Примадонны Ренессанса

Глава 11 В разлуке с сыном

Наконец, в 1510 году Франческо был освобождён и отправился в Болонью, чтобы встретиться с папой, который назначил его гонфалоньером Церкви вместо Альфонсо д'Эсте. В то же время его десятилетний сын Федерико был отправлен в Рим по просьбе дожа, чтобы остаться на попечении папы в качестве заложника вместо своего отца. Изабелла нашла некоторое утешение в том, что в Риме её любимый сын будет расти среди её друзей, в окружении самого блистательного и изысканного общества того времени. Как бы то ни было, расставание стоило ей много слёз, она попросила наставников Федерико присылать ей ежедневные отчёты и подарила мальчику драгоценную реликвию в форме браслета с Евангелием от Иоанна, чтобы уберечь его от опасности в его долгом путешествии. Проведя несколько дней в обществе своего отца в Болонье, где живописец Франча написал его портрет, Федерико прибыл в Рим как раз вовремя, чтобы обнять свою тетю, герцогиню Елизавету, которая уезжала в Урбино. По приказу папы Федерико и его свиту поселили во дворце Бельведер на холме, откуда открывался прекрасный вид на Альбанские горы.

– Его Высочество, – написал наставник Федерико, – находится в лучших комнатах этого дворца и принимает пищу в самой красивой лоджии с видом на Кампанью. Он проводит весь день, прогуливаясь по этим залам и саду с апельсиновыми деревьями и соснами, что доставляет ему величайшее удовольствие и развлечение, но он не пренебрегает своим пением, часто посылает за своим учителем, а также посещает службу каждый день.

Изабелла, однако, очень беспокоилась о том, чтобы образованием мальчика не пренебрегали, и в своих письмах постоянно призывала его практиковаться в пении и заниматься учёбой, а также уделять время верховой езде и рыцарским упражнениям.

– У тебя есть все возможности приобрести знания и необходимый опыт в Риме, – наставляла она сына.

Понтифик был так очарован этим белокурым ангелочком, цитировавшим Вергилия, что повсюду таскал его за собой и всячески баловал. Поэтому неудивительно, что Рафаэль, его любимый художник, расписывавший папские станцы (комнаты для отдыха), увековечил старшего сына Изабеллы на своей знаменитой «Афинской школе». В феврале Федерико разрешили поехать в Урбино, где он провёл карнавал в компании своей сестры и тёти, и вернулся в Рим только в апреле.

Ещё во время плена маркиза Изабелла согласилась пропустить через Мантую французский отряд, следовавший в Неаполь, чтобы спасти владения своего брата, герцога Феррары. Хотя французы не нанесли урона городу, Франческо, освобождённый из тюрьмы, был очень недоволен действиями жены. И заявил, что писала ему только Лукреция, лишь она беспокоилась о нём, пока он сидел в венецианской тюрьме. Изабелле стало ясно, что супруг, с которые она не спала с 1509 года (когда маркиз подхватил сифилис) стал ей совсем чужим. Горечь из-за неблагодарности Франческо, а также та ярость, с которой Юлий II внезапно обрушился на Феррару, снова заставила её страдать. Её муж и зять командовали войсками, вторгшимися на земли Альфонсо, и маркиза использовала всё своё влияние, чтобы добиться восстановления мира. Герцогу Урбино удалось захватить Модену и Мирандолу, а папа удовлетворил свой воинственный дух, войдя в город через брешь, проделанную его пушками. Но, несмотря на эти неудачи, Альфонсо всё ещё сдерживал папские силы, а наступление большой французской армии вынудило папу отступить в Болонью. Теперь было объявлено перемирие, и по предложению Изабеллы послы Англии, Франции, Испании и Германии встретились в Мантуе, чтобы обсудить условия мира. Сюда же в начале марта прибыл министр императора епископ Гуркский.

– Прославленная сеньора маркиза, – доносил из Мантуи своему хозяину представитель кардинала д'Эсте, – стремится добиться этого мира, хотя этот негодяй Касола сказал ей на днях перед всеми нами, что стрелы Купидона – единственное оружие, которого ей следует бояться, что вызвало у нас приступы смеха.

Комический поэт Касола, тоже состоявший на службе у Ипполито д'Эсте, прислал Франческо отчёт о визите епископа Гуркского к Изабелле:

– Все разговоры были о поцелуях и забавах, пели весёлые песни и повторяли остроумные высказывания, и между немецкими посланниками и мадонной Изабеллой с её дамами продолжались всевозможные весёлые шутки.

