Примадонны Ренессанса

Глава 9 Новая соперница

15 мая 1500 года, через месяц после катастрофы под Новарой, Изабелла д‘Эсте, наконец, родила долгожданного сына, Федерико Гонзага. Некоторое время назад монахиня Осанна предсказала это счастливое событие и пожелала маркизе бодрости духа, поскольку её молитвы были услышаны. В детской установили роскошную колыбель, которую герцог Эрколе прислал к первым родам Изабеллы и в которой она отказала своим дочерям. Кроме того, на крестины сына счастливая мать позаимствовала в Ферраре испанские кожаные портьеры и шпалеры. Эта церемония состоялась 16 июля, но не была отмечена никакими празднествами.

– Из-за неспокойной ситуации в Италии он (Федерико) лишился более почётного крещения, – пожаловалась маркиза Елизавете Гонзага.

.Однако к выбору крёстных отцов для сына Изабелла отнеслась со всей ответственностью. Первым стал император Максимилиан, чьей дружбой маркиз стремилась заручиться, не порывая с Людовиком XII, а вторым – кардинал Сансеверино, воинственный прелат, который, как и все его братья, был преданным сторонником Сфорца. Тем не менее, за несколько месяцев до этого ему удалось заключить соглашение с французами благодаря дружбе кардинала д'Амбуаза, советника короля, и вскоре он вернулся в Милан. А третьей августейшей особой, которая должна была держать сына Изабеллы возле купели, был Цезарь Борджиа. С самого начала Франческо Гонзага и его жена осознали растущую власть герцога Валентино (как его называли в Италии), и не упускали возможности умиротворить эту опасную личность.

В ответ 24 мая бастард папы прислал маркизу любезную записку:

– Я встретил счастливое и столь желанное рождение сына Вашего Превосходительства с ликованием столь же великим, как если бы это был мой собственный сын, и с радостью принимаю честь, которую Вы предлагаете мне оказать, умоляя Вас назначить одного из Ваших советников представлять меня у купели и передать мои поздравления Вашей самой прославленной супруге, надеясь, что этот младенец может быть первым из многочисленных сыновей, которым суждено увековечить имя двух таких благородных и славных родителей.

Тем не менее, Франческо полностью не доверял Борджиа. Ещё летом 1499 года герцогиня Урбино пригласила Изабеллу сопровождать её в паломничестве в Рим в юбилейный год, но критическое состояние государственных дел в Ломбардии и приближающееся рождение её очередного ребенка вынудили маркизу отклонить это предложение. По мере приближения времени путешествия Елизаветы маркиз всерьёз встревожился за безопасность своей сестры и, руководствуясь любовью к ней, попросил её отложить свои планы:

– Год длинный и позже мы все трое отправимся в Рим и посетим святые места вместе в более удобное время.

Но когда это письмо дошло до герцогини, она уже направлялась в Рим.

– Самый прославленный принц и дражайший брат, – отвечала Елизавета, – несколько дней назад я покинула Урбино, чтобы отпраздновать юбилей, как я уже говорила Вам некоторое время назад, и сегодня утром добралась до Ассизи, где получила Ваше письмо, в котором Вы умоляли меня отказаться от моего путешествия. Это причинило мне величайшую досаду. С одной стороны, моё единственное желание сейчас, как и всегда, состоит в том, чтобы исполнять Ваши желания, и чтобы оказать Вам послушание, подобающее отцу. С другой стороны, как Вы видите, я уже нахожусь за пределами своих владений, а сеньор Фабрицио Колонна и мадонна Агнесина, моя достопочтенная невестка, сняли дом и сделали для меня все необходимые приготовления. И поскольку я пообещала быть в Марино через четыре дня, и сеньор Фабрицио направляется мне навстречу, я не вижу, как я могу отказаться от поездки с честью для моего господина и для себя, тем более, что всё было обдумано и организовано заранее моим добрым господином. Так пусть у Вашего Превосходительства не будет никаких опасений за мою безопасность, когда Вы услышите, что я сначала отправилась в Марино, а затем инкогнито с мадонной Агнесиной в Рим, чтобы посетить церкви, выбранные для этого Святого юбилея, не раскрываясь и ни с кем не разговаривая.

На следующий день Елизавета продолжила своё путешествие, и, проведя Страстную неделю в Риме и посетив собор Святого Петра и гробницы апостолов, соблюдая строжайшее инкогнито, она вернулась со своей невесткой в замок Колонна на холмах Альбано, где наслаждалась обществом Агнесины и её семилетней дочери, крошки Виттории, которая уже была помолвлена с молодым маркизом Пескара. Вернувшись в Урбино, Елизавета узнала о смерти сводного брата её мужа Антонио Монтефельтро, доблестного солдата, который сражался при Форново вместе с Франческо и жена которого, Эмилия Пиа, была её преданным другом и компаньонкой. Нежное сердце герцогини было полно сочувствия к убитой горем вдове, и она написала Изабелле, что делает вместе с мужем всё возможное, чтобы утешить бедную Эмилию.

Сама Изабелла в самых ласковых выражениях написала Пиа, умоляя её утешиться, поскольку «смерть – это путешествие, в которое мы все должны отправиться».

В начале следующего года 1501 года Изабелла посетила Феррару и провела некоторое время при дворе своего отца, где снова было поставлено несколько комедий.

– Эти пьесы, – замечает она в письме в Мантую, – безусловно, полны пустых слов и не лишены сомнительных пассажей, против которых некоторые люди могли бы возразить. Тем не менее, они очень забавны и вызывают много смеха, главным образом благодаря отличной игре актёров.

По настоятельной просьбе Изабеллы, отец согласился сопроводить её в Мантую, где маркиз тщательно готовил несколько драматических представлений, которые должны были быть даны в его честь. Но в последний момент прибытие папских посланников с важными предложениями от Борджиа задержало Эрколе в Ферраре, и карнавальные празднества в Мантуе состоялись без него. Однако один из его придворных поехал вместе с маркизой и отправил герцогу полный отчет о представлениях в великолепном театре, подготовленном по этому случаю в замке. По его словам, сцена там была четырёхугольной формы и обрамлена аркадами с колоннами, пропорциональными размеру и высоте арок, причём основание и капители каждой колонны украшала листва, а арки с рельефами из цветов открывали восхитительную перспективу, в целом представляя собой древний храм редкой красоты. Задняя часть сцены была завешана золотой тканью с листвой, а по бокам висели шесть картин знаменитого Мантеньи, изображающие триумфы Цезаря. Две стороны сцены были отведены актёрам и декламаторам, на двух других были ступени, занятые, с одной стороны, женщинами, с другой – мужчинами и музыкантами. Под одним углом располагались четыре очень высокие колонны с закругленными основаниями, а между ними грот, выполненный с большим искусством. Крыша над головой сияла сотнями огней, похожих на звёзды, с искусственным кругом, изображающим знаки зодиака, а в центре – солнце и луну, движущиеся по своим орбитам. В углублении находилось Колесо фортуны, на котором были начертаны слова: "Я царствовал, я царствую, и я буду царствовать", а в центре – золотая богиня, восседающая на своём троне и держащая скипетр, украшенный дедьфином. Нижний ярус сцены был увешан "триумфами Петрарки", также написанными Мантеньей, а по центру крыши висели большие золотые канделябры и щит с гербом императора. По бокам сцены находились два больших флага с гербами папы и императора, а также знамёна поменьше с гербами французского короля и Синьории Венеции. Между арками были развешаны знамёна с гербами Феррары и немецкого принца Альберта Баварского, а также гербы самого маркиза и маркизы. Выше по стенам располагались бюсты и статуи из золота, серебра и других металлов, что значительно усиливало декоративный эффект всего помещения. Таким образом, с помощью театра Франческо и Изабелла ухитрились продемонстрировать не только свои самые ценные произведения искусства, но и выказать лояльность своим союзникам, в частности, французам, присутствующим на представлении.

Потеря самых близких людей: сначала матери, затем сестры и, наконец, любовника, без сомнения, была большим ударом для Изабеллы д'Эсте. Однако она была «женщиной с мужским характером» и не стеснялась заявлять:

– Даже в нашем сексе присутствует мужская природа!

Чтобы заполнить образовавшуюся пустоту в душе, маркиза с удвоенной страстью занялась пополнением своих коллекций. В апреле 1501 года Леонардо связался с Изабеллой через брата Петруса де Новеллара, который сообщил:

– Если он сможет, как он надеется, расторгнуть договор с королём Франции, не вызвав его недовольства, самое позднее к концу месяца, он предпочёл бы служить Вашему Превосходительству, чем любому другому человеку в мире.

И в заключение:

– Он немедленно напишет Ваш портрет.

Позже в том же месяце Изабелла получила известие от Леонардо через посланника своего отца во Флоренции:

– Всё, что он мог сказать на данный момент, это то, что я могу послать Вам сообщение, что он начал то, чего желало Ваше Высочество.

