Пять в яблочко

Джигит

Как приехали мы в лагерь, там, между прочим, я встретил друга своего и земляка Храмова Ваню, который есть в настоящее время красный кавалерист, и их эскадрон вместе с нашим полком в одном лагере стоял. И тут позавидовал я ему. Очень мне понравилось, что ходят они при шашке и в шпорах. Из-за этого у нас даже могли конфликты произойти по поводу женского пола. Стояли мы в горах, недалеко села расположены и живут в них люди некоторой иной национальности. Женщины там очень красивые, но языка они нашего не понимают, только и можно прельстить их видом своим геройским и шпорами, а чтобы разговорами умными и мыслями разными прельстить, то это дело совсем безнадежное…

Ну, и решили мы в первый же праздник смычку с мирным населением закрепить. Собрались мы пять человек все с одной палатки и наметили себе ближайшее селение.

Побежал к кавалеристам, нашел там Ваню и говорю ему:

— Друг, выручи. Идем на смычку, и потому очень мне необходимо шпоры надеть и саблю твою.

— Возьми, — говорит, — пожалуй, и штаны надень.

Пришли мы в село и встретили нас очень приветливо.

И попали мы очень удачно. У них был какой-то свой большой праздник, и все население было в сборе. Мы, конечно, подошли поближе к женской части и встали вместе с другими прочими.

Стал я всматриваться понемногу, и одна до того поразила мое сердце, что я даже мыслить об ней стал очень дерзко. Глаза у ней черные и жгучие, глянет, как штыком пронзит.

Ребята какого-то старика разыскали, который говорит порусски, и от него все объяснения получили. Оказывается, собрались все затем, чтобы наблюдать джигитовку. В джигитовка есть бешеная езда на лошадях с разными фокусами, от которых неизвестно почему головы на плечах целы остаются. И мы стали наблюдать. Вот выехали человек десять на конях, в черкесская, при кинжалах, и головы шарфами повязаны. Лошади, как дьяволы, бьются, ржут и брыкаются, даже смотреть опасно.

Ездоки, — нет чтобы ехать добром и держаться за что возможно, начали разные фортели выбрасывать. Выхватит кинжал, кинет его через голову переднему и на полном скаку поднимет его с земли. А то встанет на седло ногами и прыгает на нем, и нет ему ни страху, ни ужасу.

У меня даже волосы шевелиться стали, я и позабыл про любимую свою девушку.

И вдруг подходят к нам люди ихние и что-то просят у нас.

Привели старика того, что порусски знает, и он объяснил нам, что они просят нас показать, как мы джигитуем.

Ребята засмеялись несознательно и говорят:

— Нет, мы по пехотной части больше, а вон у нас кавалерист есть, он может вам все доказать, — и на меня показывают. Я так и ахнул, а они окружили меня и давай трепать, по плечу хлопают, шашку мою трогают и зубы кажут от радости, неизвестно какой.

Джигит, говорят, и губами причмокивают.

Признаться, я малость растерялся спервоначалу, и зубы у меня что-то постукивать стали, словно озябши я, но глянул в сторону и увидел с одной стороны, глаза ее пронзительные и жгучие, а с другой — услыхал насмешку товарищей моих, и будто чорт оседлал меня. Закричал голосом отчаянным:

— Давай любую лошадь, всем докажу!

И фуражку свою сбил набок показацки. Ударил сапогом, и звон шпор моих музыкой проиграл для меня. Глянул на всех орлом этаким и сам себе удивляюсь. Будто, вырос я, на голову выше. Вижу ребята не перестают смеяться.

— Что, кричу им, — зубы скалите? И шашкой взмахнул над головой своей буйной. И моментально подвели ко мне лошадь. В глазах тут у меня зарябило. Вижу, тот бешеный жеребец стоит предо мной, роет копытом землю и обдает грязной пылью парадное мое обмундирование.

