Рафаэль

МОРЯК

G

абриэль уже крепко спала. Это был долгий день, усталость давила на мои кости, но избавиться от тревоги внутри меня было невозможно. Я продолжал расхаживать взад-вперед, тишина в каюте была почти подавляющей.

Стрекот сверчков действовал мне на нервы. Уханье совы вызвало у меня желание подбросить что-нибудь в воздух. Это было нерационально. Это был страх.

Я облажался. Статья, которую я опубликовал, должна была обеспечить защиту. Представленные мной доказательства должны были быть достаточно убедительными, чтобы посадить Сантьяго Тихуану пожизненно. Тогда план состоял в том, чтобы провести с ним переговоры - получить улики против моего отца.

Вместо этого я облажался во всем. Теперь я оказался в бегах. Безопасность Габриэля была на кону, и это была моя вина.

Паника охватила каждую клеточку меня. Я должна была проверить, как он. Убедиться, что с ним все в порядке. Я промчался через каюту и бесшумно открыл дверь в комнату, где он спал.

Я просунула голову и увидела, что он крепко спит. Он спал, раскинув руки и ноги, с легкой улыбкой на лице. Мой счастливый мальчик. Я бы сохранила эту улыбку на его лице. Чего бы мне это ни стоило.

Для Ани.

Она защищала меня, пожертвовала своим счастьем ради моего. Отец насиловал ее. Так много раз. Вместо того, чтобы защитить ее, он причинил ей боль. Я боялся темноты, всегда босиком шлепал по коридору в поисках ее, потому что быть с ней приносило утешение. Это дарило мне покой. Слышать ее дыхание, видеть, как она спит.

За исключением того момента, когда пришел монстр. Это была единственная причина, по которой она нахмурилась, когда я умолял ее переночевать в ее комнате.

“Просыпайся, морячок”. В голосе моей сестры звучала настойчивость. Мне нравилось слышать ее голос. Он был мягким, и когда она пела мне колыбельные, у меня внутри становилось тепло. Но когда ей было грустно, у нее сильно болело горло. По ее словам, оно сжималось слишком сильно. Поэтому я пел ей песни, которые выучил в детском саду. Я хотел, чтобы она почувствовала себя лучше.

Потому что я любил ее. Она никогда не кричала на меня. И она никогда не била. Мать и отец били. Они заставляли нас плакать; Аню больше, чем меня.

“Моряк, просыпайся”. Холодный воздух наполнил комнату, и мои глаза распахнулись. Я моргал снова и снова, сбитый с толку. “Ты должен спрятаться”.

Страх пронзил меня, и мое сердце ускорило ритм, с грохотом ударяясь о мою маленькую грудь.

Ритмичное шлепанье туфель по мраморному полу эхом разносилось по коридору.

“Мне страшно, Аня”, - тихонько захныкала я

Звук становился все ближе и ближе. “Под кроватью. Сейчас же!” Она затолкала меня под кровать. “Ни звука, Моряк. Что бы ни случилось, сиди тихо. Хорошо?”

Мои глаза горели, слезы текли по лицу, а из носа потекло. Я вытер их тыльной стороной ладони. - Я люблю тебя, Сэйл, - прошептала она.

- Я тоже люблю тебя, Аня.

Дверь скрипнула, и быстрым движением она сбросила одеяло с кровати, оставив меня в темноте. Страх был странной вещью. Оно поглотило тебя, как черная дыра, затягивая все глубже в преисподнюю.

“Вот моя шлюха”. Я не знал, что означает это слово, но оно мне не понравилось. “Ты знаешь, как сказать ”шлюха" по-испански?"

Голос отца был жестоким и холодным, как обморожение кожи. Аня, должно быть, не ответила, потому что отец продолжал говорить.

“Пута, Аня. Помни это”. Я не понимала слов, но мое маленькое сердечко так сильно ненавидело его. Маму я тоже не любила. Я сказал, что ее отец доводил Аню до слез. Вместо того, чтобы помочь ей, мама дала мне пощечину и назвала лжецом.

- Ложись на кровать, - приказал он резким тоном.

“ Пожалуйста, нет. Мягкий голос Ани был едва слышен как шепот. Едва ее слова повисли в воздухе, как тишину разорвал громкий хлопок. Моя маленькая ручка метнулась к лицу, удерживая его. Я все еще помнила боль, когда мама дала мне пощечину. Мое сердце плакало по Ане, а рот открылся, чтобы закричать. Но потом я вспомнил требование Ани. Ни звука.

Я прикрыла рот свободной рукой.

