Репатриация на чужбину

Глава 9

В которой тенденция не дает расслабиться…

Чтоб её!

Чем дальше, тем больше местная дурная, нездоровая тенденция меня пугала. Разбойный разгул на подступах к западному побережью Руфеса вынуждал крепко задуматься. Вот, как, простите, мне управляться со своим хозяйством – с этим пресловутым баронством – если на его богатства могу претендовать не только я? Как там Первая Английская Елизавета своим лордам талдычила: пахарь должен спокойно пахать, рыбак рыбачить, мастеровой мастерить, купец спекулировать, а чиновник воровать. Люди свой хлеб должны зарабатывать в мире и покое. А не железом о железо стучать, добиваясь пользы через членовредительство. И тут я её величество очень даже одобряю. Не успела я переварить это собрание здравых мыслей, как мои мужики дотащили меня до первого приличного города. Причём, портового.

Он и впрямь оказался настоящим городом: многоэтажки, мощёные улицы, достойные сортиры и стройные ряды торговых лавок по обоим бортам крузака. Обхождение на парадных воротах – полный восторг. Мой фургончик едва ли не на руках перенесли через порог за твёрдо установленную плату, не омрачённую вымогательством. Гости города на разно-фасонных тарантасах и телегах почтительно расступались, едва натыкались глазами на мою безобразную безглазую маску. Многие кланялись. А некоторые даже не шарахались, как от чумной повозки.

Хотя, чего ж от нас не шарахаться, коли на плече одного грозного воителя развалился лайсак, а на плече второго с умным видом озирается вирок. И по вознице экипажа зайцами скачут целых два малолетних лайсака. Ну, и Рах из моей сумки на груди не постеснялась высунуться – оклемалась, слава богам! От повязки сегодня поутру отказалась, дескать, хватит уже. А если вспомнить, что за крузаком маршируют восемь тягловых обров, то наш кортеж может с полным правом называться баронским. Наверно, поэтому до лучшей в городе гостиницы мы дотащили приличный шлейф зевак.

Та взаправду выглядела довольно презентабельно: три этажа, чисто выбеленный фасад, ставни целые, крашенные и в полном наборе. На задах гигантский хозяйственный двор с сараями для обров. Тут же пчелиный улей из пакгаузов на любой вкус. И даже каменный бассейн с фонтаном в центре всей композиции – цивилизация! Я-то поначалу заробела насчёт свободных номеров в столь фешенебельном отеле, но Сарг невозмутимо пёр по прямой. Как ни странно, наших копытных разместили тотчас и наилучшим образом. Не успел мой опекун стянуть меня на землю, как на передний план вылезла целая делегация встречающих во главе с самим хозяином. Я, конечно, цену себе знаю. Но явно продешевила с количеством цифр перед запятой – больно важной персоной оказалась. Ибо впереди меня ожидал не стандартный номер, а целые апартаменты из трёх комнат с предбанником. И собственной ванной! О как!

Застолбив за собой самую маленькую, уютную из комнат, я оккупировала здоровенную кадку и ушла на глубину. Плавала, ныряла, плюхала ладонями, бултыхала ногами, взбивала пену, пускала пузыри, пела, мычала и стонала. Рядом возлежала на кушетке Рах, отдавая дань гигиене в своей языковой манере. Две юные служаночки в чистеньких платьицах с оборками жались в сторонке и даже не блеяли. Я уже начинала подумывать, что вполне могу переночевать и в кадке, как в дверь беспардонно замолотили кулаком. Сарг потребовал вытряхаться из рая, потому, как Сиятельная тут не одна и нечего борзеть.

Если бы меня кто предупредил, что в этом мире водятся маникюрши, скончалась бы ещё в ванне. Я полюбила эту тихую услужливую женщину с первого взгляда и нипочём не желала с ней расставаться. Поскольку Клор – о боги! – оказалась ещё и массажисткой. В голове тихой сапой зашебаршили подленькие идеи о выгодном обмене наследственной агратии Юди на домик в центре этого божественного города. Или прямо на этот люкс, но чтоб с массажисткой в придачу. Знаю я эти их занюханные баронства с их пыльными холодными замками! Не заманите!

И часа не прошло, как вымытый и вычищенный опекун вытряхнул свою госпожу из её уже почти приватизированной спаленки без всякой жалости. Он впервые узнал, что я могу выражаться не только по писаному. И тотчас продемонстрировал, как мизерно его почтение к духам-небожителям всех рангов. Даже моё ночное признание ничегошеньки не изменило в наших суровых отношениях. Впервые пожалела, что в его аттестат чёрным по белому вписано «опекун», а не «лакей».

