Рассказы о животных

МЕДВЕДИЦА

Жители Старой Кутловицы решили устроить собственный зверинец.

С зайцами, косулями, кабанами все было просто — их доставали охотники. А вот как заполучить живого медведя? Где поймать, у кого купить? Весть о том, что кутловчанам нужен медведь, вскоре разнеслась по всей округе. В один прекрасный день в село явился цыган Манго и предложил купить старую медведицу, с которой он долгие годы забавлял крестьян на сельских площадях, добывая хлеб для целой оравы цыганят.

Ударили по рукам. Манго снял с медведицы цепь, и ее заперли в железную клетку. Зверинец был готов для посещений.

Каково было бедной медведице, что всю свою долгую жизнь ковыляла за кибиткой, спала под пологом цыганского шатра, чувствуя, как в теплый бок упираются острые расцарапанные детские коленки, слышала человеческую речь, сидеть взаперти? Очень скоро она затосковала по людям, по путям-дорогам.

Стоило кому-нибудь остановиться у ее клетки, как она начинала неуклюже пританцовывать, дружелюбно протягивая сквозь прутья решетки мохнатую лапу. Но кому придет в голову здороваться с косолапой! Зверь, он и есть зверь, неизвестно, чего от него можно ждать…

Посетители шли дальше, к другим, более казистым обитателям звериного поселка.

Однажды ранним утром — на дворе стояла поздняя осень — дядюшка Добри, который смотрел за животными, почистив медвежье жилье, случайно забыл запереть тяжелую железную дверь. Медведица только того и ждала: приоткрыла ее лапой и выбралась на аллею пожелтевшего осеннего сада. Проворно переваливаясь на кривых лапах, на ходу принюхиваясь к золотисто-коричневой палой листве, устилавшей тропу, она жадно вглядывалась в редкий кустарник: искала существо, с которым можно было бы скоротать остаток дней. И вдруг она увидела его: неподалеку разгребал палкой листья какой-то человек и, находя тронутые осенними заморозками поздние грибы, складывал их в ивовое лукошко.

Медведица подкралась к человеку сзади, поднялась на задние лапы и издала дружелюбный рев. Человек повернулся и обмер: медведь! А зверь протянул косматую лапу, намереваясь положить ее на плечо нового друга, но тот бросился наутек.

— Караул! Люди добрые, спасите!

Он бежал, петляя меж деревьями, а медведица проворно и весело ковыляла за ним, радуясь, что нашла с кем порезвиться на воле, вспомнить молодые годы…

— Спасите, люди добрые!

Медведица меж тем догнала человека, легонько подставила ему подножку, а когда тот кувыркнулся, наклонилась над ним всей своей косматой тушей: «Здорово!»

В эту минуту подоспел милиционер, стоявший на посту возле строящейся неподалеку плотины водохранилища. Недолго думая, выхватил пистолет, встал на одно колено, осторожно прицелился и спустил курок…

Медведица медленно выпрямилась, обернулась к присевшему на землю человеку с небольшим предметом в руке, который издал такой страшный грохот, глянула на него с удивлением и перевела глаза-на грудь — посмотреть, что ее так обожгло.

И тут все вдруг заходило ходуном, деревья закружились в бешеном хороводе, земля загудела. Старая медведица грохнулась на мягкую и чистую осеннюю листву.

Перевод М. Качауновой.

СОНЯ

В горной нашей хижине появился новый жилец — соня. Зверек устроил себе жилье под черепицей, в самом укромном месте чердака. На первый взгляд это довольно свирепое животное с крохотными, коварно поблескивающими глазками, длинными, острыми, как иголки, зубами, с пушистым хвостом и кривыми коготками на лапах. По величине соня чуть больше мыши и меньше белки. Увидев ее, мастер Филипп — дом тогда еще не был достроен — позвал меня на чердак.

— Полюбуйся-ка на мышонка, который захотел стать белочкой. Или наоборот, — сказал он.

Этого зверька из отряда грызунов ученые назвали соней за то, что он днем любит поспать, а зимой впадает в спячку. Ночами же соня не спит, а добывает себе корм охотой.

Сначала мы обрадовались квартиранту: теперь мы не одни в затерявшемся в лесу домике. Но очень скоро он начал досаждать нам. Тихий днем и незаметный ночью, зверек под утро возвращался в свое гнездо и принимался за работу — он с таким остервенением грыз деревянные балки, что будил нас ни свет ни заря, у нас возникло опасение что зверек намерен сгрызть всю крышу.

Однажды я не выдержал и решил прогнать соню. Взял длинный прут, взобрался на чердак и, когда глаза мои свыклись с предрассветным мраком, обнаружил зверька на одной из балок. Он уставился на меня немигающими бусинками глаз и время от времени подрагивал усиками, отчего его острые зубки обнажались, словно в улыбке. Хвост его, свисавший с балки, серебрился в свете проникшего в щель первого яркого луча солнца и слегка покачивался, точно ножны ятагана.

Я замахнулся на разбойника своим деревянным копьем, но он резво перепрыгнул на другую балку. Я бросился туда, но он, снова опередив меня, сделал перебежку и оказался у меня за спиной. Скоро я понял, что мне не выйти победителем из этой игры в прятки, и решил прекратить преследование. Слез с чердака весь в паутине и сказал домашним:

— Придется достать яд, другого выхода нет…

Зима в тот год выдалась ранняя, наступили холода, в горах выпал глубокий снег. Соня притих, заснул в своем гнезде, и мы позабыли о нем.