Скрип. Матрас прогнулся, я задохнулась. Пространство было слишком маленьким, было слишком темно.

“Кричи”. Я ненавидела его голос. Я ненавидела его. Больше, чем кого-либо другого.

Я прикусила губу, почувствовав вкус крови. Обычно Аня целовала бы мою бу-бу лучше, но мое маленькое сердечко знало, что ее бу-бу была больше.

“Плачь по мне, моя маленькая шлюха”. Холодный, жестокий шепот был подобен зловещему туману, окутывающему комнату, душащему все хорошее в этом мире.

Скрип с кровати. Покрывала зашевелились, когда тела переместились по кровати, и в моем укрытии появилось отверстие. Пальцы вцепились в край кровати, сильно сжимая его. Уродливые пальцы. Морщинистые пальцы. На одном из этих пальцев было кольцо с фамильным гербом Макхейлов.

Крики клокотали у меня в горле, но Аня сказала вести себя тихо.

Поэтому я укусил себя за руку. Сильно. Я почувствовал боль и услышал звуки, от которых у меня скрутило желудок. Я ненавидел эту гребаную кровать. Горячие, соленые слезы потекли по моему подбородку.

“Кричи, черт возьми”.

Холодный пот выступил у меня на лбу, руки задрожали и распространились по всему телу. Мои легкие сжались, а сердце бешено забилось. Мои пальцы сжались в кулаки, ногти впились в ладони.

Дыши, моряк. Я почти слышал голос Ани, смешивающийся со звуками ночи. Я сделала глубокий вдох, позволяя ему наполнить легкие, а затем медленно выдохнула. Повторяя это снова и снова, мое сердцебиение, наконец, замедлилось.

Я взглянул на часы, которые показывали половину девятого. Я ненавидел саму идею, которая крутилась у меня в голове, но, если не считать того, что я не хотел просить денег у Эшфордов, это был мой единственный выход. Ни у меня, ни у Ани никогда не было хороших отношений с нашей матерью, но она была нашей матерью. Она должна была заботиться о нас хотя бы немного. Она плакала, когда умерла Аня, и несколько раз просила меня вернуться домой. Это должно означать, что ей было не все равно, по крайней мере, немного. Может быть, я мог бы воззвать к ее доброте.

Дурное предчувствие скрутило мой желудок, свинцом вонзившись в яму, предупреждая меня, но я проигнорировала это. Это была моя гордость. Бросив еще один взгляд на часы, я принял решение.

Мой отец вернется домой только через час, если, конечно, будет придерживаться того же распорядка.

Я просила маму о помощи. Мне нужны были деньги. Когда я ушла от них, я ушла от всего. Деньги, одежда, наследство. Мне пришлось начинать с нуля, но благодаря Эшфордам это не было болезненным процессом. Только благодаря братьям Эшфорд я выжил в ту первую неделю. В тот первый год.

Я была счастлива, как никогда. Габриэль был в безопасности и таким хорошим ребенком. Подтверждение того, что я сделала правильный выбор, было на его лице каждый день.

Я не разговаривала со своими родителями более семи лет. Я ушла в тот день, когда родился Габриэль. Когда я выписалась из больницы с ребенком моей сестры, за мной не было ни цента, я осталась без крова и имущества.

У меня даже не было возможности попросить о помощи. Байрон приютил меня, разрешив пожить в его пентхаусе с ребенком, пока он подыскивал место для меня и ребенка. Аврора и Уиллоу покинули общежитие колледжа и остались с нами. Байрон нанял няню присматривать за ребенком, чтобы я могла продолжить учебу в колледже, купил все необходимое для нас с ребенком и оплатил следующие четыре года моего обучения.

Это было то, чем я никогда не смогу отплатить. Я ни за что не втянула бы его в это. Рисковать жизнью его и его семьи.

Но мне нужно было достаточно денег, чтобы исчезнуть.

С тяжелым сердцем я нажала кнопку вызова и слушала гудки, отчего мой пульс участился.

“Резиденция Макхейлов”. Я узнал голос нашего старого дворецкого Джеймса.

“ Привет, Джеймс, ” поприветствовал я его. - Это Сейлор.

“Мисс Макхейл, так приятно вас слышать”. По правде говоря, Джеймс был самым милым человеком в семье Макхейл. Я никогда не понимала, почему он остался, вместо того чтобы перейти в более нормальную семью. Мои родители, должно быть, были самой неблагополучной парой, когда-либо ходившей по этой земле.

“ Ты тоже, Джеймс. Как ты? И твоя семья?

