и любящий друг в лице Изабеллы, которая делала всё возможное, чтобы облегчить её положение, так как, похоже, была более глубоко привязана к своей невестке, чем к собственной дочери.

18 августа племянник папы, Лоренцо Медичи, был назначен герцогом Урбино. В то же время Лев X подписал соглашение с маркизом Мантуи, согласно которому Франческо Марие, которого называли «бывшим герцогом Урбино», со своей семьёй было разрешено проживать во владениях его тестя при условии, что он никогда не оставит их без разрешения папы и не вступит в какие-либо переговоры со своими бывшими подданными или с другими державами.

В течение следующих пяти лет две герцогини занимали комнаты в Корте Веккья и покидали Мантую только для того, чтобы время от времени посещать Венецию. Маркиз назначил им ежегодное пособие в размере 6000 дукатов, но, несмотря на эту щедрую пенсию, бедные дамы часто оказывались в тяжёлом положении. Вскоре после прибытия они были вынуждены переплавить дорогую серебряную посуду, которую они привезли из Урбино.

Собственное состояние Изабеллы, как и казна Мантуи, тоже были сильно истощены. Её письма к Федерико показывают, насколько велики были трудности, с которыми она сталкивалась, снабжая его деньгами, достаточными для того, чтобы он мог появиться при французском дворе с блеском, подобающим его рангу:

– Вы просите меня заплатить Вашему слуге Стефано, что я бы с радостью сделала, если бы было возможно творить чудеса и накормить пять тысяч человек небольшим количеством хлеба и ещё меньшим количеством рыбы. Но с двадцатью восемью или тридцатью мерами пшеницы и восемью или девятью бочонками фриульского вина невозможно содержать всех Ваших слуг.

Однако у корреспондентов Федерико вскоре появилась и хорошая новость, которую они сообщили ему той же осенью. Это был брак графа Бальдассаре Кастильоне, который вернулся в свой старый дом с изгнанными властителями Урбино. 17 октября он взял в жены Ипполиту Торелли, прекрасную пятнадцатилетнюю девушку, матерью которой была дочь Джованни Бентивольо, бывшего сеньора Болоньи, и сестра жены Джованни Гонзага. Вся члены семьи Гонзага с радостью приветствовали возвращение своего прежнего любимца в Мантую и почтили своим присутствием его свадьбу.

Молодая герцогиня Элеонора Гонзага выехала в карете вместе с Лаурой Бентивольо и длинной свитой придворных навстречу невесте, в то время как Изабелла и Елизавета встретили её в доме жениха, старинном дворце XIII века, величественные порталы которого до сих пор возвышаются на площади Сорделло. В знак особой милости маркиз отправился на луга Те, где у него были обширные конюшни, и вышел из своей кареты, чтобы поцеловать руку невесты и приветствовать счастливую пару. Два дня спустя в честь этого события в доме Джованни Гонзага представили драматическое представление. Была исполнена комедия под названием «Гог и Магог», написанная за несколько лет до этого умершим другом Кастильоне, молодым мантуанским поэтом Фальконе.

– Госпожа присутствовала, – свидетельствовал один из придворных, – со всем двором и монсеньором де Сен-Поль и многими другими французскими дворянами, но Лотрек не приехал.

Из этого следует, что на бракосочетание Кастильоне был приглашён Лотрек, вице-король Милана. Политика маркизы теперь заключалась в том, чтобы поддерживать хорошие отношения с Францией и, по возможности, постараться отдалить Франциска I от папы римского.

В начале следующего 1517 года Франческо Мария предпринял храбрую попытку вернуть свои владения во главе армии немецких, испанских и французских наёмников. В течение восьми месяцев молодой герцог противостоял папским войскам во главе с Лоренцо Медичи и кардиналом Биббиеной, и только прибытие подкрепления, которое Франциск I очень неохотно отправил на помощь своим союзникам, наконец, заставило зятя Изабеллы отказаться от неравного состязания. Но, в конце концов, Лев X был вынужден предоставить своему врагу почётные условия мира. Он выплатил жалованье войскам Франческо Марии, позволил ему вывезти своё оружие и знаменитую библиотеку из Урбино в Мантую и пообещал выплатить двум герцогиням их приданое, хотя эту часть соглашения так и не выполнил. Таким образом, единственным трофеем бесплодных побед Франческо Марии оказались шесть вражеских знамён, которые были несомненным доказательством его личной доблести.

В апреле 1517 года Изабелла, оставив на попечение Елизаветы и Элеоноры больного мужа, отправилась по ранее данному обету в паломничество к святилищу Марии Магдалины в захолустное местечко Сен-Максимин-ла-Сен-Бом в Провансе. Главной же целью успешной поездки было заключение союза между Мантуей и королём Франциском I. Изабеллу сопровождал неизменный Марио Эквикола, который написал отчёт об этом путешествии для Федерико Гонзага. При этом Эквикола не удержался, чтобы не затронуть свою любимую тему о превосходстве женщин над мужчинами. Порывшись в архивах Экса, он сделал вывод:

– Главным отличием трубадуров от античных поэтов было уважение к даме.

