Мироходцы. Пустота внутри

Фрагмент 1.2.

— Тяжёлое испытание и страшное горе, — молвила Лиллиас, запуская пальцы в волосы своего суженого. По бокам и на затылке мужчины они были густыми и длинными, — в такое время. Нас должны были встречать радостные люди, встречать музыкой и накрытыми столами. Здесь, в этом доме. Моём будущем доме. Разорённом.

Служанки готовили еду; царила относительная тишина, нарушаемая лишь храпом Маркаса. Когда могучий человек начинал стонать, невеста ласково гладила его лысину и напевала, словно баюкая младенца. Миверна глядела в огонь, а Владимир прислушивался к ночи сквозь проломы в стенах.

А потом художник понял, что в его мозгу происходит что-то необычное. Нет-нет, ничего плохого, такое происходило и раньше, в бытность его простым человеком. Владимир осознал момент кратковременного расширения сознания, лёгкий полушажок за грань обыденного, на который были способны люди с развитой фантазией и склонные к творчеству. Это состояние всегда было кратковременным, но ощущалось остро и приятно, сопровождаясь сильным волнительным выбросом эмоций, ощущением переноса своего Я вовне, в иное место, время. Обычно эффекта помогала достичь хорошая музыка, совпавшая с настроением, и сознание расширялось, покидая узы повседневных забот, норм мышления и правил. Владимир соприкасался с некой иной реальностью, ощущал, или думал, что ощущал нечто, с чем на самом деле никогда не соприкасался в той своей, простой человеческой жизни.

Однажды он на несколько минут очутился сидящим в травах, бурно обросших гряду холмов. Была ночь и ветер гнал по ним волны, развевая длинные коричневые волосы Владимира и забираясь ему за пазуху. Иное тело, иное имя, иное время, иная история жизни, навеянные дивной композицией «Bonnie at Morn» в обработке Миколая Строинского.

Несомненно, всё это являлось драгоценным сокровищем ещё прежде, до того, как художник проснулся однажды и услышал миллиарды молитв, роившихся в голове. Но вот он опять стал простым смертным, и то, что было важно прежде, становилось важным вновь.

К Владимиру приблизилась одна из служанок и протянула миску с дымившейся похлёбкой и плававшим куском твёрдого хлеба.

— Поешь, гость, преисполнись силами перед днём грядущим.

— Спасибо, не откажусь.

Передавая миску, служанка глянула на рисунок и вскоре уже нашёптывала на ухо хозяйке.

— Так ты художник? А я-то думала — грамотей, закорючки строчишь. Покажи, что получилось?

— Ещё не готово…

— Всё равно.

Служанка поднесла хозяйке листок и Владимир почувствовал беспокойство. Он хорошо знал, что многие люди с крепким характером имели слабость в виде раздутого себялюбия, потому портреты недостаточно комплементарные как правило признавались ими плохими.

— У меня глаза ближе сидят, и родинка больше, а этот шрамик ты что, не увидел?

— Я, э-э-э…

— Мой отец тан и у нас в замке было много зеркал. Одно даже ртутное. Так что я неплохо знаю своё лицо. Но в целом, портрет неплохой, хоть и излишне льстивый. Оставлю себе, станет семейной реликвией.

— Польщён, — отозвался Владимир, дуя на горячую пищу.

— Что вы намерены делать теперь? — Миверна не отвлекалась на ерунду. — Мы бы помогли, но не знаем, чем. Можем отвезти вас куда-нибудь…

Владимир поперхнулся.

— Ижините, гоячая ошен, — сказал он, кидая на подругу «страшные» взгляды.

— Ну, — поправилась она, — не всех сразу. У нас мало места.

— Нас не надо никуда везти! — отрубила Лиллиас пылко. — Разве что на тот край озера, туда, где большая скала нависает над водами! Там мы начнём строительство, которое закончат наши потомки. Большой замок, дом для клана, надёжная опора, которую не предаст разграблению ни один враг! Это же пропитанное скорбью и кровью место станет напоминанием нам. Никто больше не посмеет напасть на клан Хаттан в его доме!!!

Лужёной глотке Лиллиас Танистри могли бы позавидовать вожди маркатчитарских станов. Звук её устрашающего гласа разнёсся в ночи, и многие хищники на время умолкли, прильнув к земле.

