Путь к вершине

АВИТАМИНОЗ

в которой автора навещает его давняя знакомая и открывает ему глаза

— Боже! Какой ты краснощекий! — воскликнула Лора.

Я самодовольно ухмыльнулся. Лора, а с недавних пор, как стала бабушкой, уже Лариса Алексеевна, была моей однокурсницей. Последний раз мы виделись лет пять назад, и поэтому, не скрою, ее восклицание порадовало меня: значит, выгляжу я еще молодцом.

— Нет, какая сила воли! — Она всплеснула руками, — Он даже улыбается!

— А почему, собственно, мне не улыбаться? — удивился я.

— Ты что, притворяешься? Или тебя держат в неведении? — вопросом на вопрос ответила Лора.

— Послушай, в чем все-таки дело, черт побери?! — Я, кажется, начал терять терпение.

— Да, все сходится, — грустно констатировала Лора. — И этот румянец, и эта необъяснимая вспыльчивость. Разве врачи не предупреждали тебя?

— Какие врачи? Я не помню, когда был в поликлинике.

— Ты знаешь, я тоже давно уже не доверяю официальной медицине, — Лора явно обрадовалась моему признанию. — Что могут наши врачи, если все они исповедуют псевдогуманизм? — И она очень артистически передразнила всех наших врачей: — «Головка, говорите, болит? Из носика течет? Горлышко пощипывает? Не волнуйтесь, больной, абсолютно ничего страшного. Сейчас я вам выпишу рецептик. Попьете таблеточек, микстурочки сладенькой по чайной ложечке, горчичнички поставите, и все как рукой снимет». А больному, наоборот, хуже становится. Почему? — Лора вопросительно посмотрела на меня.

— А действительно, почему это ему хуже стало? — поинтересовался я.

— А потому, — торжественно объяснила она, — что его организм де-мо-би-ли-зо-ван (именно так, по слогам, было произнесено это слово) успокоительными сентенциями представителя официальной медицины. Белые шарики — полагаю, тебе известно, что именно они призваны бороться с этими гадкими вирусами и микробами — наивно верят, что «ничего страшного нет», и продолжают вести безмятежную жизнь. И их можно понять. Зачем суетиться, если тебя об этом никто не просит?! Кстати, ты, как человек интеллигентный, наверное, слышал про методику врачевания, которую применяет народный целитель Степушка Хрумкин?

— Нет, — пробормотал я, конфузясь оттого, что, кажется, не отвечаю требованиям, предъявляемым ныне интеллигентам.

— Так вот, — наставительно сказала Лора, — народный целитель добивается потрясающего эффекта, потому что решительно отвергает ложно понимаемое милосердие. На что бы ни жаловался пациент, Степушка ставит всего один-единственный диагноз: «Допрыгался, милок! Не сегодня завтра хватит тебя кондрашка!» Представляешь, каково такое услышать?

Я представил и содрогнулся.

— Во-о, и тебя проняло! — просияла Лора, — А догадываешься, что с больным делается? Правильно, с ним случается шок. Или, другими словами, он в этот момент испытывает колоссальные эмоциональные перегрузки, так называемый стресс. Но что такое стресс для человека? — Лора порылась в своей сумочке, вытащила из нее какой-то листочек и, заметив, что я удивленно слежу за ее действиями, пояснила: — Это выписка из последней брошюры Степушки Хрумкина «Тело аки сосуд хворобы». Послушай, как образно и в то же время точно он пишет: «Встряс организму завсегда пользителен. Он навроде милицейского свистка заставляет встрепенуться: чегой-то неладное случилось!» — Здесь цитата закончилась, Лора победоносно взглянула на меня — каково, мол, а? — и дальше продолжила уже своими словами: — В общем, все жизненные ресурсы в момент стресса мобилизуются, и эти самые шарики, о которых я тебе говорила, услышав сигнал тревоги, проникаются сознанием опасности и, понимая, что лучшая защита — это нападение, стремительно атакуют противных вирусов и микробов. Те не ожидали такого натиска и терпят сокрушительное поражение. Болезнь побеждена.

