Рассказы о животных

ВОЛЧИЦА

Снег уже давно растаял, а весна все не приходила. Дули ветры, то теплые, то холодные, приносившие ледяные дожди. Февраль славится своим непостоянством, а на Черноморском побережье от него можно ожидать самых неожиданных каверз. Иногда ветры стихали, солнце согревало землю на припеках, и от них в воздух поднимался белесый пар.

Старая волчица легко находила эти теплые поляны. Она вытягивалась на просохшей земле, уронив морду на передние лапы — совсем как дворняжка перед домом своего хозяина — и чутко дремала.

А вокруг шумел глухой лес. Сюда не наведывались ни люди, ни собаки. Ничто не угрожало волчице, но все-таки она была неспокойна. Какое-то непонятное смятение гнало ее с места на место. Она царапала когтями стволы деревьев, залегая в чащобе, поджидала добычу и мгновенно убивала. А потом убегала, даже на притронувшись к ней. Иногда она рычала на волка, своего сына, словно собиралась загрызть и его. Целыми днями волчица металась по лесу, изредка выходя на опушку и устремляя взгляд в сторону деревенских овчарен. Она была сыта, но ее так и подмывало ворваться туда и перерезать всех овец подряд.

И еще ей хотелось потереться мордой о морду старого матерого волка, более крепкого и сильного, чем ее сын. Может, это ее успокоит, усмирит брожение крови, которое ее распаляет до умопомрачения.

В тот день волчица лежала на поляне, залитой солнцем. Около нее прикорнул ее сын. Вдруг послышался треск сухих сучьев, волчица навострила уши, и тут же снова воцарилась тишина. Волчица не заметила ничего обеспокоительного. Но инстинкт подсказывал ей, что шум — это или человек или зверь. Нужно было узнать причину, чтобы можно было дремать спокойно. За беспечность приходится расплачиваться дорогой ценой.

И она не ошиблась. Между стволами деревьев показался силуэт матерого волка. Раньше волчица бы зарычала, прогнала его прочь, но теперь она поднялась и пошла навстречу, как гостеприимная хозяйка, давно ждущая гостя. Ее сын нехотя встал и поплелся за ней.

Волчица остановилась в нескольких шагах от пришельца. Волк был крупнее чем она, с лоснящейся бурой шерстью, отливающей красным. Волчица издалека раздула ноздри. Запах волка приятно взбудоражил ее. Волк тоже принюхался. Вероятно, порыв предвесенней тревоги захлестнул и его.

Красно-бурый приблизился к волчице и принялся ее обнюхивать. Потом лизнул ее в морду. Волчица ответила ему тем же и потерлась головой об его шею, словно хотела обнять.

Сын стоял в сторонке. Он давно уже вышел из младенческого возраста, но во всем его облике, в покорно склоненной голове чувствовалось, что еще не пришла пора возмужалости. Серой мастью он пошел в мать. Он, серый, поглядывал на незнакомца недружелюбно. Тот, по его мнению, вел себя сего матерью очень уж панибратски. Достаточно было ей зарычать, и он бы бросился на обидчика. Но мать, как видно, была рада этой встрече. И сыну пришлось убраться в кусты, пока она не прогнала его совсем. Теперь им было не до него. А совсем уходить от матери, такой опытной и осторожной, было глупо: что он станет делать без нее, как будет добывать еду в этом опасном мире, где кругом собаки и люди.

Серому было непонятно поведение матери, и он, обидевшись, вернулся на поляну. Через некоторое время волк и волчица присоединились к нему. Растянувшись на траве, они принялись облизывать друг другу морды.

Красно-бурый был охвачен страстью и так разнежился от ласки волчицы, что не обращал внимания на молодого волка. Серого это раздражало, он бросал на пришельца яростные взгляды, но не решался что-либо предпринять. Он побаивался этого независимого, самоуверенного зверя, которого ничего, кроме волчицы, не интересовало.

Но вдруг красно-бурый перестал нежиться с волчицей и навострил уши. Молодой волк не чуял никакой опасности. Но матерый становился все беспокойнее. Он поднялся и крадущимися шагами приблизился к зарослям. И тогда серый увидел, что из леса выходит другой, пегий волк.

