— Так-так-так… и что это такое? — с улыбкой говорит Наталья, но я напрочь игнорирую ее слова, как Давида, который стоит на крыльце с Никой на руках.
На него я стараюсь не смотреть особенно, потому что после того, что случилось на днях, это попросту стыдно делать. И Наталья, судя по всему, прекрасно это понимает. И дергает. Давит на больную мозоль, подобно неудобной обуви.
Выезжаю с территории в направлении больницы. Сегодня у Натальи назначены обследования. Изначально ее вызвался отвезти Давид, но когда я увидела, как они вчера поцапались, предложила ей поехать со мной и она согласилась. Хотя я, честно говоря, не ожидала этого. Думала, что она откажется. Надеялась даже, ведь это такой шанс помириться с сыном. Остаться с ним наедине в машине, надавить на жалость на обследовании.
— И что же между вами произошло? — продолжает допытываться.
— А между вами? — не остаюсь в долгу. — Вчера поцапались специально, чтобы ничего не делать?
Продолжаю давить на нее, чтобы не дать ей возможности рыться во мне. О том поцелуе, что случился между нами с Давидом, я не хочу ни вспоминать, ни говорить. Но вопреки этому, стоит только подумать, как воспоминания приходят сами. Откровенные, яркие.
Вот его губы накрывают мои, сильные руки обнимают за талию и усаживают на стол. Я откидываю голову назад, охотно подставляя для поцелуев шею и ключицы. Разрешаю ему расстегнуть пуговицы на моей блузке и даже сделать то же самое с его рубашкой. Если бы не голос Ники, прозвучавшей где-то словно очень далеко, но в то же время очень близко, не представляю, чем бы это закончилось. Точнее, представляю. И не знаю, как себя вести.
На некоторое время в машине повисает пауза. Наталья недовольно сопит оттого, что я тоже полезла в личное. Я хмурюсь, совсем не радуясь тому, до чего все дошло. Прошло всего ничего времени, а у меня появилась дочь, запланирован развод с мужем, и я поцеловалась с другим. Кроме мужа у меня никого не было. Я никогда и не думала о том, чтобы спать с кем-то еще, но тут…
Я смотрю на безымянный палец, на котором уже нет кольца, но все еще немного заметен белый ободок незагоревшей кожи. Неужели я осознала, наконец, что больше не замужем?
— Я не хочу, чтобы сын видел меня такой.
Слова Наталья я слышу не сразу, точнее, не понимаю вначале их смысл, погруженная в свои мысли.
— Какой такой?
— Больной, слабой. Думаешь, я не права?
— Думаю, у вас был отличный момент наладить отношения с сыном. Но вы предпочли его упустить.
— И у тебя был, — говорит, не стесняясь. — С тех пор, как Ника узнала, что ты ее мать, ты ничего не делаешь, ведешь себя, как и прежде.
— А что я должна делать?! — восклицаю, агрессивно останавливаясь на светофоре. — Что?!
Наталья мотает головой и отворачивается, а я смотрю на чёртов светофор, заведенная до предела.
Я не думала, что когда Ника узнает, что я ее мать, то бросится мне в объятия, но и не предполагала, что она устроит мне практически бойкот. В последнее время она со мной не разговаривает, дуется, не слушается. Зато и Наталья и Давид для нее теперь самые родные люди. Про отца ничего не могу сказать, понятия не имею, но полный игнор меня, конечно, расстраивает.
Я и так держусь из последних сил. Стараюсь не реагировать, но с каждым разом это дается труднее и труднее. Сегодня я планировала остаться с ней наедине. Без Давида и Натальи. Попытаться наладить контакт, но Наталья лишила меня этой возможности своей ссорой с сыном. Так что я имею полное право сейчас злиться.
— Я не упустила шанс помириться с сыном. Я сделаю это или здоровой или не сделаю вообще.
Шумно выдохнув, поворачиваю на зеленый направо. Злюсь, когда меня едва не подрезает идиот сзади. И нервничаю, конечно же, потому что впервые села за руль за длительное время. Еще и не на свой автомобиль, к которому привыкла.
— Это глупо. И вы это знаете!
— Ты сказала, что меня вылечат, разве нет?
— И вы так легко поверили моим словам?!
Мы впервые вот так с ней ссоримся. До искр напряжения в машине. Обычно наши конфликты проходили куда спокойнее, но в этот раз я не на шутку завожусь. Она лезет ко мне так, словно имеет право. И это при том, что я стараюсь ее не задевать, только разве что в ответ.
— Я не хочу, чтобы сын прощал меня из жалости. Вот он посмотрит на меня бедную и несчастную, больную, проникнется жалостью и простит, как побитую собаку? Оно мне надо? — недовольно. — Я должна показать ему, что изменилась и сожалею. А что я покажу в больнице?
— Вы могли бы провести с ним время. Не обязательно постоянно делать больной вид и притворяться несчастной. Вы не умираете, Наталья. По крайней мере, прямо сейчас.
Не знаю, понимает ли она меня, но больше мы с ней не затрагиваем эту тему. Как только приезжаем в больницу, ее практически сразу увозят и мне остается только ждать. Чем спокойно мог заняться ее сын, а не я, но он остался с моей дочерью, потому что ему она доверяет больше, чем мне.
— Вот, — протягивает мне медсестра карточку. — Здесь оплата и результаты. Кое-какие анализы будут готовы позже. Завтра вас примет врач и спланирует дальнейшее лечение.
Я машинально киваю, подхожу к стойке, чтобы заплатить, когда из моих рук неожиданно вырывает папку незнакомая женщина. Она отодвигает меня в сторону от стойки и хлопает папкой по поверхности. Открывает.
— Вы кто, простите?
— Я? — она задирает голову. — Я дочь Натальи, а вот ты… ты та, кто незаконно заняла мое место, не находишь?