ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ — В МОГАДИШО

Могадишо — столица Сомали, расположенная в пятистах километрах к северу от экватора. Это конечный пункт нашего перелета из Москвы и начальный пункт, своего рода плацдарм, последующего путешествия в северную часть страны. Именно там находится Талех — один из главных объектов, которые должна изучить наша экспедиция. Но вот когда и как мы туда доберемся, во многом будет зависеть от того, как пойдут у нас дела в Могадишо.

А пока наш ИЛ-18 заходит на посадку со стороны Индийского океана. Взлетно-посадочная полоса проложена чуть ли не по берегу, и самолет последние метры летит над самой водой. Можно подумать, что он садится на воду. Но мы уже знакомы с особенностями посадки в Могадишо.

Выходим из самолета и вместо ожидаемой полуденной жары ощущаем почти московскую температуру середины лета — плюс двадцать семь градусов по Цельсию. Вспоминаем палящий зной Ходейды и облегченно вздыхаем. Дожди весеннего сезона гу принесли в Сомали прохладу.

Сразу же замечаем новое здание международного аэропорта, которого не было раньше, сравнительно небольшое, но достаточно просторное и удобное.

К нам подходит худощавый высокий сомалиец и на чистейшем русском языке говорит:

— Здравствуйте! Вы из Москвы, экспедиция?

В ответ мы пытаемся произнести приветствия по-сомалийски, но у нас получается хуже. Ахмед Артан — так зовут молодого сомалийца — смеется:

— Я же закончил филологический факультет МГУ. Давайте говорить по-русски. У нас теперь многие знают язык Ленина.

В правоте этих слов мы неоднократно убеждались в последующие пять месяцев, находясь в самых отдаленных уголках Сомали. А однажды были даже свидетелями того, как в городе Харгейса корейцы, приехавшие в Сомали для изучения возможности строительства цементного завода, объяснялись с сомалийцами… по-русски.

— Нет, я не член вашей экспедиции, — отвечает на наш вопрос Ахмед Артан. — Я работаю в министерстве образования и только встречаю вас. А сомалийские участники экспедиции еще не определены.

Жаль. Уж очень понравился нам и сам он, и его русская речь.

— А может, назначат вас?

— Вряд ли. Видите ли, я очень занят сейчас в комитете по разработке сомалийской письменности, а также подготовкой учебников.

Итак, мы в Могадишо.

Если говорить о первом впечатлении, то прежде всего поражает цветовая гамма города. Она складывается из трех основных цветов — синего, белого, зеленого. Синий цвет — это океан, присутствие которого ощущаешь все время, даже если непосредственно его не видишь, белый цвет — сам город с его зданиями и мечетями и, наконец, зеленый — деревья и сады, которые окружают почти каждый дом в центральной части Могадишо. Сочетание этих цветов придает городу неповторимую красоту. Со стороны океана Могадишо выглядит прекрасным островом, который вдруг возникает из волн. Вероятно, такое впечатление он произвел на первых европейцев, появившихся у его берегов в пятнадцатом веке. А начало истории Могадишо восходит к девятому иску. В двенадцатом — тринадцатом веках Могадишо стал крупным центром международной торговли на африканском побережье. Отсюда вывозились во многие страны Востока слоновая кость, шкуры диких животных, ароматические смолы. Могадишо вел оживленную торговлю с Персией и Китаем, ввозил знаменитый китайский фарфор эпохи Сун и Мин. В этот период Могадишо чеканил собственную монету. В городе жили и поселенцы — выходцы из Персии и Аравии. Приход португальцев в пятнадцатом веке расстроил налаженную веками торговлю. Занимаясь грабежом и пиратством вдоль восточноафриканского побережья, португальцы несколько раз пытались овладеть Могадишо, но безуспешно. Лишь в девятнадцатом веке султан Омана, подчинивший Занзибар, установил вассалитет над Могадишо. Однако это мало повлияло на внутреннюю жизнь города: по-прежнему процветали ремесла, велась торговля ладаном, миррой, шкурами — традиционными товарами сомалийского экспорта. Мало интересуясь сомалийским побережьем, султан Занзибара сначала сдал в аренду, а затем и продал территорию города итальянским компаниям, которые постепенно прибирали к рукам все побережье Сомали со стороны Индийского океана. В 1905 году итальянское правительство установило прямой контроль над всей областью, называвшейся тогда «Территория Бепадир», которая и послужила основой итальянской колонии.

Сейчас Могадишо — один из красивейших городов восточноафриканского побережья. Как все восточные города, он делится на старый и новый город. Старый город состоит в основном из арабских кварталов с узкими улочками, множеством лавочек и мастерских. Когда-то эта часть города называлась Хамар. До сих пор многие сомалийцы называют Хамаром весь Могадишо.

Естественно, что нас как историков влекла именно эта часть города, и первое знакомство мы начали с нее. В лабиринтах старого города нетрудно и заблудиться. Чего и кого здесь только нет! Всевозможные магазинчики, лавочки, цирюльни, ювелирные мастерские… Повсюду снуют разносчики товаров, мальчишки, предлагающие земляные орехи, фигурки из дерева и назойливо навязывающие свой товар, пока что-нибудь у них не купишь. Это скопление не только старых строений, лотков, повозок, но и людей. Уму непостижимо, как в этих переулках умудряются лавировать автомобили различных марок. Старый город имеет и свой специфический запах, знакомый каждому, кто бывал на Востоке, — запах тропических плодов и растений, уличной пыли, настоенный на духоте узких каменных переулков. Неожиданно нас поражают надписи: магазин «Москва», парикмахерская «Москва», магазин «Украина». Заходим в «Украину», тем более что вывеска написана по-русски. И вдруг слышим от продавца-сомалийца: «Здоровеньки булы!».



