Про звезду

Веточка

Туман крался от озера. Охлаждал распаренную кожу и смешивался с потом.

Раиса приподнялась, упёрлась ладонями. Заревела утробно, как зверь.

Бредущий с верёвкой на шее Петя заметил:

– Вы, мадам, словно иерихонская труба, право слово.

Рая переждала схватку. Буркнула:

– Иди, висельник, не пялься.

Музыкант фыркнул. Полез на знакомую берёзу.

Женщина запрокинула лицо в серый небесный кисель, взвыла. Плод вылетел, плюхнулся в озёрную рябь.

Рая схватила скользкий синий канатик, потащила к себе. Из воды выскочили рыбьи челюсти, запоздало щёлкнули пустотой.

Роженица передохнула. Перегрызла белыми зубами пуповину. Уже без надрыва выдала послед, вырыла ногтями ямку, прикопала. Замотала младенца в оборванный заранее подол, понесла домой.

На крыльце сельсовета дремал председатель Кузьмич. Вздёрнулся, испуганно спросил:

– Что? Ревизия?

– Не, это я, – застенчиво ответила Рая.

– Опять? – Кузьмич осуждающе покачал головой, вытер натёкшую слюну, – чего нищету плодить?

Раиса рожала постоянно. От кого – непонятно. Мужиков в деревне – комар пописал, да и те неспособные. Народ шумел, искал виновника. Уж и Кузьмича свергали за грех, да вновь выбирали – больше некого. Привычно били кирзачами музыканта, рвали на полоски гармонь. Петя плакал светлыми дорожками слёз, брал верёвку, шёл вешаться. Повисев с недельку, возвращался – резал из липы ложки, чтобы играть. В другой раз мастерил из камыша дудочку или гитару из консервной банки и рыболовной лески. Упрямый, сволочь.

Ругались и на лешего, и на домовых. Разве что дурачка Николку не подозревали. Ему с коровами-то не справиться, не то, что с бабой. Убогий пялился на народ небесного цвета глазами, пускал пузыри – как такого бить?

Шептали по углам про Михаила, но в лицо боялись обвинять – чересчур богат. Морда, как медный таз, сияет. И работничков подобрал гладких, сытых, топоры за поясом. Не подступишься.

Столбы телеграфные давно сгнили, попадали. Дорога из райцентра лопухами поросла. Земля рожала всё хуже и, наконец, перестала совсем. Раины ублюдки ползали по деревне, отбирали у тощих крыс объедки и присматривались к коровьим лепёшкам.

Народ собрался перед сельсоветом, помирать красной смертью на миру. Председатель высморкался и заговорил прощальную речь.

Небо вдруг просыпалось манной: люди начали ловить ртом, отпихиваясь локтями. Ту, что не съели, затоптали. Хватило на день. Последний домовой ушёл в лес, унося охапкой полуживых крыс.

Небо снова распахнулось и уронило веточку вербы. Волшебную. За неё дрались в кровь, Михаил работников передушил да сам топор в спину словил. Музыкант, такое видя, заплакал, полез на осину – вешаться.

Николка посмотрел на рвущую друг друга зубами толпу. Поднял веточку из грязи, рукавом вытер. Взмахнул, гугукнул на птичьем своём языке.

Кузьмич стал пчелиной маткой – роем править. Михаил сделался золотым одуванчиком. Дурачок музыканту рояль подарил. А Раисе – таблетки противозачаточные.

Рая хмыкнула и пошла на берег озера.

Рожать.