Развод. Ты не уйдешь

Глава 5

Она

Утром я встаю, чуть светает.

Я эти дни вообще практически не сплю: стресс, нервы, ответственность, переживания. Еще и муж добавляет сверху.

Но на самом деле сегодня мне хуже всего спалось из-за того, что в доме стоял гроб свекра.

Есть у меня какой-то иррациональный, холодящий душу страх перед покойниками. Наверное, слишком цепляет это напоминание того, что все мы не вечны, что любого из нас может внезапно унести несчастный случай или сердечный приступ, как свекра.

Бреду по дому, как привидение, надо приготовить на всех завтрак.

Если честно, просто очень сильно хочу поспать. Поспать в стенах нашей с Глебом квартиры, а не в доме, где каждая мелочь проникнута скорбью и чувством утраты. Плюс детишки уже хотят домой, в свои комнаты, к любимым игрушкам, к прогулкам во дворе, где все знакомо и есть куча приятелей из жилого массива.

Замешивая тесто на оладьи, я с замиранием сердца думаю о возвращении домой, в родные стены.

Бессознательно не думая о плохом, воспроизвожу в мыслях только хорошее. Открывшиеся обстоятельства пока задвигаю на второй план.

Сейчас слишком сложно думать о том, что станет с нашей жизнью в дальнейшем. Не загадываю. План минимум — пережить этот день.

— У тебя оладьи горят, — слышится чей-то голос сбоку.

— А? — вздрагиваю. — Ой, точно…

Я уже пожарила целую гору пышных оладий, но в итоге заснула, стоя над плитой, когда теста осталась меньше, чем на треть.

— Давай я дожарю, — предлагает тетя Лариса. — А ты иди, поспи. Отдохни немного. День сегодня будет длинным, успеешь настояться.

Поблагодарив сестру свекра, иду обратно к себе, но перед этим сворачиваю в ванную комнату. Замечаю следы крови на кафеле и на раковине, аптечка, что всегда стояла сверху шкафчика, отсутствует.

Наверное, Глеб взял, догадываюсь. Высадил стекло и вылез из холодной летней кухни. Значит, где-то в доме спит. Осторожно заглядываю во все комнаты, не находя среди спящих мужа.

В последнюю очередь заглядываю в кабинет свекра, который служит библиотекой. На рабочем столе стоит простенький ноутбук, есть небольшая, узкая софа. На этой софе и скрючился Глеб, спит.

Рот приоткрыт, похрапывая. Правая рука свисает до самого пола. Обмотанная кое-как. Аптечка рядом, на полу. Интересно, муж уже проспался или все еще нет? Я осторожно сажусь рядом и поднимаю его руку, опустив себе на колено. Потом беру аптечку, ножницами срезаю плохую повязку, обрабатывая руку.

В какой-то момент я понимаю, что звук дыхания Глеба изменился.

Больше нет похрапывания. Дыхание поверхностное и легкое. Чувствую, как слегка напрягаются его пальцы.

Поднимаю взгляд на мужа, он уже не спит, наблюдает за мной через полуопущенные ресницы.

— Я перевяжу тебе руку, — сообщаю ровным голосом.

Теперь можно действовать не так деликатно. Я училась на медсестру, а работала совсем немного — ушла в декретный отпуск с дочерью, потом снова вышла на работу. Но Глебу не понравилось, что я сильно устаю, потребовал уволиться.

Тем более, денег моя работа много не приносила, и мы ни в чем не нуждались. Так больше я не возвращалась к своей работе…

Теперь, даже если Ванечке исполнится три года, я снова не смогу вернуться к работе, потому что беременна и уже рожу, наверное, к тому времени.

Муж не противится, раскрывает ладонь, укладывает руку поудобнее. Порезался он глубоко, конечно, осколками и верхнюю часть руки поранило. Заживать на ладони будет до противного долго, место такое, что постоянно в работе.

— Постарайся не мочить повязку.

