Проститутка Дева

4.

Алина Милявская увязалась-таки с Константином Петровичем, поехала с ним в "Кемпински" встречаться с Джованни и Серджио, представителями холдинга, в который помимо "Молодежной одежды Бель – Еттон" входила еще и сеть магазинов "До-До", московским отделением которой и управлял Константин Петрович.

Вообще, Константину Петровичу навязчивые приставания Алины давно были в тягость.

Он давно уже жалел о той своей проявленной полгода назад слабости, когда после какой-то презентации в "Метелице" не смог решительно пресечь поползновений этой развязноватой и полноватой женщины, положившей на него тогда свой глаз, сильно залитый виски с текилой, которые обильно подавались на том банкете.

Воспоминание о той ночи, что последовала за двумя медленными танцами, во время которых Алиночка висела на шее Константина Петровича, кроме брезгливо-рычащего звука "бр-р-р", сопровождаемого характерным подергиванием плеч, как у искупавшейся собаки, когда та стряхивает с себя капли воды, ничего иного не вызывалоу Константина Петровича.

А вот Алина Милявская, переспав с шефом московского отделения "До-До", решила что имеет теперь какие-то права считать себя его близким другом, на том хотя бы основании, что провела с ним не только ночь, но и утро следующего дня, во время которого то неглиже, то дезабилье ходила по большой четырехкомнатной квартире на Малой Бронной, за которую итальянцы платили пять тысяч долларов ежемесячно.

Теперь вот навязалась воочию поглядеть на этих итальянских чудаков.

Спьяну Алине показалось, что итальянский язык – очень простой язык.

– ДиреттОре коммерциАле де ля канале теливизьоне "Норма", – представлялась Алина, по очереди протягивая руку для поцелуя сперва Серджио, а потом Джованни.

– Сеньора парларе итальяно? – изумленно выгибая брови, спрашивали итальянцы.

– Си, сеньоре, фасиле парларе, престо, престо, – хохоча отвечала Алина, своим вульгарно-проституточным смехом вызывая у Константина Петровича судорогу скул.

Он уже трижды пожалел, что взял Милявскую на эту встречу.

Однако, как ни странно, Милявская явно глянулась Серджио.

– Сеньор Боччини любит толстожопых русских проституток, – пояснил Джованни, наклоняясь к уху Константина Петровича.

– Но сеньора Милявская не проститутка, – возразил Константин Петрович, заранее отводя от себя обвинение в нарушении делового этикета в общении не просто с партнерами, но с членами совета акционеров, старшими партнерами, даже боссами.

Он не в шутку боялся, что рассерженные итальянцы упрекнут Константина Петровича в несерьезности – эка! Приволок на деловой бизнес-ужин без умолку хохочущую шлюху!

– Она не проститутка, – настаивал Константин Петрович. – Она наш телевизионный промоутер, она коммерческая директриса телеканала "Норма"! Наши магазины "До-До" рекламируются по их телеканалу…

– Все равно, – кивал Джованни, улыбаясь похотливой улыбкой школьника. – Сеньор Боччини любит толстожопых промоутерш с телевидения.

В общем, Милявская в этот вечер спасла Константина Петровича от разноса за плачевное состояние вверенной ему сети магазинов за плохую организацию торговли, за безобразную отчетность и за отвратительные, по мнению проверяющих, экономические показатели…

С утра, покуда Константин Петрович был на телевидении, Серджио Боччини сидел в бухгалтерии "До-До" и изучал бухгалтерские отчеты, а шофер Константина Петровича тем временем возил другого итальянца, Джованни Росси, по магазинам: на Проспект Мира, на Ленинский проспект, на Кутузовский, на Ленинградский – по всей сети.

Впечатление у обоих проверяющих сложилось печальное.

На ужин в "Балчуг-Кемпинский" они ехали злые-презлые, готовые вместо лососины и креветок сожрать самого директора московской сети, причем живьем.

Но тут появилась она – сеньора Милявская.

Алина так задорно и так развратно хохотала!

И так при смехе тряслись ее большие груди, что Серджио Боччини решил отложить разнос, который он приготовил Константину Петровичу, до завтра.

И вот во второй раз Алина отправилась на служебную квартиру на Малой Бронной.

