Призрак Фаберже

Глава 13

Саша нажал кнопку звонка у входа в петербургский архив. Неприметное здание в жилом районе на одном из небольших каналов. Поначалу он принял его за старинный особняк, но, войдя внутрь, понял, что после войны его перестраивали. На низких потолках светились простые электрические лампочки. Лестницы были увешаны табличками, начинавшимися со слова «Осторожно!» и предупреждавшими о свисающих проводах, плохом освещении и отсутствии перил. Поднимаясь на последний этаж, Саша почувствовал характерный запах всех русских библиотек — пахло старой бумагой, плесенью и чайной заваркой.

— Опаздываешь, — сказал Геннадий по-русски, поднимаясь ему навстречу. — Людмила Аркадьевна, сообразите чайку для Саши.

Улыбнувшись, женщина пошла за стаканом.

— Разве я опоздал? Извините. Немного заблудился. Я пешком шел из «Астории».

— Ненормальный. А почему не на автобусе?

— Я не очень разбираюсь в питерских маршрутах.

— Турист несчастный. Ладно, мы это уладим. Посмотри, над чем я сейчас работаю, — сказал Геннадий, подводя Сашу к большому столу, где лежало несколько бумажных стопок. — После революции все документы фирмы Фаберже были изъяты и перетасованы. И вместо того чтобы разложить их по инвентарным номерам, что весьма облегчило бы нам жизнь, их привязали к именам заказчиков.

— Зачем?

— Чтобы легче было конфисковывать ценности. Таким образом большевики сразу видели, у кого что есть.

— Понимаю.

— Однако когда возникали дополнительные затраты, ну, например, отделка производилась чужими мастерами или камни закупались на стороне, выписывались отдельные внутренние счета. Они для нас очень важны, потому что помогают найти неизвестных мастеров, утерянные рисунки и другую полезную информацию. Сначала я нашел счет, который был выписан твоему прапрадедушке за статуэтку. Но на прошлой неделе, как раз после нашего с тобой разговора, я обнаружил и внутренний счет. Вот он.

Саша взглянул на листок.

«В связи с годовщиной свадьбы его светлости князя Олега Озеровского и его жены, княгини Цецилии Озеровской, которая имеет место быть в декабре сего года, отцу его светлости предъявлен счет на сумму 2575 рублей, из которых причитается:

Художнику Бенуа за выполнение эскизов — 250 рублей.

Мастерской Хенрика Вигстрома за обработку камней и работу по металлу 2325 рублей.

Указанные суммы будут выданы господам Бенуа и Вигстрому после оплаты общего счета его светлостью князем Озеровским».

Саша взглянул на Геннадия.

— И как нам пригодятся эти сведения?

— В этих трех стопках мы поищем рисунки, которые могут иметь отношение к Снегурочке. В первой находятся документы из мастерской Бенуа, во второй — то, что осталось от архива Вигстрома, а в третьей — счета от немецких поставщиков камней. Я буду просматривать счета. Может быть, там есть что-нибудь относящееся к Снегурочке.

Вошла Людмила Аркадьевна с двумя стаканами чая. Поставив их перед мужчинами, она вернулась за свой стол, усеянный обрывками бумаг с церковнославянскими текстами.

— Ну что ж, начнем! — сказал Саша, придвигая к себе стопку бумаг из мастерской Бенуа.

Он стал тщательно просматривать все документы, которых было не меньше нескольких сотен. Среди рисунков он обнаружил десятки набросков, относящихся к Снегурочке: положение рук, выражение лица, размах юбки. Несколько листов с рязанскими узорами. Наполовину растаявшая светловолосая Снегурочка в сугробе из горного хрусталя. Выполненные акварелью рисунки, которые должны были материализоваться в камне. На многих были пометки Фаберже или его сына Агафона: «Нет. А.Ф.», «Да. К.Ф.».

