Пять ловких куниц

Томатный крем-суп с кервелем или базиликом — без олеандра

Об этом знают все и каждый

(куницы тут не исключенье):

томат — продукт на редкость важный,

а в супе — просто объеденье.

ТОМАТЫ (больше, чем кило)

и ЗУБЧИК ЧЕСНОКА приемлем,

ДВЕ ЛУКОВИЦЫ, как гало,

и травы — БАЗИЛИК и КЕРВЕЛЬ.

ОШПАРЬ ТОМАТЫ КИПЯТКОМ,

затем внимательно ОЧИСТИ.

Здесь фартук выручит, ведь он

Нам сохранит одежду чистой.

ТОМАТЫ с ЧЕСНОКОМ ТУШИ,

а также с КЕРВЕЛЕМ и ЛУКОМ.

Нет кервеля в твоей глуши —

нам станет БАЗИЛИК порукой.

Залей божественный БУЛЬОН,

брось ЭСТРАГОН, а если с чувством —

ЛЮБИСТОК (мне милее он),

СОЛЬ, ПЕРЕЦ также, но не густо.

Томатов аромат и трав

тебе РАСТИТЕЛЬНОГО МАСЛО

поможет подчеркнуть. ПРИПРАВЬ

и СОЗЫВАЙ куниц на ЯСТВО!

В это самое время Эвзебий по прозвищу Эби плыл по водостоку сперва под Карской, а потом под Твардовской улицами, то и дело крича:

— Зазнайка! Зазнайка! Где ты?!

А эхо отвечало: «Где ты… где ты… где ты…» пока вместо «Где ты?!» вдруг не отозвалось: «Здесь». Эвзебий решил, что ему послышалось, поэтому он крикнул снова:

— Где ты?

— Я здесь, любимый! — услышал он теперь совсем отчетливо Зазнайкин голосок прямо над головой. Красивая маленькая куница просунулась в водосток и протянула обе лапки в сторону Эби: — Хватайся за меня, я помогу тебе подняться!

С минуту Эби ошарашенно смотрел на нее — такое впечатление произвело на него слово «любимый».

— Не будь растяпой, лапу давай! — крикнула Зазнайка. — Они вот-вот вернутся, и тогда ты уже не сможешь войти.

При слове «они» Эби тотчас пришел в себя. Он буквально влетел через дыру в полу на самую середину кебабной «Али-Баба».

— Зазнайка, — произнес он взволнованно, — моя прекрасная, ловкая и проворная Зазнайка! Ты цела и невредима!

А потом заключил ее в объятия и горячо поцеловал, как будто это был не он. Зазнайка обхватила его лапками за шею и стала тереться носиком о его носик, что у куниц, как и у эскимосов, означает выражение самой большой нежности.

— Мой любимый Эби, — прошептала Зазнайка, — я знала, что ты меня не бросишь!

А потом рассказала ему о том, как плыла по водостоку на бутылке масла, и как забралась в кебабную через дыру в полу, и о том, что услышала от Вертихвоста и Касюры. Конечно, она не забыла и про поедание пальцев. Эвзебий сосредоточенно слушал.

— Боюсь, нам не одолеть бандитов, если мы не найдем доказательства их преступления. Раз есть пальцы, где-то должна быть и рука. По-видимому, злодеи убили какого-то невинного беднягу. Зазнайка, давай обыщем все шкафы. В одном они наверняка спрятали труп.

Куницы так и сделали. Сперва они обнаружили запас муки, круп, сахара, мешки кардамона, корицы, имбиря и гранулированного чеснока, а кроме того сто литров рисового уксуса, сто банок копченой паприки, несколько штук вяленой скумбрии, а когда закончили вытаскивать все из шкафов, на дне последнего нашли таинственный люк. Открыв его, они увидели перепуганного человека с забавной лысинкой, обмотанного веревкой, как рулет, с кляпом во рту. Маленькие ловкие куницы тотчас вынули кляп, и бедняга успел простонать, что его зовут Игнаций Пухлый и что нужно немедленно вызвать полицию… В эту минуту дверь кебабной с треском распахнулась, и внутрь ввалился страшно запыхавшийся и несчастный Тадеуш Вертихвост.