— Ура! — невольно воскликнул я.

Погоди радоваться, — вздохнула Лора. — В твоем случае, боюсь, все будет не так просто.

— Ну, не тяни! — взмолился я, — Что все-таки у меня?

— Мужайся! — Лора крепко сжала мою руку, — Кто-то должен был открыть тебе глаза. Пусть это сделаю я. Так вот, все признаки говорят о том, что у тебя… — Она выдержала паузу, во время которой я явственно услышал, как в бешеном темпе, сделавшем бы честь любому виртуозу ударнику, отбивает барабанную дробь мое сердце, и горестным шепотом закончила: — У тебя… авитаминоз.

ставшая самостоятельной лишь потому, что диалог, начатый в первой, непомерно затянулся

…— И только-то! — присвистнул я, испытывая не то чтобы облегчение, а, скорее, разочарование. (Наверное, таким же обманутым чувствует себя руководящий жулик районного масштаба, полагавший, что своим воровством он весь мир изумит, а его, поймавши за руку, лишь пожурили и даже выговор объявили без занесения.) — Нашла чем напугать! Авитаминоз — ведь это что-то детское…

Видно, я легкомысленным восклицанием обидел Лору, потому что она насупила брови, если такое выражение подходит к тем тонюсеньким черным ниточкам, что ровными дужками окаймляли сверху ее глаза, и сокрушенно покачала головой:

— Да-с, медицинские познания у широких кругов населения, и ты тому наглядный пример, находятся на уровне каменного века. Дорогой мой, авитаминоз, да будет тебе известно, первопричина доброй дюжины заболеваний, из которых инфаркт выглядит самым милым. Устраивает тебя перспектива получить его?

— Ни в коей мере! — искренне признался я.

Скажу откровенно, уверенный тон Лоры, которым она говорила об этом самом авитаминозе, не только поколебал мое иронически легкомысленное отношение к ее словам, но и зародил во мне смутную тревогу. Я, каюсь, действительно полный профан в медицине. А ведь она не стоит на месте. Каких-нибудь сто лет назад всех болезней-то было по пальцам перечесть, а сейчас их уже сотни, если не тысячи! Да и старые недуги как изменились! И, увы, не в лучшую сторону. Простой добрый насморк стал теперь «острым респираторным заболеванием», а раз «острым», тут уж, значит, шутки с ним плохи. Тихую патриархальную простуду, которую одно удовольствие было изгонять при помощи баньки, стаканчика перцовой настойки и чая с малиновым вареньем, после изобретения антибиотиков удалось трансформировать в загадочный гонконгский грипп, который не признает ни перцовки, ни варенья. Вот и авитаминоз, кто его знает, во что он нынче превратился!

— Считай, тебе крупно повезло! — отвлек меня от грустных размышлений бодрый голос Лоры, — Я ведь чувствовала, что с тобой что-то стряслось. Поэтому я и здесь. Не удивляйся, просто у меня открылись телепатические способности. Да-да, телепатические. Мой Вовик (так Лора называет своего супруга) тоже никак не мог поверить, хотя именно из-за него они и обнаружились. Представь, как только он задерживается на работе, у меня перед глазами возникает самое настоящее видение: стоит мой Вовик в пивном зале, что рядом с его службой, вместе с сослуживцами Ильей Федоровичем и Валентином Алексеевичем. Заявляется он домой, вздыхает жалобно, мол, опять местком затянулся или заставили срочно планы корректировать, а я ему смотрю пристально в глаза и выкладываю: не ври, пиво пил с тем-то и тем-то. Сначала он думал, что я случайно угадываю, но после двадцатого точного попадания признал: «Ну, Лoрочка, а ты, оказывается, телепат!»

— И что, так ни разу и не ошиблась? — изумился я.