Обеденная зала сияла великолепием в виде скатертей, столовых приборов и чистых рук посетителей. Я, наконец-то, воочию убедилась: местные за столом умеют не только ржать, орать, сморкаться и сквернословить. Тихий мерный гул бесед не лез в уши с настырностью боевого слона, а обтекал их медовой рекой. Ещё бы глаза публике приклеить к тарелке под носом, и наступит эра моего райского существования в этом гнусном мирке. Нет, вот почему до апартаментов тут додумались, а до отдельного кабинета в ресторации воображение не докатилось? Пялились на меня все: кто исподволь, а кто и нахально.

А, собственно, что такого? Щуплая девица в скромной серости необъятном балахоне и дебильной маске во всё лицо – нисколько не интересно. Рах у меня тут рядом с супом разлеглась, теребя косточку? Её разгильдяи дерутся на закорках Вотума из-за клочка жаркого? А может, не в этом деле? А может, не такая уж я и уродина? Может, как и подозревала, красавица, а миссис Далтон – старая завистливая лгунья? И на кой мне эти фискальные суперспособности, если они мои же мечты разносят вдребезги? И чего это я, в самом деле, полезла шарить по головам публики? Убедиться в сочувствии к уродству влиятельной пигалицы? Пошли они все! Снять бы сейчас маску – подавились бы сволочи при виде моих небесных очей!

Грустно. Но супчик просто блеск. Как же трудно прилично кушать, не частя ложкой. Хотя, судя по манерам моих мужиков, я слишком серьёзна и требовательна к себе. Как кромсали ножами мясо на бивуаках, так и здесь рвут куски своими лошадиными зубами. Того и гляди, начнут губы жирные скатёркой утирать…

Я хихикнула, и тут же получила пинок в голень. Подняла глаза и сконфузилась: у нашего стола тормозил богато разодетый зрелый господин очень сексуальной наружности. Его тщательно обихоженная бровь подбиралась уже к самой кромке стильной прически, гоня перед собой по лбу волны морщин. Неловко получилось: он не кто-нибудь, а мэр. Градоурядчик, чтоб этих местных с их корявым титулованием! И с их манерой подкрадываться.

Его милость Акунфар аэт Влаадок – урядчик города Влаадок и по совместительству первый почитатель достославного Ордена Отражения. А я слепо таращусь на галантного кавалера глухой маской и пытаюсь протолкнуть в цыплячью глотку непережеванные овощи. Чуть не сдохла, честное слово, и мэр как-то сразу потерял несколько баллов в рейтинге. Вот чего припёрся незваным? Внимающая кушает в семейном кругу, а он в гости к себе тащит, придурок. Мне же даже возразить нечем – овощи в горле упираются всеми конечностями. Зато Сарг с Алесаром в полном восторге: рожи каменные, а внутри хамский взрыв хохота. Короче, упустила я время послать визитёра куда подальше. И моё мучительное молчание тотчас опознали, как притянутое за уши согласие. Одна радость: этим двум опекунам-подонкам пришлось волочиться следом! Хрен вам, мерзавцам, а не полежать после обеда.

Дворец его милости аэт Влаадока – чем я упорно предпочитала его считать – взгромоздили на холм у самого порта. И мне невообразимо безразлично, что по сравнению с нашей цитаделью он выглядел чисто выметенной казармой, нашпигованной дорогими вещами. Мой ум, возмущенный заскорузлой действительностью, требовал праздника и хучь бы какого-нибудь дворца. Акунфар откровенно радовал манерами и мозгами. Он был первым образованным джентльменом этого мира, удостоившим меня вниманием. Я всегда тяготела к интеллигентным мужчинам со сдержанными манерами и стрижеными ногтями. Всякие брутальные Конаны-варвары вызывали стойкое раздражение и угнетали либидо. А вот шевалье Влаадок!..

Мы протрещали до полуночи, погружаясь в дебри философии, психологии и прочих мудрствований. Я в грубой категоричной форме соизволила остаться здесь на ночь, дабы побаловать себя приятной компанией за завтраком. Который, кстати, был великолепен, несмотря на общую картину моего безумства – потеряв бдительность, я сваляла дурака. И ещё какого! А ведь целый день моя любезная сердцу Рах подавала еле уловимые сигналы. Не то, чтоб всерьёз бунтовала, но вела себя странновато: скованно, задумчиво. И с той предубежденностью, какая рождается не фактами, а дурными предчувствиями.

