Фотографию Петрищева мы так и не нашли. Председатель ругался, сам обшарил все помещение клуба, лично расспросил заведующего, но... фотографии не было.
Я вернулся на корабль и рассказал обо всем Скосыреву. Тот внимательно выслушал меня, потом подошел к иллюминатору и, отодвинув шторку, долго смотрел на море.
— Ситуация! — наконец произнес он. — Ну, положим, папку с документами, мы отыщем в редакции, а вот почему именно теперь исчезли фотографии...
Я тоже выразил удивление:
— Причем, сразу из двух мест... Странное совпадение.
— Вот это мне и не нравится, — проговорил Скосырев. — И потом этот скептик... как его?
— Гужва.
— Вы, между прочим, тоже хороши! Разве так ищут? Незнакомый человек заявляет, что никакого Петрищева не было, а вы, не выяснив всех деталей, отпускаете его.
— У меня есть адрес Гужвы.
— И где же он проживает?
Я покопался в карманах и достал мятую бумажку:
— Вот. Совхоз «Первомайский».
— Непременно побывайте там. Поговорите с Гужвой и запишите все до мелочей, — посоветовал Скосырев таким тоном, которым обычно отдают приказы.
Когда я вышел из его каюты, загремели колокола громкого боя.
Боевая тревога!
В тот же миг застучали броневые крышки иллюминаторов, задребезжали трапы под ногами бегущих матросов, взревев моторами, развернулись артиллерийские башни. Корабль входил в район стрельб.
Я занял свое место по боевому расписанию и доложил о готовности. Мои подчиненные ждали указаний: сжав рукоятки наведения, замер наводчик; нетерпеливо поглядывал на меня заряжающий; словно для прыжка напрягся подносчик. Он стоял ближе всех ко мне, и я видел, как он волновался.
Коротко лязгнув, раскрылись крышки элеваторов, началась подача снарядов. Первый из них, подхваченный цепкими руками заряжающего, покорно лег в лоток досылателя.
Громкоговорители в это время передавали первые команды управляющего огнем:
— По цели слева тридцать!
Я посмотрел в визир и увидел цель — смутную расплывчатую точку, белевшую на задымленном горизонте. Это был брезентовый щит. Отсюда он выглядел как маленький светлый кружок, на самом же деле представлял собой немалое сооружение, похожее на небольшое судно с белыми полотнищами вместо надстроек.
Щелкнули досылатели, и снаряды влетели в казенники, как бильярдные шары в лузы. Через мгновение грянул залп, и они со свистом полетели к цели. Вокруг щита поднялись белые фонтаны взрывов, а в это время воздух уже кромсали все новые и новые выстрелы. Корабль вздрагивал, залп следовал за залпом, море возле щита кипело, как молоко.
Залп! Залп! Еще залп!
— Накрытие! — закричал я, увидев, что часть всплесков поднялась за щитом, а часть — перед ним.
Стрельба прекратилась. Вокруг стало непривычно тихо, лишь где-то скулила чайка да шуршала у форштевня вода…
Мы возбужденно смотрели друг на друга, пытаясь определить результаты стрельбы, для чего я открыл бронированные двери башни.
Корабль полным ходом шел к щиту. Вскоре по корабельной трансляции прозвучала команда:
— На шлюпку левого борта! Шлюпку к спуску!
Команда, как командира шлюпки, напрямую касалась меня, в связи с чем я быстро выбежал на шкафут и занял свое место. Провожать нас вышли почти все свободные от вахты члены экипажа: офицеры, старшины, матросы. Среди них был и Селин.
— Смотри, без пробоин не возвращайся, — пошутил он.
Корабль замедлил ход, и шлюпку аккуратно спустили в зеленоватую пенистую воду. Моряки на борту корабля подхватили ходовой конец, и шлюпка отчалила.
— Весла на воду! — скомандовал я.
Весла одновременно врезались в упругую волну, и вскоре мы подошли к щиту. Всем не терпелось поскорее выскочить на него и лично пощупать дырки в полотнищах, но я оставил двух гребцов в шлюпке: мало ли что может случиться в море.
Прямых попаданий было много. Моряки рассыпались по щиту и радостно кричали друг другу:
— Смотри-ка!.. Еще одно!.. И еще!..