— Иногда ошибаюсь, — самокритично призналась Лора, — Это когда они не только пиво пьют. И представляешь, в таких случаях видение бывает каким-то расплывчатым, туманным. А сегодня вот ты встал перед глазами. Я в ваш универмаг заехала, обещали здесь кое-что выбросить. Но, оказалось, приехала рано, выбросят только после обеда. Вышла я из магазина, стою, размышляю, как убить эти три часа, и вдруг в голове возникает твой четкий образ. И этот образ, извини, улыбается жалкой и глупой улыбкой, и я буквально кожей почувствовала: с тобой что-то неладно. И видишь, не ошиблась. У тебя типичный авитаминоз. Его первый признак — покраснение щек.

Я взглянул в зеркало. Щеки у меня на самом деле были румяные. А что, если это действительно признак серьезного заболевания? Память услужливо подсказала, что в классических романах именно румянцем были покрыты щеки умирающих героинь.

— Но откуда же он мог взяться у меня, этот авитаминоз? — стыдясь своего жалобного голоса, тихо-тихо выдавил я. — Ведь я же не курю. — Когда-то случайно мне попался журнал «Здоровье», и я вычитал, что никотин убивает не только лошадей, но и витамины.

— Ну, что ж, давай попробуем установить причину твоего заболевания. — Лора на секунду задумалась. — Румянец, это ясно как дважды два, вызывается сужением сосудов. Согласен? — Я кивнул, но она все же сочла нужным объяснить. — Когда сосуды суживаются, кровь, естественно, с натугой пробивает себе дорогу, а от натуги, как известно, человек краснеет.

Я был буквально сражен столь гениально простым и очевидным доказательством болезненного происхождения моего румянца, которым я так глупо гордился каких-нибудь четверть часа назад.

— А знаешь ли ты, что вызывает сужение сосудов? — спросила Лора, когда я слегка пришел в себя.

Нет, этого я, к стыду своему, не знал, и мне осталось лишь потупить глаза под ее строгим взглядом.

из которой любознательный читатель может почерпнуть кое-какие небезынтересные сведения

— Сужение сосудов, как правило, объясняется избытком холестерина. — В голосе Лоры появились учительские интонации. — Надеюсь, тебе известно, что такое холестерин и из чего он вырабатывается?

Это ее постоянное «надеюсь, тебе известно», когда речь заходила о вещах мне абсолютно неведомых, заставляло меня чувствовать себя не выучивавшим урок первоклассником. Но отвечать что-то надо было, и я промямлил:

— Холестерин… Гм, холестерин. Название явно синтетическое. Какая-нибудь новинка?

Лора закатила глаза, и я понял, что ответ не сходится.

— Холестерин, запомни это, — наставительно сказала она после того, как ее глаза, наткнувшись на невидимую преграду и не сумев преодолеть ее, откатились обратно, — не имеет никакого отношения к синтетике. Это, как бы тебе попроще объяснить, очень гадкое и противное вещество, которое сужает кровеносные сосуды. А вырабатывается оно из мяса.

«Теперь понятно, почему у нас бывают перебои с мясом, — невольно подумал я, — Оказывается, оно идет на выработку этого дурацкого холестерина. И ведь сколько раз писали в газетах о фактах, когда из хорошего сырья делают всякую дрянь, а дело, как видим…» Я не успел до конца додумать свою мысль, потому что Лора неожиданно спросила:

— Признайся, ты употребляешь мясо?

— У-у-употребляю, — пробормотал-я виновато, словно меня уличили в чем-то весьма предосудительном. Наверное, так оно и было, потому что глаза у Лоры снова стремительно закатились.

— Самоубийца! — вскрикнула она минуты через две, которые ей понадобились, чтобы вернуть свои глаза на отведенное для них природой место. — Теперь мне ясно, почему тебе уже сорок семь, хотя когда-то мы были ровесниками. Да, дорогой мой, мясо приближает старость, со скоростью курьерского поезда, — Эту фразу, отметил я про себя, она наверняка вычитала, но вряд ли в брошюре Степушки Хрумкина, — Надеюсь, у тебя хватает ума варить его в несоленой воде?