К сожалению, когда немецкая делегация прибыла в Болонью, Юлий II отказался выслушать предложения императора о мире. Военные действия были немедленно возобновлены, но едва папа покинул Болонью, французы застали врасплох армию герцога Урбино, разбили её и захватили город. 23 мая 1510 года бронзовая статуя Юлия II работы Микеланджело была свергнута толпой с постамента, а из её обломков Альфонсо д'Эсте отлил пушку, которую окрестил «Ла Джулия».

На следующий день папский легат кардинал Алидози на виду у всех был заколот на улицах Равенны герцогом Урбино, который обвинил его в предательской сдаче Болоньи врагу. Месяц спустя старый папа вернулся в Рим с подорванным здоровьем, измученный усталостью и тревогами. Его армии были разбиты, а надежды обмануты: Болонья сдалась врагу, а собственный племянник зверски убил его любимца. Однако суровый дух папы не был сломлен. Юлий II вступил в переговоры с Испанией и Венецией, чтобы сформировать коалицию с целью изгнания французов из Италии. В то же время он возбудил судебное дело против своего племянника за убийство кардинала Алидози. Но его недовольство герцогом не уменьшило его привязанности к сыну Изабеллы. Федерико был его постоянным спутником как во время трапез в Ватикане, так и во время ежедневных прогулок и поездок. По вечерам они вместе играли в нарды или ужинали с Агостино Киджи, самым богатым банкиром Рима, в садах его прекрасной новой виллы в Трастевере.

В начале августа папа взял с собой Фредерико на охоту в Остию, но, вернувшись в Рим, через три дня заболел лихорадкой. С характерным для него упрямством Юлий отказался принимать пищу и лекарства, которые назначили для него врачи. 23 августа пошёл слух, что папа умирает. Он составил завещание и отпустил грехи герцогу Урбино, который поспешил в Рим, заслышав о болезни дяди.

– Кардинал Медичи сообщил мне, что он вряд ли переживёт ночь, – докладывал венецианский посол. – В городе беспорядки. Все берутся за оружие.

В Ватикане тоже царила неразбериха: слуги исчезли, из комнат убрали мебель и самые ценные вещи.

– Выбросьте эти проклятые лекарства! – кричал Юлий II, ругая своего племянника Франческо Марию и других родственников, тщетно пытавшихся заставить его принимать пищу.

–Все были в отчаянии, – писал один из римских корреспондентов Изабелле, – и Его Святейшество отказался что-либо есть, но сеньор Федерико взял чашку бульона и сам принёс его к постели папы, умоляя того выпить всё ради него и ради Богоматери Лоретской. И теперь в Риме говорят, что папа Юлий будет жить, благодаря сеньору Федерико!

Железная воля и крепкое телосложение больного одержали победу над состоянием прострации, в котором его оставила лихорадка, и он начал есть, пить и ругать своих слуг так же энергично, как обычно.

В то время, когда в Риме с минуты на минуту ожидали кончины папы, в Мантуе горевали по Ауре, любимой собачке маркизы.

– Самая красивая и забавная маленькая собачка, которая когда-либо была у нас! – причитала Изабелла, вспоминая Ауру, которая свалилась с обрыва, спасаясь от преследования более крупного пса.

– Сегодня вечером за столом видели, как Её Превосходительство проливала слёзы, – со скорбью писала Федерико одна из придворных дам его матери.

Ауру положили в свинцовый гробик и приготовили прекрасную могилу в новой лоджии, построенной маркизой. Между тем не только в Мантуе, но и в Риме и Ферраре лучшие поэты того времени сочиняли элегии, эпитафии, сонеты и эпиграммы о трагической судьбе «целомудренной и благородной Аауры», также оплаканной в латинских и итальянских виршах Скалоны, Эквиколы и еще десятка известных гуманистов.

– Я разделяю Вашу скорбь, матушка, по Вашей любимице, – откликнулся Федерико и, в свой черёд, прислал Изабелле из Рима стихи во славу Ауры, написанные одним из его наставников.

Но вскоре более серьёзные заботы омрачили жизнь маркизы. Здоровье Франческо Гонзага пошатнулось из-за длительного плена и лишений, выпавших на его долю во время зимней кампании, после чего он был вынужден отказаться от военной службы. Под бременем своей болезни прежде активный маркиз превратился в слабое, раздражительное и несчастное существо, зависимое от своей жены.

