Москва. Квартира Ивлевых.
Наконец мой бедный пёс меня дождался, и мы пошли с ним гулять. День сегодня получился очень нервозный, хотелось немного успокоиться, решил подольше погулять. И пёс набегался, и я мысли в порядок привёл.
Подошёл не спеша к дому, а из припаркованных жигулей мне навстречу вышел Мещеряков…
— Привет, Павел, — сходу протянул он мне руку с озабоченным видом.
— Андрей Юрьевич? — удивился я и всё мое спокойствие куда-то стремительно улетучилось. — Что у нас ещё плохого?
— Не боись, — с досадой на лице хмыкнул он, — пока что больше никто не умер.
— И то хорошо. Хотя, ещё не вечер…
— Да нет. Врачи говорят, у второго пострадавшего хорошая динамика, всё будет нормально.
— Дай-то бог. Что ж первому так не повезло-то?
— Сам дурак. Ему по здоровью вообще пить нельзя было, не то что синьку. Он, врачи говорят, и от нормальной водки в таких количествах помереть бы мог. Я, Паш, что приехал-то, — достал он мою золотую монету в салфетке. — Почему ты так уверен, что это фальшивка?
— Это не я уверен, это эксперт. Профильный, из Института археологии Академии наук. Андрей Юрьевич, это фальшивка очень высокого класса, сделана на оригинальной матрице. Ну, вернее, как он выразился, на их нумизматическом языке, с использованием оригинальных штемпелей восемнадцатого века. Сказал мне по секрету, что их на время мошенники берут из музеев, чтобы делать поддельные монеты. Отличается от натуральных монет того периода содержанием золота. В оригинальных монетах семьдесят восемь процентов, а в этих девяносто восемь. Это и по цвету видно, и с магнитом он что-то еще делал такое, что подтвердило.
— В фальшивках проба выше? — удивился Мещеряков.
— Да. Но это ещё не всё. Самое трудное в изготовлении фальшивок, оказывается — это не орёл или решка, а грань! В кустарных условиях её подделать очень трудно, и эксперт всегда найдёт отличия. В нашем случае на грани риски, а должна быть цепочка из неглубоких вмятин.
— Ну, короче, ты уверен, что это фальшивка, — констатировал Мещеряков.
— У меня нет оснований не доверять учёному, — ответил я. — Тем более, это его специализация…
— Понятно, — устало потёр он переносицу. — Ну вот почему люди считают, что это сойдёт им с рук?..
— Андрей Юрьевич… Мне сразу показалось, что квартира, где мы встречались, не его.
— В каком смысле? — удивлённо вскинул он на меня глаза.
— Сейчас я уверен, что это была съёмная хата, арендованная исключительно ради нескольких сделок, а потом он заляжет на дно.
— Ничего… Мы его найдем. На таких людей выходили, что они сами его к нам доставят по первому требованию, — задумчиво проговорил он. — В особенности если услышат, что он их рекомендации использовал, чтобы кинуть нас…
— А что там с Ганиным, не слышали?
— Нормально всё с Ганиным, — отмахнулся Мещеряков. — Объяснили товарищу, что он только рот откроет, не доживёт не то что до суда, до утра!
— Ну, а если не откроет? — вопросительно взглянул я на него. — Надо, хотя бы, адвоката ему толкового найти.
— Зачем? — удивлённо посмотрел он на меня.
— Затем, Андрей Юрьевич. Ситуация неприятная с каждым может произойти и не всегда по зависящим от нас обстоятельствам. Надо иметь в команде толкового юриста. А как убедиться, что он толковый? Не во время же его работы по делу кого-то из нас… давайте вот на Ганине проверим. Его, вот честное слово, не жалко…
Мещеряков рассмеялся в голос, грозя мне пальцем.
— Я понял… Есть несколько адвокатов на примете. Надо подумать, кому из них дать шанс, — хитро прищурившись, ответил он. — Хотя сам понимаешь, адвокат не так много и значит. Будем со всеми работать, и прежде всего со следователем.
— Тем не менее… Надо руководству все кандидатуры предложить, пусть сами и решают, — предложил я. — А что там по дополнительному тиражу? Успели они на производстве подчистить?
— Да, Марьяна молодец, — кивнул Мещеряков. — И держится молодцом, даром, что баба.
