Призрак Фаберже

Глава 1

Ранним январским утром Александр Озеровский стоял у автобусной остановки на Пятой авеню. Натянув коричневые замшевые перчатки, он смотрел в сторону Девяносто шестой улицы, не обращая внимания на собравшихся на остановке людей. Они же с любопытством поглядывали на хорошо одетого молодого человека, одиноко стоявшего на краю тротуара и явно выделявшегося из толпы.

Саша, как все звали его на русский манер, не был красавцем, но внешность его невольно привлекала внимание. Ясные серые глаза, орлиный профиль и гордая осанка (результат многолетних занятий верховой ездой) выдавали в нем принадлежность к нью-йоркскому высшему свету.

Несмотря на довольно ранний листопад, на деревьях в Центральном парке еще оставались побуревшие листья, упрямо льнувшие к обледенелым ветвям. У тротуара разлилось целое озеро грязной воды, которое проходившие мимо легковые автомобили и автобусы безуспешно пытались объехать. Заметив приближающуюся машину, Саша быстро отступил назад, чтобы его не окатило водой. Другим ожидающим повезло меньше. Погруженные в чтение газет, они отскочили слишком поздно, отчаянно ругаясь и отряхивая мокрую одежду.

Стоя среди ворчащей толпы, Саша продолжал смотреть на поток машин, надеясь поймать свободное такси. Если не повезет, придется идти пешком. Перспектива ехать в переполненном автобусе в компании мрачных промокших людей его совсем не привлекала. Кинув взгляд в сторону парка, он заметил прислонившегося к ограде бродягу. На голове у того была большая корона из фольги, а в руках плакат с надписью: «Свергнут с престола. Согласен править за еду».

Сумасшедший город, подумал Саша. Пошарив в карманах, он подошел к бродяге и бросил всю найденную мелочь в жестяную банку у его ног.

Саша посмотрел на массивные часы из розового золота — их подарили дед с бабушкой, когда ему исполнился двадцать один год, — и понял, что опаздывает. Потеряв надежду поймать такси, он пошел пешком. Оставив позади вымокших людей, среди которых был свергнутый монарх, он пустился в путь той размашистой походкой, которую так часто критиковали его друзья.

Саша хорошо знал Пятую авеню. Он всю жизнь прожил в Нью-Йорке, и его теперешняя квартира на Девяносто седьмой улице находилась всего в шести кварталах от дома, где он жил в детстве, пока не умерла мать. Однако сегодня прогулка по Пятой авеню была настоящим испытанием. В попадавшихся на пути зданиях Саша видел лишь дома людей, которых не смог склонить к участию в художественных аукционах «Лейтона».

«У нас же неплохой подбор вещей, — утешал себя Саша, шагая по улице. — Серебряный чайный сервиз Фаберже, столик с серебряными накладками, принадлежавший великой княгине Марии, позолоченный рыбный прибор. Есть картины Серова и Левитана, но нужно что-то еще. Что-нибудь такое, что могло бы конкурировать с тем проклятым колье у „Кристи“».

Саша взглянул на здание, мимо которого проходил. Пятая авеню, дом № 1003. У Трэвисов есть часы в виде яйца, покрытого лососево-розовой эмалью, но они не хотят их продавать. Как там сказал мистер Трэвис? «Я жду, пока стабилизируется рынок». Чепуха. Его жена хочет попасть в попечительский совет Метрополитеноперы, все члены которого являются клиентами «Сотби». Она, вероятно, надеется использовать часы как приманку, которая поможет ей достигнуть вожделенной цели.

Дом № 980. Здесь дела обстоят не лучше. Мадам Жобер продолжает дразнить его ожерельем из миниатюрных яиц Фаберже, но назначенная ею цена слишком велика. Она включает приглашение провести вместе выходные на ее вилле на Ривьере.

На дом № 925 Саша даже не посмотрел. У миссис Ллойд Уинтроп имеется серебряный сервиз, который Фаберже сделал для сестры Николая Второго, Ксении, и она каждый год, предварительно измотав Сашу переговорами, в последнюю минуту отказывается его продать.