Роль Изабеллы в государственных делах значительно возросла.

– Вы можете быть уверены, – написал Марио Эквикола герцогу Альфонсо, – что теперь всё зависит от мадонны, и ни одному листу не разрешается шевелиться без её ведома и согласия.

После своего выздоровления Юлий II с новой энергией взялся за воплощение своих замыслов, и в октябре 1511 года в Риме было провозглашено о создании Священной лиги между Испанией, Венецией и папой римским. К концу января 1512 года испанские и папские войска под командованием Раймонда де Кардоны, вице-короля Неаполя, осадили Болонью, а венецианцы взяли Брешию. В день Пасхи две армии встретились на равнинах близ Равенны, и после ожесточенного сражения превосходство артиллерии Альфонсо д'Эсте решило судьбу битвы. Армия Лиги была полностью разгромлена. Однако в сражении пал смертью храбрых главнокомандующий французской армии Гастон де Фуа, что привело к деморализации его солдат и союзников, которые сразу перессорились. Альфонсо д'Эсте удалился в Феррару, а герцог Урбино, выступил со свежими силами на помощь своему дяде. Месяц спустя миланцы поднялись с оружием в руках и сбросили ненавистное иностранное иго. Французы ушли из Италии. Триумф папы был полным.

Федерико Гонзага принимал участие во всех праздниках, устроенных по этому поводу в Риме, и хитрая Изабелла решила использовать влияние своего сына на папу, чтобы примирить Юлия II со своим братом Альфонсо д’Эсте. Герцог Феррары, оказавшись брошенным своими французскими союзниками, смиренно попросил разрешения приехать в Рим и получить отпущение грехов у папы. У него был влиятельный друг в Ватикане в лице Фабрицио Колонна, шурина Елизаветы Гонзага, которого он взял в плен в битве при Равенне и отпустил без выкупа. По его ходатайству Юлий согласился предоставить герцогу безопасное разрешение на поездку, и Альфонсо прибыл в Рим в июле в сопровождении Марио Эквиколы, приближённого Изабеллы. Федерико получил разрешение развлекать своего дядю на банкете в Ватикане, а затем дал концерт в его честь, на котором выступили лучшие певцы и музыканты Рима. На следующий день Фабрицио Колонна представил Альфонсо папе, в то время как огромные толпы собрались у ворот Ватикана, надеясь увидеть, как грозный герцог Феррары, подобно Барбароссе, припадёт к ногам Юлия II. Тем не менее, папа вёл себя достаточно дружелюбно и дал Альфонсо отпущение грехов наедине. Но когда Юлий захотел обменять захваченные им Модену и Реджио на Феррару, герцог с негодованием отверг это предложение. В ответ папа разразился самыми яростными своими проклятиями и Фабрицио Колонна, опасаясь за жизнь Альфонсо, помог ему ночью покинуть Рим и тайно бежать сначала в свой замок Марино, а затем – в Феррару. Гнев папы не знал границ и Альфонсо, желая хоть как-то утихомирить его, отправил в Рим Ариосто, любимого поэта святого отца. Но, узнав цель визита автора «Неистового Роланда», Юлий II разозлился ещё больше.

– Убирайтесь с глаз долой, иначе я прикажу утопить Вас в Тибре! – заорал он, выпучив глаза.

Однако понтифик зашёл слишком далеко. Даже его союзники возмущались его жестокостью, а король Фердинанд заявил Гвиччардини, флорентийскому посланнику при испанском дворе:

– Мы не намерены позволить Его Святейшеству захватить Феррару и стать еще одним Борджиа!

В начале августа 1512 года представители союзных держав встретились в Мантуе, где состоялась продолжительная конференция, и Изабелла д'Эсте проявила свойственный ей такт и умение вести переговоры. По этому случаю её друг епископ Гуркский снова представлял императора, а Раймондо де Кардона, вице-король Неаполя, впервые посетил Мантую в качестве заместителя короля Фердинанда. Джулиано Медичи и его умный секретарь Бернардо да Биббиена были агентами, аккредитованными папой, в то время как Джованни Содерини – номинальным представителем Флоренции. Главными вопросами были возвращение Флоренции Медичи и судьба Милана. Изабелла интриговала вовсю, желая вернуть герцогство Миланское своему девятнадцатилетнему племяннику Массимилиано Сфорца, воспитывавшемуся в Инсбруке вместе с братом под опекой императрицы Бьянки Марии. Правда, тот был скорее немцем, чем итальянцем, в своих привычках и вкусах и не обладал ни талантами своего отца, ни высоким духом своей матери, но Изабелла видела в его восшествии на престол новую возможность для продвижения собственной семьи.

