Примадонны Ренессанса

Глава 14 Разграбление Рима

Изабелла решила снова посетить Венецию и 8 мая Марино Сануто упоминает:

– Прибыла маркиза Мантуи, мать сеньора маркиза и сестра герцога Феррары, которую обычно называют: «Мадонна» и которая поселилась в Каса-Баро, недалеко от Сан-Витале, у мантуанского посла и привезла с собой, для пользования в своём доме, четыре амфоры и три бочки вина, двадцать мешков муки, четыре сыра, помимо мяса и овощей, объявленных Синьорией беспошлинными.

Изабелла нанесла визит дожу Андреа Гритти, который оказал ей великолепный приём и пригласил её в свои личные покои, где она провела некоторое время, свободно беседуя о многих вещах, и особенно о последних новостях из Турции. Когда мантуанский посланник пришёл поблагодарить Синьорию за приём, оказанный его госпоже, и рассказать, как маркизе понравилось в Венеции, дож ответил самыми сердечными словами:

– Маркиза – наша самая любимая дочь и верная союзница!

Изабелла осталась в Венеции на праздник Вознесения и посетила мессу в праздник Тела Христова в Сан-Марко, где патриарх вёл службу в присутствии дожа в пурпурных одеждах. После этой торжественной церемонии маркиза прошлась по самым оживлённым улицам города к Риальто.

– Она получила огромное удовольствие, – пишет Сануто, – заставив сопровождающих идти по обе стороны от неё и поддерживать себя под руки ради собственного достоинства.

Годы не могли уменьшить энергию Ихабеллы и её любовь к путешествиям, и в пятьдесят лет она была полна жизни и интересовалась всем, что её окружало, как никогда. Но, внешне проявив огромное уважение к маркизе и её сыну, дож уже колебался в своей верности императору, и до конца года Венеция и папа заключили тайное соглашение с Францией.

С момента своего избрания Климент VII следовал коварной политике Льва X и, не порывая открыто с императором, заигрывал с Франциском I. В то же время, строго осудив Альфонсо д'Эсте, который воспользовался смертью Льва Х, чтобы вернуть Реджо, Климент утвердил Федерико Гонзага в его должности генерал-капитана и относился к его посланнику Кастильоне с явной благосклонностью.

– Моя сиятельная сеньора, – написал 20 июля граф Изабелле. – Я надеюсь скоро вернуться и поцеловать Ваши прекрасные руки и ещё пообедать в Вашей прекрасной лоджии, потому что среди всех прекрасных мест в Риме я не знаю ни одного, которое могло бы сравниться с тем, что я видел в Порту.

В ответ Изабелла поспешила заверить старого друга:

– Вас с нетерпением ждут в нашей лоджии, где Ваше присутствие будет тем более желанным после тех прекрасных похвал, которые Вы мне расточали.

Но ни в то лето, ни в любое другое маркиза больше не наслаждалась обществом своего самого блестящего придворного в прекрасных садах Порту. Ибо в тот самый день, когда граф предавался мечтаниям о том, чтобы снова оказаться дома, папа Климент сказал Федерико:

– Надеюсь, сеньор, Вы не будете возражать, если мы отправим Вашего доброго слугу, великолепного графа Кастильоне, с важной миссией к Его Кесареву Величеству в Мадрид?

Ни Федерико, ни граф не могли отказать в этой лестной просьбе, и Изабелла была тоже склонна удовлетворить желание папы, потому что собиралась отправить своего третьего сына, Ферранте, к испанскому двору. Благосклонность, которую Карл V в последнее время оказывал маркизу, побудила её пойти на этот шаг, и Кастильоне с радостью пообещал служить молодому принцу в меру своих сил:

– Я больше, чем когда-либо, жажду насладиться лоджией Вашего Превосходительства, и с грустью думаю, как нескоро, я, вероятно, попаду туда снова. В Испании я часто буду желать вернуться назад в Мантую, но утешусь служением дону Ферранте, пока Бог не позволит мне вернуться и обрести покой, необходимый в моём возрасте.