Только на этот раз не с Константином Петровичем, а с итальянцем…

Да не с одним итальянцем, а с двумя!

И спать улеглась с обоими.

Спасла она дуралея Константина Петровича.

Отвела громы и молнии, заземлила, расслабила.

Сняла напряжение.

И наутро, когда оба сеньора за завтраком имели счастье любоваться Алиной, неглиже дефилирующей на фоне московского заснеженного пейзажа, открывающегося из огромных окон старой купеческой квартиры на Малой Бронной, горячего пару для наказания нерадивому директору московской сети уже и не осталось. Весь пар в любовь вышел.

Спасла Алина Константина Петровича, выручила.

А с утра, соблюдая свои интересы, Милявская потащила сеньоров не в магазины "До-До", а на телевидение, хвастаться рекламным шоу "Последняя девственница". …

Врио, завидев итальянцев, многозначительно оттопырил два больших пальца на обеих руках. Константин Петрович уже звонил ему и Борщанскому, рассказав о вчерашнем блиц-криге, который выиграла мадам Милявская, заманив итальянскую пехоту на заснеженные русские просторы да на бескрайние в переносном смысле поля подушек и простыней.

А Борщанский, тот даже позволил себе пропеть.

Правда, по-русски, чтобы итальянцы не поняли,

– Однажды четыре сеньора

Поймали одну сеньориту,

Втащили ее на холмино

И стали ее прошкваренто!

При этом Борщанский встал в позу, заложив одну руку за спину, а другую подняв над головой, как это делают испанские тореадоры…

Встал и пропел припев:

– Тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та!

И ножками потопал, как тореадор…

Алина не видела, она была занята показом студии.

– Ах, как это интересно, – цокая языком и закатывая глаза, приговаривал сеньор Боччини. – Вам удалось схватить самую суть молодежной рекламы.

– В Италии вы бы стали самым высокооплачиваемым телепромоутером, – вторил старшему товарищу Джованни Росси. – Ваше шоу – потрясающая тема для рекламы нашей одежды и наших магазинов.

И говоря эти комплименты, восхваляя интеллектуальные качества Алины Милявской, вознося оды ее деловой хватке и профессиональной сметке, оба итальянца не сводили глаз с ее бедер, с играющих под платьем трепетных частей.

Пар в котлах уже снова накапливался и желал найти выхода.

Сеньоры синхронно подумывали о вечере на служебной квартире.

Разнос директору московской сети магазинов откладывался на неопределенное время, потому что завтра утром господам надо было ехать в Шереметьево.

Аривидерчи, Моска! ….

Выдержки из дневника участника риэлити-шоу "Последняя девственница" Серого волка Вообще, Бармалей мне сильно-то не мешал. Он по началу на меня резво так наезжал, но когда стало понятно, что есть места, где камера нас не засекает, я быстренько с ним разобрался. Улучил момент, поймал Бармалея, когда никто не видел, надавил ему на кадык, так что он на морду чуток покраснел, и молча так на него посмотрел.

Взгляд у меня тяжелый и серьезный. Бармалей после этого дня два ходил как опущенный, не говоря уж о том, чтобы у меня под ногами путаться.

А вот с Карабасом-Ваней разобраться так легко не получалось. Скользкий он, блин, какой-то. Так просто за кадык не прихватишь. Мне что? Мне просто Танька-Шапка намекнула, что этот Ванька, он гендиректора сыночек. Танька, вообще, ушлая девка, сказать-то сказала, да так неконкретно, обтекаемо, типа, что сама догадалась. Я Карабаса подловил как-то на местечке, где камеры не секут, спрашиваю:

– Ты питбулей любишь?

– В каком смысле? – спрашивает, и смотрит на меня нагло.

– А в том смысле, что у меня питбуль. Любит он блатными шеями хрустеть.

– Не понял.

– Все ты понял! Повторить?

– Повтори, пожалуй, я, правда, не понял, о чем ты.

– Любит, говорю, мой питбуль шеями директорских сынков хрустеть. Врубаешься?