Вид с океана на самый старый квартал Могадишо

На границе старого и нового города находится одна из древнейших мечетей города — Фахр-эд-Дин, построенная в 1269 году. Древнее этой мечети в Могадишо лишь одно сооружение — минарет мечети шейха Абдулaзиза, построенный, как утверждают историки, тысяча двести лет тому назад. Мечеть Фахр-эд-Дин построена а рабами и представляет собой памятник арабской средневековой мусульманской архитектуры, тогда как минарет мечети шейха Абдулазиза — редчайший памятник раннего персидского мусульманского зодчества на африканском побережье Индийского океана. Персы значительно раньше арабов были знакомы с сомалийским побережьем, и само название Могадишо восходит к персидскому «Мехд-е шах», что означает «Резиденция шаха». На облике города отразилось влияние и других архитектурных стилей Востока — в старой части города, например, возвышается своеобразный минарет пакистанской мечети.

На первый взгляд в Могадишо мало что изменилось с тех пор, как мы здесь были. По-прежнему над городом возвышается громада католического собора, а недалеко от него — изящная башенка мечети Фахр-эд-Дин. Ближе к берегу океана — «Гареза», стройное здание бывшей резиденции наместника занзибарского султана Саида Сулеймана, некогда правившего в Сомали, а ныне — Национальный исторический музей. Построено оно в семидесятых годах прошлого века. Здание отличается великолепной внутренней и внешней отделкой, над которой работали лучшие арабские и сомалийские мастера того времени. За красоту и изящество здание получило название «Гареза», от искаженного арабского слова «каср» — «дворец». Сомалийцы до сих пор называют музей «Гарезой».

В «Гарезе» тишина, посетителей почти нет. В передней части музея — дворик с красивым, но, увы, бездействующим фонтанчиком. И кругом резьба — по камню, по дереву, по металлу… Входные чугунные узорчатые двери поражают замечательным орнаментом. Их отлили сто семьдесят лет назад, и они украшали дворец султана Миджуртинии (на северо-востоке Сомали) до 1924 года, когда итальянские военные корабли обстреляли и разрушили дворец султана, а дворцовые двери в качестве трофея привезли в Могадишо. Около ручки двери стучалка: число ее ударов было своего рода паролем, и за его незнание чужак мог поплатиться головой.

Древнейшие экспонаты музея отражают влияние Персии на сомалийском побережье. Они относятся к десятому веку — времени расцвета этого государства Среднего Востока. В музее представлены оригинальное оружие, керамика, декорированные мраморные плиты персидского происхождения. Период утверждения ислама на сомалийском побережье отражают надписи на могильных плитах седьмого-одиннадцатого веков, а также богатая коллекция монет Южной Аравии, Персии и других стран Востока. На некоторых из них выбиты имена правителей этих стран и местных сомалийских султанов.



Минарет мечети в Могадишо

Этнографический раздел музея содержит коллекции вещей, одежды, оружия, предметы хозяйства сомалийских кочевников и земледельцев, а также различные изделия сомалийских ремесленников. Всего в музее свыше пяти тысяч экспонатов.

Здесь же, в «Гарезе», в нескольких комнатах размещается и национальная библиотека, где хозяйничает симпатичный Абдиллахи, совмещающий в своем лице всех служащих, от директора до библиотекаря. Это, пожалуй, наиболее посещаемое место в «Гарезе». Книги в основном старые, большинство на итальянском языке.

Перед входом в музей, как и раньше, посетителей встречают две старинные пушки. Только вот из двух пальм, стоявших у входа десять лет назад, осталась одна. Осиротела пальма. И совсем рядом — Индийский океан. Для него десять лет — ничтожный миг.

Но вот и новинки. Новая дорога от аэропорта, обсаженная тоненькими деревцами, похожими больше на прутики. Каждый «прутик» надежно защищен от прожорливых коз оградой. А склоны песчаных холмов, нависающих над дорогой, усажены кактусами с тем, чтобы остановить наступление песков.

Появились тротуары, правда, пока на главных улицах. Это знаменательно. В прежние времена тротуары не нужны были колонизаторам, которые передвигались только в автомобилях. А сомалийцы — они, дескать, и по песку походят. Теперь — иначе.

На стенах домов — какие-то желтые стрелы. Оказывается, идет подготовка к строительству городского водопровода, и стрелы — направление будущих водных коммуникаций. Это уже весьма существенно. Обеспечение водой — острейшая проблема на Востоке, а в Сомали особенно.

Размещаемся мы пока в гостинице «Шебели». «Шебели» — название одной из двух главных рек Сомали. Вторая — Джуба. Кстати, «Джубой» называлась гостиница, в которой мы жили в 1961 году. Года два назад «Джуба» сгорела, и сейчас на ее месте строят новую гостиницу, которая, говорят, будет еще лучше, То, что две единственные большие гостиницы носят названия рек, не случайно. Это свидетельство того, как важна вода для засушливого, знойного Сомали.