После принесения обетов Изабелла посетила несколько городов на юге Франции и отправилась на север в Лион. Но, куда бы маркиза ни отправилась, её красота и утончённый вид привлекали внимание французов, и один из её приближенных написал из Лиона 4 июня Федерико Гонзага о том восхищении, которое вызывала его мать:

– Ваше Превосходительство должно знать, что всякий раз, когда госпожа проходит мимо по улицам, все мужчины и женщины всех слоёв общества бросаются к дверям и окнам или останавливаются на дороге, с удивлением глядя на её красивые одежды и наряды её дам. Многие люди здесь говорят, что одежда, которую носят наши дамы, намного красивее, чем та, что можно видеть во Франции, а некоторые люди говорили мне, что они с трудом могли поверить, что госпожа была матерью Вашего Превосходительства, и были уверены, что она должна быть Вашей сестрой.

На обратном пути маркиза заехала в Феррару и нашла, наконец, полное взаимопонимание с невесткой на почве религии, ибо с годами Лукреция Борджиа, как и её муж Альфонсо д’Эсте, стала очень набожной.

Когда Изабелла вернулась в Мантую, её старый друг Бернардо Проспери, который приехал, чтобы встретиться с ней, написал в Феррару:

– Её Высочество заметно похудела но здорова и красива, как и двенадцать лет назад.

Две недели спустя, в праздник святой Марии Магдалины, Изабелла и её сын отправились смотреть на представлении сцен из жизни святой, которое давали несколько монахов, живших в монастыре за пределами Порта Праделла. Сцена была установлена у внешней стены церкви, а напротив был воздвигнута просторная деревянная трибуна частично на земле, частично в водах озера, омывающего городские стены. Как раз в тот момент, когда зрители расселись, болотистая почва поплыла, деревянная платформа сломалась, и маркиза со своими спутниками внезапно упала в озеро. Сама Изабелла оказалась по пояс в воде, Федерико вывихнул лодыжку, а многие придворные и дамы получили серьёзные ушибы.

– Но, благодаря Богу и Магдалине, – как заметила Изабелла в одном из своих писем, – никто не погиб.

Вскоре после этого состоялось обручение Федерико Гонзага с Марией Палеолог, восьмилетней дочерью Гульельмо II, маркграфа Монферратского, потомка императоров Латинской империи, созданной крестоносцами на землях Византии. Две семьи долгое время были в дружеских отношениях и первое предложение о браке было сделано, когда Федерико посетил Казале, столицу Монферрата, по возвращении из Франции. А в октябре 1517 года Изабелла уже рекомендовала своего старого учителя музыки, Анджело Тестагросса, маркграфине Анне Алансонской:

– Это отличный учитель для нашей общей дочери Марии!

После чего не без юмора добавила:

– Мы и сами когда-то учились у него и не его вина, если мы оказали ему такую честь.

В следующем году маркграф Монферратский умер, оставив шестилетнего сына и двух дочерей на попечении их матери, принцессы из дома Алансонов. По настоятельной просьбе овдовевшей маркграфини Изабелла нанесла ей визит в Казале в октябре 1518 года и по пути провела два дня в Милане. Местные дворяне и дамы поспешили засвидетельствовать своё почтение популярной маркизе, которая заметила доминиканцу Маттео Банделло:

– Мы никогда раньше не видели столько прекрасных карет и богато украшенных экипажей!

По возвращении в ноябре она посетила Асти и Геную, в то время как в Мантуе её с нетерпением ожидала Елизавета Гонзага:

– Мне казалось, что Вас не было тысячу лет!

В последние годы жизни её мужа почти всё время и мысли Изабеллы были заняты его болезнью. У неё не было ни времени для учёбы и музыки, ни денег, чтобы заняться украшением своих комнат и приобретением новых сокровищ. Тем не менее, её вкусы и привычки остались прежними. После возвращения из Рима она с новым рвением приступила к изучению латыни под руководством Марио Эквиколы. Когда же тот уехал в Испанию, чтобы выразить соболезнование молодому королю Карлу в связи со смертью его деда Фердинанда, маркиза, жаждущая возобновить занятия, шутливо написала ему:

– Мы уже оставили все надежды когда-либо увидеть Вас снова, но предупреждаем, что, если Вы всё-таки вернётесь, мы намерены заставить работать Вас так усердно, что Вы быстро испустите дух!

Между тем её прекрасные дворцы с их бесценными коллекциями картин и антиквариата вызывали восхищение у всех посетителей Мантуи.

