Ревизор: возвращение в СССР 30

Глава 12

Москва.

Не стал рисковать и везти витраж в общественном транспорте, вызвал себе такси. Мы с водителем аккуратно уложили его сзади на сиденье и придавили моим портфелем для надёжности.

Дома была только Ирина Леонидовна. Распаковал витраж и мы с ней хором ахнули. Во-первых, это был шедевр. А во-вторых, он невероятно хорошо вписывался в наш интерьер. Сюжет картинки предельно простой: зима, деревья в снегу и снеговик с красным носом-морковкой. Но, учитывая, что у нас фартук на кухне выложен красно-белыми плитками, это просто попадание в яблочко!

— Ирина Леонидовна, сегодня установить этот витраж уже не успею. Завтра займусь. Не говорите Галие, пожалуйста, — попросил я. — Хочу ей сюрприз сделать.

— Хорошо, Паш, как скажешь, — улыбнулась наша няня. — Где ж ты его взял?

— Мне сказали, что это из студенческих работ… Правда, не представляю, где у нас таких специалистов могут готовить?

— Ну, где-то же да готовят, — взглянула она с откровенной завистью на меня, когда я тащил витраж к себе в кабинет, чтобы спрятать где-нибудь на шкафах.

Вернулся как ни в чём не бывало на кухню и сел ужинать. Минут через пятнадцать раздался звонок. На пороге стоял Линин Трубадур. Какой-то непривычно смирный и тихий. А то он же обычно с гонором, как польские паны накануне первого раздела Речи Посполитой…

— Тебя выпустили⁈ — вырвалось у меня от неожиданности. — Поздравляю.

И только тут я заметил у него бутылку коньяка в руках. Понятно… благодарить пришел. Похоже, придётся сегодня пить, хоть и не планировал вовсе… Но придется, не ставить же мне принесенную бутылку в шкаф, а ему чаю наливать, мы же не в Германии, где такие скупердяи живут. Ну и мне же надо попытаться ему мозги вправить, а он наверняка весь на нервах после камеры. Вон, сколько тот же Шанцев после нескольких дней в камере чудил… Чай точно не вариант.

Показал ему на табурет у стола на кухне. А сам быстро повытаскивал из холодильника, всё, что хоть чуть-чуть годилось на стол, выставил две пузатых рюмки и сел напротив него.

— Ну, рассказывай, — потребовал я, вскрывая бутылку очень приличного коньяка, что он принёс. Не поскупился парень. И как деятель культуры, не с водкой пришел, очень характерно для творческой братии… — Как там? Что было?

— Погоди… Вначале спасибо хочу сказать. Что Лину в беде не оставил, когда все остальные морду кирпичом сделали. Что подсказал ей, как меня вытащить. А мы ведь не то что не дружили, а даже и цапались… Не ожидал, спасибо!

— Хочешь честно отвечу, почему помог?

— Ну, давай, — напряженно ответил он.

— Талант у тебя. Жалко, если он пропадет вот так глупо. Ну и Лину тоже было жалко. Очень хочется, чтобы все у вас сладилось. Ты же серьезно в отношении нее настроен?

— Обижаешь, конечно! — напряжение как возникло, так и исчезло, моя аргументация была сочтена им разумной, и принята.

— Ну, тогда рассказывай, что и как там было…

— Да что было? Кормили три раза в день…

— И всё? — удивился я, разливая нам по полрюмки. — Давай, за твоё освобождение.

Он с готовностью выпил свою.

— Просто выпустили и всё? Завтра на работу? — уточнил я, готовясь к решающему вопросу про вербовку и наблюдая за его реакцией. — И что, даже ничего не потребовали взамен?

— Нет, слава богу, я так этого опасался! — проговорил он с явным облегчением. — Мне же и так теперь надо как-то мужикам объяснить, что не буду больше идти… Не в ту сторону агитации, так сказать.

— Каким ещё мужикам? — заинтересовался я, отметив про себя, что он вполне искренне обрадовался, что ни на что такое подписывать его в КГБ не пытались. Занимательный, конечно, факт и интересный.

— Да у нас своя компания, — ответил Виктор. — Пытаемся мои сочинения на нормальную музыку положить…

— Как интересно, — оживился я. — Так что получается, у тебя и группа своя уже есть?

— Ну как группа? — смутился Виктор. — Ударник и бас-гитарист.

— Круто! — искренне восхитился я. — И что, ты сомневаешься, что они примут твою метаморфозу?