— Но всё это будет потом, — продолжила она, следя за тем, как мужчины получали горячие миски, — после того, как свершится месть. Завтра, когда мёртвые отправятся в чертоги предков, Маркас уйдёт искать нашего обидчика!

На этот раз поперхнулись уже оба гостя.

— Видать, совсем от голода помираете, бедняги, раз на горячее так неосторожно набрасываетесь! — всплеснула руками Лиллиас.

— Вы хотите, чтобы один человек отправился на поиски существа, которое творит такие вещи и оставляет такие следы?

— Я не хочу, но того требует Уклад, таков Закон Гор. Родственники должны быть отмщены, обиды — смыты кровью, иначе все мы будем прокляты во веки веков и нам придётся уйти со свободных высокогорий, стать людьми короны. А то и хуже, — её передёрнуло, — сойти на равнины! Ну уж нет! Кто живёт в горах должен чтить Уклад, иного пути нет!

Землянин и басилп переглянулись.

— Раз так, то, может быть, следует послать всех, кто способен держать в руках оружие? Не похоже, чтобы это существо смог одолеть один…

— Уклад гласит: «за одним обидчиком идёт один кровник». Маркас не может просить помощи у членов своего клана.

— Какие-то тупые законы, — пробубнил Владимир, но так, чтобы его ни в коем случае никто не услышал.

— А у другого клана?

— М-м-м, не запрещено. Однако клан Хаттан — молодой клан, поселившийся в этой долине уединённо, чтобы было куда шириться. Идти к соседям долго, следы могут пропасть, да и нет никакой уверенности, что они отзовутся на просьбу.

— О, я знаю, куда это приведёт, — пробормотал художник в свою миску/

— В таком случае я отправлюсь вместе с ним! — заявила Мив.

— Бабушку мою звали Вангой, а дедушку — Нострадамусом. Ну не можешь ты не вмешиваться в дела аборигенов, да?

***

На следующий день.

Владимир без удивления обнаружил, что прошлые приключения не особенно-то его закалили, — взявшись помогать местным собирать останки, он поминутно отбегал в сторону чтобы вырвать. Аборигены не обращали на это внимания и выполняли свой скорбный долг стойко.

В центре деревни сложили большое гнездо из обломков древесины и устроили там покойных. Начав до рассвета, они закончили после полудня и под пронзительное завывание волынки Хэмиша возгорелся погребальный костёр.

Маркас Хаттан смотрел на огонь, не мигая, сжав челюсти скрестив на груди руки. Поднявшийся ветер трепал его килт и густую копну волос, ниспадавшую с затылка; казалось, что этот человек сможет простоять так вечность, недвижимый в своей тяжёлой скорби. Красные глаза горца больше не слезоточили, но в них поселился пугающий холодный мрак,

Затянувшуюся сцену прервал громовой глас Лиллиас, которая встала во весь свой немалый рост:

— Маркас Хаттан, — возвестила она, — услышь меня! Здесь и сейчас, в дыму и пламени, я, Лиллиас дочь Грегора из клана Танистри, возлагаю на тебя гейс священной мести! Кровь за кровь, — в том воля Гор! Восстанови равновесие, чтобы духи твоего клана добрались до чертогов предков, или будь проклят бродить неприкаянным средь голых скал до скончания веков!

На последней части голос женщины едва не дрогнул. Мужчина же, выслушав положенные слова, ответил кивком. Снова Хэмиш заиграл на волынке, другие воины клана поднесли Маркасу его меч и большой мешок с припасами. То была большая часть припасов, которыми располагали горцы по прибытии домой.

— Пожалуйста, — сказала Лиллиас, подступив к своему жениху и взяв его за руку, — вернись живым и невредимым.

В тот момент она выглядела намного менее сильной и волевой, чем раньше.

— Жди меня, — ответил мужчина проникновенно, — жди и я вернусь к тебе, о прекраснейшая из горных дев. Ради тебя я выйду живым даже из-под копыт Короля Дикого Гона.

Все предпочли отвернуться, дабы не нарушать некой уединённости момента для прощального поцелуя.