Перерывы между заседаниями были наполнены музыкой и песнями, галантными беседами и весёлыми шутками. Если Джулиано Медичи и его секретарь объявили себя влюблёнными в прекрасную Альду Баярдо, фрейлину маркизы, то Кардона и епископ Гуркский были у ног очаровательной Элеоноры Бронины. Сама Изабелла обладала счастливой способностью обсуждать серьёзные политические вопросы во время танцев и банкетов, и, прекрасно владея искусством манипулирования людьми, никогда и никому не позволяла поймать себя на том. Впрочем, слабый Массимилиано всех устраивал и конференция быстро закончилась.

Что же касается Флоренции, то 21 августа испанская армия вошла в Тоскану, а 31 августа Изабелла получила сообщение от Джулиано Медичи:

– Я хорошо знаю, что Ваше Превосходительство будет радоваться моему счастью, и поэтому спешу сообщить Вам, что завтра мой преподобный брат (кардинал Джованни Медичи) и я собираемся вернуться в наш дом и вступить во владение нашим собственным имуществом с согласия всего города Флоренции.

На следующий день братья Медичи въехали во Флоренцию, с чем Изабелла и поспешила поздравить Джулиано:

– Я благодарю Вас, сеньор, за эту радостную новость и уверяю Вас, что ничто не могло доставить мне большего удовольствия!

Однако вскоре маркизе стало не до удовольствий: папе не понравилось, что конференция была проведена в Мантуе, а не в Риме, к «стыду и бесчестию Церкви», и он обвинил Франческо Гонзага во всех грехах.

– Он обвиняет нас, – в тревоге сообщила Изабелла брату, кардиналу д’Эсте, – в предоставлении убежища феррарцам и клянётся, что, если Вы, герцогиня (Лукреция) и её дети приедете в Мантую, он прикажет своей армии выступить против нас вместо Феррары, независимо от желания императора, и отправит Федерико в венецианскую тюрьму!

Гнев старого понтифика был бы ещё более яростным, если бы он узнал о письмах маркизы к герцогу Урбино, в которых та умоляла зятя пощадить Феррару. В то время как её муж отправлял одно за другим униженные послания папе, пылко заверяя его:

– Клянусь, Ваше Святейшество, что пришлю к Вам первого же из предателей Эсте, который только посмеет пересечь границу наших владений!

Тем временем Франческо Мария затратил столько времени на подготовку к военной кампании, что возникла необходимость отложить её до весны. А 4 ноября в Ватикан прибыл епископ Гуркский, заверивший Юлия II в лояльности Максимилиана I. На радостях папа возвёл его в сан кардинала, а 25 ноября в церкви Сан Мария дель Пополо в Риме было торжественно объявлено о новом союзе между императором и святым отцом. Федерико ехал рядом с папой.

– Он выглядел прекрасным, как ангел! – доложили Изабелле.

Мальчик действительно казался очень хорошеньким в костюме из золота и павлиньего атласа, с белой бархатной шапочкой и перьями, скреплёнными подаренной матерью бриллиантовой застёжкой с буквами «A.C.R.V.», которые папа интерпретировал так: «Anior caro ritorna vivo» – «Дорогая любовь, возвращайся домой целой и невредимой».

Следующее Рождество и карнавал в Риме были отмечены с большим весельем, чем в предыдущие годы. Банкеты и ужины, на которые Федерико приглашал его дядя, Сигизмондо Гонзага, и другие кардиналы, отличались диким разгулом и отсутствием приличий, которые его мать вряд ли одобрила бы, если бы наставник мальчика не счёл необходимым умолчать о них в своих письмах. Он, например, не упоминает о присутствии римской куртизанки Альбины в доме кардинала Гонзага однажды ночью, когда шут фра Мариано прыгнул прямо на накрытый стол и стал бросать цыплят в гостей и измазывать их лица супом и соусом. Таким образом, эти кутежи не самым благоприятным образом повлияли на нравственность Федерико.