- У них все хорошо, спасибо. А у вас с сыном? Мое сердце сжалось оттого, что он вспомнил, и крошечный огонек надежды зажегся в моей груди. Может быть, моя мама следила за нами. Иначе откуда бы он узнал?

“У него все замечательно получается”, - сказал я ему. “Сейчас ему семь, и он такой умный. Я горжусь им каждый день”.

Тихий смешок Джеймса прокатился по линии. “Если он хоть немного похож на тебя, то он замечательный мальчик”.

У меня перехватило горло, эмоции душили его.

“ Моя мама здесь? - Спросила я.

“ Как раз вовремя. Дамы из бридж-общества должны прибыть через десять минут.

Боже, некоторые вещи никогда не менялись. После стольких лет она все еще руководила обществом бриджа. Это была группа дам, которые не имели никакого отношения к реальности и, конечно же, никаких устремлений. Я съежился от мысли, что могу застрять в такой пустой жизни. Я бы ни на что не променял все эти годы финансовых трудностей.

“ Спасибо, ” пробормотала я. Мое сердце бешено колотилось в груди в предвкушении, неуверенность растекалась по венам.

“Алло?” В трубке послышался голос моей матери. Он был холодным и сдержанным. Возможно, Джеймс не сказал ей, что это я звоню.

“ Привет, мама, ” прохрипел я. - Это я. - Затем, не уверенный, узнала ли она мой голос, добавил: - Моряк.

Я была ее единственной живой дочерью. Мы должны были сблизиться, вместо этого наша семья распалась.

“ Привет, Морячок. Я не был уверен, чего ожидал, но только не этого. Тон ее голоса предполагал вежливость, но в нем не было теплоты. “Где ты находишься?”

Глубоко вдохнув, я медленно выдыхаю.

“Я в безопасности. У Эшфорда”, - неопределенно ответила я. У Эшфордов было много мест по всем Штатам. “Я в беде”. Не было смысла тянуть с этим дальше. “Мне ... мне нужны деньги, и я надеялся, что смогу ...” Боже, почему это было так паршиво? “Я надеялся, что смогу занять десять тысяч”.

Молчание затянулось.

“Мне нужно ненадолго исчезнуть”, - объяснил я. “Моя статья о картеле взволновала нас, и наши жизни в опасности”.

В тот момент, когда я услышал ее тихий смешок, я понял, что сделал неправильный выбор.

“ Я прочитала статью. Она вызвала настоящий переполох. Ее голос был холодным. Безразличным. Точно таким, каким я его запомнил. Беспечный тон был точно таким же, каким она говорила со мной, когда я прибежал к ней в слезах и сказал, что ее отец причиняет Ане боль.

Прямо перед тем, как она дала мне пощечину и запретила когда-либо повторять подобные слова. Или еще.

Гнев закипал во мне. - Ты не собираешься спросить, как поживает твой внук?

“Он не мой внук”. Я слышал отвращение в ее голосе даже на другом конце линии. “Его следовало отдать на усыновление. Он никогда не станет Макхейлом”.

“ Он твоя плоть и кровь, ” прохрипела я. “ Он мой сын. Он единственное, что у нас осталось от Ани. Как вы можете даже предполагать, что от него следовало отказаться?

“ Он латиноамериканец. Мое сердце заледенело, а затем превратилось в ад. В ее устах это слово прозвучало непристойно.

“Он мальчик”, - прокричал я в трубку. “Твой внук. Мой сын! Ни больше ни меньше.”

“ Он ублюдок. Позор нашей родословной и нашей семьи.

“Единственный позор - это ты”. Мои руки дрожали от гнева. “Ты и отец. Вы его не заслуживаете. США. Ты никогда этого не делал. Ты, блядь, подвел нас. Ты должен был защитить Аню, ” мой голос дрогнул. ” Ты должен был защитить нас от него. Вместо этого ты привел нас к нему, как овец на бойню.

Мгновение тишины.

- Зачем ты позвонил?

“ Это была ошибка. Которую я не собираюсь повторять. Никогда. Гнев вскипел, заставляя мою ярость и боль разлиться по венам. “Не надейся когда-нибудь снова услышать обо мне”.

“ Тебе придется приползти обратно к нам, ” усмехнулась она. - Ты практически на месте.

“Я лучше умру, чем приползу обратно к тебе”. Я бы нашла другой способ защитить своего сына. “Ты меня больше никогда не увидишь. И я никогда не намерена снова видеть тебя. Прощай, Сесилия.

Потому что я никогда больше не назову эту женщину своей матерью.

Отчаянные времена и все это дерьмо могут пойти ко всем чертям.