В гостинице, конечно, удобно, но придется подыскивать какое-то иное жилье, ибо нам нужны еще помещения для работы, да и экспедиционное имущество здесь не разместишь…

Вечером идем в театр.

Здание театра — современной архитектуры (построено в 1968 году), с залом на полторы тысячи мест. Показывают пьесу сомалийского автора Али Османа «Дрока»[3], которая называется «Жена да не изменит своему мужу». Спектакль идет на сомалийском языке, и мы, естественно, беспокоились, поймем ли что-нибудь. Опасения оказались напрасными. Симпатичный парень, сидевший сзади, узнав, кто мы, с явным удовольствием переводил реплики актеров на английский язык.

Спектакль продолжался три с половиной часа без антракта, по в перерыве между актами давали музыкальные интермедии и даже выступали комики, так что получился своеобразный концерт. Зал был почти полон, в основном молодежью, которая бурно и восторженно реагировала на то, что происходило на сцене. Чувствовалось, что темы любви, брака, ревности, морали остро всех волнуют.

Этой же теме посвящен и недавно вышедший роман одного из немногих сомалийских писателей — Нуруддина Фараха. Главная героиня его романа «Из кривого ребра», сомалийская девушка Эбла, бежит из своей семьи, будучи не в силах мириться с традиционными, консервативными обычаями, низводящими женщину до положения бессловесной рабыни.

Возвращаясь поздно вечером в гостиницу, мы наблюдали красочную процессию. Навстречу нам шла огромная толпа поющих мужчин с длинными палками. Хотя настроение у толпы было явно праздничное, мы сначала почувствовали себя не очень уютно.

Оказывается, мужчины с палками, которых сопровождали визжавшие от восторга ребятишки и женщины в ярких платьях, также распевавшие песни, возвращались с праздника истунка из города Афгоя, что в тридцати километрах от Могадишо. Это традиционный палочный бой, что-то вроде наших стародавних кулачных боев. С каждой стороны обычно участвует по нескольку десятков бойцов. Палки, конечно, быстро ломаются, поэтому у каждого бойца есть оруженосец, точнее, палконосец — девушка, которая держит несколько запасных палок и передает по мере надобности сражающемуся. Этот обычай восходит, вероятно, к далекому прошлому, когда кочевники пытались отбирать у земледельцев собранный урожай. Все это происходило после уборки урожая и совпадало с празднованием Нового года по лунному календарю. Очевидно, в ежегодных трехдневных праздниках, проводимых в Афгое, живут воспоминания о настоящих, а не игровых боях.

На следующий день мы прочли в газетах, что истунка будет проводиться и впредь, но палки будут тоньше. Трудно что-либо возразить против такого решения властей, тем более что даже игровые бои нередко приводят к увечьям.

Несколько позднее мы побывали в Афгое, который известен в Сомали не только традиционными палочными боями. Афгой — сельскохозяйственный центр провинции Бенадир, своего рода житница страны. В окрестностях этого небольшого города, расположенного на берегу Веби-Шебели, находятся банановые плантации, поля дурры и сорго. Афгой славится и своими рынками по торговле скотом. Город связан с Могадишо асфальтированным шоссе, которое идет далее в Иша-Байдоа, центр провинции Верхняя Джуба. Вдоль дороги нескончаемой цепью тянутся в сторону Афгоя в сопровождении погонщиков стада овец, коз, коров, изредка верблюдов. В Афгое не только большой рынок скота, гам всегда есть вода, чтобы напоить скот, а это, пожалуй, самое важное, что влечет сюда сомалийских кочевников из близлежащих районов.

Верблюды идут вдоль дороги спокойно, важно, в отличие от остальных животных, которые то и дело забредают в густой колючий кустарник, осторожно общипывая с него зеленые мелкие листья. Уследить за ними очень трудно, и нужно иметь быстрые ноги, чтобы периодически делать «челноки» от животного, возглавляющего стадо, до замыкающего его. У пастуха в помощниках подпаски — шустрые мальчуганы лет восьми-десяти. Пастух и подпаски проделывают весь путь до Афгоя почти бегом, а вечером, после того как животные вполне утолят жажду, в таком же темпе возвращаются обратно. Можно лишь удивляться выносливости и скорости взрослых и юных погонщиков.



Верблюды на водопое

Сомалийцы не используют собак для выпаса скота, как это делают многие другие скотоводческие народы.

Весь путь до Афгоя занял у нас не более получаса. Издалека заметив небольшие строения, скрытые в темной зелени больших, раскидистых деревьев, мы сначала подумали, что перед нами поселок. Одноэтажные строения, замаскированные высокими деревьями, делают город почти невидимым издалека. Миновав мост, перекинутый через не слишком широкую Веби-Шебели, мы сразу оказываемся на просторной площади, заполненной шумной толпой. Здесь же стада овец, коз и коров.

Это рынок скота. Идет бойкая торговля. Торговцы и покупатели образовали большой круг, в который по очереди выводят по одному животному. Вот молодой бычок, к задней ноге которого привязана длинная веревка. Бычок смешно дергает ногой, стремясь освободиться от пут и убежать. Веревку держит серьезный пожилой человек, не давая бычку покинуть своеобразную арену. А аукционер между тем выкрикивает цену. Конечно, это не тот аукцион, где продаются породистые рысаки и где цены растут с каждым выкриком аукционера. Здесь сообщается лишь цена, которую просит хозяин животного, и цена эта обычно падает, так как не всегда находится покупатель.