Надо найти нечто такое, что затмит бриллиантовое колье «Кристи», которое, как утверждают, принадлежало последней русской императрице Александре. С тех пор как оно было выставлено «Кристи», газеты не переставали восхищаться его огромными сверкающими камнями. Интерес к нему был столь велик, что «Сотби» и «Лейтон» оставили всякую надежду привлечь внимание прессы к своим вещам. Похоже, никого не волновало, что «Кристи» не может представить убедительного подтверждения происхождения колье. Это не имело значения. Над ним витал трагический образ императрицы Александры, горестно заламывающей царственные руки. Подтвердить его подлинность могли только сами Романовы, но они дипломатично хранили молчание.

Саша уже семь лет работал в отделе русского искусства «Лейтона» — одного из небольших, но первоклассных аукционных домов Нью-Йорка. Несмотря на свою молодость, он уже был признанным специалистом по русским иконам, серебру и ювелирным изделиям. Проведенная им экспертиза работ придворного ювелира Карла Фаберже снискала ему уважение коллег и принесла аукционному дому миллионы долларов.

Саша посмотрел на белоснежные фасады домов Пятой авеню. Многих из их обитателей он хорошо знал, но в этом сезоне его связи не принесли ему ничего утешительного. Несмотря на кровное родство с доброй половиной аристократических семей Европы и старого Нью-Йорка, Саша потерпел неудачу. Впервые он не смог найти ничего, что составило бы конкуренцию «Кристи».

С того места, где он стоял, было хорошо видно здание, находившееся от него в десяти кварталах. Дом № 839 — высокая массивная башня, построенная в двадцатые годы, ничуть не изменилась со времени его детства. В ней жили нью-йоркские шишки, филантропы и кое-кто из богачей, которые в восьмидесятые годы полезли из-под земли, как грибы после дождя.

Раньше на этом месте стоял особняк той самой миссис Астор[2], о чем теперешние обитатели дома и не подозревали. Но Сашиным деду с бабкой, которые въехали сюда в 1937 году, это было прекрасно известно. Знали об этом и Саша с отцом, поселившиеся здесь после смерти Сашиной матери, когда ее родители решили перебраться в Гринвидж. Интересно, здесь ли сейчас отец? — подумал Саша. Он уже месяц не звонил ему. Слишком занят, чтобы поговорить с собственным отцом.

Саша был вынужден признать, что, несмотря на все свои знакомства и родственные связи, источники, из которых он получал работы Фаберже, окончательно иссякли. Знакомых русских дилеров прикормили дома «Сотби» и «Кристи», предлагавшие им комиссионные, которые он не мог себе позволить. Клиенты утверждали, что им нечего больше продавать. Начальница его отдела возлагала на Сашу большие надежды, а он не мог найти ничего экстраординарного. «Эти торги я вряд ли вытяну», — подумал Саша, переходя Пятую авеню у Семьдесят третьей улицы и поворачивая к своему офису.

Саша не уставал восхищаться красотой дома, в котором расположился аукционный дом «Лейтон». Построенный в середине двадцатого века для некоего газетного магната по проекту Маккима, Мида и Уайта, этот особняк представлял собой копию венецианского палаццо с галереей и колоннами. Подходя к одному из самых впечатляющих зданий Нью-Йорка, Саша окинул взглядом фасад, чтобы зарядиться энергией на целый день.

В его отделе беспрерывно звонили телефоны. Через стеклянную дверь Саша увидел, что Анна оживленно разговаривает с клиентом, постукивая пальцами по крышке серебряной супницы.

Доктор Анна Холтон была специалистом по русскому искусству, хорошо известным в мировых кругах. Среди коллег она пользовалась всеобщим уважением за прекрасное знание русского языка и культуры, которые приобрела за годы учебы в университете, преподавания в колледже Барда и работы в Собрании Форбса. Несмотря на тридцатилетний трудовой стаж, ее лицо сохранило всю привлекательность молодости. Однако в последнее время ее аристократические черты омрачало какое-то напряжение, эта почти осязаемая нервозность передавалась всем, кто находился рядом.

— Ce n’est pas possible![3] — твердо произнесла она по-французски с характерным фармингтонским акцентом. — Cette couronne est completement incorrecte — les Princes Wolconsky n’etaient pas…[4] Черт!

Она бросила трубку и грохнула крышкой супницы.

— Твое счастье, что она не фарфоровая, — произнес Саша, прислоняясь к косяку ее двери.

