Происхождение христианства из гностицизма

Обращение Павла в христианскую веру

Эта проверка не дает результатов, благоприятных для автора Послания к галатам. Сомнения вызывает, прежде всего, вопрос о том, каким образом стал он благовествовать о Христе. Автор Послания усиленно подчеркивает свою само­бытность. В Гал. 1, 1 он называет себя апостолом, «из­бранным не человеками и не чрез человека». Самым торже­ственным образом он заверяет (1, 11) — и даже подкрепляет это клятвою: «Пред богом, не лгу» (1, 20), — что евангелие,[40] которое он благовествует, не есть человеческое, ибо он при­нял его и научился не от человека, но чрез откровение Иисуса христа (1, 11 сл.). При этом он вспоминает свой прежний образ жизни, когда он, будучи иудеем, жестоко преследовал христианские общины и в качестве неумерен­ного ревнителя отеческих преданий превосходил многих своих сверстников. Когда же бог соблаговолил открыть в Павле сына своего, чтобы апостол благовествовал Христа язычни­кам, он, Павел, не стал тогда советоваться с плотью и кровью и не поспешил в Иерусалим к более ранним апостолам, а от­правился в Аравию и оттуда возвратился в Дамаск. Лишь три года спустя он пошел в Иерусалим, чтобы повидаться с Петром. У последнего он пробыл пятнадцать дней, не на­шел там ни одного апостола, кроме Иакова, «брата гос­подня», и отправился затем в Сирию и Киликию. Общи­нам же иудеи он лично будто бы остался неизвестен. До них дошел только слух, что их бывший преследователь ныне благовествует веру, и за это они прославляли бога (Гал. 1, 11 — 24).

В этом повествовании прежде всего бросается в глаза явное преувеличение. Автор Послания к галатам старается создать впечатление, будто источником всего его евангелия является откровение божие. В чем заключалось указанное откровение, это мы знаем из «Деяний апостольских», и текст Послания к галатам обнаруживает, что его автору было из­вестно то, о чем говорится в «Деяниях». Деяния апостольские сообщают об этом в трех различных главах — 9-ой, 22-ой и 26-ой, отличающихся друг от друга в деталях, но вполне совпадающих в основных моментах. Они повествуют о том, что когда Павел, снабженный письмами первосвященника к дамаским синагогам, находился на пути в Дамаск, чтобы вернуть приверженцев Христа (убежавших в Дамаск вследствие гонений на Стефана) закованными в Иерусалим, не далеко от Дамаска его внезапно осиял свет с неба, и он услышал голос, который объявил ему, что с ним говорит Иисус, и повелел ему идти в город, где от находившихся там мужей он узнал, что ему надо делать. При этом, согласно 26, 16 и сл., Павел был наречен апостолом язычников уже во время происшествия под Дамаском, между тем как со­гласно 22, 10 сл. это имело место позднее, когда он уже вернулся в Иерусалим.

Помимо этого, повествование Деяний не содержит ни­чего такого, что могло бы дать право мнимому Павлу почерпнуть все содержание своего евангелия, без вся­кого человеческого посредничества, исключительно из ви­дения под Дамаском. Напротив, оно решительно подчер­кивает связь между сообщением апостола и находившимися в Дамаске последователями Иисуса. Что Павел уже раньше должен был иметь, по крайней мере, общее представление об их религиозных взглядах, ясно само собой, ибо в про­тивном случае было бы непонятно его усердие в отношении преследования сторонников христа. Павел не мог не знать, что перешедшие на сторону триста представители иудейской апокалиптики занимали по отношению к закону более не­зависимую позицию, чем иудейство, стоявшее на офи­циально-формальной точке зрения. Он не мог не знать, что религиозное спасение они выводили из своего отношения к мессии или Иисусу Христу и что этим своим посредником в спасении они считали распятого мессию — совершенно необычайный для всего прежнего иудаизма взгляд. Все, что могло открыть ему в лучшем случае переживание под Да­маском — это фактическую справедливость данного взгляда. Внезапная (вспышка света, которая будто бы сопровождала явление Христа Павлу, могла послужить для него лишь ука­занием на то, что небесный мессия, которого признавал и он как иудей, в действительности есть лишь вознесшийся ₍к небу распятый Иисус — воззрение, которого, как ска­зано, не разделяли другие гностические секты, поскольку они рассматривали небесного мессию и земного Иисуса как две разные личности. Распятый Иисус — это сам Христос; следовательно, мессия — не чисто небесное существо, а стра­ждущий и умирающий человек в смысле «раба божьего» Исайи; только это и могло открыться Павлу благодаря ви­дению в Дамаске. К тому же он должен был уже знать этот взгляд Деяний и до известной степени быть в курсе религиозного мировоззрения последователей Иисуса. Ведь, как мы видели, религия Павла представляет собой лишь одну из разновидностей иудейского гностицизма. Затем Павел, по-видимому, отнюдь не высказывает свое личное мнение, а напротив, выступает как выразитель довольно широко распространенных философских взглядов. Наконец, весь сложный и строго продуманный характер миросозерцания Павла также исключает возможность того, чтобы оно составляло содержание однократного личного откровения, тем более, что в 1 Кор. 11, 23 и 15, 3 сам Павел признается, что он «принял» сообщение о тайной вечере и о смерти, погребении и воскресении Иисуса, а Буссе до­казал, что, в частности, взгляд на христа, как на владыку (kyrios) общины, не является первоначальной идеей апо­стола, а представляет собой простое воспроизведение основ­ного убеждения эллинистической (антиохийской?) общины. Притязания автора Послания к галатам на чисто личное происхождение и оригинальность своего евангелия, а также ссылка на откровение, как на единственный источник этого писания, производят, поэтому, крайне странное впечатление и выявляют тенденциозность указанного автора. Павел стре­мится опровергнуть предположение, будто содержанием своего евангелия он обязан иерусалимским апостолам и вообще находится в той или иной зависимости от них. Но именно таков взгляд Деяний апостольских, который, как сказано, имел в виду Павел, сочиняя свое послание, и против которого направлены все его уверения.