А с приходом весны как-то утром под крышей поднялась ужасная кутерьма: оттуда доносились шипенье, писк, фырканье. Я решил выйти проверить, в чем там дело. Но мама опередила меня. Она стояла, закинув вверх голову, и, приложив ладонь козырьком ко лбу, смотрела на крышу. У самого ее края суетились два взъерошенных воробушка. Они то и дело юркали под черепицу, и оттуда доносилось их гневное чириканье.

— Война, — сказала мама. — Вот ты не мог совладать о соней, а эти пернатые малявки, глядишь, выживут разбойника…

— Это невозможно! — подал снизу голос наш не вполне проснувшийся восьмиклассник. — Воробьи и их птенцы — первое лакомство для соней. А эти сами в рот лезут…

Война тянулась почти неделю. А потом все стихло. Незваный гость куда-то исчез, и уже никто не будил нас спозаранку. Воробьиная пара неутомимо носила былинки и щепочки — где-то под крышей птицы вили гнездо.

— Ну, что я говорила! — поддела бабушка внука. — Кто оказался сильнее?

Он ничего не ответил, только повел глазами на верхушку дерева, росшего недалеко от дома. Там, в новом гнезде, устроенном из мелких веточек и сухой травы, поселился наш соня, прогнанный с чердака храбрыми воробьями, — подальше от их чириканья и поближе к будущим птенцам.

Перемирие оказалось временным, обманчивым. Война явно вскоре возобновится с новой силой.

Перевод М. Качауновой.

ОХОТА НА КАБАНОВ

Оставив меня у самого надежного лаза, Тотю сказал:

— Гляди в оба, коли поднимем зверя, он непременно пробежит тут… Да береги жену, сам знаешь — с кабаном шутки плохи!

До сих пор мне не приходилось стрелять в кабана, я даже вблизи не видел этого зверя. Но чтобы не ронять авторитет бывалого охотника, храбро огляделся вокруг и повел жену к тощим дубочкам, так близко росшим друг к другу, что ветви их переплелись. Указал ей место, откуда может показаться кабан, и велел молчать. Сам же устроился неподалеку и зарядил ружье.

Стояла поздняя осень, но погода держалась теплая и сухая, день обещал быть погожим, и я был доволен, что взял жену с собой. Страсть к охоте завладела мной лет десять тому назад. За это время у нас появились дети, и, уйдя с головой в заботы о них, жена смотрела на мое увлечение как на повод улизнуть из дома. Пускай теперь подрожит от страха, понюхает пороху. Пускай походит со мной по горам и долам — за день случается обойти добрых полдюжины, — и тогда я спрошу ее, как ей нравится такой отдых…

— Вы разве только самцов убиваете или…

— Тсс! — я сделал страшные глаза. — И самцов и самок, и старых и молодых… Что подвернется. Тихо!

Загремели выстрелы, затрещал сушняк под ногами загонщиков. Залаяла собака. Звуки приближавшегося гона наполнили мою душу радостным волнением. Я крепче ухватился за ствол ружья, понимая, что загонщики уже выбрались из лощины и рассыпались по склону. Наступившая затем тишина несколько охладила мой пыл, ружье показалось слишком тяжелым, и я положил его на сухую смерзшуюся листву. Повернул голову — поглядеть, что поделывает моя жена. Она как прежде пристально всматривалась в чашу, откуда, как я ей сказал, должен выскочить кабан. Тут внимание мое привлекло легкое покачивание веточки, затем раздался слабый хруст. Я обернулся: из зарослей дубняка высунулись три смешные мордочки, три полосатые спинки скрылись в траве, из которой торчали три пары острых ушек. Тишину над лощиной разорвало несколько торопливых выстрелов, раздались громкие крики, топот. Поросята юркнули в дубняк. Не успел я протянуть руку к ружью, как прямо на меня бесшумно вышла щетинистая дикая свинья. Опустив рыло к земле, она к чему-то прислушалась и все так же бесшумно, словно тень, выбрела на полянку. Следом за ней на примятую траву выкатились три полосатых колобка. Я было прицелился в лопатку зверя и уже хотел спустить курок, как чья-то дрожащая рука вцепилась в мое плечо:

— Погоди! Не стреляй…

Я не уверен, что именно эти слова жены заставили меня поколебаться, я даже не знаю, произнесла ли она хоть слово. Помню только сильную боль в плече от впившихся пальцев да взгляд ее полных ужаса глаз, устремленный на полянку.

Над лесом вновь прокатилось эхо ружейных выстрелов, мимо нас, точно огненный вихрь, пронеслась охваченная охотничьим азартом рыжая собака. Кто-то кричал до хрипоты:

— Перекрой дорогу наверх!

Дикой свиньи и след простыл.

Я поднялся с земли, разрядил двустволку, убрал патроны и сказал жене:

— А теперь — быстро за мной!

И нырнул под медно-красные ветки.

Мы уже вышли на тропку, когда среди общего галдежа я различил голос Тотю. Он сокрушался:

— Где же ты, земляк! Что же ты наделал, я ведь тебе велел тут дожидаться…

Перевод М. Качауновой.