Где же этот портрет, начатый Леонардо? Вообще, Изабелла была очень придирчива к собственным изображениям, поэтому их сохранилось не так уж много, хотя ни один другой человек её времени не изображался так часто. Если собственный портрет не нравился ей, она могла его уничтожить, как сделала это с работой Мантеньи. В любом случае, маркиза предпочитала свои идеализированные изображения. А может, Изабеллу д’Эсте Леонардо изобразил на своей самой знаменитой картине? Аргументами в пользу этой гипотезы могут служить некоторое сходство рисунка с «Моной Лизой». Горы на заднем плане и подлокотник кресла (символы высокого положения портретируемого) – как бы тоже свидетельствуют об этом. Более вероятно, что это недавно найденный живописный профильный портрет Изабеллы, который является чуть ли не точной копией сохранившегося рисунка. Но принадлежит ли он кисти Леонардо и его сделал кто-то из учеников или последователей гения, точно неизвестно. По крайней мере, Изабелла выразила благодарность Леонардо:

– Мы настолько Вам обязаны, что нашим единственным желанием будет делать то, что Вы пожелаете, и с этого момента мы готовы служить Вам и доставлять вам удовольствие.

Осенью 1501 года Изабелла родила третью дочь, которая получила имя Ливия, но умерла в возрасте шести лет. Ни этот ребенок, ни Элеонора, которой уже исполнилось семь лет, по-видимому, не очень интересовали её мать, и она редко упоминала их имена в своих письмах. Злые языки поговаривали:

– Своих сыновей она любит больше всего на свете, затем идут её собаки и только потом дочери.

Однако маркиза позаботилась о том, чтобы дать дочери отличное образование, и Элеонору обучили латыни и грамматике. Изабелла сама выбирала учителей и не допускала никакой небрежности или нерегулярности. Однажды, когда один из преподавателей отсутствовал несколько недель, она послала ему приказ немедленно вернуться, если только он не хочет потерять своё место. Но все её самые заветные надежды были сосредоточены вокруг её маленького сына Федерико. Она с нежностью наблюдала за ростом этого драгоценного младенца и, когда маркиз отсутствовал в Мантуе, посылала ему подробные отчёты о сыне:

– Со мной всё в порядке, как и с нашим прекрасным мальчиком, который всегда спрашивает о папе.

Чуть позже гордая мать снова написала:

– Сегодня наш маленький мальчик начал плакать, и сделал четыре шага без чьей-либо помощи; хотя, конечно, за ним внимательно наблюдали, к большому нашему удовольствию и его собственному. Его шаги были немного неуверенными, и он выглядел скорее как подвыпивший мужчина.

Тем временем в Италии происходили политические события чрезвычайной важности. Дочь папы римского Лукреция Борджиа после расторжения своего первого брака с Джованни Сфорца, двоюродным племянником Моро, снова вышла замуж за Альфонсо, герцога Бишельи, внебрачного сына покойного короля Альфонсо II Неаполитанского, и племянника правящего короля Федерико. Союз оказался счастливым, но принц был настолько глуп, что поссорился с Цезарем Борджиа. В июле 1500 года на Альфонсо напали пятеро убийц в масках, когда он выходил из покоев папы, и серьёзно ранили его.

– Каждый здесь, – писал Кальмета из Рима Елизавете Гонзага, – знает, что это дело рук герцога Валентино.

Несколько недель спустя раненый был задушен в своей постели в Ватикане охраной Цезаря.

– Папа, – писал мантуанский посланник, – очень недоволен этим событием, как из-за короля Неаполя, так и ради своей дочери, которая в отчаянии.

Сразу после этого поступка, вызвавшего всеобщий ужас, Цезарь Борджиа отправился на завоевание Романьи во главе армии из 7000 человек. Сначала Пезаро, затем Римини сдались без единого удара, и Джованни Сфорца, первый супруг Лукреции, бежал в Мантую. Франческо Гонзага принял его любезно, но прямо сказал ему, что ничего не может сделать против Борджиа. Изабелла же не могла скрыть своего восхищения маленьким городком Фаэнца, который единственный среди городов Романьи оказал решительное сопротивление завоевателю. 20 апреля 1501 года она написала своему мужу:

– Я рада слышать, что жители Фаэнцы так верны и постоянны в защите своего господина, и чувствую, что они восстановили честь Италии.

Но через пять дней после этого Фаэнца была вынуждена сдаться, а её храбрый молодой правитель Манфреди был взят в плен и задушен в замке Святого Ангела в Риме. В то же время Изабелле пришлось оплакивать разорение семьи своей матери и падение последнего короля из дома Арагонов. Судьба Федерико была уже предрешена. В ноябре 1500 года между Людовиком XII и Фердинандом Католиком, королём Испании, был заключён секретный договор о разделе Неаполитанское королевство. В июне большая французская армия пересекла Альпы и двинулась на Неаполь. После ожесточённой битвы город сдался, Федерико бежал на Искью и отрёкся от престола в пользу французского короля. Ситуация была тревожной, и Изабелла была сильно обеспокоена, услышав от посланника своего отца в Милане, что её муж навлёк на себя подозрения французского вице-короля, кардинала д'Амбуаза, из-за его предполагаемых интриг с императором. В этих обстоятельствах маркиз понял, что его лучшая политика – это поддерживать дружбу с Цезарем Борджиа, и решил не противодействовать плану герцога Валентино выдать замуж свою сестру за вдовца Альфонсо д'Эсте, старшего сына герцога Феррары. Через несколько недель после убийства второго мужа Лукреции сообщение об этом предполагаемом браке уже было предметом разговоров в Риме.

– Дочь папы римского, – свидетельствовал немецкий паломник, посетивший Рим в этот юбилейный год, – собирается выйти замуж в третий раз, хотя первый её муж ещё жив. Если один ей не нравится, она просит другого.

В феврале, когда Изабелла была на карнавале в Ферраре, посланник папы сделал её отцу официальное предложение на этот счёт. Поначалу гордые Эсте отвергли это предложение. Лукреция была не только незаконнорожденной дочерью папы римского, но и имела плохую репутацию. Феррарский посол сообщил, что она состояла в любовной связи с папским камергером по имени Перото и родила ребёнка через год после расторжения своего первого брака. Сама мысль о том, что женщина, против которой могут быть выдвинуты такие обвинения, будет жить в тех же покоях и носить те же фамильные драгоценности, что и добродетельная герцогиня Элеонора, казалась Эрколе и его детям невыносимой. Альфонсо наотрез отказался жениться на дочери папы, и Изабелла тоже отнеслась к проекту этого брака с отвращением, хотя была слишком благоразумна, чтобы давать волю своим чувствам на публике. Но постепенно это естественное отвращение растаяло перед солидными преимуществами предполагаемого брака. Папа не только предложил дать Лукреции огромное приданое, но и уменьшить ежегодную дань, выплачиваемую Феррарой Церкви, а также передать герцогу несколько важных крепостей и ценных бенефиций. Людовик XII горячо поддержал предложение папы, и Эрколе начал осознавать существенные выгоды, которые он и его государство извлекут из этого брака.

Когда император, движимый ненавистью к Борджиа, приказал ему как своему сеньору прекратить переговоры, герцог воспользовался этим, чтобы добиться от папы ещё более выгодных условий. Наконец, после длительных переговоров, 26 августа был подписан брачный контракт, и Эрколе сообщил об этом своей дочери. В тот же день о браке было публично объявлено в Риме. Папа и Цезарь ликовали, а Лукреция дала волю своему восторгу, протанцевав всю ночь с такой энергией, что на следующее утро слегла с приступом лихорадки. Мантуанский посланник подробно рассказывал Изабелле о приготовлениях к свадьбе в течение следующих нескольких недель.

– Приданое, – писал он 13 декабря, – будет состоять из 300 000 дукатов, считая стоимость подарков, которые получит эта мадонна. Прежде всего, 100 000 дукатов будут выплачены золотом в Ферраре; затем она получит одежду, посуду, драгоценности, тонкое белье, дорогие портьеры и сбрую для лошадей и мулов, что составит ещё 200 000 дукатов. В её приданом будет не менее 200 камор (платьев), каждая из которых будет стоить 100 дукатов, с рукавами и золотой бахромой по 30 дукатов за штуку. Одно только платье оценивается в 20 000 дукатов, а украшенная драгоценными камнями шляпка, как говорят, стоила 10 000 дукатов, в то время как в Риме и в Неаполе на изготовление её нарядов за несколько недель было потрачено больше золота, чем обычно за два года.