О Павле, под именем Савла, «Деяния апостольские» впервые упоминают в связи с избиением камнями Стефана (7, 58). Свидетели этого избиения — повествуют Деяния — положили свои одежды у ног юноши, по имени Савл, ко­торый одобрял убиение Стефана (8, 1). Из всего этого по­вествования следует, что Стефан отнюдь не был осужден в порядке нормального судопроизводства, с участием сви­детелей (ср. в особенности 7, 57), но сделался жертвой на­родных страстей, при чем «ложные свидетели» (6, 13) позаимствованы из суда над Иисусом, евангельское описание которого использовано Деяниями и во многих других отно­шениях. Не подлежит также сомнению, что 7, 58 является вариантом к 7, 59, и таким образом представляет собой позднейшую вставку. Сплетение истории Павла с историей Стефана есть, следовательно, не что иное, как явное лите­ратурное ухищрение, имеющее целью побудить Савла принять участие в преследовании иерусалимской общины. Но это указание в свою очередь, зиждется, по-видимому, исклю­чительно на 1 Кор., 15, 9, где Павел называет самого себя «наименьшим из апостолов», потому что он гнал церковь божию; в основе этого лежит очевидное намерение сделать исходным пунктом деятельности апостола Иерусалим и по­ставить ее в более тесную связь с местной общиной. Именно по этой причине Гейтмюллер совершенно отрицает первоначальную личную связь Павла с Иеруса­лимом, а присутствие апостола при умерщвлении Стефана относит к области легенды ); но тогда не может отвечать исторической действительности и то сообщение, что пре­следователь Савл был послан первосвященником с письмами в Дамаск, чтобы привести находившихся там приверженцев Иисуса закованными в Иерусалим, — сообщение, которое, между прочим, представляется неосновательным уже по одному тому, что иерусалимский синедрион не имел ника­кой власти над дамаскими иудеями.

По словам Деяний, как сказано, Павел пережил недалеко от Дамаска чудо обращения. Осиявший его свет лишил апо­стола способности видеть; тогда спутники повели его за руку в город, где он был исцелен последователем христа Ананием и после крещения был принят в местную христианскую общину. Несколько дней он провел с учениками в Дамаске и затем стал проповедовать в синагогах, что Иисус — «сын божий», к удивлению всех тех, кто продолжал его считать преследователем иерусалимской общины. Замешательство, в которое он привел иудеев, доказывая, что Иисус — мессия, побудило их задумать покушение на его жизнь. С трудом избежав преследования с их стороны, он отправился в Иеру­салим и старался примкнуть там к ученикам христа. Но так как последние его боялись, не веря, что он тоже ученик, его взял на свое попечение Варнава, который привел его к апостолам и сообщил им о чуде обращения и деятель­ности Павла в Дамаске. Лишь с этого момента Павел был принят в среду апостолов и стал проповедовать в Иеруса­лиме. Когда же, однако, его стали здесь преследовать иудеи, тамошние христиане препроводили его в Кесарию и послали его затем в его родной город Тарc.

Что это сообщение Деяний все же более правдоподобно, чем повествование Послания к галатам, с его явным подчер­киванием самостоятельности апостола и его независимости от Иерусалима, — не (подлежит никакому сомнению. Если Павел пережил на пути к Дамаску чудо своего обращения, то, при условии историчности Иисуса, следует признать естественным, психологически вероятным и, как выражается Фельтер, «даже отвечающим требованию морали» то обстоя­тельство, что он вступил в общение с учениками Иисуса в Да­маске, а затем и с апостолами в Иерусалиме. При данных условиях он должен был, конечно, стремиться познако­миться с друзьями, сторонниками и (родственниками Иисуса, ибо только они могли сообщить ему более подробные све­дения о Христе и его учении. Достопримечательно, что лишь через три года после смерти Иисуса Павел убеждается благодаря откровению в том, что Иисус был тем обетован­ным мессией, «сыном божиим» в земном и неземном смысле, вокруг которого вращались все его прежние религиозные мысли, и учение и личность которого имели для его собствен­ной новой веры решающее значение. И вместо того, чтобы выяснить все это путем общения с окружавшими Христа лицами и таким образом ближе познакомиться с личностью спасителя, Павел предпочитает держаться как можно дальше от них. Голландец Пирсон (Pierson) объясняет столь странное поведение Павла метким сравнением: «Юный со­временник Платона, уроженец южной Италии, будучи пла­менным софистом, от души радовался тому, что Сократ приговорен к смерти. Однако, несколько лет спустя в его мировоззрении произошел резкий перелом, и он при­шел к заключению, что единственный ценный идеал — это мыслить, чувствовать и жить как Сократ и всецело уподо­биться последнему. Как же он тогда поступил? Отпра­вился ли он немедленно в Афины, где еще жили Платон и Алквиад, чтобы узнать от них и многих других, о чем думал Сократ, что он чувствовал, чему учил, что усвоили поддерживавшие с ним общение современники? Ничуть не бывало! Обращенный софист перебрался в Египет, пробыл там три года, писал и говорил с тех пор до конца своей жизни о Сократе, и легковерная масса считала его самым солидным авторитетом в вопросах, касающихся греческого мудреца, и самым бесспорным истолкователем учения и взглядов последнего. Пусть верят те, кто способен этому поверить!».