Красно-бурый вернулся к волчице. Она растянулась на поляне, спокойная, невозмутимая, и, по всему видно, удовлетворенная. Красно-бурый нервно заходил возле нее, напоминая борца или футболиста перед решительной схваткой, которая не заставила себя долго ждать.

Новый гость приближался медленно и осторожно, словно ступал по льду. Хвост поджат, голова низко опущена к земле, казалось, волк шел по следу.

Подойдя на расстояние двух-трех шагов, пегий молниеносным прыжком бросился на красно-бурого.

Волчица зарычала и отбежала в сторону. И тут серый увидел, что красно-бурый не так уж силен, как ему показалось вначале. Пегий был повыше ростом и покрепче, уши стояли торчком, как пики. Ловко увертываясь от укусов, он все неистовее наседал на противника, впиваясь клыками ему в загривок.

Волки сплелись в катающийся по земле рычащий клубок. Нельзя было понять, кто кого одолевает. Запахло свежей кровью.

Волчица долго не могла оставаться безучастной. Она прыгнула прямо на борющихся, и, к удивлению серого, вцепилась зубами в горло красно-бурого. Напала на того, к кому несколько минут тому назад ластилась! Вид крови, вероятно, заставил ее взбеситься.

Серый тоже не выдержал дурманящего запаха свежей крови и накинулся на красно-бурого. Выходит, он напрасно робел перед ним, терпел его ухаживания за матерью. Зато теперь он с удвоенной яростью вцепился зубами в красно-бурого.

Скоро все было кончено. Растерзанный волк лежал на поляне. Стало тихо.

Пегий отошел в сторону. Облизал раны, потерся боком о дерево. Приведя себя в порядок, он подступил к волчице. Та приняла его ласково, как до этого — красно-бурого.

Прижимаясь друг к другу, они нежно, по-волчьи, лизали друг другу морды. Волчица явно была довольна своим новым дружком.

Серый опять почувствовал себя лишним. Пегий волк с его ухаживаниями за матерью был ему противен и внушал страх своей свирепостью. В то же время молодой волк испытывал к нему новое чувство близости и своего рода гордости, какого не питал к красно-бурому. Ведь он, серый, тоже участвовал в жестокой расправе, помог убить противника. И пегий обязан помнить это.

…Шли дни. Иногда к ним наведывались и другие волки, но пегий не подпускал их и близко к своей избраннице. Волки чувствовали, что перед ними серьезный и страшный противник. Встречи обходились без кровавых схваток.

И с едой все обстояло благополучно. Волчице уже не нужно было идти на риск, нападая на деревенские стада. Она стала лениво-благодушной, тяжелой на подъем, и сын, видя ее неповоротливость (брюхо у матери стало огромным), отправлялся искать добычу один.

А волчицей в самом деле одолела лень. В поисках укромного местечка она забиралась в непролазный кустарник. Пегий не знал, как ей угодить. Он не отходил ни на шаг, то и дело игриво подталкивая ее мордой в бок. Волчица в ответ недовольно рычала. Куда девалась ее былая кротость! Пегий раздражал ее тем, что постоянно вертелся рядом. Она удалялась в чащобу и лежала там, никем не тревожимая, блаженная тем, чего не знали бывшие рядом волки. Инстинкт подсказывал ей, что ее ждет нечто радостное и мучительное, связанное с множеством тревог. Немалый житейский опыт научил ее успешно справляться с этими весенними заботами.

После долгих поисков волчице удалось найти подходящее место для логова. Огромный склон горы сплошь зарос колючим кустарником. Сюда не ступала нога ни лесоруба, ни пастуха. А об охотниках с собаками и говорить нечего. Внизу в ущелье журчал ручей.