23 декабря братья жениха, Ферранте и Ипполито д’Эсте, прибыли в Рим с блестящей свитой, чтобы отпраздновать бракосочетание и сопроводить невесту в Феррару. Лукреция, одетая в бело-золотую парчу, с жемчугом и рубинами в волосах, встретила двух принцев на ступенях дворца, и Цезарь повёл их внутрь, в то время как папа наблюдал за происходящим с балкона и с восторгом приветствовал своих гостей. В беседе с братьями Эсте Александр VI заметил, что хотел бы, чтобы у Лукреции было больше красивых жемчужин, чем у любой другой принцессы, после чего начал восхвалять её красоту и доброту, сравнивая свою дочь с маркизой Мантуи и герцогиней Урбино. Но, несмотря на эти заверения, герцог Феррары не доверял Борджиа, пока его немного не успокоил доверенный агент, прибывший с сыновьями Эрколе в Рим:

– Сегодня, после ужина, мы ожидали светлейшую мадонну Лукрецию от имени Вашего Превосходительства и дона Альфонсо. Мы беседовали вместе на многие темы, и во всём, что она говорила, мы нашли её очень разумной, сдержанной, с доброй и любящей натурой и искренне привязанной как к Вашему Превосходительству, так и к дону Альфонсо, так что я с уверенностью верю, что дону Альфонсо будет приятно её обществе. Кроме того, она необычайно грациозна, а её манеры полны скромности и благопристойности. Она добрая христианка, исполненная страха Божьего, и собирается исповедоваться завтра и причащаться в праздник Рождества Господня. Короче говоря, её качества таковы, что я уверен, Вам её не стоит опасаться.

Невеста Альфонсо произвела такое же прекрасное впечатление на Прето, верного слугу Никколо да Корреджо, которого Изабелла, стремясь получить полные сведения о Лукреции, отправила в Рим в свите своих братьев. Он описал свадебную церемонию и празднества, платья и драгоценности главных персон, а также приданое невесты со скрупулёзной точностью.

Свадьба была отпразднована 30 декабря в капелле Святого Павла в присутствии папы, восседавшего на своём троне, тринадцати кардиналов и иностранных послов. Невеста была одета в платье из золотой парчи с ниспадающими рукавами, которые волочились по полу. Её шлейф из малинового бархата, отороченный горностаем, несли десять фрейлин. Золотистые волосы Лукреции были стянуты сзади чёрной лентой, поверх волос она носила золотую сетку, а на шее – нитку жемчуга с кулоном из крупных изумрудов, жемчужин и рубинов. Сначала было зачитано вслух разрешение на брак, подписанное герцогом Феррары, затем епископ Адрии произнёс речь, которая была сокращена по приказу папы, Ферранте надел кольцо на палец невесты от имени своего брата, и Лукреция ясным голосом ответила, что получила его по собственному свободному выбору. Кардинал Ипполито преподнёс ей подарок герцога Эрколе, великолепную шкатулку с драгоценностями, оцененную в 70 000 дукатов и наполненную драгоценными камнями, кольцами, ожерельями и знаменитым жемчужным ожерельем, которое когда-то принадлежало герцогине Элеоноре. Папа был в восторге и, взяв драгоценности в руки, заявил, что обаяние молодого кардинала удвоило стоимость драгоценностей. Но герцог Эрколе позаботился о том, чтобы включить в контракт условие, согласно которому драгоценности должны быть возвращены, и только обручальное кольцо останется у Лукреции, если брак впоследствии будет расторгнут. Ипполито также преподнёс невесте свой собственный подарок в виде четырёх украшенных драгоценными камнями распятий, а другие кардиналы последовали за ним со своими подарками, после чего вся компания стала свидетелем череды скачек и поединков на площади перед Ватиканом.

– Затем Цезарь, – продолжает Прето, – взял мадонну за руку и станцевал перед папой римским с редкой грацией. Его Святейшество был в приподнятом настроении и всё время смеялся. Это продолжалось больше часа. Затем начались комедии. Одна была написана латинскими стихами, и были представлены пастух и дети, и выглядело всё очень красиво, но я не мог понять её смысла. После этого компания разошлась, и только Его Святейшество, невеста, её брат и шурины сели за свадебный пир за столом папы римского.

Ещё корреспондент Изабеллы подробно рассказал ей о последовавших за этим празднествах, о комедиях и балетах, маскарадах и танцах, декламациях и брачных гимнах, боях быков, организованных Цезарем Борджиа, и факельных шествиях, в которых принимала участие и Лукреция.

Наконец, 6 января 1502 года свадебная процессия отправилась в Феррару в сопровождении кавалькады римских всадников. Невесту сопровождала свита из 180 человек. По приказу папы, его дочь принимали с королевскими почестями в Терни, Сполето, Фогно и во всех других местах, где была сделана остановка. 18 января Лукреция Борджиа прибыла в герцогство Урбино, где её в двух милях от Губбио приветствовала Елизавета Гонзага. Золовку Изабеллы называли святой за то, что она не изменяла своему мужу, герцогу Гвидобальдо, который был импотентом. Раньше тот состоял на военной службе у Александра VI, однако тот не захотел выкупить его из плена. Из-за чего, собственно, Гвидобальдо и потерял здоровье.

Несмотря на то, что у герцога было мало причин любить Борджиа, тем не менее, он поселил Лукрецию и её свиту в своём дворце и устроил в честь неё бал. Феррарские послы отметили исключительное гостеприимство, оказанное сестре Цезаря Борджиа герцогом и герцогиней Урбино. Затем Елизавета проводила невесту через горные перевалы в Пезаро, где Лукрецию поселили в том самом дворце, который она занимала в течение нескольких лет в качестве жены Джованни Сфорца. В Имоле гости отдыхали целый день, чтобы невеста могла привести в порядок свои драгоценности и одежду для въезда в Феррару, и вымыть голову.

29 января Елизавета и Лукреция об руку с Ферранте и Сигизмондо д’ Эсте вступили в Болонью, где правитель тоже устроил в честь невесты танцы. К неудовольствию маркизы, её корреспондент оттуда так описал Лукрецию:

– Заверяю Вас, женщина эта выглядит скромной: волосы тщательно убраны, грудь прикрыта, как и у её придворных дам. День ото дня она производит на меня всё лучшее впечатление. У неё быстрый ум: приходится держать с ней ухо востро. В общем, я считаю её женщиной мудрой, и это не только моё мнение, но и всех остальных.

Спустя несколько дней компания села на буцентавры и отправилась по воде сначала вдоль канала, а затем вверх по реке По до Бентивольо, городка примерно в двадцати милях от Феррары. Восторженные высказывания о его невесте так возбудили любопытство старшего брата Изабеллы, что он 31 января без предупреждения прибыл в Бентивольо.

– Герцогиня, хоть и сильно удивилась неожиданному появлению дона Альфонсо, – доносил посол Эрколе, – тем не менее, приняла Его Сиятельство с большим почтением и изяществом. Дон Альфонсо вёл себя в высшей степени доброжелательно и естественно, и все мы не могли не оценить этого по достоинству.

В Риме тем временем Александр VI тревожился, насколько хорошо обращаются с его дочерью. Феррарский посол доносил из Ватикана:

– Понтифик будет очень раздосадован, если Альфонсо не разделит ложе с герцогиней Лукрецией.

Вероятно, папа боялся, что Эсте по этой причине могут расторгнуть брак с его дочерью, как он это проделал с её первым мужем Джованни Сфорца .

Тем временем Лукреция и Альфонсо отправились в Феррару по воде на великолепном буцентавре, пожалованном Эрколе I. В Малалберго 1 февраля их встретила Изабелла д’Эсте, которая прибыла по просьбе отца, чтобы принять невесту. Ни одна из женщин этой встречи не жаждала. Лукреция была достаточно умна, чтобы понимать: маркиза не хотела её видеть в качестве родственницы. Все последующие праздничные дни Изабелла кипела от злости: разве могло ей понравиться то, что не она, а Лукреция была в центре внимания? Тем более, что дочери папы было всего двадцать два года, а маркизе – двадцать восемь. В то же время дочь Эрколе привыкла к комплиментам знаменитых поэтов и писателей. К своему высокому происхождению она относилась с большим трепетом, так, надпись возле её студии гласила: «Внучка короля, дочь герцога и жена маркиза». А тут какая-то выскочка Борджиа, которая, став герцогиней Феррары, приобретёт более высокий статус, чем Изабелла!

Маркизу сопровождал красавец Джулио, внебрачный сын Эрколе. Из письма Изабеллы мужу известно, что женщины со счастливым видом обнялись, после чего проследовали к Торре-делла-Фосса, где их ждал со своей свитой герцог Феррары. Когда Лукреция спустилась на берег, Эрколе, опередив будущую невестку, приложил её руку к своим губам. Затем все поднялись на большой герцогский буцентавр, который под рёв труб и артиллерийских салютов направился к дому внебрачного брата Эрколе, Альберто д’Эсте, где Лукреции предстояло жить до торжественного въезда в столицу герцогства.

В тот день, 2 февраля 1502 года, Феррара заиграла всеми цветами радуги. Лукреция въехала по мосту, перекинутому через По, в ворота Кастель Тедалдо, где её поджидали учёные из университета, чтобы раскинуть над ней балдахин из белого шёлка. Она сидела на великолепном коне, покрытом попоной из золотой парчи, с позолоченной упряжью. Сопровождали её восемь пеших придворных Альфонсо, и это было весьма кстати, ибо через несколько минут лошадь, испугавшись выстрела пушки, сбросила Лукрецию. Придворные помогли ей подняться, и она, смеясь, пересела на мула. Рядом следовал посол Людовика ХII в знак того, что брак совершается с монаршего благословения. Наряд Лукреции, как обычно, описала мужу Изабелла:

– Признаться, наше сердце горестно сжалось, когда мы увидели на ней колье из бриллиантов и рубинов, принадлежавшее нашей матушке герцогине Элеоноре!