Сарг с компанией вернулись в гостиницу прямо с утра, не вынося моих восторженных чудачеств. И дав мне на разграбление благ цивилизации сутки. Весь день Акунфар был весел, искромётен и остёр на язык. Я беззаботно хихикала над его баснями о жизни в замках тана и его танагратов. Народу вокруг нас толкалось по минимуму. А музыка, которую я, в общем и целом, недолюбливаю, щебетала на пониженных тонах. Внимая обходительному хозяину, я перебирала книги, которые слуги натащили из библиотеки. И разрабатывала план, как выморщить хотя бы несколько этих драгоценностей в подарок. Рах где-то шлялась – с обеда её не видела – но, это не огорчало. Лайсаки – любопытные создания, и мне не хотелось ограничивать свою девочку в её привязанностях.

Она прыгнула мне на грудь, едва я завернулась в шёлковое одеяло, предвкушая долгий крепкий сон. Который, впрочем, мгновенно улетучился – Рах смотрела на меня теми самыми глазами, которыми некогда Кух призывал меня к её спасению.

– У меня беда? – рефлекторно понизила я голос до шёпота.

Умница бешено замотала головкой, прижав уши и скалясь.

– У тебя беда? – приступила я к повторению пройденного и попала в точку: – С твоими родичами что-то случилось?.. Надеюсь, не с нашими детьми?!

Рах гневно зашипела на мой крик души и дважды подпрыгнула, вминая мне грудь в позвоночник. Теперь зашипела уже я, что не помешало немедленно подорваться с постели и залезть в дорожный костюм. Балахон мне посоветовали не надевать – скрученный в тугую колбасу он повис подмышкой. В коридор мы выскользнули без помех. И даже до лестницы добрались без препонов, но там Рах встала столбиком под дверью, приглашая меня остеречься – я начала с узенькой щёлки. Стражников было двое. Но они не подпирали дверной проём статуями – азартно катали кости, погромыхивая здоровенным кубком. Сами боги усадили их затылками ко мне, так что блокировать их зрительные и слуховые центры труда не составило – я пронеслась мимо охраны, как заяц мимо стоп-сигнала.

Дальше до самой кухни ни на кого не нарвались, а поварята в подсобке имели здоровый сон трудового человека. Они благополучно проспали возню с корзинами в глубине этой кладовки. А также борьбу с железным засовом и скрип низенькой дверки, спрятавшейся за полками с харчами. Отсутствие факела или хотя бы огарка свечки меня не смутило, хотя темень в этом лазе висела непробиваемая. Я просто сняла маску и расстегнула ремень. Рах ухватила его зубками за кончик и потащила меня на привязи. Поводырём она была от бога – я почти не колотилась плечами по загогулистым стенам, а щенячий рост сберегал макушку. С недавних пор стала замечать: у меня прорезалось ночное зрение, и оно крепнет день ото дня. Вот и теперь включилось, хотя пока оставляло желать лучшего.

Путешествие было недолгим, но, примерно с середины пути осложнилось понижением потолка. А финишировала я на карачках, зажав ремень в зубах. С детства терпеть не могла хвататься голыми руками за сухую землю, камни и прочее – мерзкое ощущение пыльной сухости в ладонях выводило из себя. В новом теле ничегошеньки не изменилось. Я брезгливо сворачивала кулачки, а иной раз опиралась на локти, защищая тело от каменной кладки всем, чем угодно, кроме ладоней.

Рах сверзилась куда-то под землю совершенно неожиданно, и освобождённый ремень заболтался, раздражая челюсти. Мне повезло: колодец, в который сбросилась моя подруга, снизу был чуть подсвечен и отлично просматривался до самого дна. Приземлиться мне предстояло, примерно, метров с трёх – приличный шанс не переломать ноги. Как полезу назад – в голову не приходило. Всё забивали эмоции лайсака, в ужасе страшащегося опоздать. Ног я не сломала, но пятки отшибла так, что с минуту сидела на заднице, собирая в кучу звёзды и вымаргивая их из глаз.