— Знаешь, я тоже, наверное, пошёл бы в этот поход, — сказал Владимир Мив. — Он наверняка будет наполнен всякими опасностями и заманчивыми возможностями помереть, так что устоять трудно. Однако я устою, чтобы не стать обузой.

— О, я поняла, ты не одобряешь, — хмыкнула басилп.

— Ну что тебя туда так несет?!

— Кроме желания помочь? Нужно сделать передышку. Все эти скачки меж реальностями… Всё без толку. Надо остановиться, задержать взгляд, чтобы всё окончательно не замылилось и не превратилось в вереницу сменяющихся образов, способных свести с ума.

— Но ради передышки не обязательно…

— Эти люди перенесли великое горе. Нужно чтобы хоть что-то для них закончилось хорошо.

— Ты вообще уверена, что сможешь общаться с ним, когда вы отдалитесь от ковчега? Ведь это он помогает нам понимать друг друга…

— Не волнуйся, меня тренировали на мультиполиглота, к тому же, я неспроста всю ночь болтала с Лиллиас. ИИ моего скафандра записывал всё, составлял первичный словарь. Я смогу говорить с Маркасом и чем дальше, — тем лучше.

Землянин помолчал, глядя, как друзья и родичи прощаются со своим лидером. Заготовленные доводы ещё не иссякли.

— Ты видела следы, видел и я. Столько народу погибло, а среди них были хорошие воины.

— Этот абориген намного сильнее, чем человек может быть, да и я не вчера покинула ясли. Оставь тревогу, Владик, мы не пропадём. После всего, что уже пережили.

— Да… Ты только береги себя.

Лошади были низенькие и мохнатые, с большими копытами и добрыми глазами. Когда Миверна взобралась в примитивное седло, её собственные ноги едва не касались земли. Что было и к лучшему, наверное, ибо верхом басилп чувствовала себя неуверенно, — с концепцией верховой езды офицер Янг познакомилась только на Земле.

Владимир провожал убывавшую пару вместе с аборигенами, пока те не пропали из поля зрения.

— Удачи, — пробормотал художник.

— Да, удача им понадобится. — Хэмиш продолжал держать в руках волынку, которая взвизгивала при каждом движении. — Идём, надо срубить пару деревьев.

— Ага, ага, — задумчиво кивнул тот. — Постойте, чего?

— Древесина нужна, заделать брешь, подлатать пару домов. Пойдём на заготовки.

— Но я же не умею…

— Научу, — пожал плечами Хэмиш.

***

Мив и Маркас.

По следам, ведшим из Крогбюрна, смог бы идти кто угодно, в лесу их сопровождала целая просека из поваленных деревьев и сломанных ветвей.

— Боги благосклонны к нам, — рассуждал горец, глядя под ноги своей лошадке. — Если поторопимся, то выйдем на более свежий след до того, как соберутся тучи. Хотя излишняя спешка может привести в засаду — грендели тупы как камни, но их звериная хитрость восполняет слабость разума.

— Грендели? То есть, — Миверна глянула на ближайший след, — ты знаешь, кто напал на деревню?

— Не уверен, — ответил Маркас Хаттан, и по нему было видно, что этот человек не привык чувствовать неуверенность. — Когда безумие перестало застилать глаза и я посмотрел на следы, сразу узнал их. Грендель разорил деревню.

— Это зверь?

— Если бы это был зверь, — вздохнул горец, — нам не пришлось бы искать и мстить. Грендель обладает разумом. Слабым, диким, но всё же.

— Какой он? — спросила Мив через время, когда лошадки переходили широкий ручей, бежавший с гор к озеру. — Чего мне ждать?

— М-м-м… Взрослый — два-два с половиной штека1 в высоту, кожа прочнее камня, когти и зубы — тоже. А они у гренделя огромные. Но самое страшное, — мышцы! Среди горных гигантов эта порода не самая большая, но самая сильная, самая свирепая, самая кровожадная. Больше драки любят лишь одно, — сидеть в засаде. Обожают это, прячутся и следят, как добыча подбирается ближе, предвкушают. Особенно молодые.

Он сплюнул с отвращением.