Голову же Лукреции венчала другая семейная реликвия Эсте: диадема с рубинами, бриллиантами и сапфирами, оттенёнными очень крупными жемчужинами. За невестой мулы тащили её приданое. По петлящим улицам мимо воздающих хвалу молодой герцогине горожан процессия приблизилась к соборной площади, где находился палаццо дель Корте, который Эрколе уступил новобрачным. На верхней ступени парадной лестницы Лукрецию встретила Изабелла д’Эсте со своими дамами, которая проводила её в Большой зал, украшенный драгоценным шёлком, золотыми и серебряными шпалерами. Очень скоро новобрачных отвели в брачные покои. Изабелла свидетельствовала:

– Альфонсо трижды за ночь проявил супружеский пыл!

Во время свадебных торжеств маркиза отвергала все попытки невестки подружиться, стараясь затмить её с помощью своих модных нарядов и утончённых манер. Одна из дам, в желании угодить Изабелле, так переусердствовала, что в письме к Франческо Гонзага изобразила его жену, а не Лукрецию, героиней праздника:

– В ночь бала, как только блистательная супруга Ваша появилась в зале, все взгляды следовали за ней, куда бы она ни шла. Её можно было уподобить солнцу, а присутствовавших на бале дам – звёздами!

Сама Изабелла приходила в ярость оттого, что Лукреция слишком поздно встаёт и жаловалась мужу:

– Так хочется поскорее вернуться, повидать маленького сына, выбраться из этого постылого места. Ваше Сиятельство не должны завидовать мне из-за того, что я здесь, на этой свадьбе. Здесь веет таким холодом, что я, напротив, завидую всем тем, кто остался в Мантуе.

14 февраля в сопровождении Елизаветы Гонзага маркиза, наконец, вернулась домой, и с радостью обняла своего маленького Федерико. В письме к невестке с обращением: «госпоже Лукреция Борджиа», явно избегая называть её именем Эсте, она сообщила:

– Мы благополучно вернулись в Мантую и извещаем Вас о выздоровлении нашего супруга.

(Франческо Гонзага, не желая ехать на свадьбу по политическим соображениям, в качестве оправдания своего отсутствия выдвинул плохое самочувствие). Дочь папы ответила благодарственным письмом, многозначительно подписавшись: «Лукреция д’Эсте ди Борджиа». Она так и не подружилась с Изабеллой, зато сумела поладить со своим тестем, мужем, братьями Альфонсо и другими родственниками Эсте. Что бы ни думала его дочь, своей невесткой Эрколе был доволен, о чём и написал папе:

– Прошу Ваше Святейшество не волноваться, потому что отныне и навсегда я буду относиться к высокочтимой герцогине как к самому дорогому существу на свете.

В свой черёд, Альфонсо исправно каждую ночь приходил к молодой жене, хотя и сохранил прежнюю привычку днём развлекаться с гуляками и простолюдинками в таверне. На что, впрочем, получил благословение святого отца, как явствует из письма феррарского посла в Риме:

– Папа слышал, что дон Альфонсо развлекается на стороне, однако Его Святейшество утверждает, что тот поступает правильно.

Как только Изабелла оправилась от утомительных свадебных торжеств в Ферраре, она начала строить планы нового путешествия. Герцогиня Урбинская никогда не видела Венецию, что послужило маркизе хорошим предлогом для повторного визита в знаменитый город. На этот раз две принцессы решили сохранить строжайшее инкогнито, чтобы иметь возможность обойтись без утомительных церемоний и полностью посвятить себя осмотру достопримечательностей и собственному развлечению. Итак, однажды мартовским утром они отправились в путь, взяв с собой только двух дам – маркизу ди Котроне и верную Эмилию Пиа, в сопровождении протонотария Сигизмондо Гонзага и двух самых доверенных слуг Изабеллы, её сенешаля Алессандро да Бэссо и секретаря Бенедетто Капилупи. Маркиз сопровождал свою жену и сестру до Сермиды, откуда они доплыли на лодке до устья По и провели ночь в жалкой гостинице в Стеллате. Как обычно, Изабелла подробно рассказывала мужу о своих действиях в письме из Венеции, куда она прибыла с золовкой 14 марта 1502 года и поселилась в доме Никколо Тревизано, который снимал посол герцога Урбинского:

– Мы встретились там с Франческино Тревизано, который сообщил, что в Венеции знают о нашем прибытии и что друзья Вашего Превосходительства в восторге. Мы все трое вверяем себя Вам, и я прошу Вас поцеловать моего мальчика. Завтра я пришлю немного рыбы и устриц. Я благодарю Ваше Превосходительство за то, что Вы позволили мне приехать сюда, и наслаждаюсь Венецией гораздо больше, чем в прошлый раз, и считаю город намного красивее. Герцогиня признаёт, что здесь чудеснее, чем в Риме, и дивится этому зрелищу, и теряется в восхищении.

Однако Изабелла приехала не только полюбоваться Венецией, но и для того, чтобы в очередной раз занять денег у ростовщиков-евреев и выкупить свои драгоценности.

Поскольку дож пригласил маркизу посетить Куэджио, как она делала это раньше, Изабелла послала Капилупи и Бэссо извиниться перед ним и Синьорией за себя и герцогиню и объяснить, что они путешествуют инкогнито, и у них нет одежды, в которой они могли бы появиться перед ними. Тем не менее, дож распорядился, чтобы почётным гостям показали сокровищницу Сан-Марко и Арсенал.

Вернувшись в дом посла, путешественницы обнаружили, что там их уже ждал секретарь Синьории, который сообщил им о предстоящем визите четырёх дворян от имени дожа и Сената:

– Мы умоляли его обойтись без этой церемонии, но едва мы закончили обедать, как они уже были здесь. Герцогиня и я встретили их на лестнице и провели в комнату, и я ответила на их комплименты, подчеркнув любовь и преданность Вашего Превосходительства этой прославленной Синьории.

Наутро принесли подарки от Синьории: четыре больших сундука с рыбой разных сортов, восемь больших позолоченных марципановых тортов, двадцать девять коробок конфет, четыре горшка с имбирем и четыре с фиалковым сиропом, а также двадцать фунтов восковых свечей. В тот же вечер Изабелла отправила эти подарки с посыльным в Мантую, умоляя маркиза принять их ради неё.

Осмотрев все достопримечательности, принцессы затем посетили Катерину Корнаро, королеву Кипра, которой Изабелла написала после своего возвращения в Мантую, поблагодарив её за преданность и доброту, которые та всегда проявляла к дому Эсте.

Утром 21 марта дамы покинули Венецию и к вечеру добрались до Падуи, где их принял граф Борромео. При этом Изабелла нашла время сообщить своему мужу, что в Падуе ожидали французских послов на их пути в Венецию. Максимилиан I отказался предоставить Людовику XII инвеституру на Милан и не дал разрешение на включение герцогства в состав королевства Франции, а король, со своей стороны, отказался освободить Лодовико Сфорца и позволить его изгнанным сторонникам вернуться в Милан.

– До настоящего времени, – добавила маркиза, – король Франции мало считался с венецианцами, но теперь он больше всего стремится заручиться их дружбой.

В заключение она выразила свой восторг по поводу хороших новостей о сыне. Проведя последние дни Страстной недели в доме графа Каноссы в Вероне, Изабелла и Елизавета прибыли в канун Пасхи в Мантую, где счастливая мать, наконец, смогла обнять своего драгоценного мальчика. Неделю спустя Франческо уехал из дома, чтобы посетить какие-то скачки по соседству, и письма Изабеллы, были как обычно, полны нежных рассказов о Федерико.

– Мальчик всегда казался умным, – пишет она 4 апреля, – но с тех пор, как Ваше Превосходительство уехали, он каждый час удивляет меня своими милыми манерами и, кажется, полон решимости развлекать меня в Ваше отсутствие. Он сидит на Вашем месте за обедом и проделывает тысячу других трюков, о которых я не рассказываю Вашему Превосходительству, чтобы не возбудить Вашей зависти.

Другой, менее приятной задачей, которой теперь занялась Изабелла, было урегулирование её счетов. Расходы, связанные с её визитом на свадьбу брата в Феррару, были слишком большими; помимо своего собственного роскошного туалета, и нарядов её фрейлин, она изрядно потратилась на подарки из дорогой парчи и цепей для актёров и шутов, трубачей и музыкантов. Венецианец Марино Сануто рассказывал, что в тот раз маркиза проявила поразительную щедрость ко всем присутствующим, но особенно к испанским шутам в свите невесты. Поэтому вскоре после возвращения в Мантую маркиза написала своему отцу, герцогу Эрколе, к которому она не раз обращалась за помощью в своих денежных затруднениях.