В самом деле, этому нельзя поверить, и все то, что ста­раются привести в оправдание странного поведения Павла, есть не что иное, как беспомощная болтовня вокруг да около существа дела. Она всецело основывается на голословном утверждении, что Послание к галатам, как исходящее от самого Павла, заслуживает предпочтения перед повество­ванием Деяний, не являющихся первоисточником. Так, напр., Буссе пишет: «То, что Деяния сообщают о пребывании Павла в Иерусалиме и его сближении с апостолами при со­действии Варнавы, не имеет, по сравнению с определенными разъяснениями самого апостола, никакой цены. Автор Послания к галатам заслуживал бы в этом отношении дове­рия только в том случае, если бы Иисус не был исторической личностью. Ибо тогда иерусалимские апостолы не смогли бы, разумеется, научить Павла ничему, кроме того, что он мог знать или узнать и из других источников; только при этом условии он был вправе усвоить себе любой взгляд на христа, хотя бы и вымышленный. Следовательно, гипотеза подлож­ности Послания к галатам, по-видимому, подвергает опасности гипотезу историчности Иисуса. Но так как Послание к гала­там явно направлено против Деяний или, по крайней мере, против их источников и повествования, из которого выте­кает, что евангелие Павла, вследствие посредничества дамаских учеников, в особенности Анания, связано с воззрениями так наз. иерусалимской первообщины, то прежде всего не­обходимо выяснить, заслуживает ли сообщение Деяний, как таковое, доверия, тем более, что рассказ Деяний о связи между обращением Павла и убиением Стефана следует от­нести к области легенды, а усердие Павла в отношении пре­следования христиан тоже представляется достаточно со­мнительным и опирается исключительно на 1 Кор. 15, 9, где Павел говорит, что он преследовал христианскую общину.

Между тем не подлежит сомнению, хотя пока это еще не получило признания, что весь рассказ об обра­щении Павла есть не что иное, как подра­жание повествованию об Илиодоре в 2 Макк.

Пусть каждый убедится в этом лично.

Сирийский царь Селевк посылает правителя государства Илиодора в Иерусалим и приказывает ему завладеть сокро­вищами местного храма. Встретив отказ со стороны перво­священника Онии, Илиодор пытается захватить сокровища силой. Когда же он с вооруженными людьми врывается в сокровищницу, бог являет великое знамение, приводящее всех в изнеможение и ужас. Сам Илиодор «падает на землю, объятый великой тьмой. Его свита поднимает и уносит его, беспомощного, на носилках. Все присутствующие усматри­вают в этом откровении акт всемогущего господа. И в то время, как Илиодор лежит, лишенный божественной силой дара речи и всякой, надежды на спасение, иудеи благосло­вляют господа, прославившего свое жилище; и храм, кото­рый незадолго перед тем наполнен был страхом и смуще­нием, благодаря явлению господа наполнился радостью и веселием. Затем некоторые из спутников Илиодора обра­щаются к первосвященнику Онии с просьбой призвать все­вышнего, чтобы сохранить жизнь лежащему уже при по­следнем издыхании Илиодору. Первосвященник приносит жертву, дабы спасти Илиодора. В это время перед Илиодором предстают юноши, которые являлись ему уже раньше и биче­вали его тогда, и призывают его теперь воздать великую бла­годарность первосвященнику, ради которого господь даровал ему жизнь, и возвещать всем «великую силу бога». «Илио­дор же, принесши жертву господу и. обещав многие обеты сохранившему ему жизнь и возблагодарив Онию, возвра­тился с воинами к царю, и пред всеми свидетельствовал о делах великого бога, которые он видел своими глазами» (35 и сл.).

Сходство этой истории с историей обращения Павла бесспорно. Подобно тому, как Павел был послан иеруса­лимским первосвященником в Дамаск, чтобы привести на­ходившихся там христиан закованными в Иерусалим, так и Илиодор отправляется по приказанию короля Селевка в Иерусалим, чтобы завладеть сокровищницей местного срама. И подобно тому, как Павел незадолго до выполне­ния своей миссии был низвержен небесным явлением, при чем его спутники стояли в оцепенении, и он сам в течение грех дней был слеп, так что пришлось его за руку отвести в Дамаск (Деяния 9, 7), так и Илиодор. объятый вместе со своей свитой ужасом под влиянием небесного явления, упал на землю, окутанный тьмой, и был унесен окружав­шими его лицами в совершенно беспомощном состоянии. Вместо благочестивого первосвященника Онии здесь фигу­рирует дамаский ученик Ананий (!). Подобно тому, как первого спутники Илиодора умоляют помочь потерпевшему несчастье правителю, так и последнего господь призвал в видении помочь Павлу и вернуть последнему зрение. И по­добно тому, как Павел предупреждается видением о том, что ему будет оказана помощь Ананием, так и Илиодору вторич­ное видение внушает благодарность по отношению к перво­священнику Онии. Согласно Деян. 22, 17, 21, явившийся Павлу в храме бог призывает его проповедовать евангелие среди язычников. Илиодора же только-что упомянутое нами небесное явление призывает возвещать всем «великую силу бога»; и, возвратившись к царю, он перед всеми свидетель­ствует о делах великого бога. Точно также Павел в Да­маске по своем возвращении в Иерусалим благовествует об Иисусе, при чем здесь иудеи удивляются обращению че­ловека, еще совсем недавно нагонявшего страх на иеруса­лимскую общину, подобно тому, как там они благослов­ляют господа, совершившего чудо в отношении Илио­дора и наполнившего радостью и веселием храм, который незадолго перед тем был охвачен страхом и смущением. Более того, даже бичевание, которое грозило Павлу, когда он рассказал о своем обращении (Деян. 22, 24), по-видимому, навеяно бичеванием, которому действительно подвергся Илиодор со стороны небесных юношей. Возможно также, что и воспоминание об Энеиде Вергилия 111, 22 сл. не про­шло бесследно для указанного повествования Деяний.

