Профессор Жупанский

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

— Что с тобой? — удивлялась Олена, высвобождаясь из объятий Галинки.

Девушка сняла с головы платок, прищурилась.

— Не знаю!

На самом же деле знала! Перед ее глазами стоял Владимир. Он был такой красивый. Ох, как же это хорошо — любить! На душе свободно, особенно сейчас, после его первого поцелуя. Галинка вспомнила, как это случилось, и снова крепко стиснула в объятиях Олену.

Они ходили по перрону. Владимир рассказывал о родном селе. Вдруг пассажиры засуетились, начали заходить в вагоны. Рядом молодая женщина прощалась с капитаном пограничных войск, целовала его и плакала. Капитан косился в сторону Галинки и Пилипчука, пытался успокоить жену. Галинка украдкой посматривала на незнакомую пару, ей тоже хотелось обнять Владимира. Словно бы угадывая ее желание, Владимир слегка обнял ее, губы ее были открыты...

Поцелуй опьянил девушку. От волнения она не находила себе места...

— ...Ну, что с тобой? — все больше удивлялась Олена, посматривая на свою баловницу.

— Я так счастлива, мама, так счастлива...

Галинка снова закрыла глаза.

— Да не влюбилась ли ты случайно?

— Да! Весной выйду замуж.

— Не шути, Галя!

Девушка посерьезнела, задумалась. Стояла настороженная, будто прислушиваясь к чему-то. Глаза были затуманены...

«Что бы это значило?» — терялась в догадках старуха.

— Чего ты присматриваешься? Думаешь, уж не рехнулась ли я? Нет, я не сошла с ума!

Галинка снова обняла домработницу и принялась целовать.

— Я просто безумно влюбилась. Вот и все! — продолжала девушка, не выпуская Олену из объятий.

— Смотри, чтоб твоя любовь да быстро не угасла. Что-то она уж больно горяча, — тихо произносила старуха, гладя Галинкины руки.

— Ой нет, теперь — навсегда!

— Не хвались, доченька, — погрозила ей пальцем Олена. — Хвалиться таким нельзя... Нет, нет, ты меня отпусти, — прибавила она, когда Галинка снова попыталась ее обнять. — У меня вон, видишь, сколько работы...

— А мы вдвоем! А рыбу поджаришь, когда папа придет. Согласна?

— Согласна, согласна, — замахала обеими руками старая женщина, скрываясь за дверью своей каморки.

Галинка вошла к себе в комнату, приблизилась к зеркалу. Долго и внимательно рассматривала свое лицо.

«Нет, я в самом деле привлекательная, — думала с удовольствием она. В эту минуту ей вспомнилась гоголевская Оксана. — Наверное, все влюбленные девчата похожи друг на друга, как капельки росы».

Будущее... Каким оно будет? Теперь Галина не хотела представлять своей жизни без Владимира. Он стал для нее воздухом, которым она дышит. А Владимир? Что он? Какие у него желания? Они будут вместе работать. У них появятся дети. Тотчас же спохватилась: «Почему это я так часто думаю о детях?.. В народе говорят, что это нехорошая примета, когда девушка думает о младенцах. Может, и в самом деле так не годится?»

На пороге появилась Олена. В руках у нее было несколько пар носков; на носу — новые, красивые очки. Почти все новые вещи в квартире — результат усилий Галинки. Она покупала их, приносила и немедленно выбрасывала все старое. Вот и очки старушке тоже она купила.

— Я буду штопать, а ты почитай вон ту книжку.

Галинка вдруг вспомнила, обрадовалась, что может развлечь добрую Олену.

— Я сейчас найду.

Несколько недель назад начала она читать старухе «Молодую гвардию». Пять вечеров читала вслух, а потом наступили экзамены, и было не до этого...

— А на чем остановились, не помню, — призналась Галинка, перелистывая книгу.

— Ты прочитала, как Олег пришел к девушке, которую он любил, а она развлекалась с немцами.

Галинка быстро отыскала нужное место. Ее голос то наполнялся грустью, то звенел металлом. Галина читала об отважных поступках Любы Шевцовой, о ее врожденном таланте артистки и незаурядном даре разведчицы.

— Вот девушка была, царство ей небесное, — не выдержала Олена и утерла слезу.

— В самом деле, какая смелая, — согласилась Галинка. На миг представила Любу, хрупкую девушку с голубыми глазами, железной волей.

Вдруг в коридоре пронзительно зазвенел звонок. Галинка и Олена переглянулись. Обе они все еще находились под сильным впечатлением от прочитанного. Звонок в коридоре вернул их к действительности.

— Наверное, отец возвратился, — промолвила Олена, вставая с кресла.

