Рассказы советских писателей

Альгирдас Поцюс Двое молодых и три старика

Сначала был только один молодой и три старика. Молодой сидел за письменным столом, играл голубым карандашом и, моргая одним глазом, слушал, что ему говорил глухой мельник Друктянис. Мельник был пожилой мужик, на которого господь бог не пожалел глины. У него был большой нос, большие оттопыренные усы, опущенные плечи, а руки — словно почерневшие топоры пудового веса. Говорить с ним было трудно, потому что нужно было кричать во все горло или припасть к самому его левому уху.

— Ты — представитель власти, ты и заботься, — густым, словно из бочки идущим голосом говорил Друктянис. — Отобрали мельницу, а присмотреть за нею не умеете. Скоро будете ручные жернова искать.

Молодой мужик, который совсем недавно после выборов сел на стул председателя сельсовета, перегнулся через стол и выкрикнул:

— Завтра поеду проверять! Не беспокойся, мельница не обрушится!

— Работал бы я, сто лет стояла бы мельница, а сейчас куда ни ткнешь пальцем — там и дыра, — раздраженно пробормотал Друктянис.

Тут в разговор включился другой старик, который сидел подальше от всех, у стены, недалеко от двери.

Это был отец молодого председателя Руткус. Он зашел сюда просто так, без всякого дела, хотел посмотреть на сына, который приступил к исполнению служебного долга. Старик гордился тем, что его отпрыск стал самым важным человеком в округе.

— Чушь порешь, сосед! — сказал старый Руткус. — Какую мельницу ты оставил, такая и стоит. Неужто она могла за этот год сгнить?

Видимо, Друктянис что-то услыхал, потому что он повернулся в его сторону. Мельник не понял смысла слов, но по глазам старика прочитал, что тот сказал что-то недоброжелательное. Друктянис еще больше нахмурился.

— А еще называют себя заступниками бедных и обиженных! — забормотал он. — Вот когда всех превратите в нищих, тогда и будет настоящая власть бедных. Уже видно, что к этому идет.

— Кто ел пирог, тот может и черный хлеб пожевать, — отозвался третий старик, щуплый человечек со взъерошенными усами, — это был почтальон, который принес в Совет округа кучу бумаг и остался здесь послушать разговоры людей.

В этот момент открылась дверь, и в комнату ворвался молодой мужчина в зеленой клетчатой рубашке, с винтовкой в руках. Голубыми испуганными глазами он обвел стариков и остановился на молодом Руткусе. Теперь в комнате были уже все: двое молодых и три старика.

Тому, что у мужчины в зеленой рубашке была винтовка, никто не удивился, потому что в те послевоенные годы многие представители, приезжающие из города, носили с собой оружие. Даже его испуганно бегающие глаза и бледное лицо не вызвали подозрения. Не мудрено, что, проезжая через лес, человек мог испугаться.

— Кто здесь председатель сельсовета? — спросил он вежливо, не спуская глаз с молодого Руткуса.

— Что вам нужно? — спокойно спросил сидящий за столом.

Старики молча смотрели на зеленорубашечника, еще не понимая, что ему нужно.

— Мне нужен новый председатель.

— Я председатель, — ответил молодой Руткус.

Мужчина поднял винтовку.

— За преступную службу коммунистам ты приговорен к смерти.

Никто не успел понять, что происходит, как раздался выстрел, и вся комната запахла порохом. В ушах двух стариков зазвенело, а третий больше по запаху, чем по звуку, понял, что винтовка выстрелила.

Старый Руткус, придя в себя, взглянул на стол и увидел, что голова сына поникла, а на белых бумагах, на которых лежали его руки, начали растекаться кроваво-красные чернила.

— Убийца! — нечеловеческим голосом закричал Руткус и, вскочив, схватил винтовку у мужчины в зеленой рубашке. Парень уже держался одной рукой за ручку двери и хотел бежать. Дернутая им дверь открылась, но он остался в комнате, потому что еще ему нужно было вернуть винтовку, которую старик вырвал из его рук. Сумасшедший старик! И откуда у него взялось столько сил! Своими жилистыми руками, как клещами, он вцепился в винтовку и рвал ее с такой яростью, что молодой мгновенно вспотел. Стиснув зубы, они со стоном кружились по комнате, словно кто-то привязал их друг к другу. Вот старик зацепил стул, споткнулся, но все же успел встать. Впившись глазами в лицо убийцы, белые зубы которого обнажились до самых красных десен, Руткус боролся, как сумасшедший. О себе он совсем не думал, только хотел отомстить за такую бессмысленную и жестокую смерть сына. Конечно, он был намного старше этого парня в зеленой рубашке и, наверно, сил у него было меньше, но выносливостью с ним мало кто мог сравниться. Когда всю жизнь с утра до вечера не выпускаешь из рук плуга, вил или какого-нибудь другого сельскохозяйственного орудия, твои мышцы превращаются в твердый ремень, который не перегрызть и собакам.