— Это мадам Софья должна быть счастлива, что у меня нет времени лететь в Женеву, чтобы посоветовать ей найти себе лучшее занятие, чем бесконечно демонстрировать собственное невежество, — резко ответила Анна, закуривая «Галуаз». — Эта супница сведет меня с ума. Мадам настаивает, что она принадлежала княгине Волконской, и действительно, на ней имеется латинская буква W, но корона-то ведь графская. У нее есть документы, подтверждающие принадлежность супницы Волконским, но тогда чья это монограмма? В довершение всего эта супница сделана в тридцатых годах девятнадцатого века английским мастером Сторром. В общем, я не могу выставить ее на аукцион.

На минуту Саша задумался, потом глаза его вспыхнули.

— Один из графов Воронцовых был русским послом в Англии в начале девятнадцатого века; в Эрмитаже есть его большой портрет кисти Лоуренса. Возможно, его дочь или племянница вышла замуж за Волконского и это свадебное серебро с ее короной и монограммой.

На лице Анны расцвела улыбка:

— Ну что за голова. Саша, ты просто гений!

Потрепав его по плечу, Анна побежала в отдел серебра, чтобы сообщить о своем открытии.

Саша с облегчением направился к своему столу. Анна обычно скупа на похвалы, и услышать от нее подобный комплимент особенно приятно. Она была ученицей Сашиной матери и все, что та не успела передать сыну, он узнавал от Анны. Лишенный материнской поддержки, Саша особенно остро нуждался в добром слове и потому высоко ценил дружбу с Анной, возникшую за годы их совместной работы.

Он стал разбирать почту, просматривая фотографии, присланные ему для экспертизы. По столу, как опавшие листья, рассыпались карточки с изображениями икон, фарфора и других реликвий Российской империи.

Раздался телефонный звонок. Это звонила Анна из отдела серебра.

— Слушай, Саша, весь отдел в ужасе. Твоя догадка означает, что они в принципе могут поднять стартовую цену, но из этого вряд ли что-нибудь выйдет. Я сказала им, что мы не успеем провести экспертизу до выхода каталога. Ведь нужно все закончить к концу недели.

— Не глупи, я прекрасно все успею, — заявил Саша и тут же пожалел о сказанном. Он всегда старался поразить Анну своей работоспособностью и наваливал на себя слишком много работы.

— Дело того стоит, Саша, — сказала Анна, и он почувствовал, что она улыбается. — Да, вот что, в десять придет наш новый клиент. По его словам, у него есть такая ценная вещь, что он может показать ее только в отдельной комнате. Этот человек русский, но прекрасно говорит по-английски. И он просил, чтобы ты обязательно присутствовал.

— Почему я? — заинтересовался Саша. — Ведь начальник отдела ты.

— Он особо подчеркнул, что хочет видеть его высочество князя Озеровского. Вещь, которую он принесет, имеет какое-то отношение к твоей семье. Это Фаберже.

— А что именно?

— Саша, какая разница? Нам нужно нечто уникальное, чтобы противостоять «Сотби» и «Кристи» на майских торгах. Стоящая вещица от Фаберже может нас спасти.

— Надеюсь, этот русский не притащит какую-нибудь бруклинскую фальшивку.

— Он придет в десять. Его зовут Дмитрий Дурасов. Встретимся в комнате для совещаний. Ты закажешь кофе и печенье?

— Конечно. Но он обязательно захочет чаю. У меня в столе лежит отличный «Кузмичев». Вряд ли этот русский будет пить то пойло, которое подают в кафетерии.

Анна распрощалась, добавив:

— Не опаздывайте, ваше высочество.

Саша позвонил и заказал кофе и кипяток для чая. Повесив трубку, он вернулся к оценочным заявкам, которыми был завален его стол, и с головой ушел в работу. Однако его не покидала мысль о том, что, если он и выловит в огромной куче что-либо достойное, это вряд ли спасет положение. Ожерелье «Кристи», предположительно принадлежавшее императрице, затмило собой все, чем располагал «Лейтон». У Саши с Анной назревали неприятности.

Снова зазвонил телефон. Это была Люсиль, секретарша из приемной.

— Саша, пришла твоя клиентка, которой назначено на девять. Настоящая дама. Костюм от Шанель, драгоценности.

Саша посмотрел на часы. Неужели прошел уже час?

— Она похожа на болтушку? — поинтересовался он. — Я могу уделить ей не больше часа.

— Нет, дорогой, — уверила его Люсиль. — Она не из таких.