— Конечно, сомневаюсь, — посмотрел на меня Еловенко так, как будто я простых истин не разумею.

— Друзья, а тем более соратники — это, конечно, очень серьёзно, — заметил я. — А вот скажи… Если ты напишешь песню про героев войны для выступления на заводе Девятого мая, неужели они откажутся тебя поддержать?

— Нет! Конечно, не откажутся, — уверенно ответил он. — Это святое.

— Вот! Напиши, тогда, пожалуйста, песню про женщин-фронтовиков. У меня бабуля всю войну на полуторке проездила. А её подруга близкая снайпером была…

— Вот это женщины! — с уважением кивнул он и поднял свою рюмку.

— Давай, дружище, и постарайся, чтобы твоя команда тебя поддержала. И мы устроим вам выступление на ЗИЛе. Помни, главное — содержание, а если это будет ещё и современно звучать и пользоваться одобрением у молодёжи, то может получится потенциальный шлягер. С которым не стыдно потом податься будет и на центральное телевидение, когда придет время. Сечёшь?

— Ну, да, — снова напряжённо вглядывался он в меня. Видимо, решил, что я сказку ему рассказываю…

Тут пришла мама и, с подозрением посмотрев на нас, скрылась в нашей спальне. Ирина Леонидовна не спешила покинуть нашу квартиру, сдав маме свой пост. Видимо, они обсуждали появление Виктора у нас. Ну да, он уж прославился, так прославился. Пока что, правда, сугубо печально.

— Вряд ли кто-то посмеет запретить прославление героев и отечества, в каком бы виде это не преподносилось. Понимаешь?

— Угу, — кивнул он.

— Я примерно представляю себе, в каком стиле вы работаете, это, скорее всего, рок, он не всем, конечно, нравится. И, если ты хочешь выйти за рамки подпольной рок-группы, — решил я сразу брать быка за рога, пока Еловенко охотно слушает, — надо учиться приспосабливаться. Чтобы преодолеть бюрократическое сопротивление, нужно смягчить первые ваши композиции смешением стилей. Это сгладит общее впечатление, и не вызовет однозначное отторжение у людей, принимающих решение — кого казнить, а кого помиловать. А у нас кто принимает решения? Как правило, молодежи там нет и им нравится совсем другая музыка. Надо это учитывать.

— Это как?

— Ну, смотри: куплет лирический, допустим, в песне о женщинах-фронтовиках в начале. Поётся о молоденькой девушке, у которой вся жизнь впереди, учёба в институте, любимый человек. И вдруг война. Жёсткий припев, как есть, хард-рок. Тут это вполне уместно — трудно придраться. Война — это боль, это шок, это крик души, это как наждаком по коже. Затем опять лирический куплет: она получает треугольник от любимого. А через несколько дней приходит вдогонку письмо от его родных, что получили похоронку. И опять хард-рок, всё, что осталось в жизни, это громить врага… И она идет воевать в действующую армию. Опять не придерешься — тема мести за порушенную любовь захватчикам, и где — на войне, тут должен быть надрыв. А потом май сорок пятого, Победа. Непривычная тишина, соловьи, девушка возвращается домой… И в конце что-то мощное, патриотическое, воодушевляющее. Вроде и хард-рок, но сугубо о том, как любимая Родина как феникс из руин встаёт… Стройка, работа восстановленных заводов. Гул молотов, шум мартеновских печей. Подберешь нужный смысловой ряд в словах — стройка и заводы связаны же с шумом — логично вполне будет звучать…

— Я понял, — горящими глазами посмотрел на меня Виктор.

— С лирическими партиями вам Ромка Малинин поможет, если сами не вытяните, — добавил я.

— Малина?

— Малина, Малина… Неужто он не сказал, что серьезно этим делом занимается? У него своя группа на заводе.

— Сказал, но я не понял, думал, просто с гитаркой посиживает иногда… Скромничал, значит.

— Сугубо между нами повторю — у тебя таланта через край. Только не зазнайся и не при больше через непроходимую чащобу, когда рядом удобная дорога есть. И помни о том, что главная беда музыкантов — алкоголь. Любой талант можно водкой или коньяком сжечь. Если серьезно творчеством займешься, чтобы со временем перейти из сторожей в признанные музыканты, хобби заведи какое-нибудь вместо выпивки. Модели самолетов клей, да хоть вязанием увлекись, нужно что-то, что будет нервы успокаивать после мощной энергетики концерта. И остерегайся подхалимов — сколько талантливейших людей они споили! Всего-то чтобы хвастаться, что регулярно бухают в компании такого-то… Им, понимаешь, это для поднятия самооценки надо. А они же к тебе сплошным потоком пойдут, едва ты популярным станешь… Помни, это твой главный враг!