Волчица таскала в убежище под выступом скалы прошлогодний мох, сухие листья и подолгу лежала там, а когда серый приближался к пещере, волчица встречала его рычанием. Пегого она не прогоняла и позволяла лежать возле. Это злило серого. У него не хватало смелости напасть на пегого, и он уходил подальше в лес, чтобы не видеть чужака, который вытеснил его, заняв место, по праву принадлежавшее ему, единственному сыну. Всю зиму он провел около матери, а теперь приходилось бродить одному. Еды было вдоволь. Позабыв о матери, он вместе с другими молодыми волками охотился на косуль, оленей и зайцев.

Волчицу не тревожило отсутствие сына. У нее были свои заботы.

К концу апреля в логове уже копошилось шесть волчат, и все ее внимание было обращено на них. Она отощала, шерсть свалялась и висела клочьями, из-под которых выступали ребра и лопатки. Теперь волчица почти не покидала логова, и волчатам не хватало молока.

Пегий был очень осторожен, как любой стреляный волк, он знал, что подходить к полянам, где пасется скот, опасно. Приходилось пробавляться мелочью: он приносил волчице зайчат, лисят, сусликов, мышей. Этого было мало, чтобы утолить голод — свой и волчицы.

А тут еще к ручью как-то пришел человек. Учуяв его приближение, пегий удрал.

Волчица следила за человеком из своего логова. Он наклонился к ручью, помедлил некоторое время и пошел туда, откуда пришел. На другой день он появился снова. Пегий опять убежал, волчица же не оставила волчат.

На третий день человек перепрыгнул через ручей и начал подниматься по склону.

Волчица знала, что нет более опасного врага, чем это двуногое страшилище. Нужно было уходить. Она выползла из укрытия и, хоронясь, подалась к вершине. Время от времени она оборачивалась назад. Но там было тихо: не слышно ни человеческих голосов, ни скулежа волчат, ни треска сучьев.

Под вечер она вернулась к логову. Приблизилась осторожнее, чем когда-либо. Волчата лежали там, где она их оставила, и тихо поскуливали. Учуяв мать, они вцепились в ее тощие, иссохшие сосцы.

Пегий исчез, и нужно было обо всем заботиться самой.

Отряхнув волчат, мать ухватила зубами одного из них за шиворот и осторожно понесла вверх по склону в безопасное место, где кусты были гуще. Там, под сводом двух поваленных огромных деревьев, она устроила удобное логово из сухих листьев и мха и перенесла туда остальных волчат.

Волчица голодала. Пегий исчез. То ли подался куда-то прочь, то ли просто не мог ее найти. Он был уже довольно стар, а с годами нюх у волков притупляется.

В сумерки волчица выходила на охоту. Но найти добычу было нелегко. Ей попадались косули, дикие кабаны, но она не смела напасть на них. Звериный инстинкт подсказывал ей, что этого нельзя делать вблизи логова. Люди, осерчав, разыщут ее убежище, и тогда несдобровать и ей, и волчатам. И она искала добычу как можно дальше от логова. Возвращалась измотанная и голодная.

Однажды утром она увидела недалеко от логова что-то огромное, черное. Густой кустарник мешал разглядеть, что это такое. Она огляделась, готовая кинуться наутек. Страх был сильнее тревоги за детей. Волчица помнила, как ее мать весной так же спасала свою шкуру, не пытаясь защитить волчат. Надо было бежать.

Она уже было попятилась, как вдруг ее остановил донесшийся запах. Человеком не пахло. А раз так, значит, это не самое страшное. Она вернулась к своему гнезду и увидела огромного черного кабана. Сердито ощетинившись, он громко фыркал и длинным рылом ворошил волчат.

Волчица зарычала и кинулась на врага. Тот и опомниться не успел, как она вцепилась ему в левую ногу. Кабан был тяжелый, неповоротливый. Он попытался достать волчицу острыми клыками, но она ловко увернулась и молниеносно прыгнула на непрошеного гостя. Захлебываясь от ярости, она атаковала молча, и кабан, испугавшись, решил, что лучше убраться подобру-поздорову.

Тогда же в полдень волчица увидела собаку. Та на бегу останавливалась, нюхала землю, обнюхивала деревья. Наверно, ее встревожил какой-то запах, и она, подняв морду вверх, жалобно завыла.