В какое-то мгновение молодой почувствовал, что у него больше сил, что нужно только поднапрячься, и старик сдастся. Вот старик споткнулся, его ноги заплелись, а грудь заходила, словно кузнечные мехи. Еще одно мгновение и…

Но того последнего решающего усилия мужчина в зеленой рубашке уже не мог из себя выдавить, ему мешали взгляды двух других стариков, которые, обмерев, торчали в разных углах комнаты. Даст кто-нибудь по голове — и конец. Или еще, чего доброго, появятся новые люди из города. Неуверенность парализовала силы молодого, заставляла его вздрагивать из-за каждого звука.

Почтальон сначала хотел броситься вон, но потом подумал, что во дворе наверняка мужика в клетчатой рубашке поджидают дружки и лучше сидеть здесь в углу и ожидать, чем это все кончится, Руткуса ему было жалко. Хороший он, незлой человек и сосед хороший. Ему надо было бы помочь. Если бы они оба вцепились в винтовку, то мужчина в зеленой рубашке не выдержал бы. Но что будет после этого? Ночью придут лесные и застрелят всех, как куропаток. Перед его глазами возникли лежащие на скользком от крови полу жена и дети. Нет, он не мог соваться в это дело. Если поможет бог, то Руткус и сам справится.

Мельник Друктянис вместе со своим стулом подвинулся ближе к стене. На поединок он смотрел спокойно и без опаски, словно перед ним в шутку сошлись бороться двое парней. Старику Руткусу он не хотел помогать, потому что ненавидел тех, кто был на стороне красных. Если все они найдут свой конец, может, Друктянис снова станет хозяином мельницы. И зеленорубашечнику тоже не стоит помогать. Там, в другом углу, наделав полные штаны, глазеет почтальон… Да, может, еще кто-нибудь из деревенских зайдет да властям сообщит. «Спешить некуда, посмотрю, чем все это кончится!»

Дверь во двор была открыта, были видны освещенная летним солнцем трава и угол развалившегося забора. Зеленорубашечнику казалось, что во дворе ему будет легче бороться, там он быстро вырвет у старика винтовку и удерет в лес. Возвращаться без оружия было позором перед всем отрядом. Кто бы мог подумать, что какой-то старик начнет драться? Этого не предвидел и Перкунас, который послал новичка на выполнение первого серьезного задания. Да еще сказал, что это будет легкая прогулка.

Молодой, вцепившись в винтовку, начал тянуть Руткуса во двор. Старик сначала сопротивлялся, но потом сдался. Ему тоже казалось, что во дворе будет легче вырвать оружие. Ступив на твердую землю, человек чувствует себя увереннее.

Сцепившись, они оба упали на дорожку и дрались еще более яростно. Не выпуская оружия, которое связало их смертельной петлей, они дрались коленками и локтями. Зеленорубашечнику было труднее, потому что он не чувствовал той ярости, которая переполняла старика. Никогда этот человек не встречался на его пути.

Вряд ли он даже когда-нибудь видел это обросшее седой щетиной лицо. Парень уже жалел, что хвастался в отряде, что, мол, один может прийти в деревню и справиться с новым председателем сельсовета. Правда, тогда он был выпивши, и Перкунас должен был пропустить его болтовню мимо ушей. Мало что болтают пьяные! Но Перкунас нарочно поймал его на слове. «Это будет твоим боевым крещением», — сказал он, выпуская его из бункера.

Драться со стариком — вот так испытание!.. Где-то начала лаять собака. Страх охватил его. Наконец зеленорубашечник не выдержал, выпустил винтовку и пустился бежать. Ноги его подкашивались, подгибались в коленях, задевали за каждый бугорок земли. Скорее бы в лес! А старик Руткус еще не понял, что он победил. Он тяжело поднялся с земли. У него кружилась голова, бешено колотилось сердце. Словно сквозь туман он видел, как зеленорубашечник, втянув голову в плечи и спотыкаясь, бежит через загон. Старик поднял винтовку и в прицел посмотрел на спину бегущего. Потом спустил курок. Парень взмахнул руками, пробежал еще несколько шагов и упал лицом в траву. Некоторое время Руткус смотрел на него, лежащего среди цветущего поля картошки. Он все ждал, может быть, подстреленный встанет, потом бросил винтовку и, рыдая, упал у забора.

Во двор сельсовета несмело выползли почтальон и мельник. Они оба остановились около плачущего соседа и молча смотрели, как трясется его седая голова и вздрагивают вспотевшие, намокшие плечи. Молодых уже не было, остались только они — трое стариков.

Перевод с литовского Е. Ветровой