Саша все быстрей перебирал бумаг. Он нашел наброски и других вещей, которые ему приходилось встречать за время работы в «Лейтоне», и стал делать пометки в блокноте. Вот эскизы рам, которые он видел у своих клиентов. Саша и не подозревал, что Бенуа так много работал для Фаберже. Он ведь был архитектором. Вскоре ему попались рисунки с изображением знакомого здания. Отложив их в сторону, Саша понял, что это предварительные наброски для эмалевой крышки нефритовой шкатулки, которую его мать подарила Глории Грир.

Наткнувшись на несколько пустых папок, Саша взглянул на часы. Неужели прошло уже три часа? Чай был выпит, на столе лежало шесть аккуратных стопок. Весь блокнот исписан. Саша почувствовал, что устал.

— Геннадий, я должен передохнуть. Голова просто раскалывается.

— Быстро же ты справился с этой кучей. Ты так шустро ее ворошил, будто и не смотрел в бумаги.

— Я всегда так работаю. А почему в этих папках ничего нет?

— Могу вам объяснить, — вмешалась Людмила Аркадьевна, подходя к столу, за которым работали Саша с Геннадием. — Полгода назад у нас произошла кража. Исчезло несколько документов. Некоторые эскизы Бенуа, счета Фаберже и огромное количество фотографий тех вещей, которые в двадцатые годы были конфискованы из петербургских банковских сейфов. Мы так и не поняли, почему их украли. Еще были похищены «Птицы Америки» Одюбона — огромный фолиант.

— В Америке он стоит очень дорого, — заметил Саша. — Семь-восемь миллионов долларов.

— Но ведь рисунки Бенуа представляют интерес только для русских искусствоведов. Там был декор потолков для дворца, рисунки животных, вероятно для серебряных статуэток. Странный выбор. Надеемся, что воров все-таки поймают. О краже сообщили в Интерпол.

Саша вздохнул. Здесь столько богатейших библиотек, но как же плохо они охраняются!

— На эти документы были каталожные карточки?

— Нет. Архивист все держал в голове.

— А можно с ним поговорить?

Людмила Аркадьевна быстро перекрестилась.

— Нет. Полгода назад его убили в Москве. Трагическая случайность. В ресторане расстреляли группу банкиров, а он, на беду, оказался рядом.

Саша со вздохом закрыл глаза. В Москве по-прежнему опасно. Ему сразу расхотелось туда ехать.

— А кто-нибудь помнит, что было на фотографиях?

— Я спрошу Татьяну Ермолову. Не так давно она что-то искала в этих папках по работе. Могла кое-что запомнить.

— На нее вся надежда. Если они появятся на Западе, она поможет их опознать.

Людмила Аркадьевна снова перекрестилась и пошла к своему столу. Саша последовал за ней.

— Чем вы сейчас занимаетесь? — поинтересовался он.

— Акафистами одиннадцатого века. По заказу церковного собора.

— Нашли что-нибудь новое?

— Несколько прекрасных молитв. Приходится собирать их по частям.

— Как по частям?

Женщина смущенно подняла глаза.

— Все страницы разорваны. Когда немцы захватили Новгород, они заворачивали в них серебро для вывоза в Германию. В конце сороковых серебро возвратили вместе с обрывками бумаг. Я уже двенадцать лет восстанавливаю текст. Многое навсегда утеряно.

— А что вам удалось собрать?

— За сегодняшний день? — улыбнулась она. — «Прощайте грешников, ибо их любит Бог со всеми святыми и тем спасены будут. Прощайте немилосердных, ибо бессильны они пред лицом Господа. Прощайте виноватых…»

— И почему же мы должны прощать виноватых?

— Спросите у немцев. Это у них остался недостающий обрывок.

— Я думаю, все мы знаем, что было написано на утерянных клочках, — тихо сказал Геннадий. — Даже если фашисты уничтожили бумагу, суть ведь никуда не делась. Ведь известно, что только Господь может решать, кто виновен, а кто нет. Помните эпиграф к «Анне Карениной»? «Мне отмщение и Аз воздам».