Тем временем Изабелла не оставляла надежд добиться кардинальской шапки для своего второго сына и, пока Кастильоне не уехал, приказала ему снова поднять этот вопрос перед Климентом.

– Хотя Его Святейшество благосклонно выслушал меня, но ничего не обещал, – пожаловался Кастильоне, – поэтому лучше будет, если сеньор маркиз сам обратится к нему с этой просьбой.

Фелерико согласился и действительно отправился в Рим в середине октября. Однако когда он достиг Болоньи, то услышал, что Франциск I внезапно двинулся на Милан. В этом критическом положении дел маркиз решил вернуться в Мантую, чтобы подождать дальнейшего развития событий.

Что же касается Франческо Сфорца, то ему приказано было покинуть Милан и отступить на Лоди, оставив сильный гарнизон в Кастело, в то время как Франциск I. осадил Павию.

Все зимние месяцы военачальники императора были вынуждены бездействовать из-за нехватки денег и подкреплений, в то время как в Риме поэт Паскуино снова обрёл голос:

– Предлагаю награду тому, кто обнаружит императорскую армию, потерянную где- то в октябре прошлого года в горах между Францией и Ломбардией!

– Здесь, в Риме, нет никаких новостей, – сообщил нунций Кьерикати Изабелле. – Все великие и важные новости приходят из Ломбардии, где сейчас находится Ваше Превосходительство. А Его Святейшество соблюдает строгий нейтралитет и стремится только сохранить мир.

Другими словами, папа выжидал, и поскольку присутствие Федерико на поле боя не требовалось, Изабелла решила отправиться в Рим и лично попросить у папы кардинальскую шапку для Эрколе. Перед отъездом она пригрозила старшему сыну:

– Если Вы женитесь в моё отсутствие на Боскетти, я завещаю своё имущество Вашим братьям!

Маркиза уже отправилась в путь, когда Кастильоне вернулся в Мантую и попрощался с матерью и детьми перед отъездом в Испанию. По просьбе Федерико он привёз с собой Джулио Романо, ученика Рафаэля, который поселился в Мантуе и начал строить свой знаменитый дворец Те в заболоченной местности за городскими воротами, где раньше находились конюшни Франческо Гонзага. Этот дворец Федерико предназначал для встреч со своей любовницей. При этом Кастильоне до последнего оставался верным другом маркизы и ни на миг не забывал о своей госпоже во время своей последней испанской миссии.

– Бог знает, – писал граф ей уже после своего отъезда из Мантуи, – как мне жаль, что я не поцеловал руки Вашего Высочества перед своим отъездом!

И по прибытии в Мадрид 6 апреля 1525 года поспешил сообщить ей новости о сыне Ферранте:

– Слава Богу, я здоров, и хотя всё здесь кажется странным, я начинаю привыкать к испанским обычаям, и испанцы, кажется, рады меня видеть. Неделю назад мой прославленный господин дон Ферранте отправился в Сан-Якопо ди Галисия. Он тоже здоров, пользуется расположением императора и обожаем всеми этими испанскими грандами. Я надеюсь, что Ваше Высочество напишет мне и расскажет, как у Вас дела.

В июле Бальдассарре снова прислал письмо из Толедо, шутливо посоветовав маркизе, которая к тому времени уже была в Риме, продлить своё путешествие и посетить храм Святого Иакова в Испании:

– В старые времена, Ваше Превосходительство говорили, что у Вас есть большое желание посетить храм Святого Иакова ди Галисия. Мне кажется, сейчас самое время отправиться туда, и по пути Вы увидите так много красивых мест, что будете в восторге!

Но и этому желанию не суждено было сбыться: маркиза никогда больше не ездила в Испанию и не видела Кастильоне.