Я достал блокнот и стал заносить на схему места пробоин. Это необходимо было сделать для проведения качественного анализа стрельб. Радость переполняла меня: у нас опять были отличные результаты. О нашем корабле и так говорили на всем флоте, а тут новый успех.
— Товарищ лейтенант, нам семафорят! — вдруг доложил матрос Сухоруков.
С корабля, качавшегося на волнах кабельтовых в десяти от щита, передавали:
«Немедленно возвращайтесь».
Я оглянулся и все понял: с запада на нас надвигался шквал. Низко над морем простирались темные тучи, а следом за ними уже накатывали белые шеренги волн.
— Немедленно в шлюпку! — закричал я.
Мы заняли места, быстро отдав концы, оттолкнулись от щита, но было поздно. Волны рванули шлюпку, ветер стеганул нам по лицам, а на наши головы хлынул ливень. Сплошные потоки воды скрыли от нас и корабль, и щит, на котором с грохотом, похожим на артиллерийскую канонаду, стали лопаться полотнища.
Я навалился на румпель и развернул шлюпку обратно к щиту. Едва мы выскочили на него, как шлюпку нашу подняло волной и со всего маху бросило на стальной корпус. Раздался треск. Чтобы нас не смыло, мы прижались к массивным стойкам для полотнищ. Ветер усиливался, нас начало кидать и крутить.
В довершение раздался резкий лязг металла, который подтвердил наши худшие опасения: лопнул стальной трос, связывавший щит с транспортирующим его буксиром. Щит, на котором остались шесть гребцов и я, завертело и понесло.
Полотнищ, сорванных ветром, уже не было. Ползком, цепляясь за настил, крючья, обрывки концов, я перебирался от стойки к стойке, помогая товарищам закрепиться. Так мы и стояли, привязанные к ним.
Между тем стемнело. Волны стали крупнее, а их белые шапки в сумерках фосфоресцировали таинственным и холодным светом. Я понимал, что пока не утихнет ветер, снять нас отсюда будет невозможно. Шторм же не унимался. Море стонало и шипело, бешено швыряя нас из стороны в сторону и увлекая неизвестно куда.
Внезапно ветер стих, из-за туч выглянул месяц, бледные, призрачные тени скользнули по морю.
— Курево есть у кого? — хрипло спросил Сухоруков.
Но сигареты у всех были мокрые, и закурить нам не удалось.
Мы изо всех сил вглядывались в темень, но разглядеть что-либо вокруг было невозможно.
— Продолжать наблюдение, — приказал я. — Кто заметит огни корабля — докладывать немедленно!
Прошло около часа. Серебристые лунные пятна на поверхности моря становились все шире, облака редели.
— Слышу стук мотора, — доложил вдруг Свириденко. Он служил телефонистом, и слух у него был отменный.
Мы замерли. Действительно, где недалеко работал двигатель. Может быть, с корабля за нами послали баркас? Все вскочили на ноги и стали кричать:
— Ого-го-го!
Сначала кричали вразнобой, затем вместе, по команде. Наши крики неслись над морем и терялись среди лунных бликов и смутных теней. Неожиданно месяц, выплывший из-за туч, осветил шлюпку, проходившую мимо совсем близко от нас. В ней четко выделялась человеческая фигура
— Эй, на шлюпке! — закричали мы. — Сюда! Мы здесь!
Но человек не спешил нам на помощь. Он оглянулся, заметил нас и, вместо того, чтобы идти в нашу сторону, развернул шлюпку, направив ее в противоположном направлении.
— Давай сюда! Эге-эй-эй!
Но шлюпка удалялась. Вскоре шум мотора затих.
Мы были разочарованы.
— Похоже, он нас не услышал... — тихо предположил кто-то.
— Вряд ли! — возразили ему. — Шлюпка была совсем рядом.
Нас сняли со щита только на рассвете. Солнце к тому времени еще не взошло, но горизонт уже медленно наливался киноварью.
Я доложил командиру корабля о результатах стрельб, о приключениях, произошедших с нами, не забыв упомянуть о странной шлюпке, непонятным образом оказавшейся далеко в открытом море.
Мог ли я тогда подумать, что и эта шлюпка, и ее пассажир будут иметь самое непосредственное отношение и ко мне, и к докладу о Матвее Петрищева, который я готовил?