Рафаэль

Настоящее

С

сливки.

Я научился ненавидеть этот голос. Голос моего отца.

“Поплачь по мне, моя маленькая шлюха”. Холодный, жестокий шепот вторгся в мой сон. Знакомый мужской голос.

Скрипящая кровать. Пальцы вцепились в край кровати, крепко вцепившись в нее. Уродливые пальцы. Морщинистые пальцы. На одном из этих пальцев было кольцо с фамильным гербом Макхейлов.

Крик клокотал у меня в горле, но Аня сказала вести себя тихо.

Поэтому я впился зубами в свою руку. Сильно. Я почувствовал боль, в то время как от звуков у меня скрутило желудок. Я ненавидел эту гребаную кровать. Горячие, соленые слезы потекли по моему подбородку.

- Кричи, черт возьми.

Слова проревели сквозь черноту, которая угрожала поглотить меня целиком.

Я вздрогнула и проснулась, простыни прилипли к моей потной коже, а дыхание стало затрудненным. Ночник отбрасывал тени на стены, такие же темные и угрожающие, как призраки, которые угрожали моим снам. И все же я не могла спать в темноте.

Я боялся этого. Я был в ужасе от этого.

Именно по этой причине я часто оказывался в комнате Ани. Я боялся темноты. Она привыкла к ней. Даже предпочитала ее. Я всегда плакал, она почти никогда. Я засыпал, только когда слышал ее дыхание. Когда мы были вдвоем, в одной комнате.

Потому что я боялся монстра, который прятался в темноте. Того, который причинил боль Ане.

С дрожью в пальцах я откинула с лица влажную от пота прядь волос. Дрожь, начавшаяся в моих пальцах, распространилась под кожей, гудя сильнее, чем когда-либо прежде.

Возможно, я почувствовал приближение бури. Она назревала с тех пор, как Аврора рассказала мне о встрече с Рафаэлем Сантосом. Или, может быть, все началось с моего расследования деятельности картеля Тихуаны и женщин, которых они переправляли в порт Вашингтона.

В любом случае, я знал, что предстоящее расследование деятельности картеля Тихуаны и торговли людьми приведет к неприятностям у моей двери. И я все равно это сделал.

Для Ани. Для любой женщины, оказавшейся жертвой жестоких мужчин, таких как мой отец и Ломбардо Сантос. Старик, которого я считала отцом Габриэля.

Верил - ключевое слово здесь.

Боже, я не знала, что хуже. Габриэль был сыном моего отца или Ломбардо Сантоса. Аврора столкнулась с Рафаэлем Сантосом в Новом Орлеане. Она сказала, что Габриэль очень похож на него, и я не возражала. Честно говоря, я почувствовала облегчение - за исключением того, что если семья Сантос узнает о Габриэле, я испугаюсь того, что они сделают.

Старик был мертв, но сын, который занял его место, - нет. Все мои исследования показали, что Рафаэль Сантос вел бизнес не так, как его отец. Да, он был преступником, но, казалось, придерживался какого-то кодекса.

По крайней мере, так казалось. Я просто пожалел, что не смог найти ни одной его фотографии. В Интернете ничего не было. Мужчина двигался в темноте, как призрак.

Или, может быть, как дьявол, усмехнулся я про себя.

Диабло.

На задворках моего сознания что-то шевельнулось при этом слове. Далекое воспоминание. Но прежде чем я смог заострить на нем внимание, оно рассеялось.

Я покачала головой. Не нужно переживать из-за несуществующей ерунды. Я бы беспокоилась о семье Сантос и отцовстве Габриэля, если бы до этого когда-нибудь дошло. Но было одно, что я знал наверняка. Я бы не стал вывешивать наше грязное белье.

Никто не знал о жестоком обращении отца. Никто. И я бы сохранила это таким образом, чтобы, когда Габриэль узнал о своей биологической матери, ничто не запятнало ее память.

Итак, каким бы хреновым это ни было, после того, что мы увидели в Майами той ночью восемь лет назад, и сроков беременности Ани, я никогда не оспаривал тот факт, что ребенок Ани действительно был результатом той ужасной ночи. Правда заключалась в том, что Аня не знала. Прямо перед родами она призналась, что отец продолжал насиловать ее еще долго после того, как она убедила меня, что он прекратил.