Если дама не обрушится на него с бесконечными подробностями о принесенной вещи, значит, ему сегодня повезло. О длительности Сашиных бесед с клиентами уже ходили анекдоты.

Спускаясь по лестнице, он разглядывал ожидавшую его даму. С ней все ясно. Она прекрасно знает цену своей безделушки. Вероятно, уже показывала ее в «Сотби» и «Кристи», а сейчас взвешивает шансы.

Люсиль стояла рядом с клиенткой. Заметив Сашу, она приветствовала его своей знаменитой ослепительной улыбкой, не переставая оживленно беседовать с дамой. Люсиль сводила клиентов с экспертами с непревзойденным мастерством опытной хозяйки дома, сразу же заставляя их чувствовать себя непринужденно. Эта девушка была ценным приобретением для «Лейтона». Она вела себя так, словно клиенты приходили, чтобы вступить в некий закрытый клуб, а не расстаться с ценностями, которыми их семьи владели на протяжении нескольких поколений.

— Миссис Дин, позвольте представить вам Александра Озеровского, специалиста по русскому искусству, — прощебетала Люсиль.

Саша призвал на помощь все свое обаяние. Он хорошо разбирался в клиентах и знал, что требуется в каждом конкретном случае — холодная сдержанность, дружелюбие и профессионализм или изящный флирт.

— Мое почтение, миссис Дин, — сказал он, пожимая протянутую руку и приветливо улыбаясь.

— Рада вас видеть, — отвечала она. — Я встречалась с вашей матушкой, княгиней Ниной, когда жила в Париже.

— Как это мило, что вы ее помните, — сказал Саша, решив перейти к холодной сдержанности. — Разрешите проводить вас в демонстрационный кабинет. Мы там будем одни.

Они вошли в небольшую комнату, обитую коричневым сукном. Миссис Дин присела на одно из двух французских кресел, между которыми стоял стол с черным бархатным лотком и всем необходимым для осмотра драгоценностей.

— Вещь, которую я хочу вам показать, принадлежала моей матери, — начала миссис Дин. — Она была француженкой, но во время войны вышла замуж за русского. Довольно богатого, но не из аристократической семьи…

Взгляд у Саши застыл. Судя по всему, его ожидает масса ностальгических подробностей. Дама, вероятно, рассказывала свою историю уже много раз, и трудно сказать, в какой степени она соответствует действительности.

— Мои родители встретились в 1916 году. В мае они обвенчались в русской церкви в Ницце, а потом поехали в Петербург. Отец называл маму своим маленьким попугайчиком, и ей это очень нравилось, — вздохнула миссис Дин, захваченная воспоминаниями. — Зимой она чуть не умерла от тоски. Мама рассказывала, что во время войны в России было холодно и темно, а петербургское общество наводило на нее скуку. Когда сезон закончился, она заявила, что ноги ее больше не будет в России. С нее довольно серых, безрадостных дней, и еще одну зиму в Петербурге она просто не переживет. Папе придется распрощаться со своим попугайчиком.

«Сколько еще она будет говорить?» — с тоской подумал Саша.

— Ну так вот, на первую годовщину их свадьбы папа подарил маме вот это.

Миссис Дин открыла сумку из крокодиловой кожи от Келли, и сердце у Саши замерло. В руках у нее была одна из знаменитых шкатулок Дома Фаберже — хорошо знакомый ему квадратный ящичек из светлого падуба с закругленными углами. Поставив шкатулку на стол, миссис Дин слегка подтолкнула ее в сторону Саши.

Тот осторожно поднял крышку.

Внутри лежало колье, от вида которого у него перехватило дыхание. Ничего подобного у Фаберже он еще не встречал.

Три нитки идеально подобранных серых жемчужин были скреплены боковой застежкой в виде неоклассического венка, усыпанного бриллиантами. Венок пронзали две стрелы, на которых целовалась парочка крошечных волнистых попугайчиков. Камни, искусно оправленные в платину, отличались безупречной чистотой и изысканно контрастировали со светло-серыми жемчужинами. Несомненно, перед ним был шедевр.

Саша приподнял тяжелое колье. Ювелирный отдел будет вне себя от счастья. Здесь целое состояние — жемчужины такого размера и качества стоят гораздо дороже бриллиантов.