Ещё в начале января 1525 года Изабелла послала своих слуг в Рим, чтобы подготовить дворец герцога Урбино рядом с церковью Святой Марии на Виа Лата. Месяц спустя она сама отправилась в путешествие с небольшой свитой, в которую входили её новый секретарь Джованни Франческо Тридапале, заменивший недавно скончавшегося Марио Эквиколу, и её давняя любимица Элеонора Бронина, которая после смерти Франческо Гонзага вернула свою прежнюю должность фрейлины. Маркизу также сопровождали две юные принцессы – Камилла Гонзага ди Новеллара и Джулия Гонзага ди Газзуоло, которая пользовалась репутацией самой прекрасной женщины своего времени. Проведя несколько дней в Ферраре, путешественники отправились на лодке в Равенну, а затем по суше добрались до Пезаро. Здесь Изабеллу уже ожидали обе герцогини Урбино, и весь город приветствовал её с величайшей радостью. Гвидобальдо выехал с отрядом знатных юношей, чтобы встретить свою бабушку в трёх милях от ворот, а Элеонора с придворными дамами приветствовала её у подножия дворцовой лестницы. Елизавета, чьё здоровье ухудшалось с момента её возвращения из ссылки, была вне себя от радости при виде своей любимой невестки; и вместо того, чтобы снова отправиться в путь на следующее утро, Изабелла позволила себе провести две ночи в Пезаро. В последний вечер в её честь была поставлена пасторальная пьеса с музыкальными интермедиями и танцами, а рано утром следующего дня маркиза отправилась в Синигалью, а затем в Лорето.

По дороге из Лорето в Рим маркиза получила известие о великой битве при Павии в двадцать пятый день рождения императора – праздник святого Матвея – и о полном поражении и пленении Франциска I. Многие друзья Изабеллы приняли участие в этой битве. Её племянник Шарль де Бурбон и родственник, галантный маркиз Пескара, прославили там свои имена. А Галеаццо ди Сансеверино был среди 12 000 трупов, оставшихся на поле битвы; в то время как Федерико ди Боццоло и многие другие оказались в плену вместе с французским королём.

Прибыв 1 марта в Рим, Изабелла обнаружила там ликующих сторонников императора и полумёртвого от ужаса папу. Ибо ходили слухи, что Карл V, разгневанный двуличием Климента VII, поклялся, что сам прибудет в Италию и преподаст урок святому отцу. В этих обстоятельствах папа стремился сохранить дружбу с Мантуей. Как только он услышал от писателя Пьетро Аретино, что Федерико очень хотел завладеть портретом папы Льва X работы Рафаэля, который висел в палаццо Медичи во Флоренции, то немедленно отдал приказ, чтобы эта знаменитая работа была представлена маркизу. Однако Федерико получил не подлинник, а копию. Для выполнения этой задачи избрали Андреа дель Сарто, и именно его работа был отправлена в Мантую в августе следующего года. Причём копия была настолько восхитительной, что даже Джулио Романо не обнаружил обмана, пока ему не раскрыли секрет.

Существовали и другие причины, побудившие святого отца принять маркизу с величайшими почестями. Это был юбилейный год, но очень немногие паломники отважились приехать в Рим в эти неспокойные времена, и Изабелла была единственной знаменитой гостьей, посетившей службу на Страстной неделе и получившей полную индульгенцию (прощение грехов). Папа снабдил её пшеницей, ячменем, вином, сахаром, воском, маслом, мясом и рыбой для домашнего хозяйства и пригласил на частную аудиенцию 9 марта. Но когда Изабелла объяснила цель своего визита и попросила Климента VII сделать её сына Эрколе кардиналом, тот, как и прежде, ответил уклончиво. Маркиза решила подождать и, намереваясь провести летние месяцы в Риме, приняла предложение кардинала Помпео Колонна перебраться в его дворец неподалёку от церкви Святого Петра. В этом великолепном жилище, окружённом прекрасными садами и расположенном на вершине Квиринальского холма, она провела следующие два года и стала свидетелем ужасной осады и разграбления Рима.

Впрочем, какое-то время всё шло хорошо. Перепуганный папа согласился заключить новый союз с победителем при Павии и в майский день посетил мессу в церкви Святого Петра, а затем отправился на праздничный банкет в дом своего врага кардинала Колонна. Согласно традиции, Климент VII и кардинал вместе выпустили на волю сотни птиц – куропаток, перепелов и фазанов, а затем вместе с маркизой наблюдали за тем, как мужчины взбирались на обмазанные жиром столбы, чтобы добраться до свиньи на вершине, в то время как зрители из соседних домов обливали их водой из вёдер.