— Спасибо! За всё спасибо, — протянул он мне руку.

— Да пожалуйста, — улыбнулся я. — Не забудь на выступление пригласить.

— Само собой!

— И лучше две песни для первого выступления сразу готовь. Если первая композиция народу зайдёт, сразу и вторую исполните. Для закрепления успеха.

— Понял.

— И не пренебрегай мнением начальства. Проси прослушать вас заранее. Скажут что-то поменять в тексте, поменяй для официальных выступлений, хуже не будет. А на квартирниках уже будешь петь, как хочешь.

Он ещё долго благодарил меня. Поговорили по душам, и вся его прежняя спесь куда-то улетучилась. Он меня ещё и обнял на прощанье.

Хотел было пригласить его завтра на выступление наших на ЗИЛе, но потом передумал. Несвоевременно. Пусть, лучше, со своей работой разбирается. А то его и так неделю там не видели.

Ну, посмотрим, что из этого получится. Проводив его, прибрался на столе и заглянул в спальню.

— Как сходили к врачу? — спросил я маму. — Разрешил он тебе ездить?

— Не разрешил, — насупившись, ответила она. — Поликлиника же ведомственная, от завода. Доктор же видит, что Ахмад заместитель начальника отдела и говорит всё, как он хочет.

— Ну, ты уж не преувеличивай, — возразил я ей. — Я понимаю ещё, если бы Ахмад был директором завода…

— Ты знаешь, какой это большой завод! Может, и не меньше твоего ЗИЛа! — ответила недовольная мама.

— Ну, не повезло тебе, — решил съюморить я. — Вышла замуж за начальника, теперь терпи.

Тут раздался звонок в дверь. Это оказался Ахмад.

— Ты что, не поехал в деревню? — удивилась мама.

— Сейчас поеду, — ответил он ей. — Паш, можно тебя на минутку?

— Что случилось? — пригласил я его на кухню и прикрыл дверь. Мне сразу не понравился его взбудораженный вид.

— Я Вагановича у нас в поликлинике сегодня видел, — выдал он и плюхнулся на табурет, потрясённо уставившись на меня.

— В смысле?

— В прямом. Столкнулись нос к носу в коридоре.

— Да ладно… И что он там делал?

— Понятия не имею, — прошептал он. — Бумажка в руках на направление была похожа, с которым на работу устраиваются.

— Ну, дела!.. А у кого-то можно точно узнать?

— Я с работы сразу Шанцеву позвонил, — рассказывал Ахмад. — Думал, может, он что-то знает… Обещал поспрашивать.

— Блин. Ваганович в Москве? — громко сказал я, пытаясь поверить в то, что узнал. — И оно нам нужно?

— Тише, тише. Я Аполлинарии ничего не говорил. А то она расстроится, а ей нельзя.

— А, понятно, — прошептал я. — Но всё равно! Москва огромная! Как он именно к тебе на завод попал?

— Таких крупных предприятий не так уж и много, — возразил он мне. — То, что эта гнида место посолидней выбрала, тут, как раз, ничего удивительного нет.

— Твою же дивизию! Слов нет.

— Точно, нет, — потерянно кивнул Ахмад. — Что делать-то теперь?

— В деревню ехать, раз уже пообещали, — напомнил я. — А завтра попытайся выяснить, кем именно он устраивается? Неужто нет знакомых в отделе кадров?

— Выясню, — кивнул Ахмад и поднялся.

Он заглянул в спальню, поговорил с мамой. Ирина Леонидовна, наконец, ушла. А я взял пса и повёл его гулять к телефону-автомату, но не нашему, а тому, что в пяти минутах от дома. И уже с него позвонил Захарову. Надо же с фальшивомонетчиками, наконец, определиться. Начал было с того, что Бортко посоветовал с ним лично поговорить, как Захаров меня перебил.

— Да, Павел, хотел с тобой встретиться. Когда тебе будет удобно, сегодня или завтра?

Завтра выступление на ЗИЛе, потом мне надо к Балдину попасть.

— Можно и сегодня, Виктор Павлович. Завтра дел по горло…

— Сможешь сейчас подъехать на то же место?

— Хорошо. Минут через сорок буду, — ответил я и отправился гулять с Тузиком.