Отсюда следует, что знаменитое чудо под Дамаском, которое так часто служило непререкаемым примером вне­запного обращения благочестивых мужей, лишено всякого исторического значения. Автор Деяний позаимствовал из 1 Кор. 9, 1 (где Павел говорит: «не видел ли я Иисуса Христа?») и из 15, 8 и сл. (где сказано, что после всех Христос явился к Павлу) известие о том, что христос явился Павлу. В той же главе (9 и сл.) он нашел указание на то, что Павел гнал церковь божью и что он, апостол, благодатью божью есть тот, что он есть. На основании всего этого он сделал вывод, что под влиянием явления Христа Навел прекратил преследование христианской общины. Это преследование автор Деяний связал с. убиением Стефана и перенес его в Иерусалим. Что это событие произошло под Дамаском, когда Павел собирался изловить местных христиан, об этом автор Деяний узнал из 2 Кор. 11, 32 где он нашел также сообщение о преследовании Павла в Дамаске и об его бег­стве в спущенной со стены корзине. Он вплел эту историю в свой собственный рассказ (Деян. 9, 23 — 25) и добился таким образом своей цели — поставить языческую миссию Павла в непосредственную связь с Иерусалимом и вообще изобра­зить последний как главный центр распространения еван­гелия. Что это в действительности подтасовка и что обращение Павла произошло, во всяком случае, при совершенно иных условиях, чем те, которые указаны в Деяниях, это при­знают теперь, по-видимому, многие теологи[41].

Как бы то ни было, указанное повествование Деяний не имеет исторического значения; вместе с тем не только от­падают все бесчисленные, более или менее глубокомыслен­ные попытки психологически вывести возникновение ми­ровоззрения Павла из чуда под Дамаском, но мы получаем также веское доказательство подложности Посла­ния к галатам.

Кто поверит автору этого послания, что он тождествен с историческим Павлом после того, как в основу своего по­вествования он кладет сообщение о своем обращении и свя­занных с этим переживаниях, представляющее собой на деле чистейший вымысел? Правда, автор Послания к галатам от­вергает правдивость соответствующего сообщения Деяний; по-видимому, он не желает ничего знать о свидании Павла с дамаскими учениками, об его знакомстве с Ананием и в особенности о более тесном общении его с иерусалимскими апостолами и с общинами Иудеи, от которых он мог полу­чить более подробные сведения об Иисусе и у которых он должен был позаимствовать руководящие идеи своего еван­гелия. Но та форма, в которой он отклоняет это предполо­жение, ясно показывает, что его единственным намерением было доказать божественное происхождение и оригиналь­ность своего религиозного мировоззрения. Как знакомый с писаниями иудей, он не мог не знать, что сообщение Деяний о нем зиждется на повествовании об Илиодоре, и ничего не могло быть проще, как путем простого указания на этот факт аннулировать данные сообщения. Между тем он исходит из принципиального признания правдивости чуда обращения, — несомненно потому, что он сам знает о фактической стороне этого события не более, чем автор Деяний, и что на всю эту исто­рию он смотрит не глазами очевидца, а с чисто догматической точки зрения позднейшего повествования; правди­вость своего рассказа он подкрепляет даже клятвою (!), в то время как настоящий Павел, надо думать, должен был распо­лагать совершенно иными средствами для того, чтобы под­черкнуть неправильность отвергнутой им версии. Тот же, кто дает клятву, избегая доказательств, которые не должны были бы представлять для него серьезного затруднения, навлекает на себя вполне понятные подозрения. Однако, и самому ав­тору Послания к галатам поведение, которое он приписы­вает Павлу после его обращения, не могло не показаться мало правдоподобным, или, по крайней мере, довольно странным. Этим объясняется его торжественное уверение, что он говорит истину. Такое отношение к истории обра­щения Павла с обеих сторон, со стороны автора Послания к галатам и автора Деяний, можно считать нормальным только в такое время, когда вообще не сохранилось сколько-нибудь определенных воспоминаний о фактическом ходе со­бытий и когда Павел уже успел сделаться своего рода ле­гендарной личностью, о которой можно было рассказать все, что угодно. Но это было бы совершенно непонятно, если бы существовало действительное историческое преда­ние о личности Павла; ибо тогда первый из этих авторов не осмелился бы переработать упомянутое повествование в духе ветхозаветного рассказа, а второй не рискнул бы изложить его в диаметрально противоположном духе, как бы ему ни хотелось оттенить самобытность Павла и независимость последнего от Иерусалима.