— Подальше, — говорю поводырям, — куда прете с лошадью на живого человека?! — И засаднило вдруг мое сердце, заныло. Но выдержал я осанку, оглянулся кругом и снова встретился взглядом с этой прекрасной девушкой. И показалось мне, что улыбнулась она и головой слегка кивнула, как бы подбадривая меня.

Прыгнул мигом в седло и лег поперек его животом. Кругом засмеялись все, а конь на дыбы взвился, и едва его удержали в руках два человека.

Тут я почувствовал, что жизнь моя должна на этом месте разбиться вдребезги. Взвился мой конь, рванул ветром буйным, а я обнял его за шею, прижался к нему с смертельной тоской. И понес меня конь к моей верной гибели.

Как ветер в поле, как пуля летел я, и топот копыт будто гвозди в мой гроб забивал.

И вдруг брык, — оступился мой конь, и я набок свернулся, на одном кончике ноги удержался, а руками в гриву вцепился до боли.

Начал тут я разные фортели выкидывать. Люди-то, может, думают, что я джигитую, а мне страх смертельный от этой джигитовки.

Вижу — дело мое определенно гибельное. И решился я на отчаянность — спрыгнуть на полном ходу и пешком возвратиться обратно.

И хоть конь мой тем временем ровнее пошел и отстал от других, все же не в силах я спрыгнуть с него и трясусь на нем, аж внутренности все мои перепутались.

А потом прекрасный жеребец мой еще тише стал итти, и как видит, что нет ему от меня никакой обиды, шагом пошел, свернул в сторону, подошел к кустикам и стал губами листки ловить и поедать их.

«Вот ведь, — думаю, — хозяева-то какие! Намучают лошадь, а чтоб дать отдохнуть и перекусить малость, так некому. Благо, говорю, товарищ конь, что ездок тебе попал сознательный, тоже и лошадиную нужду понимать может».

И уж совсем я тут оправился, и словно не было у меня никаких переживаний. Слышу сзади вопли раздаются, оглянулся я и вижу — машут мне, назад зовут. «Ладно, — думаю, — куда мне торопиться!» Слез я с лошади и повел ее в поводу за собой. Встретили, конечно, меня смехом и шутками разными. Потому ребята объяснили, что только форма на мне кавалерийская для покорения женского пола. Я и сам понимаю, что оскандалился немного, со стороны-то оно, конечно, смешно. И тогда оставил я все свои мысли насчет смычки и женского полу и возвратился в свой лагерь. Возвратил костюм кавалерийский хозяину и молча ушел, даже спасибо не сказал.

«Беспроигрышная»

Люблю я, товарищи, изредка по «толчку» походить. Много там интересного можно увидеть. Вот хоть взять этого, который кричит ежеминутно:

— Вот беспроигрышная, подходи к беспроигрышной! Двадцать копеек!

В корзине, которую симпатичное лицо держит в правой руке, много вещей. Тут тебе и бумажна стоимостью до 15 рублей, и портмонеты, и мыла.

В левой руке у симпатичного лица мешочек.

А в мешке — кубики.

Вытащишь из мешка кубик, посмотришь в прейскурант, а там против твоего номера и стоит: или мундштук, или открытка. Наперстки тоже часто попадаются.

Нельзя же, товарищи, все портмонеты да бумажники стоимостью до 15 рублей, а то и дороже выигрывать. А чтобы пустой кубик когда достался, этого никогда не бывает. Одно слово беспроигрышная.

Вот недавно иду это я по «толчку» и слышу, как симпатичное лицо кричит. Смотрю я: какой-то тип заплатил двугривенный и лапу в мешок сует. Сунул, помешал там лапой-то, словно ложкой в котелке, и вытащил один кубик.

Достало симпатичное лицо прейскурант и смотрит.

— На номер первый, — говорит, вам достался бумажник, получите!

И дает.

— Эх, — думаю, — а ведь этак очень просто, и я могу бумажник выиграть!

— А ну-ка, — говорю, — милый человек, дай-ка и мне счастье попробовать! А сам глаз не спускаю с бумажника. Чтоб, значит, заприметить, какой брать-то на случай выигрыша.