Рынок расположен рядом с водопоем, где тоже выстроилась очередь. Кругом крики, шум, блеяние овец и коз.

Постороннему человеку очень трудно ориентироваться в этой неразберихе. Но здесь каждый знает свое место и свою очередь.

Афгой, как все районные центры в Сомали, невелик. Проживает там всего около тридцати тысяч жителей. На его окраине, за высокой глухой оградой, находится бывшая правительственная резиденция, известная под названием «Вилла Сомалия». Проезжая мимо, мы заметили у входа вооруженных часовых. Резиденция усиленно охраняется, так как в ней содержатся под арестом люди, замешанные в заговоре против революционного режима. Суд над ними ожидался в Могадишо буквально со дня на день.

Осмотрев город и посетив небольшую банановую плантацию, расположенную недалеко от города, мы решили все же побывать на месте, где происходил недавно праздник истунка. Большое поле на берегу Веби-Шебели хранило еще многочисленные следы недавних «боев». Валялись сломанные палки, свежи еще были отпечатки босых ног участников «сражения».

К нам подошла группа сомалийских мальчишек, и, как все мальчишки на свете, они стали осматривать и обсуждать нашу «Волгу». Мы же расспросили их о недавней истунке. В ответ, не тратя лишних слов, они тут же продемонстрировали «палочное фехтование». Размахивали они палками ожесточенно, постепенно все более входя в раж, и, откровенно говоря, нам с трудом удалось остановить эту забаву, грозившую перейти в настоящую драку.

Покинули мы Афгой уже вечером, предварительно поужинав в небольшом открытом ресторанчике, который содержал итальянец. Видимо, чтобы привлечь публику, он давал своим блюдам такие названия, которые, по его мнению, должны привести в восторг посетителей и вызвать желание их отведать. Попались и мы на эту удочку, заказав себе «цыпленка-циника» и «бифштекс по-дьявольски». Но еще более мы были поражены, когда после легкого потрескивания включился магнитофон и мы услышали знаменитое «Вдоль по Питерской» в исполнении М. Магомаева. Узнав, что мы русские, хитрый итальянец предусмотрел и этот сюрприз.


В центре Могадишо — университет. Он был открыт еще в 1956 году, но до 1970 года числился трехгодичным университетским колледжем. Раньше его диплом давал право поступления в зарубежные университеты, теперь же он считается полноценным свидетельством о высшем образовании. В университете девять факультетов, в том числе юридический, экономический, химический, инженерно-механический и сельскохозяйственный. Последний находится в Афгое. Обучается около полутора тысяч студентов. Сомалийских кадров пока не хватает: из шестидесяти преподавателей двадцать пять — иностранцы, в основном итальянцы.

На одной из улиц в центре Могадишо мы обратили внимание на необычное оживление. Дело в том, что была пятница, нерабочий день у мусульман, когда делать что-нибудь считается грехом (практически все сомалийцы — мусульмане, и положения Корана и шариата играют весьма существенную роль в их жизни), а на этой улице кипела работа, причем работали женщины, да еще в нарядных, праздничных платьях.

Оказалось, что проводится «воскресник». Сооружали памятник народной героине Хауа Такко — потому-то женщины и преобладали. Хауа Такко была убита в январе 1948 года во время антиколониальной демонстрации. Памятник, сооружение которого было завершено уже после нашего отъезда из Сомали, представлял собой фигуру Хауа Такко, смертельно раненной дротиком наемника колонизаторов, но все еще зовущей своих товарищей в бой.

Хотя сомалийские женщины — мусульманки, они активно участвовали в борьбе за независимость и сейчас представляют собой весьма действенную общественную и политическую силу. В национальном университете мы встретились с исполнявшей обязанности ректора Фадумой Ахмед Алин. Фадума — филолог по образованию (окончила университет в Неаполе) и, несмотря на то ню у нее пятеро детей, причем старшему только семь лет, одна из активных деятельниц сомалийского женского движения.

«После революции наступит время, когда женщинам дадут возможность занять подобающее им место в сомалийском обществе и в руководстве. Мы примем самое активное участие в революционных преобразованиях в пашей стране», — горячо сказала Фадума в заключение нашей беседы.

Если памятник Хауа Такко отражает активную роль сомалийских женщин в освободительном движении, то еще более грандиозный и величественный «Дагахтур» увековечивает борьбу всего сомалийского народа за свободу и независимость: на вершине пятиметровой колонны стоит фигура человека, приготовившегося бросить камень. Слово «Дагахтур» как раз и означает «Бросающий камень». Это памятник сомалийским патриотам, павшим во время антиколониального выступления в октябре 1949 года. Глядя на «Дагахтур», невольно вспоминаешь известную скульптуру Шадра «Булыжник — оружие пролетариата».

Памятник представляет собой целую композицию, включающую площадь и анфиладу колонн, расположенную на склоне холма, с которого открывается вид на юрод и синеющий за ним океан.

На вершине холма, через дорогу от «Дагахтура», воздвигнуто величественное здание Народного дворца, где проводятся международные конференции, торжественные заседания и другие церемонии. Новое здание — украшение и гордость Могадишо.

На окраинах Могадишо появляются новые кварталы жилых домов. Они не так монументальны, как общественные здания и памятники, но значение этих первых шагов в жилищном строительстве необычайно велико, так как многие жители Могадишо еще ютятся в весьма примитивных домиках, которые обычно представляют собой дощатые или глинобитные лачуги без окон-свет проходит через дверь, — с цементным полом, без водопровода и электрического освещения. Это — наследие прошлого, которое постепенно исчезает.