Ещё в конце марта до Мантуи дошли слухи, что супруга Альфонсо беременна, поэтому Изабелла с началом мая поспешила вернуться в Феррару, проведя там почти две недели. Перед её приездом Лукреция, желая ослепить золовку, заложила некоторые драгоценности, чтобы расплатиться за новые наряды. Изабелле был оказан сердечный приём. Лукреция устроила испанские танцы под аккомпанемент тамбуринов и соревнование между органистами. Кроме того, вместе с Изабеллой посетила несколько изящных представлений, которые по распоряжению Эрколе проходили в соборе. Затем настойчиво повторила в письме вдогонку золовке, что уже скучает по Изабелле, особенно сейчас, когда Альфонсо уехал в Марину.

На самом деле Лукреция вовсе не чувствовала себя одинокой. Красивая молодая герцогиня как магнит притягивала в Феррару поэтов и писателей. Сам Лодовико Ариосто сочинил в честь приезда Лукреции стихи, а позже изобразил её в своей поэме «Неистовый Роланд».

Шпионы Изабеллы доносили, что её беременная невестка стремилась проводить со своими друзьями большую часть времени на роскошных виллах Эсте за городом. Однако из-за болезни своей родственницы и подруги Анджелы Борджиа вынуждена была перебраться в палаццо Бельфьор на северо-востоке города Феррары, и всё ещё оставалась там в начале лета, когда её брат, Цезарь Борджиа, в полной мере проявил свою вероломную натуру.

Герцог Валентино хотел обручить двухлетнего сына Изабеллы со своей малолетней дочерью от принцессы Шарлотты д'Альбре. В связи с этим он прислал очаровательное письмо маркизе, выражая свою радость по поводу перспективы новой связи между ними, и в течение следующих нескольких месяцев этот брак был предметом постоянных переговоров. Примерно 20 июня Изабелла и Елизавета Гонзага отправились в Порту с несколькими избранными дамами и маленьким Федерико, потому что, как сказала его мать, она не могла быть счастлива без него. Пока они наслаждались свежим бризом и восхитительными садами этого очаровательного загородного дома, Цезарь обвинил Гвидобальдо Монтефельтро в измене и захватил Урбино, так что герцог едва успел сбежать в Мантую, прихватив своего юного племянника Франческо Марию делла Ровере.

– Я не спас ничего, кроме своей жизни, своего камзола и рубашки, – сообщил 28 июня Гвидобальдо своему родственнику.

В тот же день Изабелла написала своей невестке, Кьяре Гонзага:

– Мы потрясены, ошеломлены и едва понимаем, где находимся.

Маркиза ударилась в панику, как бы ей не разделить судьбу золовки. И поспешила попросить Франческо Гонзага, уехавшего к французскому королю, дабы тот прислал послание с лестными словами о Борджиа, которое она могла бы показать послу Цезаря. В конце концов, она сочинила письмо сама и отправила на одобрение мужу. Тем временем Лукреция, оказавшись из-за брата в изоляции, почувствовала себя хуже, что вызвало тревогу Эрколе и Альфонсо, цинично сформулированную Проспери, шпионом Изабеллы, в письме к ней:

– Да хранит её Бог, поскольку не годится, чтобы она умерла именно сейчас!

Лукреция выжила, хотя 4 сентября родила мёртвую девочку. Через два дня на рассвете в Феррару тайно примчался Цезарь, чтобы поддержать сестру. А проницательная Изабелла д’Эсте предупредила мужа:

– Все считают, что его Христианское Величество в хороших отношениях с Валентино, поэтому прошу Вас, будьте осторожны, не употребляйте слова, которые могут ему передать, ибо в наши дни мы не знаем, кому можно верить.

Сама Изабелла по отношению к «гнусному» преступлению Цезаря оказалась куда циничнее: за день до письма к Франческо она отправила письмо своему брату, кардиналу Ипполито д’Эсте в Рим: ей хотелось, чтобы тот попросил Цезаря уступить ей статуи Венеры и Купидона из дворца в Урбино, которые он ранее подарил Гвидобальдо. Кардинал, пользовавшийся большим влиянием в Ватикане со времени свадьбы Лукреции, без промедления выполнил просьбу своей сестры, и Цезарь Борджиа поспешил удовлетворить желание Изабеллы, чьё расположение он особенно стремился завоевать. 22 июля маркиза радостно сообщила своему мужу, уехавшему на встречу с французским королём:

– Вчера погонщик мулов благополучно прибыл с Венерой и Купидоном, которые герцог Валентино прислал сюда, и его камергер мессир Франческо подарил их мне.

Правда, она не забыла и о своей золовке, попросив Цезаря через его камергера о возмещении приданого Елизаветы. А «Спящего Купидона» Микеланджело Изабелла поместила в гроте рядом с «Амуром» Праксителя, дабы наглядно продемонстрировать гостям отличие ренессансной скульптуры от античной.

Все жертвы захватнической политики Цезаря Борджиа и те, кто с тревогой наблюдал за его быстрыми успехами, теперь обратились за помощью к французскому королю. Преодолев Альпы, Людовик XII 28 июля вступил в Милан, взяв с собой Федерико Арагонского, бывшего короля Неаполя, и сопровождаемый герцогом Феррарским и маркизом Мантуанским, которые присоединились к нему неделей ранее в Виджевано. Сюда же прибыли несчастный герцог Урбино и Джованни Сфорца, первый супруг Лукреции Борджиа, чтобы найти у короля защиту против Валентино. Людовик пообещал принцам-изгнанникам разобраться с Цезарем, и Франческо Гонзага начал громко говорить о мести за их обиды, когда сам сын папы внезапно появился на сцене.

Неосторожные слова, которые её муж публично произнёс в адрес Валентино, наполнили Изабеллу тревогой за его безопасность, и она попросила его быть более осторожным в будущем:

– Я молюсь и умоляю Вас, если Вы не хотите позаботиться о себе, быть более осторожным ради меня и нашего маленького сына!

В то же время Изабелла написала своему старому другу Никколо да Корреджо, который также отправился на встречу с королем Людовиком, умоляя его держать её в курсе всего, что происходило в Милане.

8 августа Никколо, всегда готовый оказать ей услугу, написал:

– Повинуясь Вашим приказам, я должен сообщить Вам, что прошлой ночью герцог Валентино прибыл сюда верхом. Я не могу передать вам, с какими тёплыми проявлениями дружбы Его Христианское Величество приветствовал его. Он сам заказал ужин герцогу, выбрав определённые любимые блюда, и посетил его три или четыре раза в течение вечера, даже когда тот надел ночную рубашку и собирался лечь спать!

Это письмо подтвердило худшие опасения Изабеллы. Она использовала всё своё влияние, чтобы убедить своего мужа подружиться с ужасным Валентино. В качестве дополнительной меры предосторожности маркиза убедила его написать письмо, выражающее его дружеские чувства к герцогу, которое она могла бы показать камергеру, который только что подарил ей два предмета антиквариата. Тем временем из-за нелестных слов в его адрес Цезарь вызвал Франческо на поединок. Во время мессы на следующий день маркиз сказал венецианскому посланнику, что он сразится с герцогом в одиночку на мече и кинжале, и похвастался, что освободит Италию от злодея. Королю Людовику, однако, удалось примирить двух принцев.

– Сегодня мы обнялись друг с другом, словно братья, и вместе с Христианским Величеством провели весь этот день, танцуя и веселясь, – поспешил успокоить жену Франческо.

Вместе с королём Цезарь отправился в Геную и в беседе, которую имел там с мантуанским казначеем, подчеркнул свои дружеские чувства к Франческо и уважение папы как к нему, так и к его жене. Однако Валентино настаивал на том, что, если маркиз хочет оставаться его союзником, он не должен давать приют изгнанному Гвидобальдо.

9 сентября герцог и герцогиня Урбинские покинули Мантую. При этом Елизавета заявила:

– Мой муж окажется в большей опасности без меня и я никогда не оставлю его, даже если мы с ним умрём в госпитале для бедняков!

К счастью, они нашли приют в Венеции, которая стала прибежищем всех принцев, изгнанных герцогом Валентино, и были гостеприимно приняты Синьорией, предоставившей им пенсию и дом в Канареджо. Увы, бедняжка Елизавета оказалась в большом затруднении из-за нехватки денег. Одно время она даже вынашивала идею поступить на службу к французской королеве Анне Бретонской, которая по доброте душевной предлагала несчастной герцогине свою помощь. Но Елизавета не могла решиться уйти от мужа, в то время как никакая сила на земле не заставила бы её принять предложение Валентино о щедрой пенсии, если бы она согласилась на расторжение своего брака, а Гвидобальдо отказался бы от своего наследства и стал священником. В этих печальных обстоятельствах Изабелла проявляла нежную привязанность и сочувствие к своим несчастным родственникам и постоянно присылала им письма и подарки. Но когда через несколько дней после этого Гвидобальдо, откликнувшись на призыв своих подданных, предпринял отчаянную попытку вернуть себе трон, маркиз остался глух к мольбам своей сестры и отказался выступить против своего союзника герцога Валентино. Как и следовало ожидать, мужественные усилия Гвидобальдо оказались бесплодными. Он был вынужден бежать из Урбино во второй раз, но опасно заболел в Читта-ди-Кастелло. Только в конце января ему удалось вернуться в Венецию.