В марте следующего года Изабеллу навестил её старый друг Триссино, который остановился в Мантуе на обратном пути после папской миссии в Инсбрук, чтобы погасить ссуду в 400 дукатов, которую маркиза щедро предоставила ему несколько месяцев назад. В обмен на эту своевременную помощь папский нунций сообщил маркизе ценную информацию о секретном соглашении, заключённом между Львом Х и императором Максимилианом I. Изабелла тут же предупредила своего брата Альфонсо, чтобы тот был готов ко всему, поскольку этот договор мог представлять опасность для Феррары.

Несколько недель спустя она приняла ещё одного гостя в лице миланского скульптора Кристофоро Солари, который вырезал прекрасные изображения на саркофаге её сестры Беатриче. Этот превосходный мастер приехал из Феррары с рекомендательным письмом от герцога Альфонсо, просившим свою сестру показать ему свои картины и предметы старины. Изабелла с радостью выполнила эту просьбу и воспользовалась визитом Кристофоро, чтобы попросить его взяться за новую работу. После длительных проволочек скульптор согласился спроектировать великолепный фонтан для садов её любимой виллы в Порту, и пообещал собственноручно вырезать все мельчайшие рельефы и декоративные детали, в то время как для выполнения остальной работы были наняты два помощника. Но Солари умер от чумы до того, как фонтан был закончен. В конце концов, после возвращения маркизы из Рима в 1527 году, мрамор, который он приготовил и рельефы, которые он вырезал, были переданы его сыну и другому известному павийскому скульптору, выполнившему работу по эскизам, оставленным покойным мастером.

В доминиканском монастыре Мантуи также поселился другой её давний друг, писатель Маттео Банделло. Остроумие и блестящий талант этого монаха, а также его редкий дар рассказчика сделали его желанным гостем на небольших обедах и ужинах, где Изабелла любила собирать поэтов и гуманистов, на продуваемых ветром высотах Каврианы или в прохладных садах Порту.

– Это стало моей привычкой, – пишет доминиканец, – в летние месяцы, когда я жил в Мантуе, два или три раза в неделю заходить засвидетельствовать своё почтение госпоже Изабелле д’Эсте, маркизе Мантуи, в её самом восхитительном дворце в Порту, и проводить целый день, обсуждая различные темы с её кавалерами и дамами.

В мантуанском обществе Банделло черпал вдохновение для своих произведений. Он сам рассказывал, как однажды Изабелла, прогуливаясь со своими дамами среди кипарисов и апельсиновых деревьев террасных садов, одновременно слушала интересную историю, которую рассказывал один из её приближённых. Неожиданно повернувшись к монаху, она сказала:

– Банделло, эта история хорошо подошла бы для одной из новелл, которые ты пишешь каждый день!

Поэтому на страницах новелл Банделло можно встретить как учёных и гуманистов, состоявших на службе у маркизы, так и весёлых дам из её свиты, а также самого Франческо Гонзага, в последние годы своей жизни прикованного к постели, но всё ещё любившего вспомнить приключения своей юности и остро наслаждающегося грубой шуткой; его брата Джованни, «самого честного и разумного человека, который когда-либо жил», расточительного племянника маркиза, игрока и воина Алессандро, и многих других доблестных капитанов и дворян Мантуи. Но лидером всей этой блестящей компании, конечно, была Изабелла, которая любезно приветствовала гостя, лучезарно улыбалась последнему оратору, предлагала новые темы для обсуждения и добавляла к общему запасу свой живой ум, свои обширные знания и мудрость.

Маркиза, со своей стороны, испытывала искреннее уважение к доминиканцу и ценила его не только за блестящие способности и добродушный характер, но и за его верность и преданность. В апреле 1518 года она дала монаху письменное свидетельство, адресованное генеральному викарию доминиканцев, в котором опровергла некоторые обвинения, выдвинутые против Банделло, и засвидетельствовала его превосходное поведение в тот период, когда он жил в Мантуе:

– Преподобные отцы, просим вас отбросить любое плохое мнения о нём, которое у вас могло сложиться, если это действительно так, в чём мы, со своей стороны, сильно сомневаемся, мы от всего сердца молим вас дорожить им и почитать его так, как того заслуживают его бесконечные добродетели. Это будет не только справедливо и достойно само по себе, но и доставит нам величайшее удовольствие.

Вернулся в Мантую Банделло только год спустя, уже после смерти маркиза, чтобы поддержать свою давнюю подругу:

– Как Ваш верный слуга, я обязан, рискуя показаться нескромным, выразить Вам соболезнования, что я бы сделал от всего сердца, если бы писал даме, которой присуща слабость, свойственная обычным женщинам. Но когда я вспоминаю, что Ваше Высочество, которая наделена всеми превосходными дарами и добродетелями, делающими Вас лучшей среди женщин, может найти лучшее лекарство от этой печали, чем может прописать тысяча писем, я чувствую, что мне больше не нужно ничего говорить.