В такую хибарку привел нас художник-самоучка Абди Мухамед, чтобы показать свои рисунки. В небольшой комнатке умещались только две кровати, два стула и стол, весь заставленный банками с красками — рабочее место художника. Абди работал быстро, сноровисто, отработанными приемами накладывая краски на толстый белый картон. В его работе было что-то от ремесленника. Однако результат неожиданно для нас оказался оригинальным и привлекательным. На фоне сумрачного, предзакатного неба вдаль уходил караван навьюченных верблюдов в сопровождении босоногого погонщика с копьем на плече. Картину эту Абди предложил нам, и мы с удовольствием ее купили.

В эти дни газеты Могадишо много внимания уделяли крэш-программе — программе ускоренного развития сельских местностей. Это начинание молодой республики преследовало две основные цели: привлечь молодежь Сомали, по тем или иным причинам оставшуюся без работы, к общественно полезному труду и тем самым способствовать развитию земледелия в районах, где оно раньше отсутствовало.

Одно такое хозяйство, созданное в рамках крэш-программы, находилось в нескольких десятках километров от Могадишо. Выбрав подходящий день, мы все вместе отправились туда, чтобы на месте ознакомиться с его организацией.

Нас встретил совсем еще молодой человек, по виду и темпераменту походивший на цыгана.

— Рад вас приветствовать, — сказал он по-русски, и мы еще раз удивились, насколько широко распространен русский язык среди молодых сомалийских специалистов. Хотя удивляться было нечему: согласно официальной статистике, девяносто процентов молодых специалистов с высшим образованием — выпускники советских вузов.

Омар Юсуф, как звали нашего веселого гостеприимного хозяина, в прошлом году закончил Краснодарский сельскохозяйственный институт и теперь работает здесь агрономом.

Хозяйство было организовано в 1970 году, то есть год назад, на базе подсобного армейского хозяйства, существовавшего здесь с 1964 года. До крэш-программы на месте теперешней усадьбы стояло лишь одно строение. Теперь добавились новые постройки.

В трех домах разместилось общежитие для рабочих. В них жили сто тридцать пять человек — вся наличная рабочая сила. Весь контингент рабочих — добровольцы из ближних мест. Но некоторые пришли издалека. Работает в основном молодежь, средний возраст двадцать — двадцать три года. Они получают одежду, обувь, пищу (все бесплатно) и ежедневно по одному шиллингу на карманные расходы. Желающих работать здесь было много. Выдерживался принцип, чтобы на каждого работающего приходилось по одному гектару обрабатываемой земли. Поля — их площадь сто тридцать пять гектаров — находились по ту сторону дороги.

Омар Юсуф пригласил нас осмотреть хозяйство. Мы пересекли шоссе, и у обочины сразу же начались посадки кукурузы, фасоли и хлопка.

— Посадки этих культур распределяются равномерно, объяснил Юсуф. — Сорок пять гектаров занято кукурузой, столько же — фасолью и столько же — хлопком. Всю продукцию мы сдаем на склады Корпорации сельскохозяйственного развития, отделение которой находится в городе Джохере.

Мы поинтересовались, как организован рабочий день добровольцев.

— Мы стараемся придерживаться строгого распорядка, — ответил Омар Юсуф. — Подъем — в половине шестого утра. Полтора часа отводится на завтрак, распределение нарядов и т. д. С семи до одиннадцати — работа в поле. Затем перерыв до двух часов. В это время ребята обедают и могут отдохнуть. С двух до пяти — опять в поле. В пять часов — ужин, вечером — свободное время. Мы его тоже не теряем: проводятся лекции, иногда ездим в Джохер, чтобы сходить в кино, навестить родных и знакомых. Так что, как видите, жизнь в бригаде уплотнена и насыщена. Кстати, если бы вы согласились сегодня выступить перед членами бригады С рассказом о Советском Союзе, мы были бы вам очень благодарны.

Мы, конечно, согласились.

Вернувшись на территорию усадьбы, мы увидели трактор с еще не выключенным мотором, возле которого копошился серьезный молодой парень. При виде Омара Юсуфа он что-то стал объяснять ему, и тот направил его в одно из строений.

— Наш тракторист, — глядя ему вслед, сказал Юсуф. — Год назад пришел в хозяйство, а теперь уже освоил трактор, работает одновременно трактористом и механиком. Между прочим, здесь далеко не вся техника, а по нашим масштабам мы ею богаты: у нас четыре трактора, один грузовик и два лендровера. Нас беспокоит не недостаток техники, а скорее отсутствие запасных частей. Хороших специалистов-механиков тоже не хватает. Пытаемся сами решать эти проблемы.

Постепенно под тенью большого, развесистого дерева стал собираться народ: мы поняли, что подошло время нашего выступления. Все сто тридцать пять человек сидели (прямо на земле под тенью дерева. Никто не разговаривал, не шумел, как это обычно бывает в большой аудитории перед началом лекции. Все приготовились слушать. И слушали с напряженным, неослабевающим вниманием. А потом посыпались вопросы. Эту молодежь, в большинстве своем еще неграмотную, только что вышедшую из кочевий и глухих селений, интересовало все — от международного положения до организации сельскохозяйственного производства в советских колхозах. И если бы не быстро наступающая темнота, лекция, как мы поняли, могла бы продолжаться бесконечно долго. Все были довольны: и слушатели, и, может быть, еще больше — мы, долго еще потом вспоминавшие эту встречу с молодыми сомалийцами.