Тем временем Франческо Гонзага отправился во Францию 6 октября, как сообщила золовке Изабелла, по приглашению короля Людовика, который хотел посоветоваться с ним по итальянским делам и надеялся заручиться его помощью против испанцев. Маркиз пообещал своей жене, что будет дома на Рождество, и письма Изабеллы показывают, с каким нетерпением ожидали его возвращения. Но Людовик XII настоял на том, чтобы маркиз провел Рождество во Франции, и, в конце концов, продержал его при своём дворе до конца января. И король, и королева относились к Франческо с подчеркнутой вежливостью, и Анна Бретонская возобновила сделанное ею ранее предложение воспитать его дочь Элеонору при своём дворе и выдать её замуж за принца королевской крови. В конце концов, от этого плана отказались.

Во время отсутствия мужа Изабелла вела дела со своим обычным тактом и мудростью. Переговоры о женитьбе Федерико и о кардинальской шапке для Сигизмондо Гонзага всё еще тянулись, и герцог Валентино отправил посланника в Мантую, чтобы обсудить с маркизой условия брачного контракта. Но обе стороны относились друг к другу с взаимным подозрением, и в своём письме к Франческо Изабелла жаловалась, что папа дал двусмысленные ответы относительно кардинальской шапки, в то время как герцог отказался определить размер приданого своей дочери. Ясно, что целью Цезаря было выиграть время до тех пор, пока мечта всей его жизни не осуществится, и он не создаст единое великое королевство в Италии. После подавления восстания в Урбино Цезарь выступил против Синигальи, обороняемой сестрой Франческо Джованной Гонзага, сын которой, Франческо Мария делла Ровере, воспитывался в Мантуе. Захватив и разграбив город, Валентино проделал то же самое с Перуджей и Читта-ди-Кастелло, а затем продолжил наступление на Сиену. Следующей его целью была Флоренция. После расправы Цезаря 26 декабря 1502 года со своими злейшими врагами Орсини Изабелла д’Эсте поспешила поздравить его и прислала ему в подарок сотню разноцветных шёлковых карнавальных масок:

– После тяжких усилий и трудностей, которые претерпели Вы, совершая славные Ваши деяния, следует найти время и для развлечений.

1 января 1503 года Цезарь сообщил маркизе, которая неоднократно посылала ему поздравления с его победами, о взятии Синигальи и о хладнокровном убийстве своих капитанов Вителлоццо, Оливеротто и других, которые посмели составить заговор против него.

А 15 января хромой банкир Эрколе Строцци, друг Лукреции, дал в честь неё бал в своём доме в Ферраре. На этом балу герцогиня повстречала Пьетро Бембо, кардинала и поэта, который стал её самым знаменитым любовником. Однако уличить невестку в измене, несмотря на всех своих шпионов, Изабелле так и не удалось, хотя она догадывалась, что любовники встречаются на вилле Строцци. В апреле маркиза нанесла короткий визит своему отцу и провела день Святого Георгия в Ферраре, где, как обычно, её тепло приняли. При этом Изабелла и Лукреция подчёркнуто демонстрировали взаимную приязнь, которой не было и в помине. 24-го маркиза написала своему мужу:

– Вчера, после многочисленных визитов дам и дворян, около четырёх часов моя невестка пришла ко мне в комнату и, после очень приятной беседы повезла меня в своей карете кататься по Ферраре до позднего вечера.

Затем Изабелла описала представление в честь праздника Баговещания, устроенное в доме архиепископа, а на следующий день – ещё одно. По возвращении домой её ждало новое горе: 2 июня в Мантуе скончалась её золовка Кьяра Гонзага, герцогиня де Монпасье. Но особенно болезненно восприняла этот новый удар жившая в изгнании в Венеции Елизавета Гонзага, которой сестра заменила мать.

В то время как Пьетро Бембо изощрялся в любовных посланиях к Лукреции, над Борджиа стали сгущаться тучи. 6 августа 1503 года после обеда Александра VI и Цезаря Борджиа на вилле кардинала Адриано да Корнето все присутствующие заболели лихорадкой. А 18 августа папа скончался. Цезарь выздоровел, однако лишился поддержки французского короля, что позволило Гвидобальдо Монтефельтро вернуться в Урбино. Дети высыпали ему навстречу с оливковыми ветвями в руках и приветствовали его возвращение триумфальными песнями. Старики плакали слезами радости, женщины и дети толпились на улицах, а матери поднимали своих малышей, чтобы увидеть герцога, и просили их никогда не забывать этот день.

– Сами камни, – писал современник, – казалось, радовались и пели от радости.

Елизавета сама написала Изабелле, чтобы сообщить о приёме, оказанном герцогу его верными подданными. Она вспомнила, как в самые мрачные дни её страданий в Мантуе добрая монахиня Осанна велела ей осушить слёзы, поскольку власть Борджиа окажется такой же преходящей, как горящий сноп соломы, и поблагодарила Бога за то, что её слова оказались правдой.

22 августа 1503 года папой был избран престарелый кардинал Пикколомини из Сиены, принявший имя Пия III.

– Хороший человек, – утверждал современник, – чья предыдущая жизнь и благотворительные поступки заставляют людей надеяться, что как папа он будет полной противоположностью Александру VI. И поэтому они вне себя от радости.

Франческо Гонзага, тогда находившийся на острове Фарнезе, прислал жене подробный отчёт о смерти Александра VI и слухах об его отравлении, присовокупив к нему рассказ, согласно которому покойный, якобы, заключил договор с дьяволом.

В начале сентября посол Эрколе I сообщил о многозначительной фразе французского короля:

– Я знаю, вы всегда были недовольны этим браком.

Посол ответил, что так оно и есть. Тогда Людовик ХII заметил:

– Всё что ни делается, к лучшему.

И добавил, что Лукреция неверна своему мужу. Её положение действительно стало очень опасным, о чём ехидно сообщил Изабелле её шпион Проспери:

– Вижу, что донна очень расстроена, это событие нехорошо для неё с любой точки зрения. Вы, Ваше Сиятельство, и сами это хорошо понимаете.

Однако Эрколе, к досаде Изабеллы, не стал требовать расторжения брака своего сына, прекрасно понимая, что в таком случае придётся вернуть огромное приданое Лукреции. Тем более, что все Эсте, кроме маркизы, полюбили сестру Цезаря Борджиа. Вскоре Изабелла узнала, что её золовка на свои деньги формирует военные отряды, чтобы послать их на помощь брату. Кроме того, между Лукрецией и Бембо произошла ссора: она, кажется, обвиняла его в ослаблении чувств и в том, что он оставил её и по приказу отца уехал в Венецию. Правда, в ноябре кардинал вернулся и нашёл пристанище на вилле Строцци.

– Потому что в Остеллато, – признался другу кардинал, – как я говорил Вам, нет возможности приютить Его Сиятельство дона Альфонсо, если он пожалует с визитом.

Там состоялась его последняя встреча с Лукрецией. Бембо снова вызвали в Венецию из-за брата, скончавшегося 31 декабря. А в Феррару вернулся Альфонсо. Неприятности Цезаря Борджиа вызвали напряжение во взаимоотношениях Лукреции с мужем. Тому не нравилось, что она поддерживает Цезаря. Однако до разрыва между супругами не дошло, что же касается Бембо, то Лукреция продолжала переписываться с ним до самой смерти.

Избрание папы Пия III оказалось лишь временной мерой. Новый понтифик был слишком стар и немощен, а тяготы его коронации, добавленные к тревогам, связанным с его должностью, привели к фатальной болезни, от которой он скончался 17 октября. На этот раз все партии сошлись на кандидатуре Джулиано делла Ровере. 1 ноября, после самого короткого конклава, когда-либо известного в долгой истории папства, он был провозглашён папой под именем Юлия II. Его избрание произвело переворот в политике Святого Престола. Герцог Урбинский, сестра которого была женой Джованни делла Ровере, префекта Рима, был назначен генерал-капитаном Церкви, а Джованни Гонзага – лейтенантом. Что же касается племянника папы, юного Франческо Марии делла Ровере, то его публично провозгласили наследником Гвидобальдо. Елизавета, которая оставалась в Венеции до тех пор, пока в её владениях не восстановились мир и порядок, теперь простилась с дожем и Сенатом и, поблагодарив их за гостеприимство, вернулась в Урбино. 11 декабря её сенешаль передал Изабелле следующий отчёт о том ликовании, которым был встречен её въезд:

– Когда, наконец, мы были в четырёх милях от Урбино, всё население высыпало ей навстречу с оливковыми ветвями в руках и с криками: «Гонзага и Фельтро!» И когда мы добрались до Урбино, множество дворян и горожан было у ворот и вышло поприветствовать её с величайшей радостью, целуя и сжимая её руку со слезами нежности, так что прошло три часа, прежде чем Её Превосходительство смогла добраться до площади. Затем она сошла с лошади перед Весковадо и вошла в церковь, где собрались все дамы Урбино, принеся ей оливковую ветвь с золотыми листьями, и все в один голос выкрикнули имя Ёё Превосходительства и обняли её с великой радостью. Затем монсеньор епископ, облачённый в своё облачение, взял мадонну герцогиню за руку и повёл её преклонить колени перед высоким алтарем, где собралось всё духовенство урбинского двора, и они начали петь: «Te Deum laudamus» и другие благочестивые молитвы. Когда было дано благословение, они вышли из церкви и вошли во дворец в сопровождении епископа, всего духовенства и великого множества людей, и они оставались во дворце до полуночи, и каждый день и каждую ночь Её Превосходительство чествовалась таким образом.