— Похоже, что и в нашей головоломке полно утерянных фрагментов, — грустно произнес Саша.

— Не бери в голову, — улыбнулся Геннадий. — Есть еще московские архивы, там много документов. Я знаю, что в Москве есть ювелир по фамилии Орловский, который покупает на Западе эскизы Фаберже. У него тоже можно кое-что разузнать.

— Дай-то Бог, — ответил Саша.

Еще несколько часов они разбирали папки с документами. Но ничего относящегося к Снегурочке больше не нашлось.

В конце дня Людмила Аркадьевна привела маленькую, похожую на учительницу женщину.

— Саша, это Татьяна Ермолова. Она работала с теми папками.

— Такая потеря для специалистов по Фаберже, — тихо произнесла мадам Ермолова. — Там было столько рисунков и эскизов. Некоторые вещи легко узнать, но большинство так и остались на бумаге. В основном это наброски цветочных композиций из камней, но попадались и эскизы серебряных изделий и маленьких безделушек.

— Вам что-нибудь особенно запомнилось?

— Хорошенькая шкатулка из бирюзы с канатиками по углам. Возможно, подарок для моряка. И еще эмалевая веточка душистого горошка. Из тех папок сохранился только один лист. Вот он.

Женщина вручила Саше лист бумаги с небольшими акварельными эскизами. Один из них сразу привлек его внимание — это была коса с вплетенной в нее красной лентой. В ушах у него зазвучал голос Лидии Крейн: «На ленте в волосах другая эмаль. Когда я видела фигурку в последний раз, лента была из красной матовой эмали. Очень необычная техника. Без гильотировки, как здесь. Ее, должно быть, меняли».

Саша внимательно посмотрел на ленту. Рисунок, как видно, принадлежал автору. Саша внимательнее всмотрелся в детали. Коса была совсем другая. Отличалась не только эмаль, но и сама лента. У Снегурочки коса лежала на спине и была завязана гильошированным бантом. На рисунке же лента вплетена в косу, как это было принято у русских крестьянок. Саша попытался объяснить разницу. Причин могло быть несколько. Возможно, от первоначальной идеи отказались из-за технических трудностей. Или же косу заменили на каком-то этапе, в чем Саша, правда, сомневался.

— Сашенька! С тобой все в порядке? Ты какой-то потерянный.

— Все нормально, Геннадий. Мадам Ермолова, можно мне сделать фотокопию вот этого уголка?

— Наши правила запрещают делать копии без ведома администрации, тем более для иностранцев. Мне нужно письменное разрешение директора.

— Татьяна, но ты ведь можешь делать копии для своего начальства? — вкрадчиво начала Людмила.

Татьяна утвердительно кивнула.

— Тогда сделай ее для меня. Она мне нужна для отчета о краже.

Улыбнувшись, Татьяна пошла к копировальному аппарату.

— Как видишь, Саша, мы никогда не нарушаем правила. Просто проявляем некоторую гибкость. Мне часто приходится посылать Татьяну за копиями. Вечно они куда-то деваются.

Вернувшись, Татьяна вручила Людмиле листок бумаги, и та демонстративно положила его на край своего стола.

— А сейчас мы, пожалуй, пойдем. Рабочий день у меня закончился, да и Татьяна достаточно уже нанервничалась сегодня. Геннадий, дорогой, я тебя не тороплю. О свете не беспокойся. Он выключится автоматически, когда ты будешь запирать дверь.

Обе женщины ушли. Геннадий тоже стал собираться.

— Не забудь свою копию, — напомнил он Саше. — Тебе сделали прямо-таки царский подарок. Ведь из-за этой бумажки они могут потерять работу.

Саша вложил не очень четкую копию в блокнот. Есть над чем подумать до ужина.

— Пожалуй, я вернусь в «Асторию» и немного отдохну, — сказал он. — Могу я пригласить вас на ужин или вы все же настаиваете на домашней вечеринке?

