Призраки

Глава 9

Глаза мозолила бездушная решётка, за которой простёрлась наполовину синяя, наполовину грязно-белая стена коридора. Изолятор бывшего полицейского участка был неприветливым, угрюмым местом, как и все подобные заведения. Кузьма сидел на нижней полке двухъярусной кровати и, обхватив голову руками, с тоской глядел в пол.

Вера вечером патруль обнаружил Кузьму в «Буханке», стоящей возле ворот заброшенной воинской части. Кузьма находился без сознания за рулём. На заднем сиденье лежал рюкзак с вещами, на переднем — «Сайга». У мужиков сразу же возник вопрос, куда пропал Валера, но в версию, что напарника убило крылатое существо, никто не поверил, особенно когда в тот же вечер нашли самого Валеру, застреленного из его собственного оружия. Теперь предполагаемого виновника ждал расстрел.

Кузьма до сих пор находился в недоумении. Все последние события: и поход через холодное поле, и мытарства в жарком городе, и заснеженные трупы, и падающие дома, и мировое дерево — всё это выглядело невероятно реальным, каким не бывает ни один сон. Особенно запало в душу ощущение полёта, которое он испытал в конечной точке пути и которое так хотелось повторить. А теперь складывалось впечатление, что ему всё это просто привиделось, пока он валялся без сознания в машине.

А может, и крылатый на реке померещился? Не было уверенности ни в чём. Город сводил людей с ума, и наверняка Кузьма тоже повредился рассудком. Слетел с катушек и убил Валеру, после чего отрубился. Такая версия выглядела наиболее реалистично.

Значит, самодвижущихся качелей не существовало, и малиновой девочки — тоже, а крылатые никак не участвовали в его жизни. Военный грузовик, на котором он пытался покинуть город, просто съехал в кювет из-за неосторожности водителя, Кузьма крепко приложился головой и забыл, как добрался обратно, а вагон… отцепили и отбуксировали к ближайшему депо. Тогда получается, что и спасительное чувство полёта — это всего лишь очередная фантазия, порождённая засбоившим мозгом.

От этих мыслей становилось нестерпимо больно. Надежда рухнула, краски исчезли, мир поблёк, и теперь хотелось только одного — чтобы поскорее привели в исполнение приговор. Всё равно больше некуда идти и не к чему стремиться. Цивилизация движется к гибели, и нет никакого смысла наблюдать за этим эпохальным процессом, сидя в душной клетке собственного обезличенного бытия.

Слабый голосок внутри продолжал твердить: «Вознесись. Воспари над бренным течением дней. Расправь крылья». Но Кузьму это сейчас только злило. Ведь полёт оказался ложью. Никакой цели нет, как нет и пути. Тогда зачем нелепая мысль продолжает зудеть несбыточным желанием?

Тихие всхлипы, доносящиеся из соседней камеры, оторвали Кузьму от гнетущих раздумий.

— Здесь кто-нибудь есть? — громко спросил он.

Ответа не последовало, а всхлипы смолкли. Тогда Кузьма повторил вопрос.

— Да, есть, — донёсся из-за стены негромкий женский голос, показавшийся знакомым.

— Лида? Это ты?

— Ну да. А ты кто?

— Меня Кузьма зовут. Я служил в народной дружине. Помнишь, я тебя сопровождал, когда мы сюда ехали?

— Ага…

Это «ага» прозвучало безрадостно и разочарованно. Вряд ли девушка была рада общению с одним из тех, по чьей вине здесь оказалась. Да и Кузьма не знал, что сказать. Взбодрить? Дать надежду? Он не мог ни того ни другого. Единственное, чем он сейчас жил — это ожидание расстрельной команды, которая предоставит выход из сложившегося тупика. Может, тогда он воспарит? Или просто погрузится во мрак небытия… Полный, безвозвратный конец — пожалуй, не так уж и плохо. Всё равно ведь это однажды случится. С каждым случается. Тогда зачем противиться неизбежному?

Однако, вопреки ожиданиям, Лида сама продолжила разговор.

— Почему тебя посадили? — спросила она, спустя минут пять.

— Напарника случайно убил.

— Случайно? Это как?

— Если честно, я не помню, как это произошло. В голове помутилось, и теперь я ничего не помню. Меня нашли без сознания в его машине, с его оружием, из которого он был убить. И вот я здесь.

— А может, это не ты? Вдруг это кто-то ещё сделал, а тебя подставили?