— Голодный грендель пахнет разогретым камнем, поэтому животные не чувствуют его, а человек не чувствует и подавно. Пока не становится слишком поздно. Мой кровный враг уже не юнец, — взрослый, матёрый, прятаться трудно, но всё равно держи глаза открытыми, а оружие готовым… Даже днём.

# # 1 Штек — снаряд для традиционной спортивной игры гэланских горцев штек’кмар, представленный в виде бревна для метания; традиционная гэланская мера длины. Длинна штека, как правило, составляет два метра.

Уже некоторое время дорога шла круто в горку, пока двое не выбрались к скальной гряде, обрамлявшей долину. Миверна придержала лошадь и оглянулась. Солнечный свет отражался от высокогорных ледников, заставляя их сверкать подобно белому кварцу; густые, нетронутые леса шумели, провожая путников, — живописное и дикое место избрал клан Хаттан.

Остаток дня двигались с редкими остановками на отдых. Порой Мив предлагала провести разведку с воздуха, но горец этого не одобрял. Он заявлял, что летать в горах — чистое безумие, особенно если ты маг, а не дракон. Что бы это ни значило.

Когда они выбрались к реке солнце уже почти завалилось за горы, и мир погружался в молодые сумерки. Маркас указал вверх по течению, куда вёл след. Читать его на голышах стало труднее, но со временем воин словно перестал обращать на это внимание и уверенно вышел к броду. На противоположном, более высоком берегу было раскидистое дерево, пшат, как назвал его абориген. Под кроной кругом расположились небольшие камни для сидения.

В ямке посередине круга лежала кучка пепла с фрагментами сожжённой древесины и костей. Опустившись на колено, Маркас накрыл пепел ладонью, затем обошёл камни, прошёлся над водой, задержался в большом ежевичном кустарнике поодаль.

— Пепел едва тёплый, кости — кабаньи, а вот в тех зарослях долго стоял грендель. Именно стоял на одном месте. Смекаешь, что это значит, Миверна Янг?

— Нет, — ответила Мив, спешившись и присев несколько раз для разминки.

— Это значит, что он был здесь не один, а с людьми. Или с гномами. Скорее с людьми. Вон там и там следы сапог с гладкими подошвами: два человека, мужчина и женщина, судя по всему. Хм. И запах.

— Запах?

— Земля в кустах пропахла падалью, растения — тоже. Зловонье почти испарилось, но не вполне. Я чую.

Басилпу нечего было на это ответить.

Постояв немного в раздумьях, горец взглянул на небо.

— Пойду на охоту, останься здесь, заночуем, а завтра будем идти весь день. Покорми лошадей и держи ухо востро.

Маркас вернулся через три часа, в полной темноте, неся кабанью тушу на плечах и надломленный окровавленный кол в руке. Он подвесил тушу за задние ноги на одной из ветвей пшата и стал умело свежевать. Кровь стекала в вырытую ямку; в другую горец поместил внутренности кроме сердца, которое сразу же бросил в огонь. Вскоре над пламенем появилась кабанья нога, а мужчина уселся наконец и стал водить ко клинку тесака точильным бруском.

— Мы пользуемся этим местом во время путешествий, Миверна Янг. Удобное, рядом с широким бродом, дорога какая-никакая есть. Они тоже отдыхали здесь. И грендель был рядом. — Нож улёгся в ножны. — Понимаешь?

— Это неестественно, да?

— Ха, — мрачно выдал Маркас, — вот уж точно! Вся эта история… Грендели — пещерники, обожают ущелья, устраивают засады недалеко от логовищ. Любой человек — пища для них и много славных мужей погибло в их пастях.

— А этот явился к вам невесть откуда, всех убил, но никого не съел.

— Га! Понимаешь! Вот что я скажу тебе, Миверна Янг, приготовься к тому, что мы встретимся с чем-то большим и более опасным, чем один грендель… И когда мы это встретим, я отрублю этому голову!

Холодало, взвывали стылые ветра. Двое сидели, таращась в огонь, слушая треск древесины, ночные звуки; вдыхая запах шипящего мяса. Мив размышляла о своём месте в Метавселенной и о том, что её приключения стали похожи на какой-то сумбурный сон, и, что когда и если она сможет проснуться, всё это накроет волна утренней амнезии… Вот это была бы утрата так утрата.