Покончив с медицинской процедурой, разглядела и сам подвал, в который спикировала, и Рах, подпрыгивающую у двери в стене. Моя бдительная проводница мячиком скакала на каменном полу, даже не пискнув. А её отпрыски или тот же Кух верещали бы сейчас, как потерпевшие, стимулируя меня на подвиги. Я направилась к эпицентру лайсаковых поскакушек, миновав пару здоровенных бочек у той же стены… Бабах! Невидимая дверь где-то далеко в недрах подземелья так грохнула, что я подлетела чуть ли не на метр. На автопилоте сиганула к бочкам. Втиснулась промеж них, развернула балахон и скрючилась под ним, уповая, что в скупо освещённом подполье сойду за кучу мусора.

Не утерпела: вытащила наружу один глаз и сразу увидала двух приближающихся мужиков с факелами. В одном признала Акунфара и ничуть не удивилась: человек у себя дома, и бродит, где ему заблагорассудится. Второго тоже срисовала – видела его однажды в зоопарке. Он сидел в вольере, озаглавленном: горная горилла. А теперь вышагивал перед господином, направляясь к дверце, что облюбовала моя подружка. Открывал её хозяин самолично и внутрь шагнул один. У меня внутри разорвалась хлопушка с жидким гелием, превратив тело в ледяную скульптуру: если Рах сорвётся с катушек и сиганёт следом, нам конец!

Не сорвалась и не сиганула – ворохалась у меня подмышкой и ждала команды. Даже не представляю, какой добрый дух отсоветовал мне в ту минуту тупо дожидаться с моря погоды. Горилла отчего-то не присоединилась к своему дрессировщику. И я, высунув голову, занялась её звероподобной психикой. Взмокла, как крыса, первой повстречавшая пробоину в борту, но звероящер сполз по стене. Акунфар не появлялся, и мы с Рах обрекли себя на инициативу.

Даже не сразу поняла: почему высокий сильный мужчина с мечом и набором ножей застыл, едва я объявилась на пороге? Это надо было видеть выражение его лица – я и сама впала в ступор, смяв атаку. Но в себя пришла первой – вспомнила о том эффекте, что производят на человечество мои обновленные глазки. Бог знает, что он обо мне подумал, но Рах не намеревалась миндальничать. Один прыжок на какой-то ящик у его ног, второй на плечо, его вскрик, её отскок… И дело сделано. Акунфар очнулся, оторвал ладони от лица, искажённого болью и осознанием перспективы близкой смерти. Он, естественно, вытащил эту проклятую железку из расписных ножен. Весь этот мир сговорился, не переставая, махать перед моим лицом острыми предметами.

Я опрометью вылетела из комнаты и понеслась в ту сторону, откуда явился мой внезапный враг. Здесь широкий коридор вливался в круглый зал с потонувшими во тьме стенами. Лишь по центру стояли несколько высоких подставок с воткнутыми факелами. Он нагнал меня у первой, но я успела опрокинуть этот чугунный торшер между нами. Рванула дальше ко второму и уже ухватила его за какие-то отростки-загогулины… Вдруг осознала: а не слишком он зажился для укушенного? Не стала продолжать погром: страшно остаться без света чёрт знает где, откуда неизвестно, как выбираться. Отступила к третьему торшеру.

Но предосторожность сработала вхолостую. Акунфар, попрощавшись со мной ослепшими глазами, прохрипел что-то человеконенавистническое и рухнул ничком. Жуткая нервотрёпка в полном молчании в полумраке в полной заднице! Со щемящим разочарованием в душе: какой был мужчина! Настолько великолепный, что обманутой себя чувствовала каждая извилина моего обиженного мозга. Ох, уж эти мне девичьи мечтания: нагрянули толпой, взяли наивную жертву в окружение и, чуть было, не задавили. Земля пухом, сволочи!

Мои переживания прервал истошный визг неугомонной напарницы, и я помчалась обратно. Притормозила, было, у тела гориллы – та подозрительно долго в отключке. Того и гляди, подскочит да растерзает! Не сразу обратила внимание на то, что этот мозг уже мёртв. Плюнула с досады и запрыгнула в распахнутую камеру. Тут старательно всмотрелась в замеченный прежде ящик, на котором теперь гарцевала Рах. Обычная клетка с обычным… лайсаком. По глазам узнала – остального не разглядела.

