Великие муки.
Братану Кольке деды в армии отбили почки.
Теперь он мочится по ночам под себя и не ходит на работу.
Сидит у мамки на шее.
Получает какую-то пенсию, которой только задницу подтереть. В смысле что пенсии его только на туалетную бумагу хватает. А она нам, кстати, и не нужна, да мы ее отродясь и не покупали бумаги этой. Потому как у нас с мамкой удобства на улице, сортир-с-с…
Так вот, братан Колька, он старше меня на четыре года, он мне в детстве Гашека вслух читал и все прикалывался, хохотал. И запомнилось там мне место одно, где эти придурки чешские, чтобы в армию не идти, комиссию хотели обмануть, под сумасшедших косили, и все как один зазубрили биографию: мать проститутка, отец алкоголик, сестра повесилась, брат отравился…
Так это не смешно, не прикалывает это меня, потому что это про нас, про семью нашу.
Мамаша наша с Колькой – простая уборщица и посудомойка. Тарелки намывала в заводской столовой Авторемонтного завода и в заводоуправлении еще убиралась.
Туалеты драила.
Папаши у нас с Колькой разные.
Но мать наша замужем ни разу не была.
Первый ее сожитель, который мамке Кольку заделал, он от некачественного спирта помер. Мамка рассказывала, он по заводу с похмела шарился, его ханыги какие-то стопорнули, им стремак было непонятную бурду в себя вливать, ну, они на мамкином хахеле и опробовали, спросили: похмелиться хошь? Он махнул стакан да через пару часов и коньки отбросил.
Потом мамка с моим папанькой сошлась – с таким же алкашом. А откуда другого-то взять?
Он ей меня, значит, заделал.
Но я его не помню.
Когда мне четыре года было, папашку моего поездом раздавило – порезало на куски.
С какой-то халтуры возвращался бухой в задницу, шел по шпалам спиной к поезду, а воротник поднят, уши шапки опущены – не слышал гудка…
У мамки потом еще два сожителя было.
Но она уже от них не рожала.
Зато последний из них меня девичества лишил, да чуть мне ребеночка по малолетству не заделал!
Мамка тогда совсем офонарела, стала с тюремными зэками переписываться, типа Белой Лебеди, так это у зэков называется. Ну и приехал к нам один… Вор.
Ну, отсидевший.
Моложе мамки на шесть лет.
Куда ему мамка-то?
Она в свои сорок на все шестьдесят выглядела.
А этому, ему самый смак, потому что мамка в столовой работает, она его кормила да приворовывать для него начала, лишь бы только с нею жил.
Так этот гад отъелся, отоспался после зоны своей, да и девочку молоденькую захотел.
То есть меня.
В общем, первым моим гениталием, что я в себе вовсю ощутила, был евонный.
Мамка потом его прогнала.
А что толку?
Плакала-плакала.
А чё плакать-то?
Ну не он, так был бы у меня другой какой подонок.
Потому что Великие Луки – это Великие Муки.
И нет здесь другой судьбы для девушки, у которой мать судомойка и блядь, а отец вор и алкаш.
В пятнадцать убежала я из дома.
Первый раз меня поймали линейный менты, что в поездах ходят.
Затащили меня в свое отделение.
Помню…
Было это на станции Окуловка.
Затащили и научили, как нужно сосать.
Практику я сдала им "на отлично".
Вернули меня мамке.
А через полгода я уже ученая была.
Сбежала в Москву и меня уже не поймали.