— Видишь ли, — я окончательно сконфузился под ее пристальным взглядом. — Дело в том, что я никогда не отвариваю ни бифштексов, ни шашлыков, ни свиных отбивных…

Кажется, про отбивные я сказал зря, потому что, услышав название этого популярного блюда, Лора впала в обморочное состояние. Я бросился на кухню за водой. Когда вернулся, она вроде бы уже очнулась. Более того, увидев стакан в моих руках, даже приподнялась со стула.

— Что это у тебя? — в ее глазах стоял неподдельный ужас.

— Обыкновенная вода, — успокоил я ее. — Холодная. Прямо из-под крана.

— Из-под крана?! — Ее тело потрясла конвульсия, но сознания она, слава богу, не потеряла, — Ты что, хочешь отправить меня на тот свет?

Этого я не хотел, хотя Лора своими обмороками, вздохами и закатыванием глаз уже стала несколько утомлять меня.

— Не беспокойся, — заверил я, — Эту воду я пью каждый день, — И для убедительности сделал пару глотков.

— Теперь я вижу, что ты действительно сводишь счеты с жизнью, — сокрушенно покачала головой Лора. — Разве тебе неизвестно, что хлорированная вода служит благоприятным фоном для развития различных неврозов. Один заграничный профессор, я сама читала, обследовал тысячу невротиков, и оказалось, что 99,93 процента из них употребляли водопроводную воду. Неужели тебе не терпится пополнить ряды этих несчастных?

— Что ты, я вполне могу потерпеть, — поспешно ответил я, — Но, прости, не представляю, как можно обойтись без воды.

— Без воды и правда нельзя обойтись, — снисходительно улыбнулась Лора, — Более того, ее надо пить не менее пяти литров в сутки мелкими глотками. Так рекомендуют йоги. Но только… — Она многозначительно подняла палец. — Только ледниковую.

— Помилуй! — Я был несколько ошарашен ее заявлением. — Но, насколько мне известно, в нашем городе нет ледников, не водятся они и в области.

— При желании у нас все можно достать! — отпарировала Лора.

Возразить было нечем, и я смущенно опустил голову.

в которой — наконец-то! — разговор заходит о принципах рационального питания

Когда я поднял глаза, то увидел, что Лора извлекает из своей сумочки колоду листочков, очевидно тоже заполненных цитатами. Увы, теперь мне, кажется, предстояло выслушать целую лекцию.

— Ледниковая вода — важный, но не единственный компонент, — начала Лора, заглянув в снятый с колоды верхний листочек, — в арсенале средств борьбы с различными болезнями, одолевающими человечество в эпоху научно-технической революции. Могу смело утверждать… Это не я могу смело утверждать, а доктор Пращуров, чью концепцию я излагаю, — пояснила Лора и добавила традиционное: — Надеюсь, тебе известно это имя? Ах, неизвестно. Ему вот-вот дадут Нобелевскую, тогда все узнают об этом гениальном человеке. Он хотя и не медик, он — специалист по двигателям, но заткнет за пояс всю академию медицинских наук. В этом ты сейчас сам убедишься. — И она продолжала: — Так вот, могу смело утверждать, что все без исключения болезни — суть побочные продукты цивилизации. Природа не закладывала в генетический код человека ни коклюша, ни инсульта, он приобрел их сам. И приобрел через желудок…

— Вот те на! — не удержался я от восклицания.

Лора отложила листочки в сторону и с превосходством посмотрела на меня.

— Признайся, ты потрясен?

Я кивнул: это было действительно так.