Давай – командовала всем телом Рах – приступай, освобождай, не тупи! Ага, сейчас все брошу! Она визгливо зачирикала и прыгнула на меня, зацепившись за куртку на груди. Дёргалась и материлась прямо в лицо столь убедительно, что я решила: дело на мази, пленник предупреждён, зубы на замке. Ещё один мужик на мою шею – отметила я, проследив глазами за его полётом подальше от нас с клеткой. Он вылетел в дверь, испарился, снова возник на пороге, опять унёсся и принесся – эти мужики вечно не знают, чего хотят. Однако молодец: превозмог себя, преодолел проклятый покинутый порог. И с деловым видом бросился в тёмный угол на повелительный щебет Рах.

Проклиная всё на свете, нацепила маску, выдернула из гнезда на стене факел и потащилась следом. Я не так уж впечатлительна. Но, нормальная. Когда увидала распятого на каком-то изуверском сооружении второго пленника, содрогнулась от жалости и отвращения. Меня торопили, и я пошла на это самоубийство: принялась освобождать обморочного лайсака. Который, между прочим, в любой момент мог прийти в себя и отомстить первому же встречному за всё подряд. Страшно хотелось жить и пить – глотка пересохла. А пленник отправился в сумку. А я –оглядеть тот зал с трупом хозяина всей этой мрачной собственности. А Рах с её новым кавалером за мной по пятам, сопровождая меня невнятными ругательствами. А мне наплевать: я устала и обиделась.

Там – в этих скруглённых стенах – были самые обыкновенные камеры-ниши. Во всяком случае, справа от коридора, куда я ткнулась первым делом. Прутья решетки неоправданно толстые, словно рассчитанные на семейство бегемотов. На деле же внутри оказалась простая женщина, обвешанная длинными нечёсаными лохмами и остатками одежды.

– Ты кто? – почти равнодушно окликнула я лохматый комок, непонятно каким местом повёрнутый к решетке.

Молчание. А оно мне надо? Я что тут на курс психотерапии подрядилась?

– У тебя десять секунд на ответ. Потом я уйду, а ты продолжишь кочевряжиться.

– Мерона, – исправилась заключенная и очистила лицо.

Грязная, побитая, но красивая… зараза!

– Ты кто? – не сдержала я раздражения от столь несправедливого распределения прелестей.

– Ведьма, – не постеснялась оповестить она безо всякого вызова. – Сиятельная, что со мной будет?

– А что было? – вспомнила я про осторожность.

Хотя ответ, в принципе, меня интересовал, как страуса чулки.

– Влаадок приказал меня схватить. И заточил сюда.

– За колдовство? – скептически хмыкнула я.

– За то, что не рассказала о кладе своего отца.

– А он существует?

– Нет, – с сожалением выдохнула женщина.

И была абсолютно искренна, хотя и врала безбожно: клад был. За спиной загремело металлом о камни, и я шарахнулась от клетки, помахивая перед собой факелом. Ложная тревога: Рах с подельником обобрали труп гориллы и дружно волокли мне увесистую связку средневековых гигантских ключей. Свой ведьма опознала в два счёта. А когда мы её вытащили, поползла вслед за мной к противоположной стене. По её словам, кроме неё и второго заключённого, других завоеваний покойного мэра в камерах не сидело. Этот второй удостоился толстых цепей, щедро развешенных на его могучем торсе и мускулистых конечностях. Несмотря на плачевный вид и ужасающую усталость, его мозг полыхал воинственным презрением и мстительной радостью за судьбу своего тюремщика.

– Ну, а ты у нас кто? – прибегла я к проверенной процедуре.

– Капитан Олсак, – охотно отрапортовал атлет в одних драных подштанниках.

– Тоже неудачливый обладатель кладов? – уточнила я, перебирая ключи.

– Нет, Сиятельная, – почтительно признался морской волк на привязи. – Всего лишь трёх кораблей. Ещё нескольких домишек по всему побережью. И солидных торговых контактов.

– О боги! – застонала я под грозное звяканье гигантских отмычек. – А это-то Акунфару на кой ляд сдалось?

– Я контрабандист, – скромненько отрекомендовался капитан. – Лучший в этих местах… Сиятельная, во-он тот ключик, с такой широкой зубастой короной. Там ещё три выщерблины.

Ну и проколупались же мы с Мероной, разбираясь со всем его железным хозяйством. Я два пальца прищемила и коленкой ударилась.

– Чего это урядчик тебя так украсил? – полюбопытствовала я, заканчивая отшелушивать с него металл. – Психованный что ли?

