"Диссертация" лейтенанта Шпилевого

СЮРПРИЗЫ

Ко мне в каюту позвонил дежурный по кораблю:

— Товарищ лейтенант! Здесь, на причал машина приехала... за вами.

— За мной?!

— Ты становишься заметной фигурой! — усмехнулся Селин, перебирая на столе детали радиоприемника.

Я схватил фуражку и выбежал на ют, где встретил Скосырева.

— Полагаю, вам будет полезно осмотреть место взрыва, — предложил он.

— Так это вы машину вызвали?

— Я. Вы же сами говорили, что на шестом километре Северного шоссе Матвей Петрищев взорвал склады с боеприпасами.

Мы сели в машину, которая взревела мотором и, развернувшись, рванула за город. Скосырев первым нарушил молчание:

— Мы уже знаем, в чем состоит подвиг Петрищева. Теперь остается уточнить детали, и ваш доклад можно считать подготовленным.

Я промолчал. Действительно, день моего выступления стремительно приближался, а о Матвее Петрищеве я знал пока еще очень мало. Что же это был за человек?

Машина неслась вперед. Справа и слева пролетали зеленые полосы виноградников. Километра через три показалось море, над которым, как всегда в жаркую безоблачную погоду, висело прозрачно-серебристое марево. Появились холмы, поросшие густым кустарником, дорога круто пошла вверх.

— Скоро будем на месте, — пообещал шофер.

Мы въехали в тесную лощину и, миновав еще несколько поворотов, спустились на равнину. И вот тут мы увидели то, что когда-то было подземным складом с боеприпасами: беспорядочное нагромождение крупных гранитных глыб, заросших ярко зеленой травой. Страшно было подумать, что под этими глыбами погиб наш советский воин. По-видимому, весь личный состав к тому времени эвакуировался, и Петрищев остался один в гулких подземных казематах, начиненных снарядами, минами, торпедами. Он должен был поднять их на воздух, когда на территории хранилища появятся фашисты. И вот он видит, что враги уже здесь. Пора! Вздыбленный изнутри страшной силой гранит развалился на тысячи обломков, из недр земли рванулось пламя, и взрыв заглушил крики ужаса фашистских солдат. Заваленный гранитными глыбами, погиб и Матвей Петрищев.

Скосырев, я и шофер сняли фуражки и минуту стояли молча. Потом мы бродили среди гранитных обломков, смотрели на глубокие трещины в земле, на погнутые железные балки.

Переживая увиденное, на обратном пути мы долго вспоминали других героев, павших в этой войне.

Уже на корабле Скосырев сказал мне:

— Сегодня я еще раз убедился в том, что подвиг Петрищева стоит того, чтобы рассказать о нем людям.

— Спасибо! — сказал я. — Спасибо, что именно мне вы поручили это задание.

Если до этой поездки я более-менее спокойно готовился к выступлению, то после нее прямо-таки сгорал от нетерпения поскорей разузнать все подробности. В каюту я зашел взволнованный. Селин внимательно посмотрел на меня.

— Слушай, ты не болен? Можно подумать, у тебя жар.

— Знаешь, — мечтательно сказал я, — сегодня впервые в жизни я физически ощутил, что такое бессмертие.

Селин молчал. Я подсел к столу, на котором были разбросаны гайки, болты, шестерни, и рассказал ему о Петрищеве, о взрыве.

— Да, — сказал Селин, задумчиво перебирая шестеренки. Помолчал и добавил: — Да! — Потом ударил себя по лбу: — Слушай! Тебе ж из музея звонили!

Я бросился к рубке дежурного по кораблю.

— Товарищ Шпилевой? — услышал я женский голос. — Это Мария Андреевна. Не могли бы вы прямо сейчас подъехать в музей? Если можно, пожалуйста, — не совсем радостным тоном закончила она.

Я доложил о звонке Скосыреву, и он приказал немедленно ехать.

Мария Андреевна встретила меня в директорском кабинете. Рядом с ней в кресле сидел невысокий тучный мужчина с маленькими глазками, над которыми нависали густые, неопределенного цвета брови. Я обратил внимание на его тяжелый взгляд.

— Дмитрий Гужва, — представился он, пожимая мне руку и глядя мимо меня.

Мария Андреевна кивнула в его сторону:

— Вот товарищ Гужва утверждает, что никакого подвига Матвей Петрищев не совершал.

— Как это не совершал?

— А вот так. Не знаю я никакого Петрищева.

— Товарищ Гужва служил в части, охранявшей склады, — пояснила Мария Андреевна.

— Служил, — подтвердил Гужва. — Мы охраняли тот самый арсенал. Когда фашист сунулся в Волногорск, мы эвакуировали все, что смогли, а что не смогли — взорвали, и никто при этом своей жизни, как здесь пишут, не отдавал.

— Ну, а Петрищев? — спросил я.

— Не было никакого Петрищева, — отрезал Гужва.

— Но боец, по фамилии Петрищев, служил в вашей части?

— Может и служил, а может, и нет. Разве всех упомнишь? Но если бы он совершил подвиг, мы бы об этом знали.

Я посмотрел на Марию Андреевну.

— Здесь что-то не так, — горячо возразила она. — Не может такого быть, чтобы подвига не было, а материал о нем был.

— Все может быть, — усмехнулся Гужва. — Теперь многие кричат: «Подвиг, подвиг!», а начни разбирать, выясняется — врут! Ну, бывайте здоровы!

— Позвольте, — остановил я его, — где же вы хотя бы живете?

— А зачем вам?

— Мы проверим все факты. Возможно, ваши сведения нам пригодятся.

— В совхозе «Первомайский», — охотно ответил Гужва, — двадцать три километра от Волногорска...

Я и Мария Андреевна, оставшись одни, долго смотрели друг на друга. На стене тикали старые, похожие на экспонат часы. Внезапно в них откинулась дверца, и выскочившая наружу кукушка прокуковала три раза.