Совет апостолов.

Независимость Павла от Иерусалима подчеркивается ав­тором Послания к галатам и тогда, когда он, продолжая свое повествование, сообщает о том, как Павел через четырна­дцать лет после только-что описанных событий (впрочем, неясно, имеет ли он при этом в виду посещение Павлом Иеру­салима или его обращение), под влиянием откровения, от­правился с Титом и Варнавой в Иерусалим и предложил мест­ной общине, главным образом наиболее именитым членам ее, свое языческо-мистическое евангелие, чтобы выяснить, не была ли напрасна его предыдущая деятельность. Но даже сопровождавшего его Тита, хотя тот был эллин, никто не заставлял обрезаться несмотря на то, что в упомянутую об­щину, якобы, прокралась лжебратия, стремившаяся скомпро­метировать ту свободу от закона, которую он, Павел, проповедовал именем Христа язычникам. Но ни на час — так уверяет повествователь — Павел им не уступил. И главари иерусалимской общины ничего не добавили к его благовествованию. Напротив, увидав, что он со своим евангелием в действительности добился среди язычников такого же успеха, какой Петр со своим евангелием имел среди иудеев, они, а именно Иаков, Кифа и Иоанн, считавшиеся «стол­пами» общины; подали ему и Варнаве руку общения и сго­ворились с ними, что те двое пойдут к язычникам, а они будут выполнять свою миссию среди иудеев; при этом они поставили условием, чтобы Павел позаботился о нищих иудео-христианах, что апостол будто бы и исполнил в точности.

Здесь опять-таки бросается в глаза усердие, с которым мнимый Павел подчеркивает свою независимость от иеруса­лимских апостолов. Подобно тому, как раньше он уверял, что источником его евангелия является не устное сообщение, а будто бы откровение, так и теперь он опять-таки утвер­ждает, что свое путешествие в Иерусалим он предпринял под влиянием откровения, а не по поручению других, по соб­ственному почину, а не из уважения к более высокому авто­ритету иерусалимских апостолов, с мнением которых он должен был считаться. Не без раздражения говорит он о «знаменитых чем-либо» (2, 6) и о почитаемых «столпами» (2, 9) и определенно подчеркивает, что ему безразлично, кем они были раньше, ибо бог не придает никакого значения лич­ности (2, 6). При этом он, по-видимому, совершенно не заме­чает нелепости того соглашения, которое, по его словам, состоялось между Павлом и иерусалимцами. Согласно этому соглашению, Павел и Варнава должны были проповедовать евангелие среди язычников, а Петр и его приближенные — среди иудеев; этот план был явно невыполним в городах, где иудеи и язычники жили вперемежку и где, по­этому, апостолы не могли беседовать с одними, не будучи услышаны другими. Если Деяния и заслуживают доверия в каком-либо пункте, то лишь в том, где говорится, что со своей проповедью апостолы прежде всего обращались к иудеям и что Павел и Варнава первоначально выступали в синагогах. В гл. 13, 46 Павел говорит иудеям: «Вам пер­вым надлежало быть проповедану слову божию; но так как вы отвергаете его и сами себя делаете недостойными вечной жизни, то вот мы обращаемся к язычникам». Тем не менее, Павел продолжает проповедовать в синагогах. Более того, в самом Риме он прежде всего созывает знатнейших из мест­ных иудеев и проповедует им евангелие, и только после того, как его слова не произвели на них никакого действия, он с горечью восклицает: «Итак, да будет вам известно, что спасение божие послано язычникам: они и услышат» (28, 28). Следовательно, Павел, как и все другие апостолы, явился со своим евангелием сначала к иудеям, и только безуспеш­ность его проповеди среди них сделала его языческим апо­столом. Это совершенно естественно, так как проповедь о спасении людей через искупительную смерть мессии по са­мому существу своему предназначалась для иудеев. Только в тех словах, с которыми обращается к Павлу небесный вла­дыка, идет речь о нем как об апостоле язычников (9, 15; 13, 47; 22, 21; 26, 17). Но ясно, что это позднейшая вставка, имевшая целью показать, что неудачи проповеди Павла среди иудеев были предсказаны богом. Между тем Послание к га­латам стремится, очевидно, обрисовать Павла с самого на­чала как языческого апостола. Однако, несколькими сти­хами ниже (2, 11 и сл.) он заявляет, что в антиохийской об­щине тоже были иудеи (ср. также 1, Кор. 7, 17 и сл.), и не только здесь, даже в Коринфе, якобы, существовали иудео-христианские посланцы, которые, ссылаясь на первоапосто­лов, действовали в духе последних (1 Кор. 1, 10; 2 Кор. 9, 3 и сл.). Следовательно, ни одна из обеих партий не заклю­чила никакого торжественного соглашения.