Только через неделю после нашего приезда в Сомали состоялся первый серьезный разговор с местными властями о делах экспедиции. В результате визита к генеральному директору министерства просвещения в последующие дни появились сомалийские участники нашей совместной экспедиции.

Первым пришел к нам в гостиницу на следующий день после беседы в министерстве просвещения Джама Омар Иссе. Средних лет, невысокого роста, в европейском платье и… говорит только по-сомалийски и по-арабски. Вот так сюрприз! Значит, нужен еще переводчик. А пока мы разговаривали с помощью его же начальника, заведующего департаментом культуры Яссина Османа Кенадида, который переводил с сомалийского на английский. Кстати, Яссин — сын знаменитого автора одного из вариантов сомалийской письменности османия…

Понемногу выясняется, что Джама, несмотря на языковой барьер, весьма подходящий для экспедиции человек: он крупнейший в Сомали специалист по истории движения 1899–1920 годов и лично знает всех оставшихся в живых потомков Мохаммеда Абдуллы Хасана, кроме того, что особенно важно, Джама знает и людей, и места, которые нам нужно посетить на севере страны. Он же сообщил нам печальную весть: Хаджи Абдуррахман, сын Мохаммеда Абдуллы Хасана, который был хранителем архива своего отца, умер четыре года назад. Это несколько осложняет положение, ибо еще неизвестно, как нас встретят другие потомки Мохаммеда и где теперь те документы, о которых в свое время писал С. Р. Смирнов.

Нашего Джаму величают ау; так в Сомали называют людей, известных своей ученостью. Следующий по рангу титул — шейх, человека же, совершившего паломничество в Мекку, здесь, как и повсюду на Востоке, называют хаджи. Никаких дипломов, подтверждающих ни звания, не существует, и тем не менее все знают, «кто есть кто». Впрочем, когда мы потом как-то автоматически стали называть нашего ау шейхом, он нисколько не возражал.

На следующий день ау Джама пришел с молодым человеком.

— Познакомьтесь: Саид Ахмед Варсаме, — сказал он.

Наконец-то совместная советско-сомалийская экспедиция в полном составе уселась за один стол! У Саида нет никаких традиционных титулов, но есть диплом выпускника исторического факультета Ленинградского государственного университета, в котором говорится, что его обладатель специализируется по археологии палеолита. Саид прекрасно говорит по-русски.

Постепенно вырисовываются две главные задачи, которые нужно решить здесь, в Могадишо. Необходимо встретиться с потомками сеида Мохаммеда, а также со всеми, кто знает что-либо о движении дервишей, и подготовить поездку на север, туда, где нас ждет Талех и где еще живы дервиши — бывшие повстанцы. Ау Джама говорит (а Саид переводит):

— Я молю Аллаха, чтобы он сохранил жизнь Мохамуду Хошу и Абди Нур Хидигу до нашей встречи с ними. Эти люди — дервиши, и они расскажут много интересного.

Ну что же, иншалла! как здесь говорят: «как будет угодно Аллаху!».

Первый успех: встречаемся с потомками сеида Мохаммеда. За день до этого нанесли визит еще одному генеральному директору, на этот раз министерства юстиции и религии — Абдиллахи Абдуррахману Мохаммеду. Кроме всего прочего, он сын покойного хаджи Абдуррахмана, а следовательно, внук сеида Мохаммеда. Он собрал для встречи с нами всю родню, живущую в Могадишо.

В небольшом кабинете Абдиллахи Абдуррахмана Мохаммеда буквально плечом к плечу сидим вокруг низкого круглого столика: хаджи Хасан Абдулла Хасан — брат знаменитого повстанца, 1911 года рождения; шейх Абдул Хаким Мохаммед — сын сеида Мохаммеда, 1920 года рождения; Абдиллахи, ему не больше тридцати пяти лет, и Мохаммед Ахмед — племянник, лет сорока — сорока пяти, специально прибывший на эту встречу из Джохера, где он работает на сахарном заводе; советские участники экспедиции — авторы этой книги, Н. Д. Косухин, П. И. Куприянов, Е. С. Шерр — и сомалийские коллеги: ау Джама и Саид Варсаме.

Наиболее внушительно выглядит шейх Абдул Хаким: на голове — яркий желто-красный тюрбан, на плечах — кусок расшитой материи, спадающий живописными складками (здоровался он с нами, «неверными», обвернув руку краем этой ткани), длинная юбка до пят. Юбка, представляющая собой кусок материи, закрепленный на поясе, очень распространенная традиционная одежда сомалийских мужчин. Хаджи Хасан, выделяющийся высоким ростом, тоже в юбке и чалме, но в европейской рубашке. Остальные родственники и наши сомалийские коллеги — в европейской одежде.