— Мне тоже так кажется. Но это не имеет значения. Все считают, что это сделал я, и доказательств обратного у меня нет. Такое вот правосудие…

— А… кого? — неуверенно проговорила Лида, спустя ещё пару минут. — Кого ты убил?

— Валеру Киреева. Толстый такой, здоровый мужик. Мы с ним в одной патрульной группе служили.

Девушка не ответила. Возможно, она поняла, о ком идёт речь, вот только вряд ли ей от этого стало легче.

— Эй, что там за балаган? — раздался грубый окрик.

За решёткой показалась щуплая фигура Жоры Контрабаса, облачённая в охотничий камуфляж.

— Что, Кузьма, проснулся? — в голосе охранника чувствовалась издёвка. — Хорошо вчера отдохнул? На рыбалку съездил, да? А Валера где, а? Там остался? С простреленной башкой под кустом? Какая же ты сука, Кузя!

Кузьма бросил исподлобья взгляд на Контрабаса:

— Не помню я ничего.

— Ну да, ну да. Вначале пиздиш, что это крылатый Валеру завалил, теперь — что ничего помнишь. Ты давай, не завирайся. Правду мы из тебя выбьем. Пузырь тобой займётся — быстро расколешься.

Действительно, Иван Пузырёв умел дознанием заниматься. Ему было всё равно, какими методами работать. Главное — результат. Он и руки-ноги подозреваемым ломал, и сигаретами кожу прижигал, и даже ногти выдирал плоскогубцами. В прежние времена его за такое по голове и не погладили бы, но сейчас подобное варварство уже никого не пугало.

Впрочем, Кузьму Пузырь тоже не сильно пугал. Кузьма отпираться не собирался. Подтвердит «версию следствия» и тем самым приблизит финал собственных дней. Смысла сопротивляться нет. Если коллектив что-то решил, этого уже не изменить, даже если скажут, что чёрное — это белое.

— Да не вру я, — Кузьма уставился в глаза Контрабасу. — Считаете, что это я сделал — не вопрос. Вам виднее. Вы же были там, всё видели, всё знаете, да? Что дальше? Расстреляете? Да пожалуйста! Мне насрать.

— Короче, хорош языком молоть, — Контрабас сплюнул на пол и похлопал по дубинке, висевшей на поясе. — А то ведь могу и рёбра пересчитать, если выёбываться будешь. И тебя это тоже касается! — крикнул он заключённой в соседней камере.

Девушка не ответила.

— Зачем держите её здесь? — спросил Кузьма. — Она ничего не сделала. Не она убила того военного.

— А это не твоя забота. Сделала — не сделала… Разберёмся без сопливых, — отрезал Контрабас. — И чтоб больше никого балагана мне тут!

Он ушёл, оставив Кузьму наедине с собственной трагедией.

Удивляли перемены, произошедшие с Контрабасом. Прежде он никогда так с коллегами не общался. С вышестоящим же начальством и вовсе лебезил, словно холоп перед барином. А теперь этот заморыш почувствовал власть, принялся командовать и угрожать. Рёбра он, видите ли, пересчитает… Кузьма и сам ему мог рёбра пересчитать, причём без всякой дубинки.

С Лидой тоже всё понятно. Её взяли в рабство, чтобы потрахивать в свободное от службы время. Она для них — игрушка, с которой можно делать всё что угодно. И никто этому не помешает, ведь в городе уже пятый год хозяйничает народная дружина. Они здесь закон, и нет никого, кто бы это опроверг.

Вечером пришёл Федя Кабанов. На Кузьму он даже внимания не обратил. Сразу направился в соседнюю камеру. Залязгал ключ в замке, устало скрипнули петли.

— Ложись давай! — раздался грубый приказ Феди.

— Не надо, пожалуйста, — едва слышно проскулила Лида.

— Я сказал, ложись! Не заставляй применять силу.

Послышалась какая-то возня. А Кузьма думал о том, что ему придётся всё это слушать, сидя по соседству безмолвной тенью. Он здесь — пустое место. Настолько пустое, что даже бывшие коллеги не видят его.

— Эй, Кабан, прекращай! — крикнул Кузьма, не желая мириться с таким положением вещей. — Хорош беспредельничать! Здесь тебе не бордель.

— Закнись, хуйло! — рявкнул Федя. — Будешь мешать, зубы повыбиваю.

— Давай, попробуй. Главное, не зассы один на один.

Кузьме было всё равно, что произойдёт дальше. Скорее всего, прибежит Контрабас и достанет дубинку. Вряд ли против двоих получится долго продержаться. Но какая, в сущности, разница? Это тело больше не пригодится. Даже некий нездоровый азарт появился.