Отсюда видно, что автор Послания к галатам противо­речит не только Павлу Посланий к коринфянам, но и самому себе, особенно тогда, когда он пытается внушить, что пер­воапостолы одобрили евангелие, которое он проповедовал, протянули ему руку общения и благословили деятель­ность его, как языческого апостола. Однако, в этом еван­гелии, если только оно было таким, каким его изображаем Послание к галатам, неприязнь к иудейскому закону выра­жена с такой резкостью, что иудеям оно должно было пока­заться прямо-таки хулой на бога. Полное отпадение от иудейства требуется здесь с такой строгой последователь­ностью, что всякого, кто только обрезывается, автор объ­являет врагом мессии и утверждает, что такой человек дол­жен исполнить весь закон (5, 3). Далее, тут говорится о том, что никакого другого евангелия, кроме того, которое благовествует Павел, не существует; кто в нем что-либо изменяет, тот, «смущает» общину, и автор Послания к тактам предает анафеме тех, кто учит галатов иному, чем он, хотя бы это был сам ангел с неба (1, 6 и сл.). Едва ли подлежит сомне­нию, что, если бы Павел выступил с этим евангелием перед иудеями, они не только не стали бы его слушать, но по­просту убили бы его. И это евангелие, якобы, одобрили первоапостолы — люди, которые, по собственному призна­нию автора Послания к галатам, придерживались закона и обрезания и которые при всей своей вере в Христа все же в принципе считали себя иудеями? И такую точку зрения будто бы защищал Павел? Достаточно одного этого факта, чтобы признать подложность упомянутого послания бес­спорной.

Совершенно ясно, что и здесь автор послания стремится убедить своих читателей в абсолютной независимости лич­ности Павла и Павлова евангелия от Иерусалима и, вместе с тем, вселить в них успокоительную уверенность в том, что евангелие в его освещении одобрено первоапостолами и что его апостольская деятельность тоже санкционирована ими. При этом он и на сей раз выступает против другого воззре­ния на его апостольское служение, оспаривающего указан­ную независимость, и не подлежит сомнению, что в данном случае он также целится в Деяния или один из их источников.

Деяния сообщают, что Павел, совместно с Варнавой, впервые посетил Иерусалим по поручению антиохийской общины, чтобы доставить туда пособие братьям, живущим в Иудее (Деян. И, 29 и сл.). В гл. 13 и 14 описывается первое путешествие Павла и Варнавы с проповедническими целями. Затем — повествует Деяния (15, 1 и сл.) — они снова напра­вились в Иерусалим. Поводом к этому послужило возбу­ждение, вызванное в антиохийской общине тем, что иудеи учили местных братьев: если не обрежетесь по обряду мои­сееву, не можете спастись. И вот, Павел и Варнава были посланы общиной к первоапостолам и пресвитерам Иеруса­лима, чтобы выяснить их мнение по этому поводу. Здесь некоторые из фарисейской ереси, «уверовавшие» стали до­казывать необходимость обрезания; но во время совеща­ния, которое было созвано для разрешения этого спорного вопроса, Петр указал на то, что искони язычники слушают слово божие в синагогах и им тоже доступна вера и что, поэтому, не подобает возлагать на всех иудео-христиан ярмо, от которого были избавлены даже перешедшие в иудейство язычники. Потом Варнава и Павел стали рас­сказывать о том, как они обращали язычников. Иаков по­ложил конец прениям, заявив, что мнение Петра подтвер­ждается словами пророков. Затем апостолы и пресвитеры, вместе со всей общиной, приняли решение известить языч­ников-христиан Антиохии, Сирии и Киликии о том, что те, которые, настаивая на обрезании, «смутили» общину и по­колебали души, не имели на этот счет никаких полномочий и что на общины не возлагается более никакого нового бре­мени; единственное требование, которое предъявляют им Деяния в их дошедшей до нас редакции — это соблюдение так назыв. Ноевых заповедей, а именно воздержание от идо­лопоклонства, блуда, удавленины и крови. Но относящиеся сюда стихи 15, 19 и 20, а равно и 28 и 29 (ср. также 21, 25) безусловно не входили в первоначальный текст и должны быть рассматриваемы как позднейшая вставка.

Насколько все это сообщение подверглось переработке еще и в других _ч отношениях, на этом мы здесь останавли­ваться не будем. Укажем только на следующее: весьма ве­роятно, что путешествие Павла и Варнавы в Иерусалим, о котором идет речь в гл. II, 29 и сл., торжественно с тем о котором говорит гл. 15-я, и что интерпретатор Деяний одно путешествие разбил на два различных. Автор Посла­ния к галатам имел, вероятно, перед собой первоначальный текст, и это побудило его вспомнить о пособии для нищих, которое Павел должен был доставить в Иерусалим (2, 10). Ибо то, что при вышеизложенном сообщении о своем сви­дании с иерусалимскими апостолами он имел в виду упо­мянутое в гл. 15-ой деяний совещание по поводу язычников-христиан, столь же достоверно, как и то, что в своем рас­сказе об обращении он опирался на соответствующее по­вествование Деяний. Но здесь большую историческую ве­роятность имеют за собой Деяния, ибо мы уже видели, ни­сколько нелепо соответствующее повествование Послания к галатам и как противоречит автор указанного послания самому себе и Посланиям к коринфянам. При этом тут, как сказано, имеется налицо умышленное расхождение с Дея­ниями, исходящее от самого автора Послания к галатам. Павел должен был быть совершенно свободен от всякого внешнего влияния. Уже одно то, что Павел отправился в Иеру­салим будто бы по поручению антиохийской общины, сму­щает автора Послания к галатам: откровение должно было побудить апостола совершить это путешествие. О Вар­наве он умалчивает и в особенности он не допускает мысли о том, что Павел, якобы, должен был запросить мнение апостолов и пресвитеров Иерусалима относительно обре­зания и подчиниться их постановлению и вообще не играл при этом главной роли, а дело взяли в свои руки Петр и Иаков, которые и вынесли решение по спорному вопросу. Итак, ясно, что автор Послания к галатам возвеличивает Павла, стремится изобразить его как самим богом поста­вленного языческого апостола, а его евангелие — не только как равное по своему происхождению иерусалимскому еван­гелию, но и как единственно истинное и настоящее, хотя бы уже по одному тому, что проповедник этого евангелия был, якобы, удостоен особого откровения божья.

