"Диссертация" лейтенанта Шпилевого

САРЖЕВСКИЙ ДАЕТ ПОКАЗАНИЯ

Наконец-то, мнимый Гужва был разоблачен. Им оказался Саржевский Вениамин Федорович. В Управлении госбезопасности Танюшин спросил его:

— Зачем вы назвались чужой фамилией?

— Какой фамилией? — Саржевский выразил крайнее удивление.

Следует сказать, что держался он достаточно уверенно. Невозмутимое лицо, безразличный взгляд. Правда, брови его все время двигались: то взлетали вверх, то сходились в прямую линию, то уходили к вискам, в зависимости от того, какую эмоцию он проявлял — удивление, равнодушие или гнев.

— Гужва!

— Какой Гужва? — переспросил Саржевский, и брови его вытянулись в знак вопроса.

— Вам лучше знать, — ответил Танюшин. — В музее вы сказали, что это ваша фамилия.

— Чушь, этого я не говорил, — возмутился Саржевский, мельком взглянув на меня и на Марию Андреевну.

— А такой человек, как Матвей Петрищев вам знаком?

— Впервые слышу.

Танюшин улыбнулся.

— Учтите, что все ваши ответы протоколируются.

Саржевский съежился:

— А что я такого сделал?

— Вы присвоили чужую фамилию и должны сообщить нам, с какой целью вы это сделали.

— Я?! Когда присвоил?!

— Мария Андреевна, — обратился Танюшин к директору музея, — что вы можете сказать по этому поводу?

Саржевский встрепенулся:

— Стоп. Я сам.

— Только честно. Все, как было на самом деле.

Лицо у Саржевского стало скорбным.

— Хорошо. Да, я знал Петрищева... Когда он служил в Волногорске, мы ухаживали с ним за одной девушкой...

— Елизаветой Мовчан? — спросил Танюшин.

— Да. И, если честно, она поначалу предпочитала его. Но потом пришли немцы, и Петрищев исчез, а я сказал Лизе, что он стал предателем. Она мне не верила, но, в конце концов, я убедил ее, и она вышла за меня замуж...

— Выходит, в ее глазах вы оклеветали Петрищева?

— Выходит, так, — произнес сокрушенно Саржевский.

— Ну, а зачем вы приходили в музей?

— Совершенно случайно я узнал, что Петрищев не предатель, а герой… И испугался… Я понял, что если об этом узнает Лиза, то бросит меня... Тогда я пошел в музей, где о Матвее, кстати, были довольно скудные сведения, и... решился. Я сказал, что... никакого Петрищева никогда не было.

— Наивно, — заметил Танюшин.

— Ничего лучше я придумать не смог! Я четко знал, что история с Петрищевым не должна была получить огласку.

— Но этим вы только затормозили поиски материалов. Рано или поздно о подвиге Петрищева все равно бы узнали все.

Саржевский поднял голову:

— Да, но к тому времени я собирался уехать отсюда.

Повисла пауза. После некоторых раздумий, Танюшин заключил:

— Хорошо. Все, что вы рассказали, похоже на правду, но у меня складывается впечатление, что вы чего-то не договариваете.

Саржевский вскочил на ноги и приложил руки к груди:

— Истинную правду говорю! Все как было!

По лицу его текли слезы. Мне даже стало жаль его, и только значительно позже я узнал, что Саржевский самого главного так и не сказал.

Когда все вышли из кабинета, я обратился к Танюшину:

— Вот теперь ясно, кто сорвал фотографии в музее и похитил папку с документами.

Полковник усмехнулся:

— Не думаю. Во всяком случае, это сделал не Саржевский.

Ответ мне показался странным.

— А кому же еще они были нужны?

— Выходит, кому-то нужны, — проговорил полковник. — Саржевский действительно тогда из-за ревности и боязни потерять Лизу наговорил вам с три короба… Но что-то он все-таки скрывает…

Пришел Костин. Вдвоем с Танюшиным они о чем-то тихо переговорили, при этом несколько раз упомянули фамилию Саржевского.

— Кстати, товарищ Шпилевой, — обратился, наконец, ко мне Танюшин, — вы, кажется, собирались написать статью о подвиге Петрищева?

— Нет, но если надо...

— Дело не в этом. Если вы опубликуете ее в газете, обязательно будут отклики, и мы сможем получить дополнительный материал.

— Что ж, надо попробовать.

— Попробуйте, и сегодня же. Только у меня к вам просьба. Когда статью напечатают, всех, кто к вам будут приходить, расспросите поподробнее. Надеюсь, вам понятно, что нас интересуют новые данные о Петрищеве.

Дома я взял бумагу и принялся излагать на ней свои поиски, успехи и провалы.