В этом же месяце Массимилиано Сфорца приехал в Мантую, где Изабелла устроила в его честь несколько блестящих празднеств. С первого момента их встречи сын Беатриче, похоже, искренне привязался к своей тёте, и она, со своей стороны, приложила все усилия, чтобы пробудить в ленивом юноше честолюбие. Но образование Массилимиано, к сожалению, не было закончено, а бедность и уныние за долгие годы изгнания оказали плохое влияние на его характер. Он вырос эксцентричным и подозрительным, и его редко видели улыбающимся, разве только во время представления карликов и шутов, к которым он проявлял детскую страсть.

– Что больше всего понравилось Вашему Высочеству у нас в Мантуе? – как-то с улыбкой поинтересовалась у племянника Изабелла.

– Проделки Вашего карлика Нанино, дорогая тётушка, – застенчиво признался Массимилиано. – Особенно его рукопашный бой с козлом!

Месяц спустя прибыли кардинал Гуркский, вице-король Неаполя и кардинал Шиннер, предводитель швейцарских войск, чтобы принять участие в торжественном въезде герцога в Милан, назначенном на 20 декабря. Изабелла тоже собиралась принять участие в карнавальных празднествах вместе с племянником. После отъезда жены Франческо Гонзага, язвы которого, наконец, зажили, поспешил оповестить свою любовницу:

– Мы бы хотели, чтобы Ваше Высочество приехали в Мантую без мужа и детей!

Однако во время обороны Феррары Лукреция сблизилась со своим мужем и, родив ему второго сына, не желала больше рисковать своим положением. Франческо её так и не дождался, хотя Лукреция, верная своему правилу никогда не сжигать за собой мосты, продолжала вести с ним переписку, скорее, правда, деловую, чем любовную.

В начале января Нового 1513 года Изабелла въехала в Милан при свете факелов и её визит казался зримым предзнаменованием возвращения старых добрых времён. Последовала череда банкетов, рыцарских турниров, комедий и балов, и всеобщее веселье ни в коей мере не уменьшалось из-за снарядов, которые время от времени выпускали пушки французского гарнизона, всё ещё удерживавшего замок Кастелло.

– К счастью, французские пушки имели любезность остановиться, когда начался поединок, – сообщила Изабелла мужу в письме, где описывала турнир, проходивший перед Корте Веккья, старым дворцом Сфорца возле собора.

Но на второй день внезапный обстрел из Кастелло заставил всех разбежаться.

В другом письме Изабелла описала роскошный банкет и драматическое представление, устроенное брешийским графом. Победа Лиги и изгнание французов были отмечены серией картин и музыкальных декламаций, а величественный дуб – эмблема семьи делла Ровере – с орлиным гнездом на самых верхних ветвях, занимал центр сцены. Но сама пьеса, по мнению Изабеллы, была плохой и очень уступала тем, что ставились в Мантуе.

– Я уверена, – утверждала маркиза, – что любой, кто видел комедии Вашего Превосходительства и прекрасные сценические декорации, должен испытывать скорее скуку, чем удовольствие при виде подобных представлений.

Впрочем, Изабелла не просто веселилась в Милане, но и занималась политикой. По просьбе Альфонсо д’Эсте, владениям которого угрожали папские войска, она согласилась задержать как можно дольше в Милане вице-короля Неаполя, главнокомандующего Юлия II, и кардинала Гуркского, посла императора, чтобы брат успел подготовиться к вторжению. Для этой цели маркиза использовала своих прелестных фрейлин, которых, согласно историку Прато, скорее следовало бы назвать жрицами Венеры, в частности, красавицу Элеонору Бронину, чьи поцелуи были наградой в одном из конкурсов. Причём, в игре пожелали участвовать не только кардинал Гуркский и вице-король, но и племянник Изабеллы, понадеявшийся, что молодость поможет ему обойти соперников.

В другой раз кардинал и вице-король уже открыто вступили в борьбу за благосклонность прекрасной Бронины, попытавшись поцеловать девушку, когда та вышла с Изабеллой к ужину.

– Монсеньор Гуркский, – свидетельствовала маркиза, – настолько забыл о своём достоинстве и сане, что опустился перед ней на колени.

А Кардона на следующий день прислал Бронине двадцать пять ярдов красного бархата и двадцать пять ярдов чёрного:

– Красный за то удовольствие, которое Вы, мадонна, доставили мне, а чёрный за тот стыд, который Вам пришлось испытать по моей вине.