— А ведь как гениально просто! — улыбнулась она, радуясь за неизвестного мне гениального Пращурова. — И между прочим, свое учение доктор Пращуров строит, исходя из дарвиновской теории происхождения человека. Надеюсь, ты слышал о Дарвине?

Тут уж обрадовался я, потому что о Дарвине я слышал еще в школе, и слышал много хорошего. Получив от меня эту информацию. Лора облегченно вздохнула:

— Значит, ты сразу все поймешь. Видишь ли, доктор Пращуров в своей концепции исходит из того, что мартышки, от которых, как это доказано Дарвином, мы произошли, существа сугубо растительноядные. Следовательно, все наши внутренние органы в течение тысячелетий, а может даже и миллионов лет, были ориентированы… Я доступно излагаю?

— Вполне, — откликнулся я, и она продолжала с еще большим воодушевлением:

— Да, наши печенка, селезенка, почки, кишки, а главное — желудок были ориентированы исключительно на растительную пищу — плоды и листья, травку и нежные молодые побеги кустарников и деревьев. Когда же мартышка взяла в руки палку и превратилась в человека, а тот стал с жадностью поедать меньших своих братьев, — Тут Лору всю передернуло, — Понимаешь, о ком я говорю? — В ее глазах стояли слезы, — Да, да, меньших наших братьев — барашков, теляток, поросяток, гусяток, утяток…

— Цыпляток табака, — подсказал я.

— Правильно, — кивнула Лора. — И еще многих-многих разных птичек, рыбок и зверюшек, то не приспособленные к такой варварской пище внутренние человеческие органы стали давать сбои, выходить из строя. Так начались болезни. Правда, природа снабдила организм человека изрядным запасом прочности, и он переработает и твой бифштекс, и шашлык. — Она с саркастической улыбкой посмотрела на меня, — Но с какими издержками! Питаться трупами животных — да, да, все эти бифштексы и шашлыки — суть трупы — это все равно что заправлять «Жигули» топливом, предназначенным для самосвала, — У Лоры, я знал, машины не было, так что сравнение наверняка принадлежало специалисту по двигателям, — Конечно, какое-то расстояние — несколько метров или даже километров «Жигули» проедут и на несвойственном для них горючем, но затем мотор начнет чихать, глохнуть и в конце концов выйдет из строя.

Мрачное будущее, уготованное Лорой «Жигулям», ввергло меня в уныние. Я догадывался, что, прибегнув к иносказанию, она намекает на ожидающую меня перспективу.

— И как скоро это может случиться? — с трепетом спросил я. — Эта остановка мотора?

— В любой момент! — безжалостно изрекла Лора.

— А что же делать? — чуть не заплакал я, — Неужели нет никакого выхода?

— Выход есть! — торжественно воскликнула Лора, — И его предложил доктор Пращуров. Надо заправлять «Жигули» бензином только той марки, на которую ориентирован его двигатель.

— Ты хочешь сказать, что мне надо перейти на растительную пищу? — догадался я, — Стать вегетарианцем?.. А что? Может, попробовать? Вон Лев Толстой одно время питался рисовыми котлетками, и ничего. Да я и сам люблю картошку с соленым огурчиком.

— Да, тебя спасет только вегетарианство! — с пафосом произнесла Лора. — Но не старое допотопное с его рисовыми котлетками, а современное чистое вегетарианство. Чтобы исцелиться от авитаминоза и застраховать себя от других болезней, ты должен перейти на натуральную растительную пищу, которую употребляли наши далекие предки. Неужели ты полагаешь, что мартышки солили огурцы?

— Ты права, — вынужден был признать я, — Вряд ли у них хватило бы на это ума. Но почему наших далеких предков ты упорно называешь мартышками. Мне кажется, Дарвин имел в виду просто обезьян.

— А разве мартышки не обезьяны? — резонно отпарировала Лора.

— Ну хорошо, пусть будут мартышки. — Не имело никакого смысла ее переубеждать, — Но как ты представляешь мой рацион? Что они там ели, эти твои мартышки? Кокосовые орехи, финики, пальмовые листья, молодые побеги баобаба? Где я это все возьму?