Павел и Петр

Мы уже говорили, что постановление, согласно кото­рому язычники-христиане, чтобы быть равноправными с иудео-христианами, должны были соблюдать ноевы запо­веди, в первоначальный текст Деяний не входило. Это самым решительным образом доказывает позиция, которую занял в Антиохии Петр по вопросу о трапезе, о чем нам со­общает Послание к галатам 2, 11 и сл. Ибо то обстоятельство, что во время своего пребывания в Антиохии Петр сперва ел вместе с язычниками, а затем, из боязни перед иудаистическими посланцами Иакова, устранился от язычников и скло­нил к такому же поведению других иудео-христиан и даже Варнаву, — было бы совершенно непонятно, если бы упомя­нутое постановление было вынесено уже раньше, в Иеруса­лиме. На совещании в Иерусалиме, которое было созвано в связи с волнениями в антиохийской общине, поднятыми иудейскими посланцами, было решено, что наряду с соблю­дающими закон и обряд обрезания иудео-христианами, должны быть признаны и язычники-христиане, свободные от этих обязательств. При этом указывали на отношение к иудейству перешедших на сторону синагог язычников. Однако, по поводу деталей взаимоотношения обеих групп не было принято никаких решений, что и повело вскоре к конфликтам, исходной точкой для «вторых послужил во­прос о трапезе.

О событиях в Антиохии Деяния непосредственно ничего не сообщают. Но история обращения языческого сотника Корнилия (Деяния 10, 1 и сл.) Петром, которому явилось видение, поставившее его в известность об уничтожении уста­новленного иудейским законодательством о пище разграни­чения между обрезанными и необрезанными и который был привлечен в Иерусалиме к ответу за то, что он ел вместе с необрезанными (11, 2 и сл.), — эта история, несмотря на свой мифический характер, все же содержит довольно ясные на­меки на события в Антиохии. В своем стремлении возвели­чить Петра автор Деяний решил, по-видимому, умолчать о действительном событии, хотя оно и было ему известно, и заменил его другим рассказом, в котором о Петре гово­рится, что он первый сел за один стол с язычниками и что это было одобрено остальными апостолами. Во всяком случае, совещание по поводу отношения язычников-хри­стиан к закону и обрезанию, о котором идет речь в гл. 15-ой Деяний, было бы лишено всякого смысла, если бы история с Петром и сотником, произошла уже раньше. Автор же Послания к галатам использовал, напротив, именно тот по­длинник, который подверг переработке повествователь Дея­ний и который осуждает иудео-христианство в лице Петра, чтобы унизить его в глазах язычников и прославить свое собственное, отвергающее закон евангелие, как единственно последовательное и истинное. Он заставляет Павла воспро­тивиться нерешительному и трусливому поведению Петра и пользуется этим случаем для того, чтобы, опираясь главным образом на Послание к римлянам, изложить свое собственное евангелие со всеми его враждебными закону выводами. Пусть усматривают в этом «подвиг всемирно-исторического значения», поскольку здесь мистическое евангелие свободы впервые достигает кульминационной точки своего развития и поскольку тут и осуществляется полный разрыв с иудео-христианством; но только это не подвиг того Павла, жизнь которого описывают Деяния и с миросозерцанием которого мы рассчитывали познакомиться в основных писаниях — в Послании к римлянам и обоих Посланиях к коринфянам; и даже те, в глазах которых Послание к галатам предста­вляется «неоценимым материалом для изучения биографии и психики Павла» (Вейс) и которые, основываясь на нем, пытаются исправить повествование Деяний, обнаружи­вают полное незнакомство с истинным характером этого послания.

Ибо в нем мы имеем дело не с настоящим Павлом, Па­влом I, верным закону проповедником искупительной смерти Христа, и даже не с Павлом II, мистиком и склонным к фан­тазированию продолжателем первоначального Павлова уче­ния, а с Павлом III, в глазах которого образ настоя­щего Павла, вследствие его связи с. Павлом II, уже перерос всех остальных апостолов и который в конце концов оза­бочен только тем, чтобы изобразить иудео-христианство Петра и Иакова, как неполноценную форму евангелия, а его представителей как столь же неполноценные фигуры, ь тем самым окружить образ Павла еще большим ореолом.

Но если после всего вышесказанного еще остаются какие-либо сомнения, то они всецело устраняются тем об­стоятельством, что и в остальных отношениях Послание к галатам представляется вымыслом. Ибо изображение от­ношения Павла к галатам тоже не отличается правдоподоб­ностью и ясностью и представляет собой, как это доказы­вает главным образом Гал. 4, 12 — 20, воспроизведение со­бытий, изложенных в Посланиях к коринфянам, в особен­ности во втором из них; оттуда же позаимствованы и фи­гуры иудаистических подстрекателей, которые, якобы, от­били у апостола его общину. Прославленной живости ц наглядности изложения, будто бы обычно присущих Павло­вым посланиям, в Послании к галатам нет и следа. Все в нем абстрактно, во всем видно умничанье, все производит впе­чатление не пережитого, а придуманного, да к тому же и здесь автору не удалось избежать противоречия с самим собой, ибо он заставляет Павла писать такие вещи, которые были уместны в посланиях к коринфянам, но совершенно непонятны, поскольку дело касается галатов.