В другой вечер, когда Изабелла пригласила герцога и его знатных гостей на бал-маскарад в свой дом, кардинал дважды танцевал с Брониной и провёл большую часть своего времени в любовной беседе с ней. Но фрейлина не скрывала, что предпочитает ему вице-короля. Тем временем Изабелла воспользовалась этой возможностью, чтобы привлечь внимание любимца императора, и когда после ужина гости сняли маски, у неё состоялся долгий разговор с кардиналом Гуркским о возвращении некоторых владений, принадлежавших ранее Мантуе. В других письмах маркизы приводится много любопытных примеров жадности испанцев. На одном балу, который герцог давал в Корте Веккья, не только были тайно срезаны золотые пуговицы с костюмов его придворных, но и пострадала сама Изабелла, которая лишилась нескольких маленьких золотых канделябров (своей любимой эмблемы), пришитых к её платью.

Веселясь в замке Сфорца, вспоминала ли маркиза, как танцевала здесь с Лодовико или как она и Беатриче спорили с Галеаццо ди Сансеверино, кто из рыцарей лучше: Роланд или Ринальдо? К счастью, к графу, попавшему в плен вместе с Моро, судьба была более благосклонна: после уплаты выкупа, внесённого его братьями, Галеаццо отправился ко двору императора, а впоследствии, помирившись с Людовиком ХII, верно служил французам, пока не погиб в битве при Павии.

Массимилиано отправил дяде слёзное письмо, чтобы тот позволил жене погостить у него хотя бы ещё несколько дней. Во время своего пребывания в Милане этой «Макиавелли в юбке», помимо всего прочего, удалось завладеть несколькими компрометирующими письмами своего брата, кардинала Ипполито д'Эсте, к папскому нунцию. В то время как Массимилиано, не обращая ни на что внимания, бездумно расточал деньги на балы, пиры и турниры. Изабелла пользовалась таким успехом, что ей объявили:

– Если Вы, дорогая тётушка, не приедете на карнавал в следующем году, то мы со своими друзьями захватим Вас военной силой, со всем неистовством швейцарцев!

8 января Изабелла написала из Милана брату-кардиналу:

– Папа хочет забрать себе все владения рода Эсте, поскорее бы Господь прибрал его, и я надеюсь, что так и будет!

Желание Изабеллы быстро сбылось: в ночь с 20 на 21 февраля 1513 года Юлий II скончался в Ватикане. Феррара была спасена, а сын Изабеллы обрёл свободу.

Неделю спустя после смерти Юлия II кардинал Джованни Медичи был провозглашён новым папой под именем Льва Х, а его секретарь Биббиена взволнованно написал маркизе:

– Ваше Высочество, должно быть, уже слышали радостную новость, которая, я знаю, доставит Вам огромную радость и утешение, потому что, отложив в сторону исключительную любовь, которую Его Святейшество и весь его дом всегда питали к Вашему прославленному роду и к Вам лично, сами понимаете, безопасность Вашего племянника, как и Вашего брата, зависит от Святого Престола. Его Святейшество пожелал, вернувшись с конклава, чтобы Ваш прославленный первенец, сеньор Федерико, пока оставался в Риме, желая выказать ему ту истинную и великую привязанность, которую он питает к Вашему Превосходительству и маркизу.

Своё послание ловелас Биббиена закончил тем, что просил передать нежный привет «моей дорогой мадонне Альде» и всем прочим дамам маркизы. Изабелла тотчас послала в Рим верного человека поцеловать ноги новому папе и поздравить его с избранием. А позже лично ответила Биббиене:

– Вы уже слышали от Марио Эквиколы о радости и восторге, которыми наполнило нас это счастливое событие, и действительно, со дня нашего рождения мы никогда не испытывали большего удовольствия, чем от этой прекрасной новости, которая дошла до нас сразу после того, как мы услышали о смерти папы Юлия. За всё это мы хвалим и благодарим Господа Бога, надеясь, что благодаря великой доброте и мудрости Его Святейшества мы сможем обеспечить безопасность государства герцога, нашего брата, поддержать нашего племянника, герцога Миланского, а также способствовать чести и возвышению нашего мужа, маркиза, и установлению мира во всей Италии.

К сожалению, слухи о скандале, вызванном любовными похождениями вице-короля с фрейлиной маркизы, достигли ушей её мужа, и перед отъездом из Милана Изабелла получила гневное письмо от Франческо, в котором тот упрекал её за длительное отсутствие:

– Ваше поведение сделало Вас притчей в языцех!