Собаки редко появляются в лесу без людей. За ними часто идут люди. А если их нет поблизости, то их может привести сюда собачий лай. Их прихода волчица боялась больше всего.

Собака выла. Вой переходил в лай. Подходить ближе она боялась.

Вблизи своего логова волчица ни на кого не нападала, но она не могла ждать спокойно приближения врага. Ползком, незаметно для собаки, она выбралась из логова и, описав большой круг, подкралась к собаке сзади. Та не ожидала нападения. Чужой, враждебный запах приводил ее в ярость, она лаяла и тревожно выла, не подозревая о грозящей опасности.

Волчице это было на руку. В несколько прыжков она приблизилась к собаке и, бросившись на нее, впилась зубами в хрупкое собачье горло.

Через несколько минут все было кончено.

Опасаясь за жизнь выводка, волчица перенесла волчат на новое, более надежное место. Но с рассветом начались заботы и тревоги.

Как-то раз волчица, лежа подле своих волчат, учуяла запах птицы. Запах долетал с веток дерева, раскинувшихся над ее головой. Там ничего не было видно, но обоняние еще ни разу не изменяло волчице. Она не ошиблась и на этот раз.

На близкую ветку лещины села сорока. Волчица не любила этих горластых птиц. Они вечно галдят, а почему — непонятно: то ли чуют опасность, то ли просто так, сдуру.

Сорока перелетала с ветки на ветку, спускаясь все ниже. Волчица ждала, когда она сядет на траву, чтобы свести с ней счеты.

Она лежала, прикидываясь спящей. Сорока пролетела над самой ее головой. Потом вдруг раздался отчаянный птичий писк, плеск крыльев. На сороку налетела маленькая пичужка, оглашая лес беспомощным верещанием. И тут волчица увидела над своей головой гнездо, на которое пыталась напасть длиннохвостая разбойница.

Птица-мать сражалась самоотверженно. Но ей было не под силу спасти себя и своих голошеих птенцов. Слетевшиеся сойки и сороки подняли страшный крик.

Весь этот шум очень не нравился волчице, он не обещал ничего хорошего. Улучив момент, когда две сцепившиеся птицы упали на траву, волчица накрыла их своими когтистыми передними лапами. Она съела птиц, от перьев долго саднило горло. Проглотив и птенцов из гнезда, она успокоилась.

Вот так, в заботах и тревогах, проходили волчьи дни и ночи. А потом настала зимняя пора, еще более трудная.

Осенью волчица стала вожаком большой стаи. Пегий опять был рядом, но не его, а ее волки признали своим вожаком. Серый тоже вернулся к матери. Наступали холода, стада угнали в села, добывать корм в одиночку было все труднее.

Шестеро волчат подросли, но все еще жались к матери. Волчице-матери было нелегко кормить такой выводок. Пара зайчат или десяток мышей не могли насытить такую большую семью.

Однажды после захода солнца волчица повела стаю к ближней деревне. Двигались медленно, поминутно останавливаясь и оглядываясь. Все было спокойно — ничто не предвещало опасности. Добычей тоже не пахло. Волки подошли к окраинным дворам. Из одного двора на них пахнуло скотным духом. Серый перескочил через саманную стену, но скотина была заперта в хлеву. Лошади фыркали и били копытами, волы мычали. Серый лязгнул зубами и выпрыгнул на улицу.

В соседнем дворе скотина тоже была под запором. Где-то залаяла собака. Ей ответил целый хор собачьих голосов.

Волчата, появившиеся на свет этой весной, ростом были ненамного меньше взрослых волков, но все еще боязливо жались к матери, а та расталкивала их и бежала дальше. Ветер обдал ее знакомым запахом, и пасть голодной волчицы наполнилась слюной. Она замерла на месте и, подняв морду, прислушалась. Ухо ее не уловило ничего угрожающего, кроме собачьего лая. Волчица легко перемахнула через плетень овчарни. Ее примеру последовала вся стая. Овцы сбились в угол. Волчица набрасывалась на них без разбора, перерезая зубами горла и захлебываясь теплой кровью. Молодые волчата потрошили зарезанных овец и пожирали внутренности.