– Зрелище, вряд ли уместное в святом месте, – брезгливо заметил один из зрителей.

Старые римские друзья Изабеллы в большинстве своём были уже мертвы, как Биббиена и Джулиано Медичи, а Кастильоне находился далеко в Испании. Но некоторые, например, Паоло Джовио и Кьерикати, находились в Ватикане, как и Пьетро Бембо, приехавший в Рим той же зимой.

– На днях, – писал венецианский гуманист 20 апреля, – я видел, как госпожа маркиза в сопровождении прекрасной и благородной компании разъезжала в своей карете, что является великолепным и новым зрелищем для Рима.

Среди дам, составивших компанию Изабелле, была Камилла Гонзага ди Новеллара, которую Бембо почтил своей особой преданностью и с которой поддерживал оживлённую переписку, как когда-то с Лукрецией Борджиа. Позже, покинув Рим, он послал этой юной даме несколько своих сонетов, умоляя её заодно передать его приветствия маркизе, а также попросил венецианского посла:

– Любите и почитайте прекрасную Камиллу так, как я сделал бы это сам!

Ещё один гуманист, который был глубоко привязан к Камилле Гонзага, поэт Мольца, приехал в Рим в марте из Болоньи, привезя письма маркизе от её сына Эрколе.

– Я знаю, – писал будущий кардинал своей матери, – как тебе нравится общество ученых людей, но всё же я прошу тебя ради меня принять Мольцу с особой добротой, и я уверен, что вскоре он заставит тебя и всех твоих дам полюбить его ради него самого.

Так жилище Изабеллы в Риме снова стало местом встреч поэтов и литераторов, которые сопровождали её во время прогулок и поездок, читали свои стихи и рассказывали истории возле древних руин или в террасных садах дворца Колонна, откуда открывался вид на термы Константина и далёкую Кампанью. Её интерес к антиквариату тоже не угас, как всегда, она исследовала руины, искала римские медали и спорила с коллекционерами и торговцами о ценах на античные статуи и мозаику. Микеланджело отсутствовал, работая на папу во Флоренции, но она подружилась с его последователем Себастьяно дель Пьомбо и особенно восхищалась мастерством последнего в написании портретов. Изабелла посетила все знаменитые церкви и святыни по очереди и присутствовала на празднике, когда весь Рим собрался, чтобы послушать остроты Пасквино.

4 октября маркиза узнала о смерти своего деверя, кардинала Сигизмондо Гонзага, который много месяцев пролежал в Мантуе с подагрой, и, не мешкая ни минуты, поспешила в Ватикан, чтобы умолять папу даровать вакантный пост её сыну Эрколе.

Климент, как обычно, колебался между желанием угодить маркизе и боязнью оскорбить других претендентов, но Изабелла настаивала с таким жаром, что, в конце концов, папа сдался. Смерть Сигизмондо стала большим ударом для его сестры Елизаветы. Её собственное здоровье было в очень шатком состоянии, и Федерико Гонзага, опасаясь последствий внезапного шока, написал её компаньонке:

– Умоляю Вас, очень осторожно сообщите эту новость тёте!

В начале января добрая герцогиня серьёзно заболела, и 28-го числа скончалась, к горю своей семьи и подданных.

Франческо Мария и его жена в то время отсутствовали, поэтому Элеонора написала из окрестностей Вероны своей матери о серьёзной болезни Елизаветы. Несколько дней спустя до герцога и герцогини Урбино дошла весть о её смерти, и они оба оплакивали ту, которая стала для них настоящей матерью. Ещё более тяжелой стала эта потеря для Изабеллы, которая была тесно связана с Елизаветой в течение последних сорока шести лет, и новый посол в Риме трогательно поведал Федерико о том, как она восприняла эту новость:

– Мадонна испытала величайшее горе в связи со смертью вдовой герцогини блаженной памяти, и, помимо кровных уз и особой любви, которая всегда объединяла этих двух прославленных принцесс, она скорбит о потере редчайшей дамы, которую знал этот век.