— И ты осмелился сомневаться в нашем гостеприимстве? Ждем тебя у нас и восемь часов.

Геннадий и его жена Леонида жили на Крестовском острове на берегу Финского залива. Когда-то остров принадлежал великому князю и на нем располагался Петербургский яхт-клуб. Во время блокады дворцы и клубные здания сильно пострадали. После войны на их месте был построен большой стадион, так что остров по-прежнему оставался местом отдыха горожан. От старой застройки сохранилась лишь небольшая церковь Святого Иоанна, возведенная изгнанными мальтийскими рыцарями в начале девятнадцатого века. Вокруг теснились современные жилые дома, где до начала девяностых счастливо обитали партийные боссы и академики. В одном из этих домов и жили Геннадий с Леонидой, с детьми Иваном и Натальей и собакой Мусей.

Саша поднялся по лестнице на третий этаж. С собой он прихватил две бутылки красного французского вина и дорогой коньяк из тех запасов, что хранились в его баре. Грех не взять, раз за все заплачено.

— Саша! Входи, входи! — приветствовала его Леонида, целуя на пороге. — Сто лет не виделись. Неужели два года? Быть не может. Раздевайся и давай сюда свои сумки.

Саша улыбнулся. Леонида родилась в Тбилиси и, как все грузинки, отличалась экспансивностью и необыкновенным гостеприимством. Она быстро впадала в гнев, но мгновенно остывала и заливалась смехом. Физик по профессии, она в то же время прекрасно играла на арфе.

Обняв хозяйку, Саша вошел в коридор и огляделся. Квартира была небольшая, но, в отличие от большинства петербургских жилищ, в ней царили порядок и уют. Стены оклеены бумажными обоями с бело-коричневым узором, слегка потертая мебель семидесятых годов по-прежнему радовала глаз. В комнатах стояли старинные вещи, а над диваном висело главное украшение дома — большая абстрактная картина Евгения Ракова, художника-диссидента семидесятых годов. Картина была написана в красных тонах и резко выделялась на фоне старомодной обстановки.

Из кухни вышел Геннадий и дружески похлопал Сашу по плечу.

— До самых печенок пробирает, — заметил он, указывая на картину.

— Да, цвет насыщенный, — согласился Саша. — А где Ваня с Наташей?

— Слава Богу, учатся в Лондоне, — ответила Леонида. — Денег, которые Гена получил в «Лейтоне», как раз хватило на один семестр. Но они закончили его с отличием и теперь оба получают стипендию. Наташа только что сдала экзамены на «отлично», хотя английский она знает похуже русского и грузинского. Мы надеемся, что она сумеет осилить Кембридж, а дипломную работу будет делать в Москве.

Леонида старалась говорить сдержанно, но в голосе ее чувствовалась гордость успехами дочери.

— И к тому же она превзошла свою мать красотой, — ввернул Геннадий.

Леонида запустила в него ложкой, и все засмеялись.

— Вынуждена признать, что он прав, — согласилась Леонида. — Она очень похожа на мою мать, какой та была до войны. Девочка на редкость хороша — даже русская кровь ее не портит.

Геннадий лишь улыбнулся в ответ на этот шутливый выпад.

— А как Ваня? — поинтересовался Саша. — Тоже делает успехи?

— Это сущий дьявол, — отозвалась Леонида. — Не понимаю, как он ухитряется так хорошо учиться да еще заниматься музыкой.

— Весь в отца, — с усмешкой заметил Геннадий.

— В Лондоне столько соблазнов, все эти девушки и ночная жизнь, где уж удержаться молодому парню. А он победил на конкурсе пианистов, играл Стравинского, какую-то очень сложную вещь. Нет, этот мальчишка меня угробит, — закончила она с торжествующей улыбкой. — И теперь я осталась с ленивым мужем и вечно голодной собакой. О, горе мне!