Погулял минут десять и отвёл его домой. Уже жена домой пришла. Она сразу заметила, что мама не в духе и спросила, что случилось? Ответил, что Ахмад её в деревню не взял, боится, что ей и ребёнку это повредит. Галия начала её успокаивать, как могла, а я предупредил, что отъеду ненадолго и отправился на встречу с Захаровым.

Захаров уже ждал меня, прохаживаясь вдоль дорожек.

— Хотел тебя поблагодарить, Павел, — поздоровавшись, начал он. — Чёрная полоса закончилась…

— Отлично, — искренне обрадовался я.

— Кстати, твоя идея с комбинатами школьного питания очень интересная. Вот, возьми, — протянул он мне пухлый конверт.

Это что ещё за новость? — мысленно удивился я. — И что бы это значило?

Ничего не придумав, взял конверт и поблагодарил его с озадаченным видом.

— Это тебе стимул на будущее, — едва улыбнулся он краешком рта, заметив мои внутренние метания. — Чтобы не забывал интересными идеями делиться со старшими товарищами.

— О, так у меня есть ещё одна интересная идея, — вспомнил я про переходы через железную дорогу за пределами станций и рассказал ему о своей переписке с исполкомом и МПС.

— Надо же. Я и не знал, что у нас такая проблема существует, — удивился он. — Но ты прав, тема, действительно, злободневная.

— И актуальная, — добавил я.

— Так… И с чего же начать? Может, тоже фельетон напишешь в газету? — предложил он. — А я на его основании проверку инициирую.

— Хорошо, Виктор Павлович. И когда написать?

— Напиши заранее. Только попроси, чтобы вначале все же опубликовали тот, что про воровство в детсадах будет. Да, и как он выйдет, сразу позвони.

— Договорились, — кивнул я.

Придётся к «Советскому спорту», что Загит выписал на мой адрес, ещё и «Труд» добавить. Если начались такие комбинации, надо самому следить за выходом своих статей, а не ждать, пока кто-нибудь соизволит об этом сообщить.

— Виктор Павлович, а насчёт фальшивомонетчиков вы что решили? Сатчан сказал, что, вроде, хотите на тормозах спустить это дело?

Он вздохнул и предложил присесть на ближайшую лавку.

— Расследование этого дела очень рискованно, — начал он мне объяснять, как первоклашке наивному. — Очень быстро выйдут на всех, кто покупал эти монеты, в том числе и на тебя. Сам понимаешь, расследование не должно затронуть никого из нас. Если ты сможешь это гарантировать, то пожалуйста… А нет, то лучше и не начинать вообще, чёрт с ними.

Пришлось ему возразить в том же духе, как объяснял Бортко в кафе.

Захаров внимательно выслушал меня и вынужден был согласиться.

— Да, пожалуй, ты прав. Надо пресекать их деятельность прямо сейчас. Но под чутким контролем, чтобы вывести вас всех, записных нумизматов — это он произнес с иронией — из-под удара… Давай я дам тебе выход на наших людей в милиции…

Свои люди в милиции… Нет, ну, понятно, что у Захарова должны быть свои люди в милиции, такая должность это подразумевает. Но стоит ли светиться сейчас перед ними? Сегодня Захаров есть, а завтра нет. Как мне это всё в будущем аукнется? Лучше создам связку генерал Брагин и Вася-негр, и проверю ее. Вася меня точно не подставит, а генерал, по идее, постарается воздержаться от этого, чтобы не испортить отношения с сыном.

— Виктор Павлович, я, наверное, сначала, попробую решить эту проблему собственными людьми в московской милиции. Надо тоже проверить, на что они способны, темы им для развития отношений подкидывать. А уж если не получится, тогда, пользуясь вашим предложением, привлечём ваших людей, чтобы подкорректировать.

— Ну, смотри сам, — согласился он и протянул мне руку на прощанье.

Оставил его заканчивать вечерний променад, а сам отправился домой. Мне ещё два фельетона писать.

Захаров озадаченно покачал головой, глядя вслед уходящему Ивлеву.

Решит он проблему собственными связями в милиции… В столичной милиции! И ведь достаточно серьезную проблему — прикрыть несколько человек, чтобы их никак к серьезному уголовному делу не привлекли… Ни свидетелями, ни, тем более, обвиняемыми… Ну, каков пацан! Ни за что не поверишь, что ему восемнадцать лет. И что же будет, когда ему тридцатник стукнет? Какие он тогда вопросы будет решать?