— Миссис Дин, не знаю, что вам сказать, — задумчиво произнес Саша, опуская колье в шкатулку. — Буду откровенен. Я даже затрудняюсь определить его истинную ценность. Таких работ Фаберже практически не осталось, да и сами жемчужины стоят сумасшедших денег. Я могу показать колье специалистам нашего ювелирного отдела, и они оценят камни и жемчуг. Потом мы пороемся в петербургских архивах и выясним подробности относительно самого изделия: найдем чертежи, счета и другие документы. Все это значительно увеличит стоимость колье.

Миссис Дин улыбнулась.

— Могу я задать вам вопрос личного характера? — продолжал Саша.

— Я могу на него и не ответить, — отозвалась миссис Дин, продолжая улыбаться. — Но, пожалуйста, спрашивайте.

— Вы нуждаетесь в деньгах?

Миссис Дин внимательно посмотрела на него.

— Нет, не нуждаюсь. Но оно практически постоянно лежит в сейфе. Я надеваю его только на Пасху и Новый год, да и то лишь дома. Сейчас в нем просто некуда пойти. Я и сюда-то опасалась его принести.

В ушах у Саши зазвучал голос Анны: «Стоящая вещица от Фаберже может нас спасти».

— Миссис Дин, — медленно начал Саша, с трудом преодолевая соблазн заполучить уникальную вещь, — то, что я вам сейчас скажу, идет вразрез с интересами нашей фирмы, но на вашем месте я бы не стал продавать это колье.

— Почему же?

— Миссис Дин, все семейства, для которых Фаберже делал ювелирные украшения, рано или поздно расставались с ними. Ваша семья сумела их сохранить, и этот факт не менее уникален, чем само это колье. Я, конечно, могу его продать, и вы получите огромные деньги, но оно уйдет к людям, которые не смогут оценить его по достоинству. Со временем его цена будет только расти, и, возможно, ваши дети получат за него еще больше. Если же они не будут нуждаться, этой вещи место в музее, где его увидит множество людей. Мне будет жаль, если оно исчезнет в частной коллекции какой-нибудь саудовской принцессы или будет разобрано ювелиром, который сделает из застежки брошь.

Немного помолчав, миссис Дин осторожно закрыла шкатулку и убрала ее в свою сумку цвета коньяка.

— Как забавно, — произнесла она.

— Что именно? — спросил Саша.

— Такой же совет дала мне двадцать пять лет назад ваша мать. Вы так похожи на нее. Та же улыбка.

Поднявшись с кресла, миссис Дин протянула Саше руку:

— Александр, рада была познакомиться. Возможно, я надену это колье на бал Дворянского собрания этой весной.

— Я хожу туда каждый год. Так что мы увидимся.

— Буду ждать с нетерпением, — заверила его миссис Дин, и они вернулись в приемную.

Здесь на Сашу навалились прежние проблемы. Его обязанностью было обхаживать клиентов, убеждая их расстаться со своей собственностью, но подчас у него не хватало на это духу. При каждой сделке ему приходилось выбирать между выгодой и голосом совести. Когда он уговаривал дилеров или нуворишей выставить на торги изделие Фаберже, которое они приобрели, чтобы перепродать или пустить пыль в глаза, это была честная игра, и совесть Сашу не беспокоила. Но когда ему попадалась живая частица истории, сохраненная русской семьей, он был просто не в силах демонстрировать деловую хватку, необходимую при его профессии. Он чувствовал, что не должен разрушать коллекции, передаваемые из поколения в поколение и сохраненные в огне войн и революций. Сколько изделий он упустил за семь лет работы в доме «Лейтон»? Саша уже со счету сбился. Рано или поздно он попадется, но лучше об этом не думать. Даже в этом сезоне, когда им позарез нужен шедевр, расчет не перевесил эмоции.

— Ну как? — спросила Люсиль, подходя к Саше, наблюдавшему, как его клиентка сходит с лестницы и садится в черную машину.

— Роскошная вещь, но, к сожалению, не для продажи.

— Печально, мой дорогой. Возможно, нам повезет в следующий раз.

Кивнув, Саша повернулся, чтобы уйти, но тут Люсиль хлопнула его по плечу.

— Кстати, твой русский клиент только что поднялся в переговорную. Очень симпатичный, только… — запнулась она.

— Только что?

— На нем это жуткое кожаное пальто, которое носят все новые русские.

— О Господи! Спасибо, Люсиль. Чувствую, что меня ждет очередная фальшивка.