– Да теперь врубаюсь, – отвечает Карабас. – Только это для меня не аргумент. Ты, Вова, если на моего отца намекаешь, на его положение во всем этом, тогда ты – зря. Я сам по себе. – И нагло на меня смотреть продолжает. Понятно, как он сам по себе! Я ему в тот раз больше ничего не сказал, но, ясно, осадок у меня от этого разговора остался. Неприятный осадок…

Как, блин, доставал этот режиссер! Заставлял меня перед камерой карячится.

Переодевать их шмотки туда-сюда. Как сигнал, так стаскивай с себя все и переодевайся по новой.

Я говорю Владу:

– Достали вы меня своими шмотками. Вон пусть Карабас с Бармалеем переодеваются по двести раз перед камерами, а мне это дело не по кайфу! Вы мне тренажеров не принесли, как я просил. Музыку, какую я люблю, нельзя включать громко!

Материться тоже нельзя! Короче, я блин, переодеваться не буду.

Влад морщиться начал, недовольным тоном сказал:

– Черт тебя подери, Вован! Вот если бы рейтинг у тебя поменьше был, то я тебя вышиб бы с шоу сразу, без разговоров. Но зрителей ты цепляешь, объясняться придется перед зрителями, куда ты делся!

– Ну вот! Короче, решили тогда. Я карячиться штаны туда-сюда снимать-одевать не буду. Пусть вон Бармалей на себя возьмет переодеваний за меня. Я с ним договорюсь.

– Неужели ты не понимаешь, что большую роль играют спонсорские деньги!? В нашем случае это фирма "До-До"! – застонал Влад.

– Знаю я, знаю вашу долбанную фирму! Тока о ней и слышу каждый день.

И вот тут вмешалась Алина. Она все с Владом крутилась, хрен знает, кто такая, но симпатичная баба.

– Володя, – сказала, – ты парень у нас на шоу самый выдающийся.

Я на нее подозрительно так глянул, и прикололся:

– Чё это вы меня лечите? Самый у нас выдающийся это Карабас! Вон он как по-французски с Русалочкой хреначит! Тока трещит!

– Да нет, Вова, – пояснила Алина. – Ты не так меня понял! Ты самый фигуристый на шоу. Самый накачанный! Ты подумай, когда ты переодеваешься, на тебя ж девчонки всей страны смотрят. На твои мышцы, как там они называются, забыла…

– Бицепсы, трицепсы. Ну, это основные группы мышц, – сказал я.

– Во-во! – продолжила Алина. – А ты хочешь лишить телезрительниц удовольствия тебя лицезреть во всей красе. Не на серьгу же Бармалея им любоваться.

Я прикинул и ответил:

– А чё, это правда. В этом есть кайф, я как-то и не задумывался. Может, мне вообще в одних плавках ходить?

– О нет! – закричал тут Влад. – Это будет всех выбивать из ритма. Это драматургично! Это уже абсурдизм!

– Да ладно, – успокоил я его. – Хрен с вами, буду ваши до-довские шмотки переодевать.

Когда я рассказал о нашем разговоре всем, то Русалочка первая так подленько заулыбалась, я спросил чего она рожи корчит, а Танька-Шапка мне за нее ответила:

– Нашей Русалочке главное в мужчине мозг! Точно, Русалочка?

Та головой кивнула, типа – да. А тут ещё Бармалей вклинился:

– Да тебя, Волк, чисто на понт взяли, не понял, что ли? Они тебя чисто развели, чтоб с тобой в конфликт не вступать. Эта Алина так повернула, что ты теперь с кайфом, а не с тупой кислой мордой будешь перед камерами переодеваться!

Психология! Понимать надо.

Я разозлился не слабо, если бы не Танька, то я б точно заехал Бармалею в торец.

– Ва-ау! Бармалеюшка, а ты нашему Волчарику уж не завидуешь ли? – сказала она.

Бармалей оправдываться начал:

– А чему тут завидовать? Каждый может накачаться. Особенно легко получается у тех, у кого голова – сплошная кость и места для мозга в ней нет.

Я усмехнулся:

– А ты, Бармалей, накачайся, потом и побазарим!

Я бы еще эту тему поперетирал, хотел предложить Бармалею посоревноваться, кто сколько раз от пола на кулаках отожмется, но сбили меня! Русалочка с Ваней-Карабасом, как начали чего-то лопотать по-французски и хихикать, так я сразу с темы сбился.

Вот они меня в тот день достали, по полной!