Но, пожалуй, лучшую эпитафию Елизавете сочинил её старый друг Бембо:

– Я видел много прекрасных и благородных женщин, и слышал о некоторых, которые прославились определёнными добродетелями, но их все соединила в себе только она единственная.

14 января 1526 года был подписан Мадридский договор, и Франциск I был освобождён из плена. Но едва он ступил на территорию Франции, как папа освободил его от клятвы соблюдать условия договора и вместе с Францией, Венецией, Флоренцией и герцогом Миланским присоединился к новой Лиге против императора. Маркиз Мантуи, которого его мать и посланник граф ди Кальвизано, муж Боскетти, информировали обо всём, что происходило в Риме, оставался строго нейтральным и попросил разрешения папы позволить ему воздержаться от того, чтобы поднять оружие против своего сеньора, императора. В то время как герцог Феррары отказался вступить в Лигу и заключил тайное соглашение с Карлом V и снабжал его войска провизией и боеприпасами. Узнав об этом, папа пришёл в ярость:

– Если герцог хочет сделать императора хозяином всей Италии, – воскликнул он, – пусть делает всё, что в его силах! Пусть это принесёт ему много пользы!

Если папские войска возглавил Гвидо Рангоне, то герцог Урбино, будучи на службе у венецианцев, принял на себя командование армиями Лиги. Но то ли из-за плохого состояния здоровья, то ли из-за чрезмерной осторожности Франческо Мария делла Ровере позволил солдатам императора захватить Миланский замок, не попытавшись даже защитить его. 24 июля несчастный Франческо Сфорца был вынужден капитулировать. Он удалился в Лоди, а герцог Урбино после взятия Кремоны покинул лагерь и присоединился к своей жене в Мантуе. Какое-то время в Риме всё оставалось спокойно. Изабелла приятно провела лето, развлекая своих друзей и собирая произведения искусства. 2 июля во дворце маркизы была отпразднована свадьба Веспасиано Колонна, главы могущественного дома, и прекрасной Джулии Гонзага. Жених был уже пожилым человеком, и у него была одна дочь от предыдущего брака по имени Изабелла, богатейшая наследница в Италии, которую папа предназначил в невесты своему молодому кузену Ипполито Медичи. Этот брак доставил маркизе особое удовлетворение. Свадьба была отпразднована с большой пышностью. Веспасиано увёз свою прекрасную невесту в свой замок Пальяно в Кампанье, и никто даже представить себе не мог приближения бури.

Два месяца спустя, 20 сентября, Рим внезапно подвергся вероломному вторжению врага. Веспасиано и Асканио Колонна вместе со своим родственником кардиналом Помпео и императорским посланником доном Уго ди Монкада вошли без сопротивления в Латеранские ворота, пересекли весь город и расположились лагерем на площади под окнами дворца Изабеллы. Папа и кардиналы бежали в замок Святого Ангела, а испанские солдаты разграбили Ватикан и унесли золотую и серебряную посуду с алтарей собора Святого Петра. В ужасе Климент послал за Монкадой и пообещал выйти из Лиги. Враги отступили, а папа отозвал свои войска в Рим и использовал их, чтобы отомстить Колонна, захватив их замки в Кампанье. Однако в ноябре немецкий капитан Фрундсберг пересёк Альпы с 12 000 ландскнехтов (наёмников) и после нескольких стычек с войсками герцога Урбино соединился с армией Шарля Бурбона в Пьяченце.

Вскоре Изабелла узнала от своего сына о смерти Джованни делле Банде Нере, сына её старого друга Джованни Медичи и Катерины Сфорца, и единственного талантливого полководца в армиях Лиги. Герцог Урбино отступил к венецианской границе, и императорские полководцы, не встретив сопротивления, продолжили свой марш на юг, опустошая Италию. Фрундсберг слёг в Ферраре от болезни, а герцог Бурбон оказался бессильным сдерживать дикие орды немецких наёмников, требовавших платы. Тем временем папа 25 марта подписал перемирие на восемь месяцев с Лануа, вице-королём Неаполя, и, убаюканный ложной безопасностью, распустил свои войска, несмотря на неоднократные предупреждения маркиза Мантуи.