Ну, я к тому времени уже на пенсии буду, и издалека за этим с интересом буду наблюдать…

Вернувшись домой, открыл конверт. Пять тысяч, неспроста конверт такой пухлый. Вот это да… Впечатлил я Захарова, впечатлил, раз такая премия щедрая… Ну, теперь мне, чтобы такие суммы не держать, нужен правильный нумизмат… Хоть и несколько боязно после первого опыта, а куда деваться.

Спрятав деньги, засел за фельетон про поварих. Прошло уже несколько суток с рейда, накал эмоций спал и появилось несколько идей.

Начал писать в виде диалога заведующей с поваром.

— Ну, что там наши детки? — поинтересовалась заведующая. — Пообедали?

— Пообедали. Суп поели, а от мясной подливки отказались, пустые макароны ели.

— Почему?

— Не нравится им, не любят подливку. Видите, правильно, что не стали мясо в неё класть… Сами его съедим, мы же его любим. А за завтраком опять от масла сливочного все отказались…

— Неужели?

— Да. Не нравится им растопленное масло в каше. Хорошо, маргарин вместо масла растопили, а то всё масло вылили бы.

— Вот, родители дома детей балуют, а мы не знаем, чем их чад кормить потом! — возмутилась заведующая. — Кефир по полной чашке на полдник не наливайте, всё равно пить не станут, всё выливать придётся. И булочки пополам разрежьте. Грешно хлеб в помойку выбрасывать.

И так далее… Немного зло получилось, но по-другому никак. А потом привёл очень близко к фактической описи содержимое сумки, которое выкладывала повариха перед своими домочадцами, приговаривая:

— Кушайте, детки, дома, что мамка вам принесла. В садике-то и в школе еда-то небось, совсем несъедобная?

Закончил оформление фельетона и решил завтра же завести его в редакцию.

С утра перед работой к нам заглянули Алироевы и оставили две сумки с подарками для генерала Балдина. Сразу же решил позвонить его адъютанту, тот сообщил, что у генерала сегодня напряжённый график. Решил, что не буду его беспокоить, тем более, неизвестно, когда его можно будет наверняка застать. Договорились, что позвоню, как приеду, по местному телефону и майор просто спустится и заберёт у меня подарки.

Собрал от себя отдельную сумку и, по примеру Алироевых и бабушки, подписал открытку, чтобы понятно было, от кого это.

Монтаж у нас в два часа на ЗИЛе, так что успею ещё витраж поставить, пока жена на работе. На самом деле, я рассчитывал управиться довольно быстро, а потом ещё успеть в редакцию, но сломал один штапик, когда вынимал стекло, сучок попался. Обычное дело, на самом деле…

Представил, сколько времени придётся потратить на поиски нового штапика, потом же его ещё надо покрасить, и попытался сложить два обломка, но получилось совсем отстойно, потому что сучок выпал напрочь. Плюнул и выбросил их. Закрепил витраж с трёх сторон, он и так никуда не денется, но эффект уже, конечно, не тот… Нет, так оставлять нельзя…

Позвонил Жукову и спросил, нельзя ли у него разжиться одним штапиком и рассказал, что у меня тут за беда случилось.

— Не переживай, полно у нас штапиков. Единственное, они могут отличаться от тех, что у тебя в двери. У нас для окон…

— Да уже пофигу, Евгений Семёнович. Без штапика совсем вид не тот.

— Ну, подъезжай, — предложил он.

— Спасибо! А времени нет… Евгений Семёнович, я такси сейчас вызову на ваш адрес. Передайте, пожалуйста, с таксистом этот штапик.

— А как это?

— Ну, оплачу ему пробег от вас до меня. Занесёт домой, тут примут.

— А так можно?

— Не знаю, но выхода у меня нет. Хочу сделать жене сюрприз.

— Ну, давай, посмотрим, что у тебя получится? — усмехнулся он.

После него позвонил в таксопарк по заветному номеру и поставил задачу: возле СМУ забрать штапик, привезти по моему адресу и поднять его в квартиру. Диспетчер всё записала. Попросил её сообщить мне номер машины, которая ко мне подъедет. Должен же её как-то Жуков обнаружить.

Она перезвонила минуты через три, а я тут же перезвонил Жукову и продиктовал номер.

— Машина будет в течении минут пятнадцати-двадцати, — передал я ему слова диспетчера

— Всё! Я побежал за штапиком, — резко попрощался он.

Ну, посмотрим, получится или нет попытка апробировать опыт из будущего?