Пегий и серый, вскинув на спину по овце, перескочили через плетень. В соседнем дворе яростно залаяла собака. В доме блеснул огонь, и это испугало волчицу больше, чем собачий лай. Бросив добычу, она кинулась прочь со двора. Волчата бежали следом.

На опушке леса начался кровавый пир, с рычанием и дракой за каждый кусок. Кровавая пища не утолила голод, а еще больше распалила жажду поживы. Волчица вела себя сдержанно, и это предотвратило кровавую схватку.

Лес был пустынным. Поживу можно было найти только в той деревне, но теперь там их ждала верная смерть. Понимая это, волчица повела стаю к соседнему селу. На поляне, неподалеку от сельской околицы, волки наткнулись на двух ослов и разорвали их. К рассвету они воротились в лес — ленивые, пресытившиеся, предвкушая желанный сон и покой. Волчица бежала впереди. Она, как всякая бывалая мать, в тревоге за детей единственная не ослабляла внимания, поминутно озираясь и принюхиваясь к кустам и деревьям.

Возле одного толстого дерева она остановилась. Ей почудился едва уловимый запах человека и еще чего-то, чем несло из деревенских дворов. Явно здесь действовала рука человека.

Полумрак раннего утра, казалось, не таил ничего угрожающего, но этот запах насторожил волчицу. Они не раз пробегали этой тропой, и все обходилось благополучно, но на этот раз она осторожно обежала дерево стороной. Пегий, серый и волчата последовали ее примеру. И только один из них, самый ленивый, двинулся напрямик. Он имел привычку, пробегая мимо дерева, поднимать заднюю лапу. То же самое он намеревался сделать и сейчас. Но не успел он добежать до дерева, как вдруг раздался резкий и звонкий щелчок. Волчонок взвыл от боли и испуга. В его правую переднюю лапу впились железные челюсти. Бедняга пытался перегрызть их, но они были ему явно не по зубам. Из пасти его потекла кровь… Волчонок рванулся пытаясь высвободить лапу, но страшная боль пронзила все его тело, он лег на землю и завизжал, как побитая собака.

Волчица не поняла, что именно случилось, но инстинкт подсказал ей, что с сыном стряслась беда. Он попал в ловушку. А такую коварную ловушку могли поставить только люди. Кто хотел остаться в живых, должен был обойти ее десятой дорогой. Волчица так и сделала. А волчонок не послушался ее и дорого поплатился за свое легкомыслие.

Услышав его жалобный визг, волчица шарахнулась прочь, будто от выстрела. За ней в панике ринулась вся стая.

Вечером волчица принесла сыну зайчонка. Пока он ел, она сидела в сторонке. Потом попыталась было вызволить его из железных челюстей, но из этой затеи ничего не вышло.

Тогда волчица перегрызла ему лапу и, опьяненная запахом крови, набросилась на волчонка и прикончила его, словно это была очередная добыча.

Стая лежала в молодом дубняке. Час тому назад волки вернулись из деревни, где им удалось зарезать двух буйволят. Они расположились в густом кустарнике, где не раз коротали дневные часы.

Не успели они задремать, как вдруг послышался какой-то шум. По лесу ходили люди. Они тихо переговаривались, продираясь сквозь кустарник, под ногами трещали сухие ветки. Волки насторожились. Где-то совсем рядом пробежал заяц. Но теперь им было не до него. Их тревожил непонятный шум — он не обещал ничего хорошего. По козьей тропе промчалась косуля, делая огромные прыжки. Надо было бежать и им, но куда?

Волчица по опыту знала, что опасность не всегда таится там, где шум. Порой беда подстерегала ее там, где все было спокойно. Тишину мгновенно разрывал оглушительный треск, волчица шарахалась в сторону и то ли от этого, то ли по какой другой причине в шкуру впивались маленькие острые камешки. А потом она долго выкусывала их зубами, а когда боль проходила, старалась унять зуд, почесываясь о стволы деревьев.