– Разумный совет, данный Вашим Превосходительством в Вашем письме от 28-го папе римскому, – писал ему мантуанский посланник, – не разоружаться, несмотря на перемирие, был столь же необходим, сколь и достоин похвалы, но Его Святейшество, похоже, уже сдался по собственной воле, и нет никаких сомнений в том, что это неизменная, абсолютная воля Бога – погубить Церковь и её главу.

В то же время Федерико умолял свою мать немедленно вернуться в Мантую. Но Изабелла решила не покидать Рим без кардинальской шапки Эрколе, и ответила, что подумает о своём отъезде, когда ландскнехты будут у ворот. И поскольку её племянник командовал императорской армией, а её сын Ферранте вернулся из Испании, чтобы присоединиться к Бурбону, у неё не было причин опасаться за собственную безопасность.

2 мая до Ватикана дошли новости о том, что Бурбон находится в Витербо. Тогда папа впервые осознал опасность ситуации и послал курьера, чтобы умолять герцога Урбино поспешить к нему на помощь. Многие охваченные паникой горожане отнесли свои сокровища в замок Святого Ангела или закопали их в землю. Другие готовились бежать, но были остановлены указом папы, запрещающим любому горожанину покидать Рим под страхом смерти. Ворота были закрыты, и Ренцо да Кери поспешно собрал несколько сотен солдат и усилил оборону города.

– Сегодня утром, – писал французский посол дю Белле, – я провёл целый час с папой римским. Трудно выразить ужас, который его охватил, но я сделал всё возможное, чтобы вселить в него немного мужества.

В этой ситуации Климент воспользовался единственным средством сбора денег и назначил пять новых кардиналов, каждый из которых заплатил 40 000 дукатов за свой сан. Одним из пяти был Эрколе Гонзага, которого выбрал папа, несмотря на противодействие многих кардиналов, которые не могли простить его брату Ферранте то, что он присоединился к Бурбону. Но сейчас было не время для возражений, и в солнечный день 5 мая, когда Шарль де Бурбон уже стоял под стенами Рима, красную шапку отнесли в палаццо Колонна и благополучно передали маркизе. Заветное желание Изабеллы исполнилось, однако она не могла покинуть Рим.

В этот критический момент маркиза проявила удивительное присутствие духа. Она отправила гонца к своему сыну Ферранте и герцогу Бурбону с просьбой защитить её, если они захватят город. В то же время она приказала укрепить дворец и снабдить его защитников провизией, чтобы выдержать осаду.

В субботу, 4 мая, Шарль де Бурбон отправил вестника к Ренцо да Кери с просьбой предоставить его войскам провизию и бесплатный проход в Неаполь. Эти предложения были отвергнуты с презрением, но тот же посланник передал Изабелле послание от Бурбона, в котором говорилось, чтобы она укрепляла и защищала своё жилище, пока он не войдёт в город и не сможет обеспечить её безопасность. В течение следующих двух дней многие богатые римляне, в том числе Феличе Орсини, дочь папы Юлия II, нашли убежище за стенами дворца Колонна, и, как говорят, таким образом, маркиза спасла около 3000 человек, которые расплачивались с ней шедеврами из своих собственных дворцов.

Среди них были мантуанский посланник и послы Феррары и Урбино. Утром 6 мая, когда захватчики уже были в Борго, венецианский посол Доменико Веньер, не сумев добраться до замка Святого Ангела, тоже укрылся под гостеприимной крышей. Накануне вечером в воскресенье во время штурма Рима был смертельно ранен Шарль де Бурбон. Поражённый мушкетной пулей в пах, он успел только крикнуть:

– Святая Богородица, я убит!

После чего принца отнесли в соседнюю часовню, где он испустил дух полчаса спустя, повторяя:

– Рим! Рим!

