Проститутка Дева

4.

За три прошедших после начала шоу дня, после разговора со своей бывшей, Мигунов два раза примерялся к суициду.

Сперва он затеял дурацкую игру на шоссе.

Разогнав свою "Ауди" до двухсот, он принялся закрывать глаза.

Зажмурится и считает.

Сперва до пяти.

Раз, два, три, четыре, пять…

Открывает глаза, а машина почти не сошла с прямой – все так же мчится по своей полосе.

Потом стал зажмуриваться на более долгий счет.

До семи.

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь…

Открыл глаза, машинально подправил рулём траекторию движения – все в порядке…

Потом увеличил счет слепой езды до десяти…

Еле выдержал, открыл глаза и чуть с ума не сошел от страха: машина почти уже выскочила за пределы осевой и едва не столкнулась со встречным автобусом.

Встречным потоком ветра, как будто еще усиленным жалобной сиреной испуганного автобуса, мигуновскую "Ауди" словно ударило, отбросило от встречной полосы и пару минут Мигунов ехал, едва справляясь с прерывистым дыханием и необычайно быстрым биением своего сердца.

– Ладно бы сам, – подумал он, – а эти в автобусе-то при чем? ….

Не жалея подвески и хрупкого переднего обтекателя, съехал мордой на проселочную, задевая днищем о низкий кювет, цепляя глушителем о засохшие комки стылой грязи.

Здесь, на этом берегу, он так славно отдыхал с Анной.

И горделиво радовался, ловя завистливые и восхищенные взгляды мужчин, любующихся красотой Анькиной фигуры.

Теперь Анна не с ним.

– А не искупаться ли? – сам себе сказал Мигунов.

Теперь на заснеженном пляже не было ни одной машины.

А тогда?

А тогда, в июне, перед их с Анной поездкой в Испанию, здесь некуда было приткнуться, все кусты были тачками заставлены.

Мигунов снял пальто.

Снял пиджак, джемпер. Расстегнул пуговицы рубашки.

Пар шел изо рта.

Одежду аккуратно складывал на заднее сиденье.

И уже когда принялся за ботинки с брюками, вдруг подумал: а зачем одежду-то снимать?

Но все же покончил с раздеванием и боязливо ступил на колкий наст.

До черной парящей полыньи было метров двадцать.

Возле самой реки он по пояс провалился в снег и как-то по-бабьи ойкнул, так холодно стало, когда крупинки замерзшей воды коснулись низа живота.

Лед был прочным.

А какая теперь разница – прочный – не прочный?

Сломается, провалится под ним? Так, может, того и надо?

Ставя ступни ребром, как делают, когда ходят по колкой стерне, Мигунов доковылял до края полыньи.

Потрогал воду ногой, как трогала ножкой воду Анна перед тем, как осторожно войти в ласковую и теплую Десну.

Нынче Десна была и не теплая и не ласковая.

Да и Анна теперь была неизвестно где и с кем.

Зачем-то зажал пальцами рот и нос, зажал и прыгнул в полынью…

Ах! …

Вот окажись в этом месте глубоко – все было бы кончено.

А так – прыгнул и оказался стоящим на твердом дне, и вода только по грудь.

Искупался…

Оперся руками о край полыньи, подпрыгнул. Навалился грудью на лед, выполз…

А и не холодно совсем!

Добежал до машины. Добежал, уже ступая по льду всей плоской ступней.

Выпить бы теперь!

А ведь есть!

Мигунов вспомнил, что в багажнике стоит сумка, которую он вез еще на дачу Ломидзе.

Растерся своим джемпером, натянул брюки, рубаху, пиджак, надел пальто…

Точно!

В багажнике была сумка – целёхонькая.

А в сумке две бутылки коньяка той марки, что любил Ломидзе.

Зубами вытащил пробку.

Сделал несколько жадных глотков. …

На КПП у въезда в Москву, перед МКАД его остановили ГАИшники.

– Э-э-э, гражданин, да вы себя совсем неважно чувствуете, – сказал лейтенант, поведя своим опытным и чутким на доллары носом. …