— Чего там вякнул, мудозвон? — огрызнулся Федя. — Тебе конец, ты понял? За то, что ты сделал, тебе башку прострелят.

— Да, но пока я всё ещё здесь. Оставь девушку в покое, уёбище!

— Ты там совсем охуел? Обзываешься ещё? Заткнись по-хорошему, а?

— Не, не заткнусь.

— Тебе же хуже будет! Последний раз предупреждаю.

— А мне насрать. Спокойно развлекаться я тебе не дам.

— Так… — Федя закипал от гнева. — Ты, сука, меня уже заебал. Всё, считай, допизделся.

Хлопнула соседняя решётка, Кабан выскочил в коридор и стал яростно вертеть ключом в замке камеры Кузьмы. Дверь распахнулась. Но Кузьма уже ждал Федю, приняв боксёрскую стойку. Кулак прилетел точно по оплывшей щеке толстяка. Федя тоже махнул кулаком, но промазал, и с матом попёр на Кузьму. Тот двинул сослуживца по голове, чуть не сломав собственную руку, а Федя угодил ему по носу, отчего перед глазами вспыхнули яркие круги, обхватил Кузьму поперёк туловища и попытался повалить.

Они рухнули на пол и стали кататься в тесном пространстве между кроватями, мутузя друг друга кулаками. Кузьма не заметил, когда подоспели двое. Он лишь слышал хрипловатый тенорок Контрабаса и ещё чей-то голос — кажется, Жеки. Град ударов заплясал по спине, по рёбрам, по голове, по рукам и ногам. Весёлая резиновая дубина и суровые армейские ботинки кусали со всех сторон под аккомпанемент матерной ругани бывших сослуживцев. Рот наполнялся кровью. Боль с хрустом разносилась по всему телу, и крик пытался вырваться на свободу, но Кузьма стиснул зубы и молчал.

Ночью он никак не мог заснуть. Лицо распухло, изо рта пропали три зуба, к носу было больно прикоснуться, как и двигать левой рукой. Что-то сверило в обоих боках, в животе, в позвоночнике, саднила коленная чашечка. Глаза застилала мутная пелена. Хотелось забыться, но боль не позволяла. Добавлял неприятных ощущений и голод, ведь тюремщики решили Кузьму не кормить этим вечером. И теперь он с нетерпением ждал, когда его мучительную бесполезность закончит спасительное утро выстрелом в голову.

Но в набрякшей от гематом голове вертелась прежняя неистребимая мысль, убеждавшая в необходимости «вознестись». В нынешних обстоятельствах это было смешно. Кузьма всё отдал бы ради того, чтобы ещё хотя раз расправить крылья и почувствовать свободный полёт, но безжалостная решётка и бело-синяя стена за ней пресекали любую надежду, напоминая о том, что скоро долгожданная пуля оборвёт все глупые мечтания.

В соседней камере всхлипывала Лида. Ей не повезло. Для неё кошмар закончится нескоро.

Кузьма даже не понял, каким образом умудрился заснуть, правда, случилось это лишь под утро. И сквозь тягостную дрёму до него донеслась автоматическая трель штурмовых винтовок. Он не сразу открыл глаза. Поначалу стрельба казалась частью терзавшего его сновидения, но вскоре пришло осознание, что звуки — настоящие.

Кузьма открыл глаза и долго лежал, слушая автоматную перекличку где-то на улице и гадая, что там происходит. Вставать не пытался. Болящее тело требовало отдыха. Подниматься лишний раз было тяжело и бессмысленно.

Такой отчаянной пальбы в городе давно не случалось, особенно возле штаба народной дружины. Если кто-то вздумал напасть, то эти ребята очень рисковые. Кто это может быть? Иногородние? Военные? Или… Мысль о том, что штаб атаковали крылатые, пришла не сразу, но стоило ей появиться, как она прочно укоренилась в голове и породила страх. Вот только Кузьма боялся не самих существ, а ложной надежды, которая случайно могла просочиться в сознание, смирившееся с неизбежным концом.

В какой-то момент пальба стихла, а потом хлопнула входная дверь, и в изолятор вбежали люди. Кто именно, Кузьма не видел, зато отчётливо слышал голоса.

— Откуда их столько? — сетовал испуганный голос Феди Кабанова

— Да ебись оно всё конём! У меня кончились патроны! — басил Пузырёв. — Теперь нас только добить осталось.

— Да уж, без патронов трудно воевать. А они сюда не залезут? — поинтересовался Жека.