Мои ногти впились в ладони, и я радовалась боли. Это было ничто по сравнению с тем, что пережила моя сестра.

“ Не думай об этом, ” прохрипела я в темноте ночи дрожащим голосом. Габриэль был моим сыном. Ничьим другим, только моим. Он был невиновен во всем этом, и я бы убил, прежде чем позволил кому-либо разрушить его невиновность.

Отдышавшись, я попыталась унять бешеное сердцебиение, уставившись в потолок своей спальни. Я ненавидела сны. Я ненавидела секреты. Больше всего я ненавидела кошмары. Они всегда приходили. Мои лучшие подруги, Аврора и Уиллоу, думали, что это было вызвано той ночью на наших весенних каникулах в Майами.

Этого не было.

Мои кошмары начались давным-давно. Еще до того, как я встретил своих лучших друзей. Еще до того, как я научился писать.

Эмоциональное и психическое насилие отца было ужасным. Он дразнил. Намеренно пугал нас. Я был избавлен от его отвратительного физического насилия. Моя сестра - нет. Он называл ее ‘своей маленькой шлюхой’, и мать позволяла ему. Он бил ее пощечинами. Мать позволяла ему. Когда он был особенно взволнован или зол, он бил и меня тоже. Но не так сильно, как Аня. Он ненавидел ее больше всех; поэтому я любила ее еще больше.

Потому что она нуждалась во мне больше всего.

Я не видела своих родителей с тех пор, как родился мой сын Габриэль. По правде говоря, он был моим племянником, сыном моей сестры. После ее смерти я приняла его как своего, и обещание, которое я дала своей сестре, будет выполнено любой ценой.

Габриэль был моим. Моим сыном. Моей семьей. Всем для меня. И я бы защитила его ценой своей жизни.

У меня кровь стыла в жилах каждый раз, когда я думал об этом. Боль Ани. Ее стыд. Ее страх, который в конечном итоге умер с ее последним вздохом. Ее жизнь была кошмаром. Но она, наконец, обрела покой. Тот, который я не мог ей дать.

Тайна сдавила мне горло, угрожая задушить. Никто не знал. Гребаный никто, и каким-то образом после всех этих лет тайна стала больше жизни. До тех пор, пока у меня не появилось никакой возможности выкарабкаться из этой темной ямы.

Стыд и отвращение наполнили меня. Это была яма, из которой я не знал, как выбраться. Я проглотил большой комок в горле. Я ненавидел думать или мечтать об этом. Мне казалось, что я переживаю это снова и снова. Как преследующие призраки, которые отказывались упокоиться.

Я должна была увидеть своего сына, убедиться, что с ним все в порядке. Габриэль спал в комнате рядом со мной, поэтому я встала с кровати и, стараясь не шуметь, направилась в его комнату. Мои ноги ступали по твердой древесине, прохлада пола успокаивала.

Я не беспокоился о том, что могу с кем-нибудь столкнуться. Аврора все еще не вернулась, завершая свое дело в Новом Орлеане. Она раскрыла его, но все еще боролась с последствиями своих разоблачений. Ее братья гарантировали, что она выйдет на первое место. Уиллоу работала над новой постановкой в Калифорнии, оставив нас с Габриэлем одних в эшфордском пентхаусе, в котором мы жили с тех пор, как он родился.

Я открыла дверь и прокралась в темную спальню, осторожно, чтобы не наступить на игрушки. В отличие от меня, Габриэль не боялся спать в темноте. Моя рука дрожала как осиновый лист, когда я убирала темные кудри моего сына с его лица, и слезы защипали мне глаза.

Боже, это было плохо, когда ты надеялся, что он на самом деле сын старого Сантоса, а не твоего отца. Я все еще помнил, как выглядел Ломбардо Сантос, и я бы сказал, что Габриэль походил на него больше, чем на моего отца, так что, возможно, надежда была. Я тяжело вздохнул.

Почему я ничего не сказал? Я думал, что все прекратилось, но я чертовски ошибался. Я принимал желаемое за действительное. Аня продолжала прятать уродство за своими беззаботными улыбками и опрометчивыми решениями. Все это было там, ясно как день, и я чертовски скучал по этому.

Чувство вины все еще вгрызалось в мою душу и отказывалось отпускать.

Я подвел Аню; я отказался подвести и Габриэля.