Развод. (не) наша дочь

Глава 7

— Я все равно не понимаю, зачем был нужен этот тест, — хмыкает Назар, как только сталкиваемся с ним в коридоре.

Он ждет от меня ответов, которых у меня нет. Я уже пожалела о своей настойчивости. И вообще обо всем, что сегодня тут случилось. Я даже ехать сюда не должна была. Отправила бы его вместе с Никой, и всё. Но я зачем-то увязалась, увидела спорную родинку. Если я вообще ее видела. Теперь кажется, что нет, что не было ничего, и мне показалось.

— Забудь о нем, — отмахиваюсь. — Гораздо важнее теперь, что будет дальше.

— В каком смысле?

Бегло смотрю на мужа. Он правда не понимает, что все изменилось? Что подозревать его в измене и периодически устраивать скандалы — это одно. А узнать об измене, увидев его шестилетнюю дочь — другое.

Но и рвать…

Очень хочется. Правда. Отрезать одним движением и забыть. Поехать в ЗАГС, подать заявление. Детей у нас нет, нас никто вместе больше не держит, разведут быстро, хотя, если я потребую половину имущества, возможно, повременят. А я, конечно же, потребую, потому что заслужила. Потому что я выходила замуж не за мешок с деньгами. Он стал таким со мной. И я не собираюсь оставаться ни с чем, спокойно отпуская его к другой, которая получит уже укомплектованного мужчину.

— В прямом. Ты ждешь, что я тебя прощу? Прощу за связь с другой женщиной?

— Нет.

— Нет?

— Я буду вымаливать прощение. Если нужно, на коленях. До тех пор, пока у тебя не отболит.

— Уже.

— Что уже?

— Уже отболело, Назар. Тогда, когда мы потеряли нашу дочь.

— Это разве не другое?

— Твоя измена? Другое, — соглашаюсь. — Сейчас болит не так сильно.

На самом деле я вру ему. И обычно он раскусывает мое вранье на раз-два, но в этот раз… в этот раз он мне верит. По его взгляду вижу, что верит. По утонувшей в глубине боли и сожалению вижу. И ничего не хочу с этим делать. Хочется ему отплатить. Я… я уверена, что он не страдал, когда я потеряла дочь. Не страдал так, как я. А уж учитывая, что у него есть дочь, я в этом только лишний раз убеждаюсь. Плохо было только мне. А так хочется, чтобы плохо было еще и ему, чтобы корчился от такой же боли.

Интересно, что для этого нужно сделать? Что сказать, чтобы довести? Я никогда не умела так. Не умела довести Назара до ручки. Некоторые мои знакомые умудрялись доводить мужей едва ли не до рукоприкладства. Кто-то до разбитой двери, кто-то до пореза на руке от удара по зеркалу, а я… я даже не могла вытащить из Назара повышенный голос. Он всегда сдерживался, хотя прежде мне и не хотелось. Подливать масло в огонь — это не по моей части. Я была для Назара очагом. Теплым, ни разу не горячим, скорее приятным, уютным. А теперь его нет. Этого очага. Его, в общем-то, давно нет, но только сейчас это ощущается настоящей потерей. Словно камин потух уже очень давно, но только сейчас мы почувствовали, что стало холодно.

— Это хорошо, что не болит, — хватает мои руки и сжимает их в своих больших ладонях.

У него всегда были большие руки. Больше моих едва ли не в два раза, да и сам он не отличался низкорослостью. Высокий, широкоплечий, накачанный. В противовес мне — худенькой и щуплой. Мы не были той парой, которая «смотрится отлично». Скорее мы были непонятны окружающим. Медведь и Маша. Как-то так мы выглядели со стороны, но вместе с тем на нас никогда не смотрели с удивлением, потому что мы, хоть и отличались по весу и росту, смотрелись органично. Не идеально, но и не так, что хотелось отвернуться.

— Мы это переживем, правда ведь?

— Переживем что?

— Мою ошибку.

— Ошибка, Назар, это когда ты надел штаны навыворот, а ребенок… это не ошибка. И любовница тоже.

— Я виноват. И я это знаю, но рушить из-за этого семью… Я люблю тебя, слышишь? По-прежнему очень-очень сильно люблю.

Я в этом не сомневаюсь. Он как-то не давал повода усомниться. Кроме вот — дочери. Теперь я не знаю, на что больше обращать внимание. На то, что у него есть взрослый шестилетний ребенок, или на то, как он все это время ко мне относился, как был рядом. Что я должна поставить в приоритет? И главное, что в приоритет теперь поставит он? Теперь, когда ребенок у него есть не где-то там с матерью, а здесь с ним.

— Где ее мама, Назар? Почему девочка доведена до такого состояния? Ты… совсем о ней не вспоминал?

— Ты считаешь, я чудовище? Конечно, вспоминал. Единственным условием, которое я поставил ее матери, было то, что ты никогда не узнаешь о Нике, а я ежемесячно перечисляю крупную сумму денег на ее счет.

— Те двести тысяч несколько недель назад….

— Да, они были отправлены ей.

— На двести тысяч дети растут не так. И одеваются не так.

— Я знаю. Я выясню.

— И что будешь делать? Что, если она не захочет ее забирать? Откажется или спихнет на тебя? Так бывает, к сожалению, тоже.

Никогда не понимала таких женщин, не понимала, как можно оставить ребенка, словно он никому не нужный, но видела, конечно. И не раз. В детских домах, куда я прихожу несколько раз в месяц с покупками, бывают разные дети. Не только те, кто потерял родителей из-за несчастного случая, но и те, кого просто оставили за ненадобностью.

— Я… не думал.

Не думал…

— Она же дочь твоя, Назар. Ты готов отдать ее в детский дом?

— Нет. Наверное, нет. Отвезу к родителям. Своим. Мама давно хотела внуков.

Замолкает, отводя взгляд в сторону. Я знаю, что не озвучено. Озвучиваю про себя сама. Назар никогда ничего подобного мне бы не сказал. Слишком хорошо воспитан, чтобы бросить в лицо мою женскую несостоятельность.