— Хрена лысого они сюда заберутся! — зазвучал уверенный тенорок Контрабаса. — Только вот и нам не выбраться отсюда, пока они там.

— И что делать, мужики? — паниковал Кабанов.

— Комару хуй приделать! Ждать, пока не улетят, что же ещё? Не будут же они тут вечно торчать.

— Верно, — согласился Пузырь. — Подождём. Надеюсь, улетят скоро.

— А если нет? — засомневался Жека. — Их же там до хрена! Откуда они вообще взялись?

— А какая разница, откуда? Не до рассуждений сейчас. Они всех наших положили. Если не улетят, будем думать, как выбраться отсюда.

— Интересно, а Дмитрич жив? Кто-то его видел?

Все ответили отрицательно. Дмитрича никто не видел.

Кузьма лежал и мысленно усмехался. Неужели крылатые за ним прилетели? Нет, вряд ли стоило на них надеяться. Зачем он им? Но эту кодлу, объявившую себя защитниками правопорядка, они потрепали знатно. Кузьма вспоминал мужиков из своей смены, кого, по всей видимости, убили существа, и ощущал смесь жалости и странного торжества. Казалось, он воспринял их гибель, как месть за вынесенный ему несправедливый приговор.

Появление большой стаи крылатых немного пугало, но Кузьма лишь посмеивался над собственным страхом. Что они ему сделают? Убьют? Он и так лежал и ждал смерти. Какая разница, кто именно закончит его дни?

Но почему они решили напасть на город? Прежде никогда такого не случалось. Ну или случалось, просто об этом не писали в газетах, не рассказывали по радио и по телевизору. Кузьма, как и все жители, не знал, что творится в стране, а в мире — и подавно. Возможно, крылатые уже захватили все крупные населённые пункты, а теперь добрались и сюда. Но это сейчас не имело никакого значения.

— Что, крылатые донимают? — язвительно проговорил Кузьма со своей кровати.

— Кто там? — пробасил Пузырь.

— Да Кузя, урод! — ответил Кабан. — Сука! Фингал мне поставил.

— Теперь верите мне? — спросил Кузьма. — Или до сих пор считаете, что это я убил Валеру?

За решёткой нарисовалась могучая фигура Пузыря в камуфляжной форме и тельняшке, видневшейся под расстёгнутым воротом:

— В общем, так. С тобой потом разберёмся. Существа из карабинов не стреляют, поэтому у меня нет основания тебе верить. А сейчас помолчи. Или я тебя сам заткну, если будешь мешаться.

— Да он сам признался, — затявкал Контрабас. — А теперь юлит. Что, Кузьма, зассал? Грохнем его — и дело с концом.

— Да погоди ты, — остановил его Пузырь. — Нельзя так просто… грохнуть. Мы не гопота уличная. Но с ним — потом. А сейчас подождём, пока существа улетят, и попробуем до оружейки добраться. Там могли остаться боеприпасы. Проверить надо.

— А если не улетят? — спросил Кабан.

— Тогда будем ждать военных.

— А если и вояк всех перебили? Этих тварей пули не берут, видел? Я точно в одного попал — и хрена с два! Всё равно летает, собака!

— Без паники. Подождём, а там видно будет.

Пузырь взял командование в свои руки и теперь распоряжался, словно был главным. К Кузьме он относился без особого негатива. Он, кажется, действительно хотел разобраться в ситуации, а не просто найти крайнего, на которого можно повесить собак. Но ждать, что отпустят, не приходилось. Не тот настрой был у этой компании.

Из разговоров мужиков стало ясно, что крылатые залезли в здание, и единственным безопасным местом теперь являлся изолятор. Здесь и собрались все выжившие дружинники. Правда, никто до сих пор не знал, что случилось с Дмитричем и штабными. Они могли выжить и забаррикадироваться, например, в той же оружейке.

Через некоторое время Пузырь почему-то подумал, что существа улетели. Он оставил Контрабаса на посту, а сам вместе с Жекой и Кабаном отправился на разведку в штаб. Спустя пять минут, Пузырь вломился обратно и объявил, что «пацанов схватили». Существа по-прежнему находились в здании. Теперь все надежды возлагались на военных с ГЭС. Одна беда: было неслышно стука зениток. По крылатым вторженцам почему-то никто не стрелял.

Кузьма сумел всё-таки подняться на ноги и пройтись по камере, превозмогая сокрушающую боль. Крикнул Пузыря, попросил выпустить, но ему было отказано. На завтрак тоже не стоило рассчитывать. Пришлось ни с чем вернуться в кровать и погрузиться в свою боль, которая даже думать мешала. Пытка затягивалась.