Незаметно завязался разговор, как обычно легкий и непринужденный. Все трое увлеченно обсуждали все, что происходило вокруг, перескакивая с одной темы на другую. От новостей науки, культуры и политики и философских рассуждений о религии они перешли к скандальным похождениям российских политиков и общественных деятелей. Беседа была продолжена за столом, на котором красовалось жаркое из барашка, приправленное корицей и тмином и политое соусом с гранатовыми зернами и лимонной цедрой. Рядом стояли салаты и острые овощные закуски. Красное французское вино пришлось как нельзя кстати. Саша с аппетитом поглощал все это великолепие, пока на столе ничего не осталось. Он знал, что отказываться нельзя — этим он нанес бы смертельную обиду хозяйке.

После ужина Саша открыл коньяк, и все трое уселись у окна, глядя на залив.

— Итак, завтра в Москву, — сказал Геннадий. — Небось ждешь не дождешься?

— Да нет. Мне там придется жить у этих кошмарных олигархов Дикаринских, и, кроме того, я беспокоюсь, как пройдет презентация Снегурочки. После сегодняшнего похода в архив меня не оставляет одна неприятная мысль.

— И какая же?

— Мне кажется, пропажа рисунков как-то связана со Снегурочкой.

— Да перестань. Как это может быть?

— У меня дурное предчувствие. Слишком уж много всяких совпадений.

— Саша, успокойся. Не ищи злого умысла, как змею в траве.

Саша побледнел. Вот оно: «змея в траве». Сегодня в архиве Татьяна сказала, что среди украденных рисунков был эскиз шкатулки из бирюзы с канатиками по углам, возможно, предназначавшейся в подарок моряку.

Это были вовсе не канатики, а змеи.

Змеи украшали шкатулку из бирюзы, которая стояла в квартире Глории Грир в Гемпшир-Хаусе. Ту самую шкатулку из коллекции Дикаринских, которую ей продал Дмитрий.

Саша повернулся к Геннадию, глядя на него невидящими глазами. В голове у него мелькнула догадка. На исчезнувшем рисунке была изображена шкатулка Глории. Значит, кто-то украл эскизы, чтобы подделывать изделия Фаберже.

— Саша, с тобой все в порядке? — прервал его мысли Геннадий. — Ты что, привидение увидел?

Саша попытался связать все воедино. Рисунки Снегурочки были украдены из архива. Случайно сохранился лишь эскиз ее косы. И именно коса, по словам Лидии, не соответствует оригиналу, который ей посчастливилось увидеть. Но ведь фигурка частично изготовлена из пурпурина. Когда-то давно его мать сказала, что только Фаберже умел делать пурпурин, а сейчас этот секрет утерян. Так как же ее смогли подделать? На этот вопрос у Саши не было ответа, но в глубине души он подозревал, что Снегурочка — ненастоящая.

Саша поднял глаза. Его догадка переросла в уверенность.

— Снегурочка поддельная.

— Господь с тобой! Ты что, шутишь? — воскликнула Леонида.

— Нет, я серьезно. У меня есть все основания для беспокойства, но пока еще много неясного.

— Пойдем прогуляемся, — предложил Геннадий. — Свежий воздух нам не повредит.

Выйдя из дома, они пошли к заливу. Было холодно, и под ногами похрустывал лед, но теплый ветер с моря немного смягчал морозный воздух.

— Сашенька, — начала Леонида, — а почему ты думаешь, что это подделка? Разве сейчас кто-нибудь способен сделать такую вещь?

— Очень уж много подозрительных совпадений. Сначала крадут рисунки в архиве. Потом убивают архивиста. Спустя несколько месяцев в одной из нью-йоркских коллекций я обнаруживаю недавно купленную вещь из России, которая производит впечатление подделки.

— Ну и что? — спросил Геннадий.

— А то, что на одном из украденных рисунков изображена именно эта вещь.

— Теперь понимаю, — протянула Леонида.