Знаменитый флорентийский ювелир Бенвенуто Челлини утверждал, что именно его выстрел привёл к такому фатальному результату. Однако вражеские войска, взбешённые потерей своего главнокомандующего, яростно бросились в атаку. Пробив брешь в стенах, дикие орды солдат ворвались в злополучный город. Папа и тринадцать кардиналов поспешили укрыться за стенами замка Сявятого Ангела, в то время как тысячи грубых немцев и свирепых испанцев нападали на беззащитных горожан, выбрасывали женщин и детей из окон и пытали своих невинных жертв, чтобы обнаружить спрятанную добычу. В своем диком безумии эти негодяи не проявляли ни жалости, ни почтения. Церкви и монастыри грабили и сжигали, с алтарей забирали священные сосуды, насиловали монахинь, а кардиналов голыми таскали по улицам. Невыразимые ужасы следующих трёх дней лучше всего описаны императорским комиссаром Гаттинарой в письме, которое он адресовал своему господину:

– Все церковные украшения были украдены, все священные реликвии уничтожены. Даже святая святых, Латеран, самая древняя и величественная святыня, была разграблена, а покрывало Вероники, передавалось из рук в руки в тавернах. Церковь Святого Петра и папский дворец были превращены в конюшни.

Из окон дворца Колонна Изабелла д'Эсте и её дамы наблюдали за этими ужасными сценами. Они слышали мучительные крики женщин и стоны умирающих, и, над всем этим стоял страшный грохот орудий замка Святого Ангела. Многие во дворце Колонна в этот момент думали, что настал их последний час. Наконец, когда стало смеркаться, они заметили капитана в чёрно-красно-белом имперском шлеме, который бежал через площадь. Камилла Гонзага, выглянув в окно, с радостью узнала своего брата Алессандро, который пешком направлялся к воротам дворца. С высоких зубчатых стен немедленно спустили верёвки, и доблестного графа подтянули к окнам. Затем Изабелла узнала из уст своего родственника обо всём, что произошло. Он рассказал маркизе, что город был взят штурмом, а её племянник Бурбон убит, и что его тело теперь лежит в Сикстинской капелле, в то время как папа и кардиналы бежали в замок. Прежде, чем его рассказ был закончен, прибыл испанский кавалер, дон Алонсо да Кордова, и сообщил Изабелле:

– Накануне вечером я получил приказ от покойного герцога взять Ваше жилище под свою защиту!

Наконец, около десяти часов вечера, в спешке прибыл сам Ферранте, не имея возможности покинуть свой пост до этого времени. Изабелла, которая не видела своего сына с тех пор, как он отправился в Испанию три года назад, приветствовала его со слезами радости, а Ферранте, со своей стороны, испытал огромное облегчение, найдя свою мать и её друзей невредимыми. Её жилище было единственным в Риме, которое уцелело, за исключением Канчеллари, где жил кардинал Колонна. Дворцы других кардиналов, том числе и тех, что поддерживали императора, были взяты штурмом и разграблены. Однако даже присутствие Ферранте Гонзага не могло спасти людей, нашедших убежище во дворце маркизы, от уплаты большого выкупа.

– Это была тяжкая работа по спасению мадонны, – писал Ферранте своему брату маркизу, – в лагере распространился слух, что у неё во дворце на два миллиона сокровищ, и всё из-за её сострадания, которое заставило её принять более 1200 дам и 1000 горожан в его стенах.

В конце концов, было решено, что маркиза и члены её семьи освобождались от выкупа, но все остальные беженцы во дворце должны выплатить сумму в 60 000 дукатов.

– Причём из неё я не получил ни гроша, – заключил младший сын Изабеллы.

– Сеньор Ферранте и сеньор Луиджи (Родомонте) ничего не выиграли от разграбления Рима, – подтвердил венецианец из лагеря Лиги после беседы с некоторыми беглецами, которых освободили эти капитаны.

Даже когда была заключена сделка с испанцами, ландскнехты угрожали штурмом дворца, жалуясь, что их лишили своей доли выкупа. И только благодаря тому, что принц Оранский, заменивший Бурбона на посту главнокомандующего, оставил крепкого немца по имени Иоганн с сильным гарнизоном для его защиты, не позволило им осуществить это своё намерение.

9 мая принц издал указ, запрещающий все грабежи и призывающий войска к оружию, но деморализованные солдаты не обращали внимания на его приказы, и в течение целой недели повторялись одни и те же сцены насилия и резни.