Таким образом, Послание к галатам отнюдь не опровер­гает нашего прежнего утверждения, что две различные точки зрения, сопутствующие друг другу и переплетаю­щиеся друг с другом в Послании к римлянам и в Посланиях к коринфянам, принадлежат двум различным авторам и что Павел, который со своим мистическим евангелием свободы во Христе оказал огромное влияние на последующее время, не имеет ничего общего с Павлом Деяний. Послание к гала­там есть не что иное, как «личный документ» апостола Павла. Автор этого послания — вымышленная личность; поэтому не может быть речи и о том, чтобы развиваемое им теологическое миросозерцание, в основных своих чертах совпадающее с мировоззрением Павла II, исхо­дило от исторического Павла. Мы имеем здесь дело с основ­ными течениями иудейского гностицизма или апокалиптиче­ской иисусовой секты, различно относившихся к иудейскому закону с окрещенных именем одного и того же Павла, рас­суждения которого были соединены и переплетены со взглядами исторического Павла только потому, что настоящий Павел держал себя по отношению к иудейскому закону более независимо, чем кто-либо другой, и что под его влиянием вопрос о проповеди среди язычников впервые сделался цен­тром христианского сознания.

Этим объясняется также и колеблющаяся и нерешитель­ная позиция Павла Деяний по отношению к закону, оказав­шаяся, однако, достаточно своеобразной для того, чтобы благочестивые иудеи смогли обвинить его в отпадении от традиционной веры; этим же объясняется противоречие между тем образом Павла, который рисуют нам Деяния, и тем впечатлением, которое мы выносим о нем из его посла­ний, а именно как о стороннике непримиримо-враждебного отношения к закону, исключающего всякую возможность ка­кого бы то ни было религиозного общения между Павлом и иудеями.

До сих пор все нападки на подлинность Павловых по­сланий отклонялись ссылкой на их самобытность, живость и личный характер — черты, которые будто бы исключают всякую мысль о том, что Павловы послания, как это утвер­ждает радикальная школа голландской теологии, суть искусственный продукт позднейшей переработки, при чем, однако, оставляются в стороне многочисленные дополнения и изменения, которые отчасти не отрицаются и сторонни­ками подлинности Павловых посланий. Этот спорный во­прос отпадет, если мы согласимся, что соответствующие по­слания, т. е. Послание к римлянам и оба Послания к корин­фянам, как это здесь и признается возможным, в действи­тельности частично содержат подлинные рассуждения истори­ческого Павла, на чей счет и должны быть отнесены в первую очередь все личные размышления автора этих посланий. Но это максимум уступок, которые могут быть, по справедливости, сделаны сторонникам подлинности Павло­вых посланий без риска уклониться от самого характера этих посланий и их несоответствия Деяниям. Однако, до тех пор, пока эти разногласия не будут устранены в корне, нам придется рассматривать упрямое отстаивание немецкими историко-теологами «бесспорной» подлинности Павловых посланий в целом, как предвзятое мнение.

Что же касается остальных Павловых посланий, кото­рые, как известно, также неоднократно подвергались на­падкам со стороны теологов, то разрешение вопроса о том, содержат ли они, по крайней мере, «подлинное ядро», выхо­дит за пределы задач настоящей книги. Фельтер пола­гает, что Послание к фессалоникийцам зиждется на подлин­ном фундаменте; возможно, что такую же основу имеют и другие послания, приписываемые Павлу. Но, во всяком случае, теологические рассуждения этих посланий не имеют ничего общего с историческим Павлом, если таковой вообще существовал; их авторы несомненно опирались на Послания к римлянам и коринфянам, а может быть, и на Послание к га­латам, откуда они почерпнули не только теологические идеи, но отчасти и обороты речи, подобно тому, как это сделал автор Послания к галатам с Посланием к римлянам и с обоими Посланиями к коринфянам. И если преимуще­ственно в области учения о воскресении и конце мира они отчасти расходятся с упомянутыми посланиями, если в осо­бенности своим постоянным чрезмерным прославлением домирового и послемирового спасителя они все смелее и не­устрашимее разрабатывали христологию, то все же они ни­где не выходят за пределы принципиальных основ миро­воззрения Послания к римлянам и обоих Посланий к корин­фянам, и этому нисколько не противоречит то обстоятель­ство, что здесь, как утверждают голландцы, мы имеем дело с трудами не одного лица, а целой теологической школы. Когда эта работа была выполнена, когда Послание к римля­нам и оба Послания к коринфянам приобрели свой тепереш­ний вид, — по этому поводу трудно сказать что-либо опреде­ленное. По-видимому, это произошло лишь в первой поло­вине II столетия, во всяком случае, в такое время, когда исторический Павел уже давно ушел из мира живущих; что же касается Послания к галатам, то оно несомненно от­носится к тому времени, когда не только существовали По­слание к римлянам и оба Послания к коринфянам, но и имелся налицо также и основной текст Деяний, образы кото­рого уже начали приобретать мифическую окраску.