Стук тяжёлой железной двери в холле, где находился пост охраны, и человеческие вопли вывели Кузьму из прострации. Он приподнялся и сел. Поглядел на решётку и сине-белую стену за ней. Чьи-то шаги раздались в коридоре. На пол рядом с камерой с весёлым лязгом упала связка ключей. Шаги стали удаляться и смолкли.

Кузьма не верил собственным глазам. Некоторое время он сидел и ждал. А вдруг это ловушка? Вдруг его хотят выманить отсюда и убить? Не могло быть всё настолько хорошо. Однако ничего не происходило. Прождав несколько минут, он поднялся и сквозь решётчатую дверь дотянулся до ключей. Он не собирался торчать в камере в ожидании голодной смерти. Если крылатые хотят его забрать — пускай делают своё дело.

В коридоре никого не оказалось, в изоляторе царила тишина. Кузьма отпер дверь соседней камеры. Лида сидела на кровати и глядела на него затравленным зверем. Девушка была всё в той же толстовке, в которой её увезли из дома, но теперь она выглядела ещё более растрёпанной, а черты лица заострились.

— Выходи, — проговорил Кузьма. — Мы свободны.

Испуганный, недоверчивый взгляд молчаливым укором сверлил Кузьму, словно тот был виновен во всех бедах Лиды, что отчасти являлось правдой. По крайней мере, к злоключениям девушки Кузьма тоже приложил руку, пусть он тогда и не знал, чем это всё обернётся. И теперь тихий суд больших карих глаз выносил ему приговор. Хотелось всё исправить, но время невозможно повернуть вспять.

— Выходи. Здесь никого больше нет. Мы свободны, — повторил Кузьма. — Я тебе вреда не причиню. Я не с ними.

— А как же… они? — выдавила Лида. — Те… существа… летающие. Они нас убьют.

— Они нас не убьют.

— Почему? Откуда ты знаешь? Они убили всех.

— А нас не тронут. Пошли, сама всё увидишь. Ну или можешь оставаться здесь. А я — не собираюсь. Я в любом случае ухожу.

Кузьма развернулся, чтобы идти.

— Стой! Стой, погоди. Я с тобой. Я боюсь… — Лида выбежала из камеры.

Тяжёлая стальная дверь изолятора была приоткрыта. За ней находились пост охраны и ещё две двери: одна вела во двор, вторая — в штаб. Обе также оказались распахнуты. На полу липкой жижей петляли кровавые разводы, но людей не было — ни живых, ни мёртвых.

Вцепившись в плечо Кузьмы, Лида семенила следом. Оба молчали. В здании штаба не оказалось никого: ни людей, ни крылатых. Даже трупов не осталось.

На улице Кузьму и Лиду встретило приветливое солнце, ощупывающее своими дружными лучами пустую площадку перед крыльцом, дома вокруг, скучающий военный Уазик с белой трафаретной надписью на боку и шелестящие на ветру кроны. В небе парили две большие птицы, а стоило Кузьме обернуться, как он увидел четыре чёрные фигуры на крыше штаба и побитые окна на втором этаже. Жуткие наблюдатели с огромными носами, завернувшись крыльями, нерушимо сидели на краю. Ни один не пошевелился, когда два человека вышли из здания.

Но вид их совершенно не пугал Кузьму. Наоборот, его сердце наполнялось ликованием. Неужели всё случившееся с ним в военной части — правда, а не какое-то дурацкое видение? Неужели у него есть шанс — шанс вырваться отсюда, вознестись над умирающим миром, расправить крылья?

Но крыльев у него не было, зато были ноющие синяки, распухшее лицо и, возможно, сломанные рёбра, а ещё — испуганная девушка, что жалась к нему, как к единственному спасению.

— Смотри, это они, — прошептала Лида.

— Да, это они, — подтвердил Кузьма. — Крылатые. Я же говорил, нас не тронут. Просто не демонстрируй агрессию и держись рядом.

— Откуда ты знаешь? А если нападут?

Кузьма усмехнулся. Он был не в силах сдержать улыбку, поскольку надежда, сдохшая затравленным тараканом в пыльном углу души, вновь оживала, расправляя солнечные крылья.

— Если нападут… значит, такова судьба, — ответил Кузьма. — Пошли.

— Куда?

— Домой. Я хочу домой. Только вначале надо найти мои вещи. Они в штабе должны быть.