Вот и все, можно уйти. Неожиданно пальцы мужа задевают мою руку. Он скользит подушечками пальцев по моей ладони и продолжает смотреть мне в лицо.

От таких его взглядов на сердце становится непросто, тяжело. Тяжело при всех открывшихся обстоятельствах, но все-таки дыхание немного сбивается.

Я вышла замуж по любви и была уверена, что Глеб тоже любит меня.

Может быть, за годы брака от этой любви уже ничего не осталось?

Или вовсе не было этих чувств с его стороны? Только с моей — глубокие, сильные чувства.

Выйдя замуж за него, я ни о чем не жалела. И когда пришлось оставить работу, исключительно по его требованию, тоже думала, что это пойдет на пользу нашей семье, укрепит любовь…

Теперь я уже ни в чем не уверена. Особенно, уязвимо неуверена в себе. В эти дни я больше на моль похожа, моль в сером платье и с траурным платком на голове. Затюканная, уставшая, бледная… Нет, я ухаживаю за собой, могу одеться красиво, но в эти дни просто не до этого. Если бы Глеб помог с похоронами, но он провалился в горе и не видит, как я вымоталась за эти три дня!

В то время как любовница Глеба выглядит замечательно — свежая, вкусно пахнущая, отдохнувшая, с макияжем. С той стервозинкой, от которой мужчины сходят с ума.

Интересно, почему я однажды решила, что хорошая девочка может искренне понравиться плохому парню? Ему больше подойдет роковая красотка, та Мария. Знает, что хочет, действует, невзирая на обстоятельства. Ей не стыдно ломать семью даже в момент трагедии, ведь она-то живая!

— У тебя лицо… — хрипло выдыхает Глеб.

От него несет перегаром.

Взгляд мужа касается моей щеки. Она все-таки припухла, несмотря на лед, который я усердно прикладывала. И там красуется синяк, которому нипочем оказались разные мази и ухищрения. Он все равно выскочил…

— Это… я? — спрашивает мучительно медленно муж.

Он растягивает слова, глаза становятся темными, с болезненным выражением, словно его сжирает запоздалый стыд за все, что он сказал и сделал.

— Оль…

Муж садится, не отрывая руки. Мой взгляд проезжает по его крепкой шее с острым кадыком, ворот рубахи сильно смят и затерт, тоже в крови. Мощные плечи, большие ладони с сильными пальцами, которыми он невероятно умеет ласкать. Тот еще виртуоз и наглец, любивший запустить свои пальцы мне под трусики, когда я была у них в гостях и все еще вроде было чинно, без разговоров о свадьбе.

Помню, как он меня зажимал в углу, тайком, со словами: «У тебя две минуты, пока папа вышел встречать гостей, успеешь?» И я сходила с ума от его ласк, потом горела от стыда, казалось, все замечают, какое сладкое удовольствие я пережила совсем недавно.

Эти мысли и образы быстро-быстро мелькают в моей голове. Я чувствую сожаление и одновременный прилив. Наверное, неуместный, учитывая обстоятельства. Но внизу живота все пульсирует и тянет, молит о близости.

Зрачки Глеба расширяются, он движется ближе. Муж всегда читал меня, как открытую книгу, улавливал моменты, когда я его хотела.

Кажется, и сейчас, пока почти все в доме еще спят…

Голова чуть-чуть кружится. Я облизываю губы, все кажется острым, неправильным и от этого еще более возбуждающим.

Ладонь мужа ложится на колено и крадется под мой халат, наброшенный на плечи с утра. Его дыхание становится шумным, сиплым.

— Оль… Олька моя… Приподними попку, — просит, чтобы ему было удобнее снять с меня трусы. — Или давай так, просто в сторону, а?

Я почти готова закрыть глаза, зная, что потом буду себя проклинать за то, что отдалась этому подлецу.

В момент, когда ресницы опускаются, вижу телефон Глеба.

Экран вспыхивает сообщением и увиденное горит, отпечатываясь каждой долбаной буквой в моем сознании.

Маша: «Доброе утро. Глеб, я думала о тебе всю ночь…»