В течение следующих нескольких лет двор в Урбино вернул себе прежний блеск, а самые блестящие кавалеры и самые выдающиеся учёные и художники – Кастильоне и Бембо, Кристофоро Романо и юный Аретино искали пристанище у Гвидобальдо и Елизаветы. Правда, бесценные гобелены со сценами Троянской войны пропали, но знаменитая библиотека и многие другие сокровища искусства, которые ранее хранились в их дворце, были возвращены Цезарем, стремившемся умиротворить нового папу. Потом Гвидобальдо захотел вернуть себе и Купидона, но Изабелла напомнила ему, что он дал ей разрешение попросить у Борджиа работу Микеланджело. После чего герцогу ничего не оставалось, как умолять маркизу оставить статую себе и заверить её, что и он сам, как и его имущество полностью в её распоряжении.

12 ноября 1503 года Изабелла родила ещё одну дочь, Ипполиту, которая позже стала монахиней в доминиканском монастыре Святого Винченцо.

– Мадонна родила маленькую девочку, и хотя мы очень хотели мальчика, всё же мы должны довольствоваться тем, что нам дано, – написал брату протонотарий Сигизмондо Гонзага.

Тем временем Франческо проводил кампанию в Неаполитанском королевстве с большими трудностями. Французские войска были недисциплинированными, вдобавок, их передвижениям препятствовали сильные наводнения. Несмотря на это, маркизу удалось форсировать реку и освободить Гаэту. В конце концов, смертельно устав и будучи не в состоянии, по словам венецианского автора, «больше терпеть гордыню, ссоры и непослушание французов», он сложил с себя командование и вернулся в Мантую. Через несколько недель после его отъезда, 28 декабря, французы потерпели полное поражение в битве на берегах Гарильяно, и Неаполь был потерян для Франции. 11 февраля 1504 года в Лионе был подписан договор, по которому Людовик XII отказался от любых притязаний на королевство, а Фердинанд Арагонский стал властителем Южной Италией.

Возвращение маркиза и восстановление Гвидобальдо в его герцогстве были отпразднованы с блеском как в Мантуе, так и в Урбино.

Когда её роман с Пьетро Бембо угас, Лукреция Борджиа вступила в новые, гораздо более смелые отношения с Франческо Гонзага. Эта связь причинила много страданий и боли ревнивой Изабелле. Лукрецию же привлекла в Франческо его мощная эротическая энергия (как у её отца и брата), а то, что он был мужем Изабеллы, вероятно, только подзадорило её. Первые послания Лукреции и Франческо датируются весной 1502 года, когда маркиз стал лейтенантом-генералом на службе французов в Неаполитанском королевстве. Между ними завязалась оживлённая переписка, положившая начало их долгим и страстным отношениям. Влюблённые соблюдали осторожность и важные письма переправляли только через доверенных эмиссаров, таких, как банкир Эрколе Строцци, который раньше служил посредником между Лукрецией и Пьетро Бембо. Её письмо к Франческо, написанное 30 декабря, уже содержит кокетливую нотку:

– Возблагодарим же Господа за то, что Вы, Ваше Сиятельство, вынуждены будете иногда появляться в наших краях, ибо, сказать по правде, слишком давно Вас здесь не было.

Переписка Лукреции с Франческо продолжалась почти два года, когда в конце апреля 1504 года Франческо Гонзага вместе с женой, наконец, посетил Феррару. Там проходили знаменитые ежегодные скачки. После этого маркиз получил ряд игривых писем от Лукреции и её придворных дам с выражением сожаления по поводу его отъезда. С самого начала, как только Гонзага покинул Феррару, Лукреция договорились со своими дамами очаровывать его. Особенно старались Анджела Борджиа и Полисена Мальвецци, которые заявили о готовности исполнять все приказания маркиза:

– Случилось это после того, как мы заметили расположение к Вам нашей замечательной герцогини: она во всех наших разговорах непременно Вас поминает.

Во время майского визита Франческо дал понять Лукреции, что ему хотелось бы приобрести отличных лошадей её брата Цезаря из конюшни в Форли. Герцогиня немедленно связалась с конюхом и 11 мая написала маркизу:

– Прошу Вас дать знать, не нужно ли Вам ещё чего в таком же роде, могу ли я чем-то Вам помочь. Заверяю Ваше Сиятельство, что во мне Вы всегда найдёте человека, готового Вам услужить.

В разгар лета содержание писем стало более насыщенным. Они обменивались стихами и 10 июля Франческо написал:

– Я болен, будучи лишён воздуха Феррары, который действует на меня благотворно, мне недостаёт беседы с Вашей Светлостью, доставляющей мне огромное удовольствие.

В октябре маркиз уже сделал осторожную попытку увидеться с Лукрецией на одной из вилл Эсте в долине По под предлогом охоты. Однако Альфонсо, лечившийся в то время на водах, возможно, что-то заподозрил и предложил, чтобы шурин дождался его. 28 октября Лукреция сообщила мужу Изабеллы:

– Свидеться с Вашим Сиятельством в Комаккьо не представилось возможности, как бы мне этого ни хотелось.

В субботу 25 января 1505 года после пяти дней сильной лихорадки скончался Эрколе I д’Эсте. Беспорядка и ссор, которых все ожидали и боялись, между его сыновьями не произошло. В связи с чём Проспери поспешил успокоить Изабеллу:

– С одной стороны, я приношу Вашей Светлости свои соболезнования, а с другой – поздравляю Вас в связи с тем, что всё прошло в мире, единении и любви.

Новым герцогом Феррары был провозглашён Альфонсо, в то время как Лукреция стала полновластной герцогиней. Получив власть, старший сын Эрколе сразу продемонстрировал умение управлять как собственной семьёй, так и подданными. Братьев заверил, что они могут спокойно, как раньше, жить в собственное удовольствие в своих роскошных дворцах. А затем учредил комиссию по рассмотрению частных петиций (жалоб), поставив во главе жену.

– Герцог думает лишь о том, как бы по мере возможностей удовлетворить нужды подданных, – сообщил Проспери маркизе.

Одним из первых распоряжений Альфонсо I было сооружение крыши над «скрытым проходом» между дворцом и замком, по которому он, будучи ещё ребёнком, спасся вместе с матерью и сёстрами во время бунта Никколо д’ Эсте. Сейчас, соединив свои дворцовые покои с апартаментами Лукреции в замке, он сделал общение с женой более приватным. Не забыл он также и о своей личной свободе, о чём опять же доложил Изабелле Проспери:

– Полагаю, Ваше Сиятельство слышали о проходе между дворцом и замком, но он (Альфонсо) приказал также построить винтовую лестницу, по которой Его Светлость днём и ночью может спускаться на площадь.

Таким образом, Альфонсо хотел развлекаться на стороне, не привлекая внимания.

В том же месяце, когда скончался герцог Эрколе, в Мантуе произошло радостное событие: герцог Урбино официально попросил руки Элеоноры Гонзага для своего племянника Франческо Марии делла Ровере. 2 марта их обручение было отпраздновано и Мантуе, и в Ватикане. Папа настаивал на том, чтобы невеста принесла своему мужу (и его племяннику) приданое в размере 30 000 дукатов, причём 20 000 дукатов должны были быть выплачены сразу, а остальная часть этой суммы – в срок, установленный герцогиней Елизаветой. Это событие способствовало оживлению переписки между Изабеллой и её старой подруги, от имени которой писала Эмилиа Пиа. Елизавета пригласила маркизу сопровождать её в Рим. Изабелла, которая никогда не была в Вечном городе, сразу загорелась этой идеей и заявила, что поедет либо инкогнито, одетая в чёрное, либо в качестве горничной в свите герцогини. Однако от этого путешествия пришлось отказаться, отчасти из-за страха перед чумой в Риме, отчасти из-за желания Юлия II сократить расходы и навести порядок в расстроенных финансах Ватикана.

– Этот папа, – заметила Эмилия, – настолько скуп, что я не знаю, удастся ли наш план!