– И всё это несчастье было вызвано герцогом Урбино. Либо у этого человека не было мужества встретиться лицом к лицу с врагом, либо он желает гибели папы, – так писал Гвиччардини, флорентийский комиссар, из лагеря Лиги в Изоле, в девяти милях от Рима.

Основная часть армии Франческо Марии делла Ровере так и не достигла Изолы. Герцог Урбино заявил:

– Я ничего не могу сделать, чтобы помочь Его Святейшеству, пока не получу подкрепления!

Положение святого отца было действительно плачевным, и ему пришлось много месяцев терпеть жестокие унижения, прежде чем 9 декабря было, наконец, подписано соглашение с императором. Даже тогда его ужас был настолько велик, что он предпочёл сбежать ночью с помощью капитана Карла V. Выйдя из замка через потайную дверь и переодевшись разносчиком, он сел на лошадь, которая ждала его в садах Ватикана, и уехал в Орвето.

Задолго до того Изабелла д'Эсте покинула Рим. Как только 13 мая был восстановлен некоторый порядок, её сын Ферранте с сильным отрядом испанской и итальянской гвардии сопроводил маркизу и её свиту вместе с тремя послами на берег Тибра, где их ждали галеры, чтобы доставить в Остию. Там они были задержаны на шесть дней из-за плохой погоды, и когда Изабелла, которой не терпелось продолжить свое путешествие, отправилась в плавание на одном из генуэзских кораблей, внезапно поднялся ужасный шторм. Избежав опасности, путешественники достигли порта Чивитавеккьи утром 23 мая в прекрасную погоду. На следующий день они сели на лошадей и поехали по суше через Корнето, Тосканеллу и Пезаро в Равенну, оставив в Чивитавеккьи античные статуи, картины и драгоценные камни, которые маркиза собрала в Риме, чтобы их морем перевезли в Ливорно. Однако всё было украдено пиратами.

Семья Изабеллы была полна беспокойства за неё. Когда первые известия о смерти Бурбона и разграблении Рима достигли лагеря Лиги, там тоже стали опасаться, что она погибла. К счастью, 9 июня маркиза живая и невредимая добралась до Феррары. После краткого отдыха Изабелла снова возобновила своё путешествие и поплыла вверх по реке По на герцогской барке в Говерноло, где собственноручно вручила кардинальскую шапку своему сыну Эрколе Гонзага. На следующий день они отправились в Мантую, где маркиз и блестящая свита из рыцарей и дам ожидали их прибытия, и весь город высыпал, чтобы приветствовать любимую маркизу и проводить её с приветственными криками и слезами радости до ворот дворца. Что же касается Элеоноры Гонзага, то она была в Венеции, где Синьория практически удерживала её в качестве заложницы, но две её маленькие дочери отправились в Мантую, чтобы встретить свою бабушку.

– Я еще не водил детей в гости к мадонне, – написал их наставник 15 июня, – потому что она приехала только вчера и очень занята, но мы надеемся увидеть её в ближайшее время.

Тем временем Ферранте Гонзага, который прибыл в Веллетри, поспешил 23 июня поздравить свою мать с её чудесным спасением и благополучным возвращением в Мантую:

– Я больше не могу откладывать, чтобы поцеловать Вашу руку и порадоваться вместе с Вами, что Вам так повезло покинуть этот самый несчастный город, который после полного разорения, причинённого ему солдатами, теперь наказан по воле Бога голодом и чумой.

Когда, наконец, последние иностранные войска покинули Рим, и папа вернулся после десятимесячного изгнания, он обнаружил разрушенный и обезлюдевший город.

Считалось, что до 30 000 жителей погибло от меча захватчиков или умерли от чумы и голода, в то время как ещё 20 000 человек ударились в бегство. Память о тех ужасных днях так глубоко запечатлелась в сердцах последующих поколений, что очень долго римские матери укладывали своих детей спать со словами:

– Спи, малыш, Боун (немец) ушёл.

Как писал один из современников:

– Рим был не единственным защитником христианской веры, прибежищем благородных душ и обителью муз, но он – мать народов. По правде говоря, это разрушение не одного города, а целого мира.