Галинка опередила ее, выбежала первой. Да, это был Станислав Владимирович. Он вошел немного заснеженный, отряхивался, вытирал платком лицо.

— У тебя кто-нибудь есть?

— Нет, никого, — ответила дочь.

Она помогла отцу раздеться, заглянула в глаза.

Отец заметно суетился, щурился. Он вынул из бокового кармана пальто завернутый в газету пакет.

— Что это? Книжка?

— Да. Умная книжка, которую ты, наверное, читала, — добавил и лукаво подмигнул дочери.

«Значит, в хорошем настроении», — подумала Галинка. Она не спрашивала, какую именно книжку он принес ей, лишь подхватила отца под локоть, потащила в свою комнату.

— А вы чем развлекаетесь?

— Олена штопает, а я читаю «Молодую гвардию», — ответила дочь.

— Вот как!.. Поэтично и полезно. Тогда не буду вам мешать. Пойду тоже поработаю.

Станислав Владимирович развернул газету, снова лукаво подмигнул дочери.

— «Марксизм и национальный вопрос», — вслух прочитала Галина, и пристально взглянула на отца.

— Это мне Кипенко посоветовал.

Станислав Владимирович забарабанил пальцами по столу.

— Как просто Ленин пишет о чрезвычайно сложном, запутанном и непонятном!

Олена прервала их беседу:

— Подавать ужин или только кофе будете пить?

— Кофе? От кофе не откажусь, а ужинать не хочу. Кофе буду пить у себя.

— Хорошо, я принесу, — сказала дочь. — А ты сиди, пожалуйста! — кинулась она к Олене. Взяла ее за плечи и снова усадила в кресло. — Такая неугомонная.

И та покорилась. Под очками, в уголках старческих глаз собрались морщины, а на душе — легко-легко. Любовь к Галинке согревала ее. Вся жизнь Олены прошла в доме Жупанских. Помнит еще покойного Владимира Станиславовича, грозного пана. Очень боялась его сурового взгляда из-под припухших красных век. А вот Станислава Владимировича совсем никогда и не боялась: знала — право на хлеб и тепло в доме заработала честным трудом.

От души любила она Галинку. Девушка еще с малых лет привязалась к Олене. Это было самой дорогой платой за труд, наградой за безрадостную молодость, за сиротскую жизнь. В двенадцать лет Олена лишилась матери, а отца не знала вовсе. Никогда не расспрашивала о нем, сердце подсказывало — об этом и не надо спрашивать.

После смерти матери батрачила и, кроме батрачества, ничего не знала: ее мать была батрачкой, значит, и она должна быть такой же. Сначала работала у сельских мироедов, а когда стали невыносимыми издевательства и ругань, ушла в город. И какой же счастливой почувствовала себя, попав в дом Жупанских. Старалась изо всех сил. Каждому стремилась угодить. Особенно боялась старого пана, его всегда насупленного выражения лица. А потом в дом пришла Оксана, добрая, чуткая и ласковая...

Галинка с отцом вышли, а Олена все штопала и штопала носки. И думала о героях-краснодонцах...

Галинка вскипятила молоко, заварила кофе. Станислав Владимирович любил свежий, горячий кофе.

— Пей, папа, — нежно приглашала дочь, ставя перед отцом маленькую фаянсовую чашечку.

— Хорошо, хорошо, — закивал профессор, не отрываясь от книги. — Сейчас буду пить.

Дочь ждала. Станислав Владимирович встал с кресла, потер ладони.

— А я начал готовить статью в научный сборник. В архиве нашлись просто сенсационные документы. Я даже никогда не думал о чем-то подобном.

— Значит, тебя можно поздравить!

Галина поцеловала отца в голову, вышла. На сердце так радостно, так легко. Подумать только — ее отец, который раньше не хотел ничего слушать о политике, читает марксистские произведения, пишет какую-то интересную статью.

Станислав Владимирович тоже чувствовал себя приподнято, может, от найденных документов, а может, от нежных забот родной дочери. Маленькими глотками отпивал кофе и думал о своей будущей статье. Как это здорово, что он одолел свой пессимизм, согласился принять участие в сборнике. И вообще очень хорошо, что не впал в отчаяние, послушал товарищеские советы проректора, Духния, Кипенко.

«Вот если бы еще избавиться от посещений Кошевского, — подумал профессор, допивая кофе. — И чего ему, собственно, надо от меня? Неужели он и в самом деле намеревается написать диссертацию, стать ученым?»

Не хотелось портить настроение, а оно портилось поневоле. И уже сколько раз портилось при одном лишь воспоминании о Кошевском.