Тем же летом Бальдассаре Кастильоне, уроженец Мантуи, перешёл на службу к герцогу Урбино. Франческо Гонзага с большой неохотой расстался со своим придворным, показавшим себя талантливым военным и дипломатом, и даже запретил ему пересекать границу Мантуи. Однако Кастильоне всегда больше тяготел к литературе и общению с людьми искусства, что получил в избытке в Урбино. Привечая людей образованных, Елизавета Гонзага, в отличие от своей невестки, ничего не требовала от них взамен, кроме участия в изысканных беседах и диспутах, на основе которых Кастильоне написал очень известную в то время книгу «Кортеджиано» («Придворный»), переведённую на испанский, французский и английский языки. Показав, какими качествами должен обладать дворянин эпохи Ренессанса, автор заодно прославил в своём произведении урбинский двор (а не мантуанский!) и свою покровительницу Елизавету Гонзага, которой остался верен до конца жизни. Впрочем, Изабелла д'Эсте, хотя и кусала локти от зависти, но, как женщина умная, продолжала поддерживать связь как с доброй Елизаветой, так и со своим бывшим придворным, и старалась смягчить гнев мужа. Ведь родственник графа, Сабба ди Кастильоне, член ордена рыцарей-госпитальеров, прислал ей с Родоса целую лодку античных статуй!

Верный Проспери пытался, как мог, ради Изабеллы что-нибудь разнюхать о романах Лукреции, но не слишком преуспел, потому что герцогиня его к себе не подпускала. Секретарь Изабеллы, Бенедетто Капилупо, написал своей госпоже 3 февраля, что Эрколе Строцци угрожает сильная опасность, потому что он попал в немилость к герцогу. Ещё он намекнул, будто знает что-то, но сказать это может только при личной встрече. В том же месяце Бембо отправил длинное страстное послание бывшей возлюбленной, призывая её к осторожности:

– Не доверяйте никому. И постарайтесь сделать так, чтобы никто не видел Вас за письмом, потому что я знаю: за Вами следят.

В том же письме Пьетро пытался «смягчить страдания» Лукреции, связанные с братом, которого по сговору папы Юлия II с королём Фердинандом Католиком арестовали в Неаполе и увезли в Испанию, где заточили в тюрьму. На протяжении нескольких лет Лукреция напрасно пыталась его освободить и просила Франческо Гонзага помочь Цезарю.

Новая герцогиня Феррары страстно любила музыку, и Бартоломео Тромбончино, знаменитый сочинитель фротолл и лютнист в том же году покинул двор Изабеллы и, к возмущению маркизы, перебрался в Феррару. Но особенно Изабелла была оскорблена тем, что Лукреции стал петь дифирамбы её любимый поэт и родственник Никколо да Корреджо, хотя раньше предметом обожания того была сама маркиза. Он переводил для Изабеллы бретонские легенды и провансальские романсы, положил на музыку Вергилия и Петрарку и ради неё, несмотря на годы, был готов всегда преломить копьё или танцевать до упаду. Поэтому после смерти Никколы маркиза вступила с Лукрецией в долгую остервенелую борьбу за обладание книгой стихов, которую он оставил, и не успокоилась, пока не добилась своего.

В то же время Изабелла пыталась переманить на свою сторону Пьетро Бембо, бывшего любовника Лукреции, и давно приглашала его погостить в Мантуе. Но этому визиту помешала смерть герцога Эрколе. В апреле маркиза снова послала ему приглашение, но венецианец отделался вежливым отказом, приложив к письму три сонета собственного сочинения, которыми Изабелла была очень довольна. Тем более, что два месяца спустя их автор, наконец, появился в Мантуе с письмами Елизаветы и Эмилии Пиа, так как перед тем он заехал в Урбино. Изабелла показала гостю свою студию и гроту, с произведениями искусства, а также библиотеку с редкими рукописями. После чего окончательно очаровала его тем, что исполнила под лютню несколько его собственных песен. Таким образом, маркиза добилась своего: расстались они друзьями и с дороги Бембо написал ей:

– Я посылаю Вашему Превосходительству, моя дорогая мадонна и почтеннейшая госпожа, десять сонетов не потому, что они достойны попасть в Ваши руки, а потому, что я желаю, чтобы некоторые из этих стихов были прочитаны и спеты Вами, помня, с каким непревзойдённым очарованием и нежностью Вы пели другие.

В мае маркиза приняла ещё более известного посетителя в лице великого флорентийца Никколо Макиавелли, автора «Государя», который прибыл в Мантую, чтобы официально уведомить Франческо Гонзага о его назначении на пост генерал-капитана республики Флоренции. Его миссия оказалась неудачной, поскольку жалованье, предложенное флорентийцами, было намного ниже того, которое маркиз получал от венецианцев, и после длительных переговоров Франческо, в конце концов, отказался от этой должности.

А в июне 1505 года в объятиях Изабеллы испустила дух монахиня Осанна, которая делила все свои радости и горести с ней. Маркиза наняла своего любимого скульптора Кристофоро Романо, чтобы воздвигнуть величественную гробницу в её память в доминиканской церкви. В течение следующих нескольких лет она всеми возможными способами пыталась добиться причисления к лику блаженных своей святой подруги – чести, которая, в конце концов, была оказана Осанне спустя десять лет папой Львом Х.

Тем временем Лукреция продолжала активную переписку с маркизом Мантуи. 19 сентября 1505 года она родила в Реджо сына, названного в честь деда Александром и тут же оповестить об этом не только мужа, но и Франческо. Бембо тоже поспешил прислать из Венеции прелестное письмо с поздравлениями, из которого, однако, явствует, что они расстались навсегда, поскольку он с ностальгией вспоминает «дни, проведённые в доме господина Эрколе в Остеллато, где осталась часть моей души…».

Однако через месяц ребёнок умер, принеся матери страшное горе. Пьетро Бембо в ноябре попытался её утешить в своём письме, н после этого не писал Лукреции более семи лет. Через несколько дней она получила сообщение от мужа, который предложил ей отдохнуть вместе в Бельригуардо, и Лукреция решила по пути заехать в Боргофорте, чтобы повидаться с Франческо. Маркиз был «вне себя от радости при этом известии» и 25 октября написал Лукреции:

– Ради этой встречи мы отказались бы от любого сокровища…

Встреча Лукреции с Франческо в Боргофорте стала началом их любовного романа. Маркиз дал обед в честь герцогини и её свиты и, несмотря на её «сопротивление», настоял на том, чтобы они вместе посетили Мантую, как неискренне написала она мужу:

– Ваша Светлость поймёт из моего письма, что достопочтенный господин маркиз буквально боролся со мной, настаивая на том, чтобы я нанесла визит госпоже маркизе. Я сопротивлялась изо всех сил. Тем не менее, вынуждена была покориться, так что завтра я туда направлюсь…

– Видно, плохо Вы сопротивлялись, мадонна, – подумал, прочитав письмо, Альфонсо.

Изабелла д’Эсте, конечно же, сразу всё поняла и выставила на ночь в своём дворце у покоев Лукреции стражу под видом почётного караула. С тех пор маркиза ещё больше возненавидела невестку. Возможно, из-за этого Изабелла серьёзно заболела лихорадкой и несколько недель не могла избавиться от приступа. Её друзья во всех уголках мира написали, чтобы выразить свою тревогу, и объединились, чтобы способствовать её выздоровлению. Бембо с тревогой справлялся о её здоровье из Венеции. Кристофоро Романо призвал всех доминиканских монахов Санта Мария делле Грацие в Милане помолиться за неё и пообещал собственноручно посетить семь церквей в Риме и помолиться у каждого алтаря за свою дорогую госпожу. Писатель Марио Эквикола прислал последние литературные новинки из Блуа для развлечения Изабеллы. Елизавета без промедления отправила своего любимого шута фра Серафино в Мантую, а Эмилия Пиа писала весёлые письма, чтобы подбодрить больную. Но маркиза забыла обо всех своих бедах, когда в конце ноября родила прекрасного мальчика.

– Я рад, – писал Кристофоро из Рима, – слышать об этом счастливом событии и благодарю Бога за то, что Ваша болезнь закончилась так счастливо. Будьте бодры, дорогая мадонна, и пусть Бог даст Вам много радости в ваших детях!

Этот второй сын, будущий кардинал, которому однажды предстояло председательствовать на Тридентском соборе, получил, согласно желанию отца, имя Луи в честь короля Франции. Но Изабелла предпочитала называть его Эрколе, в честь его дедушки, и когда мальчик повзрослел, его стали называть именно этим вторым именем.

Вернувшись в Бельригуардо и соединившись с мужем, Лукреция Борджиа тут же написала любовнику письмо, в котором благодарила за тёплый приём, который он оказывал ей не только в Боргофорте, но также и в Семиде (на границе Мантуи и Феррары), и на своём корабле. Пять дней спустя она снова написала ему, поблагодарив за письмо, которое расценила как ещё одно доказательство доброго расположения маркиза. В числе тем, которые они обсудили, был, разумеется, и вопрос, связанный с судьбой Цезаря. Франческо пообещал направить в Испанию посла, чему Лукреция страшно обрадовалась. Она надеялась вскоре вернуться в Феррару, так как в последние дни «обстановка там вроде бы наладилась».