Откуда он там взялся? Вернемся назад на несколько минут и два перекрестка, в тот момент, когда пан Бартоломей сидел верхом на калитке пани Элизы и переживал очередные неприятности. Он не мог двинуться ни вправо, ни влево, ни вперед, ни назад без риска оставить брюки на заборе. Стоявший внизу полицейский безжалостно его отчитывал:

— Что вы творите! Сперва вызываете служителя закона из-за какого-то пальца, а потом сами вламываетесь на чужой участок — вы ведь согласитесь, что это не совсем обычный способ навещать соседей…

— Я вам все объясню, — стонал несчастный кулинарный критик, — мне только нужно спуститься!

— Не помешало бы! — грозно рявкнул Максимилиан Галушко, на всякий случай доставая блокнот и ручку.

В этот момент дверь дома пани Элизы распахнулась, и на пороге появился все еще не пришедший в себя и отплевывающийся от собачьего печенья Вертихвост.

— Это он! — вскрикнул отчаявшийся пан Бартоломей. — Он во всем виноват!

— Врешь! — заорал усач. — Я приходил в гости, а теперь ухожу!

И толкнул калитку, на которой болтался тайный кулинарный критик, затем сел за руль своего «астон-мартина», но тот, как вы догадываетесь, не двинулся с места. Разъяренный бандит пулей вылетел из машины и кинулся наутек по Карской, а потом по Твардовской улице, потому что следом из дома выскочили Тамара и пани Элиза.

— Хватайте его! — закричала автор кулинарных бестселлеров. — Это убийца, он хотел меня убить!

— Я же говорил, — обрадовался пан Бартоломей. — Ясное дело, что убийца! И преступник! Палец в помидорах — тоже наверняка его рук дело!

— Покажите наконец мне этот палец. — Максимилиан Галушко чувствовал, что запутался, он не знал, бежать ли ему за усачом или оставаться на месте.

— Тогда помогите мне слезть с калитки!

— Пан Бартоломей, что вы делаете на моем заборе? — поинтересовалась пани Элиза.

Кулинарный критик посмотрел соседке в глаза, что было для него проявлением немыслимой смелости, но он себя пересилил:

— Я… я хотел вас спасти!

— Откуда вы знали, что у меня проблемы? — допытывалась пани Элиза.

Пан Бартоломей покраснел. Ему не хватало духу признаться, что он подглядывал за соседкой в бинокль! Но какая-то искра, очевидно, промелькнула между ними, потому что пани Элиза премило покраснела, кокетливо захлопала ресницами и начала внимательно рассматривать кончики своих туфелек с красными подошвами. А потом… потом, движимая каким-то странным порывом, чмокнула пана Бартоломея в щеку.

— Большое спасибо, я чувствую себя в безопасности, зная, что мой сосед — такой отважный защитник.

Момент был бы куда романтичнее, если бы не то обстоятельство, что пан Бартоломей все это время висел на заборе. Пока наконец то ли из-за непрочности материала, то ли от потрясения, которое не обошло и брюки, что-то лопнуло, хрястнуло, и бедный тайный кулинарный критик приземлился на тротуар с очень неприличной дырой на заду. Так и хочется воскликнуть: какой позор! Но когда человека окружает заботой женщина, которую он любит, даже разорванные брюки не беда. Пани Элиза тут же принесла из дома просторный халат в цветочках и прикрыла им обнажившиеся постыдные места пана Бартоломея, который поплелся за мумифицированным пальцем, несколько выбитый происшествием из колеи.

Полицейский Галушко сосредоточенно рассматривал подозрительный предмет.

— Палец, — вынес он вердикт, — действительно. Я должен отвезти его в лабораторию, возможно, мы имеем дело со страшным преступлением! Совершенным, скорее всего, давным-давно — похоже, ему не меньше сотни лет.

Пани Элиза Пешеход тоже склонилась над предметом. Затем, прежде чем кто-либо успел ей помешать, схватила его и откусила ноготь.

— Это печенье! — сообщила она. — Называется «Палец ведьмы» и выглядит соответственно названию. Но это всего лишь печенье, и очень вкусное! Честное слово, только дурак мог позволить себя провести… Кто-нибудь хочет кусочек?