– Нет, – усмехнулся арестант, скрежеща зубами от боли в затёкших членах. – Бегаю ловко. Дважды уходил, да не повезло.

В норму он приходил достаточно долго, что-то рассказывая и поминутно косясь на свернувшихся у меня в коленках лайсаков. Я его не слушала – дремала. Мерона под капитанский говорок что-то оттирала и массировала на его потрёпанном теле. Меня нисколько не тревожило наше неторопливое пребывание в столь сомнительном месте. Только печалило стремительное возвращение из мира приличной посуды и горячей ванны в юдоль всё того же запустения, грязи на руках и туалетов, где присядешь. А ведь ещё несколько часов назад вокруг меня всё так замечательно складывалось …

– Сиятельная! – окликнул меня решительный мужской голос. – Просыпайтесь. Надо уходить.

Он всё успел – мой новый знакомец: запер дверь, ведущую наружу, начисто обобрал гориллу, приодевшись. Видать, не обошёл стороной и барахлишко бывшего урядчика, обзаведясь оружием и прочими цацками. Мерона щеголяла в Акунфаровых сапогах, натянутых на пять слоёв изысканных шёлковых портянок. И в его же дорогом плаще, обёрнутом вокруг исхудавшего тела. Олсак раздобыл где-то пару бутылей с плюхающей жидкостью. В одной оказалась слегка подтухшая, но вкуснющая вода. А содержимое второй осталось под большим секретом, судя по хитрой роже добытчика. Подумаешь, а то я не знаю, что в ней? Какое-нибудь местное пойло с омерзительным запахом. И вкусом настойки на упырях, отметивших десятилетний юбилей разложения.

Нашу с Рах дыру в потолке, ведущую наверх, капитан забраковал. Он утащил нас в совершеннейшие дебри подземелья. Сначала мы с Мероной брели за ним в полный рост. Затем в три погибели. А после и вовсе унизились до ненавистных мне ползаний на карачках. При этом Олсак беспокоился только о моей персоне – он весьма уважительно относился к Ордену. И преисполнился решимостью вывезти меня отсюда пусть даже на собственных костях. Это примиряло с мерзкими декорациями и промозглой сыростью.

Последний отрезок пути мы проделали на брюхе. Отчаиваться я не решалась, лишь под давлением непрошибаемого спокойствия Рах. Эта фитюлька из любой дыры выползет. Её потрёпанный пытками сородич валялся на моей спине комковатой тряпкой и трудолюбиво приходил в себя. Изредка – при очередном моём позорном кувырке – острые коготки пронизывали курточную кожу и касались моей собственной. Лайсак виновато тренькал – я отвечала позитивным мысленным посылом. А Рах – если заставала нас за беседой – выговаривала бедняге по полной. Капитан оглядывался на меня с каждого пятого метра дистанции, затюкав вопросами о самочувствии – о Мероне он словно позабыл. Мол, вылезет – её счастье, а не случится, так и горевать не станем. Меня это почему-то задевало. И я начала доставать пыхтящую за мной женщину теми же вопросами.

На второй или третий месяц пути Рах со вторым приятелем надолго исчезли. Потом принеслись, щебеча что-то оптимистическое. Радоваться сил не оставалось, и ходу я не прибавила – пресловутая тяга к свободе и не думала подстёгивать такую рухлядь, как подыхающая карлица. Я всё также тащилась на локтях и коленях, страдая от невозможности отомстить трупу Акунфара за такое надругательство. Как Олсак меня вытаскивал из кротовой норы у подножия холма, даже не потрудилась запомнить. Заснула, и идите вы все со своей дурацкой политической системой да городской инфраструктурой.

Когда открыла глаза, солнце долбилось в решетчатые ставни, оставляя яркие брызги на полу и стенах небольшой, но вполне изысканно убранной спаленки. Ни балахона, ни верного костюма при мне не оказалось, а чужая шёлковая сорочка приятно скользила вдоль тела. Поднесённые к глазам ладони отмыты добела… Глаза! Маска оказалась на месте, хотя её и снимали. Это не требовало доказательств – такой она была выдраенной. Рах, новый наездник для кого-то из моих мужиков и сумка с раненым лежали тут же у меня под боком. Все трое – к счастью и последний – дружно сопели, поводя ушами. Я заметила на полу недалеко от кровати остатки их пиршества и лоханку с водой – кто-то позаботился о моей лохматой бригаде. А, кстати, кто?