По ходу беседы видно, что эстафету по сбору и хранению сведений о сеиде Мохаммеде и восстании дервишей после смерти Абдуррахмана взял в свои руки Абдул Хаким. Все, даже брат сеида Мохаммеда — хаджи Xасан, уступают пальму первенства ему. Родственники наперебой заявляют о своем желании помочь экспедиции, предоставив в наше распоряжение все имеющиеся у них документы. Беседа проходит в очень дружелюбной обстановке. Однако несколько насторожила неоднократно повторенная нашими собеседниками просьба о том, чтобы полученные от них сведения не публиковались без их ведома. Оказалось, что в 1964 году некий египтянин Абди Сабур Марзук опубликовал в Каире книгу о сеиде Мохаммеде под названием «Сайр мин ас-Сомали» («Сомалийский революционер»), написанную на основе материалов, предоставленных родственниками сеида Мохаммеда, но даже не упомянул их имен. Родственники, естественно, обиделись.

Не менее полезной была и встреча с Мусой Галаалом известным просветителем и специалистом в области сомалийского фольклора. За три часа, что мы провели в его небольшом кабинете в министерстве просвещения, он не только рассказал нам много интересного о восстании дервишей, о сеиде Мохаммеде, о тех местах, куда мы обязательно должны добраться на севере, но и даже спел несколько габеев[4] сеида Мохаммеда, в том числе и его последний, предсмертный габей. Этот габей, в котором Мохаммед предрекал сомалийцам всяческие беды от колонизаторов, неизменно производит, по словам Мусы Галаала, огромное впечатление на сомалийцев, которые плачут, слушая его.

Постепенно наша экспедиционная жизнь налаживается. Из гостиницы переехали в арендованный дом, вернее, полдома на улице Брава, недалеко от старинной мечети шейха Абдулазиза. На маленькой двухколесной тележке, запряженной совсем уж маленьким, но удивительно сильным осликом, привезли из таможни наше экспедиционное имущество. Расставили раскладушки. Распаковали пишущие машинки, которые сразу же пошли в ход. Устроились основательно.

Но все это не очень радовало: уже больше месяца мы в Могадишо, а ясности насчет поездки на север до сих пор нет. Все оказалось намного сложнее, чем мы предполагали. В различных министерствах и департаментах нас принимали очень любезно, но ничего не решали. Создавалось впечатление, что все ждут команды сверху.

Перелом наступил после встречи с генералом Мохамедом Сиадом Барре. До этого мы дважды беседовали с вице-президентом ВРС генералом Мохамедом Али Самантаром и решили с ним практически все вопросы, связанные с нашими предстоящими поездками по стране.

Президент Мохамед Сиад Барре принимал нас в своих личных апартаментах на территории военного городка на окраине Могадишо. Держался он просто, но с достоинством. Беседа шла на итальянском языке.

По мнению президента, экспедиция наметила слишком широкую программу: достаточно было бы ограничиться восстанием дервишей. О движении сеида Мохаммеда президент сказал, что современники не всегда правильно его понимали. Немалую роль в этом сыграла политика и деньги империалистов, которые воспользовались разногласиями между вождями сомалийских племен и заручились союзниками среди сомалийцев. Лишь впоследствии сомалийский парод понял смысл движения, возглавлявшегося сеидом Мохаммедом, и истинный характер господства империалистов.

Президент подробно рассказал о социально-экономическом положении в стране, о первых шагах нового революционного режима, направленных на улучшение жизни народа и развитие национальной экономики. Он подчеркнул, что единственно возможный путь развития для Сомали — путь научного социализма.

Сообщение о нашей беседе с президентом Мохамедом Сиадом Барре в тот же вечер было передано по радио, а на следующий день опубликовано в местной газете «Стелла д’Оттобре», которая призвала граждан Сомали оказывать содействие экспедиции.


Пока решались организационные вопросы, связанные с обеспечением экспедиции транспортом, мы на несколько дней уехали в город Джохер, что находится недалеко от Могадишо.

До недавнего времени на географических картах он обозначался как «Вилладжио дука дель Абруцци», то есть «Имение герцога Абруццкого». В начале века герцог в пае с другими итальянскими предпринимателями разбил здесь небольшие плантации сахарного тростника. Тростник быстро прижился, и для его переработки и сахар был построен завод. Предприятие росло, расширялось и постепенно превратилось в крупный аграрно-промышленный комплекс. После революции 1969 года завод и принадлежащие ему плантации были национализированы, а весь комплекс получил название «Национальное аграрно-промышленное общество», сокращенно СНАИ.

СНАИ интересовало прежде всего наших экономистов и социологов. Еще в Москве были разработаны детальные социологические анкеты, которые предстояло теперь распространить среди рабочих и служащих предприятия.

В Джохере нас встретил генеральный директор СНАИ, который и рассказал историю завода.

Сахарный завод вместе с плантациями занимает большую территорию — десять тысяч га. Он является, по выражению директора, «промышленным сердцем» Сомали. В его цехах и на плантациях трудятся свыше четырех тысяч рабочих и трехсот служащих. Помимо основной продукции — сахара — завод выпускает моющие средства, парфюмерные изделия, технический и пищевой спирт. После национализации завода и резкого сокращения штатов иностранных специалистов недруги революционного режима предрекали быстрый развал всего производства. Участились случаи саботажа и прямой диверсии — время от времени на дальних плантациях полыхал огонь, — устраивались поджоги сахарного тростника. Пришлось создать специальную военизированную бригаду для охраны завода и плантаций.

Однако сомалийские специалисты, среди которых немало выпускников советских вузов, оказались на высоте. Они не только обеспечили бесперебойность производства, но и добились того, что СНАИ стало первым в стране рентабельным государственным предприятием.