Однако Изабелла дала ему отпор: «Мой дорогой господин, мне жаль, но я не удивлена, услышав, что Вы не были удовлетворены моими объяснениями, и я была бы более довольна, если бы чувствовала, что это моя вина. Но поскольку причина, по которой я не сразу подчинилась Вашему Превосходительству, заключалась в том, что, с Вашего позволения, я хотела помочь своему брату и угодить племяннику, мне кажется, Вам не нужно выражать недовольство, и я могу только сожалеть о своей несчастной судьбе, которая всегда делает мои поступки неприятными для Вас. И я, конечно, не верю, что сделала во время миланского путешествия что-то такое, за что заслуживаю стать «притчей в языцех». Я знаю, что приобрела много новых друзей для Вас, а также для себя, и что я вела себя так, как должно, и как я всегда привыкла вести себя, благодаря милости Бога и самой себе, мне никогда не нужно было, чтобы меня контролировали другие или напоминали, как управлять своими поступками. И, хотя в других вещах я ничего не значу, Бог даровал мне эту милость, за которую Ваше Превосходительство должны мне быть так же благодарны, как и любой муж своей жене, и даже если бы Вы любили и почитали меня гораздо больше, Вы никогда не смогли бы отплатить за мою верность. Это заставляет Вас иногда говорить, что я зазнаюсь, потому что, зная, как много я заслуживаю от Вас и как мало я получаю, я иногда испытываю искушение изменить свою природу и казаться не такой, какая я есть. Но даже если Вы всегда будете относиться ко мне плохо, я никогда не перестану поступать правильно, и чем меньше любви Вы ко мне проявляете, тем больше я всегда буду любить Вас, потому что, по правде говоря, эта любовь – часть меня, и о том, что я Ваша жена, никогда не забываю. В данном случае, я думаю, что, не вызывая Вашего неудовольствия, я могла бы отложить своё возвращение на две недели по причинам, которые я уже объяснила. Не сердитесь на меня и не говорите, что Вы не верите, что я хочу видеть Вас, как я утверждаю в своих письмах, потому что, если бы моё желание в этом отношении было удовлетворено, Вы позволили бы мне видеть Вас гораздо чаще, чем я делаю это в Мантуе. Я ещё раз выражаю признательность Вашему Превосходительству и прошу прощение за то, что написала такое длинное письмо. Та, кто любит Вас так же, как себя».

Из Милана маркиза отправилась в Геную, где пребывала до 11 марта, когда снова пришло сердитое письмо от Франческо:

– Мы собираемся ехать встречать Федерико, ведь он уже недалеко. Из любви к нему Ваше Сиятельство (без сомнения) поспешит и положит конец местным сплетням, повторять которые мы не станем.

В других письмах, написанных под диктовку секретарём маркиза и потому ставших широко известными, он открыто выказывал своё недовольство:

– У меня жена, которая всегда поступает, как хочет, по собственному своему разумению!

Это было самое страшное обвинение, которое муж тогда мог предъявить своей супруге. По его приказанию Изабелла вернулась в Мантую, тем более, что туда должен был приехать её любимый сын.

Что же касается Бронины, то Изабелла сама понимала, что больше не может держать девушку у себя на службе. Поэтому фрейлина удалилась в монастырь неподалёку от Гойто, где жила в качестве признанной любовницы вице-короля. Но маркиз на этом не успокоился и уволил также другую любимую фрейлину жены, Альду Боярдо, двоюродную сестру феррарского поэта Маттео Боярдо, которая десять лет прослужила Изабелле, и была так же любима герцогиней Елизаветой Гонзага, Джулиано Медичи и Биббиеной. На этот раз Изабелла была глубоко огорчена, однако она тщетно ходатайствовала за эту преданную фрейлину, которая была её спутницей во многих путешествиях и осталась её подругой до конца жизни. Франческо наотрез отказался прислушаться к её мольбам, заявив:

– Мадонна Альда разожгла пламя раздора в моём доме, которое не погаснет при моей жизни, и ни один человек, покинувший мой двор, не вызвал такую всеобщую неприязнь, как она!

Однако маркиза не могла забыть свою подругу и с грустью написала сестре Альды:

– Я очень сожалею, что была вынуждена расстаться с ней и не смогла сделать больше для такой дорогой и верной спутницы!