— В той же украденной папке были все эскизы, выполненные Бенуа для Снегурочки, кроме отвергнутых вариантов и случайно уцелевшего рисунка косы. И как раз коса не соответствует оригиналу, каким его запомнила Лидия Крейн, когда девочкой видела фигурку.

— Саша, боюсь, что здесь действительно что-то нечисто, — задумчиво произнес Геннадий.

— Уверен, — ответил Саша. — Есть только один момент, который я не могу объяснить. Рубашка и кокошник сделаны из пурпурина. Это изобретение Фаберже, и сейчас секрет его изготовления утерян. Тогда как Снегурочка может быть подделкой?

Геннадий остановился.

— Кто тебе это сказал?

— Мне мать говорила в свое время. Это всем известно.

Геннадий покачал головой:

— Возможно, на Западе двадцать лет назад именно так и считали, но теперь мы знаем, что это ошибочное мнение. Пурпурин был известен не только Фаберже. Брицын, например, тоже использовал его. А уж о сегодняшнем дне и говорить не стоит. Саша, ведь последние восемьдесят лет химия не стояла на месте. Разве так уж трудно сделать цветное стекло? Какая чепуха!

Саша закрыл глаза. Геннадий был абсолютно прав.

— Значит, так оно и есть. Рисунки и фотографии были украдены, потому что где-то существует подпольная мастерская, где талантливые ювелиры изготовляют копии утерянных изделий по подлинным эскизам. Когда появляется очередная подделка, мы проводим экспертизу, обнаруживаем подлинные счета и документы и поздравляем себя с драгоценной находкой — полностью документированной вещью, которая считалась утерянной.

— А на самом деле это подделка, — закончила Леонида. — Саша, кто, по-твоему, за всем этим стоит?

— Глория Грир купила шкатулку у Дмитрия, но он лишь посредник. И речи нет, чтобы он делал такие мастерские подделки. Вряд ли он много знает или связан с художниками. Это вещь из коллекции Дикаринского. Вот он со своими деньгами и связями вполне мог организовать подобный бизнес. У него наверняка есть выходы на иностранных ювелиров, поставщиков драгоценных металлов и камней. Ему ничего не стоит заказать пурпурин в самой современной лаборатории. Дикаринский либо сам руководит фальсификаторами, либо они используют его в своих целях. А мне и Дмитрию уготована роль невольных пособников. Номер со шкатулкой у них прошел, и теперь они пытаются провернуть более крупную аферу — сбыть Снегурочку.

Леонида взяла Геннадия под руку.

— Гена, думаю, что Саша прав. Слишком уж много совпадений. В Москве вам надо быть поосторожнее.

— Ну, мне-то нечего опасаться. Я вполне легально искал документы, которые могли им помочь. Но вот если Саша выступит с разоблачениями, они всерьез занервничают. Саша, я думаю, тебе следует поддерживать их игру и прикидываться дурачком. Будь тише воды, ниже травы. Когда приедем в Москву, я попрошу знакомого архивиста достать перечень всех рисунков, пропавших за последнее время. И список всех утерянных изделий Фаберже. Возможно, именно эти вещи начнут в скором времени появляться на рынке. Вот там ты и будешь их отслеживать.

— Но тогда обрушится весь рынок Фаберже на Западе. Это будет просто стихийное бедствие. Я не уверен, что готов к этому, — запротестовал Саша.

Остановившись, Леонида положила руки ему на плечи.

— Саша, мы знаем тебя как прекрасного специалиста и порядочного человека. Таких не так уж много в твоей профессии. Не сочти мои слова нравоучением, но Бог никогда не посылает нам больше того, что мы можем выдержать.

— Ведь речь идет всего лишь о Фаберже, а не о борьбе с наркомафией или предотвращении ядерной войны, — добавил Геннадий. — Мы тебе поможем.

Саша с нежностью посмотрел на пожилую пару.

— Пойдемте выпьем еще по рюмочке. Завтра вечером я еду в Москву.