— Не волнуйся! — рассудительно сказала Лора. — Кокосы и финики ели африканские мартышки. А те, которые жили в доисторические времена в средней полосе России и от которых произошли мы, ели, естественно, то, что росло в здешних лесах. А наш растительный мир, представь себе, по богатству видов не только не уступает африканскому, но и превосходит его. И большинство наших зеленых друзей очень питательны и калорийны. Попробуешь и сам убедишься, что за прелесть листики подорожника, цветочки клевера, веточки липы, как аппетитно похрустывает на зубах береста! Да, именно в них, в дикорастущих, твое спасение, как, впрочем, всех здравомыслящих людей. И оно, это спасение, у тебя под боком — до вашего чудесного лесопарка всего четыре автобусных остановки, — Тут Лора посмотрела на часы, — Ах, извини, мне надо бежать. Но ты, по-моему, уже все понял. Кушай зеленого друга — и ты исцелен! — Она торопливо стала складывать в сумочку свои листочки.

— Но кого конкретно кушать? — спросил я. — Зеленых друзей, ты сама сказала, так много, с кого начинать?

— Пожалуй, для начала тебе лучше всего подойдет вот это. — Лора протянула мне один из листочков, по виду наиболее потрепанный, — Это будничное меню. Надеюсь, тебе будет все ясно без объяснений.

И она упорхнула.

рассказывающая об энергичных попытках автора применить на практике теоретические рекомендации

После ухода Лоры я минут десять сидел недвижимо, подавленный и разбитый, печально размышляя о своей судьбе. Я слышал, в моем возрасте любая болячка прилипает надолго, так что и с этим авитаминозом придется повозиться, но другого выхода нет, здоровье, как говорится, дороже. Когда небольшая внутренняя борьба желудка с рассудком закончилась в пользу последнего, я твердо решил последовать наставлениям Лоры и рекомендациям доктора Пращурова. Первым делом внимательно изучил оставленный мне листочек. На нем было написано следующее:

Приложение к монографии д. т. н.

Р. Г. Пращурова «Двигатель внутреннего сгорания»: Летний повседневный стол (сицилианский вариант новоиндийской диеты).

Первый завтрак

1. Салат из подорожника.

2. Отбивная хлорелла с листьями ясеня.

3. Желудевый кофе (готовится на ледниковой или дождевой воде).

Второй завтрак

1. Тимофеевка (300 г) или овсюг (250 г). По выбору.

Обед

1. Винегрет из молодых побегов камыша, стеблей кок-сагыза и цветов репейника, заправленный тополиным пухом.

2. Бульон ольховый.

3. Шницель из лопуха с березовой кашей.

4. Настой ромашки аптечной.

Полдник

1. Клевер (250 г) или люцерна (300 г). По выбору.

Ужин

1. Одуванчики в собственном соку.

2. Хвощ полевой натуральный с почками липы.

3. Дикие сливы взбитые.

Весьма заманчиво, подумал я, ознакомившись с меню. Правда, я не представляю, как выглядит хлорелла, и могу перепутать люцерну с овсюгом. Но все эти названия, по крайней мере, мне хорошо знакомы по художественной литературе. Надо будет полистать еще популярные брошюры о жизни растений, чтобы восполнить некоторые пробелы в своем ботаническом образовании, однако уже сейчас я смело могу запастись подорожниками и одуванчиками, лопухами и клевером.

Будучи человеком действия, я уже в следующее воскресенье отправился в ближайший лесопарк.

И вот не спеша бреду по широкой асфальтированной тропе и зорко смотрю по сторонам, выискивая одуванчики и подорожники. Помню, они росли на каждом шагу. Но почему-то в нашем лесопарке их нет. Обочь тропы зеленеет лишь какая-то низкорослая шершавая травка.