Вслед за неприятностями из-за фрейлин Изабеллу расстроила ссора её любимых поэтов: Джулио Тебальдео и Марио Эквиколы. Маркиза находила утешение в учёных беседах с Эквиколой, в обязанности которого входило придавать блеск её эпистолярному стилю. Вскоре тот стал известен в Италии благодаря своему трактату «О женщинах», в котором восславил последних как превосходящих мужчин своим совершенством. Имя Марио, который был евнухом, при дворе частенько связывали, скорее в шутку, чем всерьёз, с именем Изабеллы Лавиньолы, сестры старого учителя танцев маркизы и одной из самых доверенных её дам. Но её поведение было, похоже, столь безупречно, что даже Франческо Гонзага пришёл в ярость, когда в День всех Святых 1513 года несколько копий непристойного памфлета, направленного против Марио и Лавиньолы, были прибиты к стенам домов в разных частях Мантуи. Маркиз приказал начать немедленное расследование, и вскоре всплыло имя казначея Джулио Олдойно, признавшегося, что стихи прислал ему Тебальдео, покинувший Мантую некоторое время назад. Вдобавок, поэта заподозрили в том, что он является автором аналогичного пасквиля, появившегося в Риме. Казначей извинился за своё участие в этом недостойном деле:

– Я не думал, что стихи могут нанести Вашим Высочествам какой-либо реальный вред!

Несмотря на извинения, он был немедленно уволен, хотя до того провёл шестнадцать лет на службе у маркиза. Одновременно Франческо Гонзага написал угрожающее письмо Тебальдео, упрекая его в самой низкой неблагодарности и угрожая ужасной расплатой, а Изабелла, со своей стороны, обратилась ко всем своим друзьям с просьбой отказаться услуг поэта, который опустился до такой низости. В том числе, своё возмущение она выказала в послании к кардиналу д’Эсте:

– Преподобнейший и дорогой брат, я полагаю, Вы слышали, что некоторое время назад письмо, написанное моим наставником Эквиколой, было неожиданно украдено и напечатано с несколькими дополнительными строками, высмеивающими Марио и мою даму Изабеллу. Я уверена, что Вы, как и каждый благородный дворянин и дама, сурово осудите автора этих стихов, которые, признаюсь, вызвали мое серьёзное неудовольствие, не из-за Марио, который хорошо умеет защищаться, а потому, что я возражаю против того, чтобы о членах моей семьи говорили с подобным неуважением.

Ипполито д'Эсте, который был одним из главных покровителей Тебальдео, похоже, не отнесся к её просьбе серьёзно, и неосмотрительность поэта не помешала ему пользоваться благосклонностью папы Льва X и дружбой Рафаэля, Кастильоне, Бембо и Биббиены в течение многих лет. Кроме Тебальдео, были и другие, кто считал Марио надоедливым педантом, и выходка поэта, вероятно, вызвала больше смеха, чем гнева среди друзей маркизы в Риме. Даже добрая герцогиня Елизавета, похоже, сочла гнев Изабеллы несколько чрезмерным, и использовала всё своё влияние, чтобы успокоить свою невестку. Согласившись с ней в том, что Марио и Лавиньола невиновны, герцогиня продолжила:

– Как Вам известно, я принимаю близко к сердцу все Ваши горести, как свои собственные, но в этом случае, мне кажется, следует скорее сожалеть о потере такого старого и надёжного слуги, как Джулио. Таланты же Марио слишком хорошо известны, чтобы кто-либо мог нанести ему вред. В то время как доброта Изабеллы очевидна для всех, и эта выходка не может запятнать её честь. Но есть ли среди нас человек, чьё поведение настолько безупречно, чтобы закрыть рот клеветникам? Я часто замечала, что их обычная привычка – нападать на тех, кто наиболее достоин похвалы и уважения. Поэтому я прошу Ваше Превосходительство больше не утруждать себя этим вопросом.

Как умная женщина, маркиза поняла намёк, содержавшийся в письме подруги, поэтому последовала её совету. Тем более, что у неё хватало собственных семейных неприятностей. Франческо, отчаявшийся снова увидеть Лукрецию, предпринял было попытку сблизиться с женой, начав ухаживать за ней, как в те годы, когда был её женихом, но и здесь потерпел фиаско. Взаимоотношения между супругами дошли до разрыва. Впрочем, они давно уже жили отдельно: Изабелла по-прежнему занимала свои апартаменты в Сан-Джорджо, а Франческо со своим собственным двором, враждебным Изабелле, до самой смерти жил во дворце Сан-Себастьяно, построенном им между 1506 и 1508 годами.