А денег у меня было три рубля. Ребята в роте дали купить трафареты, цифры то есть на летние гимнастерки.

Достал я один номер, что в мешочек в углу промежду прочими затерялся.

Гляжу — восемнадцатый. А симпатичное лицо уже прейскурант развернул и глазами по нему шарит.

— На восемнадцатый, — говорит, — номер ваш открытка досталась. Пожалуйте, — говорит, любую!

И дает целую пачку открыток.

— Эх, думаю, не тот номерок вытянул!

Взял я открытку, помню — еще барышня с собачкой изображена.

Положил я ее, открытку-то; в карман в шинель и за другим номерком полез. Достаю одиннадцатый.

— Пожалте, — говорит, — вам на одиннадцатый номерок мундштук. Дернул еще раз. Наперсток достался. Потом еще и еще, словом пришлось все три рубля, как они есть, выложить.

Выложил я три рубля и выигрыши стал подсчитывать.

А выигрышей этих, действительно, много было. Четыре открытки, три мундштука, два наперстка, три конверта, два зеркальца да карандаш с записной книжкой. Подсчитал я их и уходить хочу. А симпатичное лицо мне и говорит:

— Не изволите ли, — говорит, — еще попытать счастья? И мешочком трясет перед самым моим носом.

— Нет, — говорю, — не изволю. Потому денег, — говорю, — у меня кот наплакал, то есть ни копейки денег.

А он и говорит:

— Извольте, — говорит, — я для вас, как для военного, снисхождение могу сделать. Тяните, — говорит, — за четыре открытки да за мундштук. Вот, — думаю, — что значит, военному, везде снисхождение. — Правой рукой даю ему четыре открытки да мундштук, а левой в мешочек лезу.

Вытянул восемнадцатый.

— Эх, — думаю, — опять открытка.

А симпатичное лицо, должно, вошел в мое положение и снова предлагает:

— Тяните, — говорит, — еще, что с вами делать, за два зеркальца да за записную книжку.

Потянул я еще. Потом еще и еще, и когда в последний раз вытянул, опять оказался восемнадцатый номер, и опять выиграл открытку, да ту же самую — с барышней и с собачкой.

Фартовая такая барышня, со шляпкой. С этой открыткой в казарму пришел.

Пари Великанова

— Вань, а Вань! А хорошая барышня вон пошла, а? — обращается Великанов к товарищу, проходя однажды по городскому саду — постоянному местопребыванию Великанова.

— Вон-то? О, баба на ять, баба, знаешь, во! — И Вань под самый нос Великанова поднес руку, сжатую в кулак, с прямо стоящим большим пальцем.

— А слабо тебе, Великанов, развести антимонию с нею?

— Мне-то?

— Да.

— Ну, не Великанов я буду, если мне заслабит. Понял?

— А нут-ко!

— Давай, на сколько, чего?

— На одну булку.

— Идет, только не мешай, — понял?

— Идет!

Великанов быстро поднагоняет «барышню», покрякивает, похаркивает, осадив шлем на затылок. «Барышня» раз оглянулась. Он наперед:

— Извиняемся, с вами можно-с?

— Что?

— Поговорить маленько.

— Пожалуйста, к вашим услугам.

— А вот садитесь потолкуем.

Они опустились на скамейку: «барышня» — на одном конце, Великанов на другом.

— Ну, я слушаю, что вы хотели мне сказать?

— Мы-то? Меня зовут Митька Великанов… гг-ы, гг-ы.

Постепенно Великанов стал подсаживаться ближе к «барышне».

— А вас как будет звать?

— Вам это зачем?

— Это, гг-ы, гг-ы, у меня так, по привычке, вопче, конешно, остатки царского режима и… вопче… капитализма.

— Вы, говорите, капитализма. А что это такое?

— Это уж вы у моего политрука спросите. Он по этой части, вопче, спец. По суткам может говорить без остановки о разных капитализмах и прочее такое.

— А кто у вас политрук?