Уже полчаса прошло, а мне не попалось на глаза ни одного растения из летнего повседневного меню. В глубоком раздумье остановился я у какого-то дерева. Трудно было определить его вид, потому что его вид ужасал. Ствол у него обглодали примерно до двухметровой высоты. Стоял прекрасный весенний день, но ветки дерева были по-зимнему оголены, и только на самой верхушке трепыхалось несколько листочков. В полном недоумении уставился я на это загадочное явление природы.

— Интересуетесь? — вывел меня из задумчивости строгий мужской голос.

Я оглянулся. За моей спиной стоял старик в форменном кителе с зелеными петличками, указывающими на его принадлежность к лесному ведомству, с двустволкой на плече. Смотрел на меня лесник почему-то не очень приветливо.

— Да вот, — кивнул я на дерево, — Никак не могу понять, что с ним такое. Зайцы, что ли, объели?

— Разве заяц запрыгнет на такую высоту? — усмехнулся лесник.

— Ну, тогда, может, лось?

— И не лось, — вздохнул лесник, — Доцент тут один повадился эту липку обдирать.

— Кто-кто? — переспросил я, не поверив своим ушам.

— Доцент, говорю, — спокойно объяснил лесник. — Звание такое у него. Преподает, значит, молодежи какие-то науки. Дважды я его выслеживал, но догнать не мог. Шустро, однако, бегает. Они все тут шустрые. Дамочка одна, брюнетка, на одуванчиках специализируется, и в возрасте уже вроде пенсионном, а так шпарит, мой зеленый патруль — ребятишки из шестого класса — не смогли ее перехватить, стреканула, что твоя косуля.

— И много их тут кормится? — спросил я, начиная догадываться, почему не встретил на своем пути ни подорожника, ни клевара, ни лопуха.

— Да, считай, уж несколько сотен, — вздохнул лесник, — Плодятся, шельмы, как кролики. Всего лет пять назад первые появились. А так дело пойдет — еще пятилетка, и изведут весь лес на корню.

— А что это за люди?

— Контингент довольно пестрый, — охотно разъяснил лесник. — Доцента я уже упоминал, так вот такого рода состав широко представлен. Они все ветки да кору жуют. Мы уж для них стали веники заготавливать, так нет, живое дерево предпочитают. Вот еще некоторые домашние хозяйки. Те больше на лужайках пасутся. Несколько деятелей от искусства. Но от них урон небольшой. Мелковаты. Словом, почти сплошь интеллигентные люди. Поветрие среди них такое: с каким-то авитаминозом борются и, чтобы здоровье сохранить, кушают «зеленых друзей» в натуральном виде. А предводителем у них какой-то доктор.

— Доктор Пращуров, — подсказал я.

— А ты, мил человек, — подозрительно покосился на меня лесник, — случаем, сам не из них?

— Нет, что вы, я просто прохожий, — чувствуя, как краснею, ответил я.

— А то смотри, прохожий, — сурово сказал лесник. — Скоро их отлов начнем. Наше руководство добивается, чтобы дали лицензию для начала на десять особей. Вроде бы в главке не возражают.

Дальше слушать сурового лесника мне почему-то не захотелось, я попрощался с ним и легкой рысцой направился к автобусной остановке, радуясь, что любое дело у нас должно пройти через бюрократические рогатки. Не то вопрос об отлове уже давно был бы решен положительно…

и последняя, в которой автор прощается с читателем

Дома, вспоминая свою прогулку по лесопарку и двустволку лесника, я пришел к выводу, что в силу ряда объективных причин не могу следовать наставлениям Лоры и рекомендациям Пращурова. Увы, я, как и прежде, люблю съесть бифштекс или шашлык. Но, утешаю себя, оправданием мне может служить то, что мясо, если вдуматься, есть не что иное, как переработанная травка, то есть те самые клевер, тимофеевка, люцерна, которые рекомендует доктор Пращуров.

Помни об этом и ты, читатель!