И теперь она соображала, в какую сторону следует податься. Волчата ждали ее сигнала. Только пегий бросился бежать в сторону, противоположную той, откуда доносился шум.

Волчица повела стаю в другую сторону.

Минуты через две по лесу прокатился грохот. Тот самый, которого так боялась волчица. Звук был глухой, донесшийся издалека. Волчица убыстрила бег, выбирая кустарник погуще.

Вдруг на одной из полян она увидела какую-то длинную тонкую жердь, которая тянулась от дерева к дереву. Но это была не жердь, а веревка. Волчица убедилась, что такие веревки протягивают люди. Это ее пугало.

К веревке были прикреплены куски красной материи. Красный цвет, похожий на огонь, нагонял на волков страх. Но волчица по опыту знала, что красный цвет не опасен, если он неподвижен. Страшно, когда его появление сопровождается оглушительным грохотом. Она знала также, что иногда гораздо опаснее миновать те места, где нет таких огненных знаков.

И потому она смело промчалась под веревкой возле красной отметины. Где-то в стороне раздался грохот. Потом загрохотало еще раз и еще, над головой что-то просвистело. Волчица ждала удара, но удара не последовало. Гром ее не оглушил, он прогремел вдалеке.

Она бежала, слыша позади топот лап волчат.

Позади, где-то за лесом, слышался гул человеческих голосов. Волки бежали, пока этот гомон не затих. Они были вне опасности.

В стае одним волком стало меньше. Пегий не появился ни на следующий день, ни через неделю. И никто — так уж повелось у волков — не заметил его отсутствия.

В горах выпал снег. Для волков настали трудные дни. Напрасно волки рыскали по лесу и по горам в поисках добычи, они отваживались выходить на охоту даже днем, но все впустую.

Однажды вечером стая перевалила через горный кряж и подалась к одной из деревень. Вдруг волчица увидела, что на тропе что-то чернеет. По запаху она поняла, что это одно из тех домашних животных, которых она очень любила, и ради того чтобы добыть его, была готова идти на смертельный риск. Подбежав поближе, волчица остановилась в нескольких шагах от неожиданной находки.

Овца лежала неподвижно, как видно, она была неживая. А дохлых животных волчица остерегалась: ей не раз приходилось видеть, как подыхали волки, поев дохлятины.

Волчица обошла дохлую овцу, нюхая снег. Учуяв терпкий запах лошадиного пота и человечий дух, она попятилась. Серый нехотя последовал ее примеру, облизывая слюни длинным красным языком. Пятеро молодых волчат с остервенением набросились на легкую добычу.

Волчица безучастно сидела в стороне. Ее настораживали еле уловимые запахи человека и лошади, мешая присоединиться к пирующим.

Не успев наесться досыта, волчата вдруг потеряли аппетит. Мать смотрела, как они, ощетинившиеся, покачиваясь на нетвердых ногах, отходили в сторону. Их животы сводила судорога, словно они наглотались острых камней, и пробовали выбросить их из желудка. С ними творилось что-то неладное, опасное, и виноваты в этом были люди.

Волчица не стала дольше ждать и бросилась прочь с этого опасного места. Серый последовал за ней.

Она убежала далеко-далеко, словно за ней гнался по пятам оглушительный гром, и всю ночь выла, но волчата не пришли на ее зов. Она стала еще осторожнее и неспокойнее. Ее пугал свист ветра в голых ветках буковых деревьев, треск сухих сучьев под лапами.

Ее преследовал голод, на каждом шагу подстерегали опасности и беды.

Увязая в снегу, волчица кралась через дубняк. Забредала в новые, незнакомые места, стараясь уйти как можно дальше, оставить позади все пережитые беды и страхи. Она шла наугад, ее гнал прочь инстинкт матери, инстинкт старого, бывалого зверя.

Прочь от всего, что напоминало ей о собаках, людях, пальбе, громком щелканье смертоносных железных челюстей, ловко спрятанных в листве, от туш дохлых овец на волчьих тропах.

Перевод А. Кошелева.