— Товарищ Куртилоп.

— Ну, о чем же он вам все-таки рассказывал?

— Не разберешь. Говорил много обо всем, а понять трудно, а все потому, что меня, значит, Митьку Великанова, бабы с ума сводют.

Тут наш Великанов подсунулся уж совсем близко, вплотную, и одну руку положил на ее колени.

Приятель Великанова, — Ваня, сидел на задней скамейке, завидуя успеху товарища. — Вот, чорт побери, булку, сукин сын, выиграл!

— Так вот, товарищ Великанов, нужно уметь вести себя получше, прежде всего, — оборвала «барышня» нежные попытки Великанова, — а для этого нужно внимательно слушать то, о чем на политзанятиях и в ленуголке говорит мой муж Иван Матвеевич. У вас сегодня тема о СССР была — так ведь?

При этих словах Великанов, как ужаленый, отскочил на противоположный конец скамейки. Быстро поправил совсем съехавший на затылок шлем. Потом он быстро подошел и, держа под козырек, проговорил:

— Товарищ политрукша! Разрешите уйти.

— В роту, на политзанятия?

— Так точно!

— Пожалуйста.

Великанов повернулся кругом и без оглядки, забыв даже про товарища, побежал в казарму.

А Вань все держался за бока, еле сдерживаясь от смеха.

По существу

Ротное красноармейское собрание в полном разгаре.

Докладчик кончил обширнейший доклад о международном положении и хозяйстве в части. Начали «преть». Выступление — 3 минуты.

Синицын Митька решил сказануть: уж больно каша размазня и щи кислее уксуса. Дошла его очередь. Он протискался к столу и начал:

— Я, товарищи, к примеру, хочу о каше, уж варят ее завсегда размазню и, опять, щи кислые.

— Товарищ, регламент истек…

— Да, я не досказал…

Ребятам хотелось дослушать предложение, послышались голоса.

— Дай докончить!..

— Придерживайтесь порядка, товарищ председатель, — сказал писарь. Ему поддакнули. Нарастал шум.

Председатель надрывался:

— Я голосую, кто за?..

— Позвольте в порядке голосования — заорал Синицын.

— Товарищи, кто за?..

— Если, так сказать, не давать высказаться, то зачем доклад разводить?.. При такой постановке, в случае войны с капитализмом…

— Не по существу, товарищ… Кто за?

— Дайте договорить!

Страсти разгораются:

— Неправильно!

— Закройсь!.. — громче всех вопит обиженный Синицын.

Наконец председатель, собравшись с силами, перекричал всех:

— Голосую, кто за то, чтобы дать товарищу Синицыну докончить?..

Установившуюся гробовую тишину прерывает Голос Синицына:

— То-то… Так бы раньше и сказал!

На словах и на деле

Культурный человек — наш Страшилов: он это на словах и на деле доказал…

Недавно он прочитал нам доклад о культурной революции. Ничего себе доклад, два часа длился. Ужасно устал Страшилов.

И, кончивши доклад, почувствовал он сильнейшее и законнейшее желание покурить (два часа воздерживался).

Закурил Страшилов еще в зале клуба и, выпуская клубы дыма в лица встречающихся ребят, сплевывая по сторонам, величественно проплыл в курилку. Здесь Страшилов повесил на потолок солидный плевок и, почувствовав прилив поэтического вдохновения, тут же написал следующее двустишие:

А вы говорите: некультурность! Двухчасовой доклад про культуру это вам не фунт изюму! Да?

Красноармейский досуг

В уборной

— Прямо у нас не уборная, а сущий клуб: и гармошка, и пляс…

— И шахматы есть?

— Есть, — что ни шаг, то и мат…

На уколах

— Ванька, что тебя так сфигурило?

— Сфигурит от этих холерных уколов!

— Ну, а как, поди, больно?

— Что больно?

— Да укол-то!

— Не знаю, завтра пойду колоться, увижу.

Шеф, который не обманул

Один добрый шеф раз прислал в подшефную часть пакет с письмом.