Трудно переоценить значение СНАИ в экономической жизни страны. Оно не только дает работу тысячам сомалийских тружеников и приносит доход государству; просительные каналы, дающие влагу сахарным плантациям, являются спасением и для кочевников-скотоводов, использующих их в качестве водопоя.

За время работы на предприятии у нас появилось много друзей. Незаменимым помощником стал управляющий сельскохозяйственным отделом СНАИ Джама Херси, окончивший в Москве Университет дружбы народов им. П. Лумумбы. В один из вечеров Джама заехал к нам.

— Хотите посмотреть, как готовится плантация для рубки тростника? — спросил он. — Собирайтесь, едем!

Плантации сахарного тростника разбросаны на больших расстояниях, и мы долго ехали по незнакомым дорогам, пока не увидели на темном горизонте зарево пожара. Заметив встревоженное выражение наших лиц, Джама, который вел машину, заулыбался.

— Не беспокойтесь, это не поджог. Просто рабочие сжигают сухие листья с тростника. Так его легче и удобнее рубить.

Подъехав к горящей плантации, мы поняли, в чем дело. Когда тростник полностью созревает, на его стеблях остаются желтые высохшие листья. Листья необходимо срубать, прежде чем отправить тростник на завод. Рабочие же, используя благоприятный момент, просто поджигают листья, и огонь моментально слизывает их, оставляя в целости сам стебель. Конечно, для этого требуется известная сноровка, чтобы огонь не сжег сам стебель и не перекинулся на соседние плантации, где тростник мог еще не вполне созреть. После сжигания голые стебли срубают специальными ножами под корень, связывают в большие вязанки и грузят на вагонетки. Маленький локомотивчик доставляет их по узкоколейке прямо на завод. Кстати, узкоколейка Джохерского завода — единственная железная дорога в Сомали.

Вернувшись на территорию завода, мы узнали, что нас ожидает гость. Им оказался высокий старик, внешность которого выдавала в нем человека не простого.

— Добрый вечер! Меня зовут Мохамед Дади, — представился старик.

Из разговора выяснилось, что Мохамед Дади очень интересный и полезный для нас собеседник. Ему семьдесят лет. В свое время он был султаном племени арусси, населяющего соседние с Сомали области Эфиопии. Семь лет назад он переселился с некоторыми членами этого племени в Сомали и основал здесь кооператив, деятельность которого регулировалась традиционным договорным правом. Сейчас в кооперативе насчитывается триста членов. Представляла интерес и биография самого Мохамеда Дади. Мало того, что он был султаном арусси (а нам впервые пришлось видеть живого султана, пусть бывшего), в молодости Мохамед Дади участвовал в движении под руководством Мохаммеда Хасана, и был не простым дервишом, а знал Хасана лично, и в довершение ко всему участвовал в перенесении праха Хасана, чтобы спасти его останки от надругательства англичан.

— Надеюсь, эти сведения будут вам интересны. Узнал, что вы изучаете историю Сомали, вот и пришел.

Мы искренне поблагодарили нашего гостя за его бескорыстное желание помочь в наших изысканиях.


Закончив работу в Джохере, мы поздно вечером возвращались в Могадишо. По пути наше внимание то и дело привлекали пешеходы, которые в полной темноте сомалийской ночи шли вдоль дороги, видимо возвращаясь домой. Нас удивило, что ни один из них не пользовался фонариком, чтобы освещать себе путь, хотя фонарь можно было купить в любой лавке. Шофер Ахмед объяснил нам причину этого:

— У нас, сомалийцев, существует такой обычай: нельзя освещать фонариком лицо встречного человека. Это рассматривается как оскорбление, все равно что ударить человека по лицу. Поэтому предпочитают ночью ходить без фонаря, чтобы случайно не осветить идущего навстречу.

Эта информация очень пригодилась нам впоследствии в путешествии по Сомали.


И вот мы снова едем в аэропорт. С нами ау Джама, Саид и лейтенант Ахмед Хаши, который будет сопровождать нас в поездке по северу. Мы уже называем себя «северным отрядом». Остальные трое членов экспедиции — «южане» — провожают нас. Они через некоторое время выедут (или вылетят) на юг в Кисмаю, а потом присоединятся к нам в Харгейсе.

На летном поле стоит ДС-3, около него толпа провожающих и пассажиров. Это специальный рейс, а следовательно, все формальности сведены к минимуму. Экипаж явно недоволен обилием экспедиционного багажа. «Взвесить!» — велено нам категорически.

Пришлось прибегнуть к хитрости, да простят нам это сомалийские друзья. Воспользовавшись суматохой, мы, минуя весы, втащили в самолет несколько самых тяжелых вещей. На весы же положили громоздкие, но более легкие раскладушки и спальные мешки.

Когда мы благополучно разместились в самолете и моторы заработали, ау Джама начал что-то шептать — молился или произносил заклинания. Как оказалось потом — не зря. Примерно через три часа полета — а всего он продолжался без малого четыре часа — самолет сильно тряхнуло, и поднялась какая-то осторожная суета среди экипажа. Только в конце маршрута на аэродроме Харгейсы мы узнали, в чем было дело: от тряски выскочила плохо завинченная пробка бензобака. Все обошлось благополучно, аварии не было, но кое-кто, наверное, получил взыскание.

Итак, мы уже на севере и до Талеха — рукой подать: всего «каких-то» девятьсот-тысяча километров полупустыни, состоящей из песка и камня.

Загрузка...