В письме было сказано: «Присланного, дорогие товарищи, вам хватит на целый год». Дрожащими руками бросились разворачивать пакет и… нашли там календарь на весь 1929 год.

Экономическая шутка

— Ты чего, Ленька, на меня косишься, одним глазом смотришь?

— По причине режима экономии: одним глазом я смотрю, а другой отдыхает!

Колдун

Шел Чиркин по переулочку.

Видит, сидит в большой шляпе и пожелтевшем пальтишке худой человек с вывеской на груди:

«За 20 копеек предсказываю прошедшее, настоящее и будущее»…

Чиркин остановился и скинул с плеч мешок.

— Ну-ка, дядя, погадай…

Худой человек надел синие очки и взял за руку Чиркина:

— По планиде Арарат выходит, что едешь ты в деревню, что человек ты большого роста и что ты не то женатый, не то холостой…

— Холостой, сказал Чиркин.

— Молчи. Сам по планиде Арарат вижу, что холостой. В каком году родился?

— В 1904.

Худой человек задрал нос к небу и пожевал губами:

— По планиде Арарат выходит, что тебе 24-й год.

Чиркин испуганно выдернул руку.

— Во, чорт! Уж не колдун ли ты?

— Дай руку. По планиде Арарат выходит, что проживешь ты долго, долго, до того дня, покуда не помрешь…

— Женюсь, али нет?

— Жениться не женишься, а к восьмидесяти годам овдовеешь. Опять же радость тебя ждет…

— Уж не в председателя ли совета меня изберут?

— Уж не в председателя ли совета меня изберут?

— В председатели. И будешь кататься, как сыр в масле…

Чиркин полез за деньгами и восторженно бормотал:

— Ей богу, колдун! И насчет долгого житья, и насчет председателя, и насчет сыра в масле… Все правильно. Ей богу, колдун!

Худой человек встрепенулся и убежденно добавил:

— А еще по планиде Арарат выходит, что обкрадут тебя…

Чиркин взглянул на то место, где стоял мешок, и завертелся волчком: мешка не было. Чиркин весело хлопнул себя по коленке:

— Во, угадывает, так угадывает! Обязательно колдун!

Чиркин полез за деньгами и восторженно бормотал:

Главный начальник

— Несчастная моя жизнь, мамзель; свободной минутки нет, чтоб с барышней объясниться. То беги полк на поверку собирать, то на покой его укладывать…

— Ну, какой же вы несчастный? Вы, вероятно, большой пост занимаете?

— Конешно. Дык я же полковой горнист!

Ответ от души

Красноармеец подходит к грязной бабе, у которой на лотке грязные крашеные пряники.

— А я, бабушка, не отравлюсь твоим пряником?

— Что ты, милый, еще ни один из отравившихся мне не жаловался.

Тяжелая работа

— Чего это Симков с поникшей головой ходит, будто она еле на плечах держится?

— А он вчера письмо домой писал: сто поклонов отбил и каждый — до сырой земли.

Небольшая поправка

Кавалерист. Вот так неслись мы… как стрела… два поезда обогнали.

Пехотинец. Вре…

Кавалерист. — Не веришь? Спроси вот у Михрюткина…

Михрюткин. Правда… Только поезда-то стояли.

Из письма Великанова домой

— Дорогая мамаша, спешу в первых строках своего письма сообщит, што я опасно заболел чихоткой. А застудился я по той причине, что я — кавалерист и завсегда имею дело с холодным оружием, так что в этом оружии холоду содержится до 50 градусов, как в Сибири.

Дорогая мамаша, ежели вы не желаете своему сыну смерти, то пришлите 20 рублей на усиленное и идиетическое питание.

Остаюсь ваш чихоточный сын кавалерист Великанов.

Дорогая цена

— Вася, я хочу казенную гимнастерку загнать.

— Много мне за нее дадут?

— Много.

— Рубль дадут?

— Больше.

— Два?

— Больше. Три со строгой изоляцией.