— Ну, так ей и не грозит ничего, она бухгалтером оформлена, — возразил я.
— Правда? Я думал, она его зам.
— Я сам так думал до сегодняшнего дня.
Мы попрощались с ним, и он уехал. Какой-то день сегодня бесконечный… Возвращаясь к себе, подумал, прямо, ирония судьбы! Учил, учил Сатчана, что надо всё самому контролировать на подопечных предприятиях, а тут сам пропустил такую откровенную лажу. Если бы у Ганина был, хотя бы, ещё один сотрудник, не важно какой, главное, чтобы за порядком следил, глядишь, и не случилось бы такого. На производстве начальство появлялось бы регулярнее, рабочие уже так не чувствовали бы себя вольготно. А то с утра уже бухают…
Ну а почему упустил этот момент? Знал же, что Ганин дурак… Знал, но не думал, что настолько. А надо было подумать… Нет, ну надо же было догадаться самую рисковую должность после должности директора, инженера по технике безопасности, на себя же оформить… Чтобы уж сесть если не по одному поводу, так по другому… Это уже не дурак, а сказочный дурак!!!
В пятницу с утра сходил на почту, отправил поздравительную телеграмму Ивану Николаеву с рождением ребенка. Заодно позвонил из автомата на камволку директору Колесниковой. Поинтересовался, как там американцы налаживают оборудование? И спросил, звонили ли им насчёт «народного дома»? Ответила, что наладка идет по плану, и что да, звонили, списки они уже готовят.
— Ну, отлично, Валентина Петровна. Значит, у нас всё по плану?
— Даже лучше! — услышал я довольный голос на том конце провода. — Мы получили третью премию на текстильной выставке.
— Ну, молодцы, — заметил я.
— Конечно, молодцы. И это же мы со старым оборудованием на такое оказались способны! А что будет с новым?
Положив трубку, порадовался ее оптимизму. Вот такие люди в СССР горы и сворачивают!
Позвонил в таксопарк директору Волошину насчёт списков добровольцев на народную стройку. Они уже и подготовили, и передали.
— И сколько у вас человек готово вписаться? — уточнил я.
— Да у нас вся очередь готова, — рассмеялся он. — Все сто восемьдесят очередников.
— Ну, хорошо, — удивился я. — Считай, на дом уже народ набрали.
Доволен был, конечно. Ну, с таксистами стройка быстрее пойдет. Это люди, что умеют быстро решать сложные вопросы, и говорить на одном языке со строителями. Это тебе не ткачихи… Стройка надолго с таким контингентом не встанет из-за того, что бетон не подвезли или еще какого непорядка. Примут меры, да такие, что всякое желание косячить на этой стройке у тех, кто ее обеспечивает стройматериалами, пропадет. К кому надо с бутылкой подойдут, а кто по-хорошему не понимает, так и с монтировкой могут.
Спросил, есть ли у них какие-то нерешённые вопросы? Но у них всё было под контролем. Два «подарка» скоро будут готовы… Неплохо, неплохо. Ну, что сказать? Приятно работать.
Надо своим сказать, чтобы поторапливались с постановкой на очередь. Столько желающих, что на всех одного дома может и не хватить. Даже с четырьмя подъездами.
Позвонил на кожгалантерейку директору Филатову. Как ни странно, им не позвонили насчёт «народного дома». С них всё началось, и их же оставили за бортом. Вот, так у нас всегда.
— Мы, пока, только вентилируем этот вопрос, — сразу предупредил я. — Составьте списки ваших очередников, готовых принять участие в строительстве.
Мы с ним обсудили формат списков и договорились, что он мне маякнёт, как будет готов, просил его только не затягивать. Надо было мне ему раньше позвонить. Спросил у него заодно по столовой, как ремонт продвигается.
— Так закончили уже ремонт, — как о само собой разумеющемся ответил Филатов. — Уборка сейчас идёт. В понедельник уже планируем открыть столовую.
— О, как. Ну, отлично, — обрадовался я. Вроде только недавно Ираклия туда привёл. Во время бежит как быстро, когда делом занят!
Потом уже, положив трубку, прикинул, что это было недели две назад… Как наши парни работают, конечно, они уже всё сделали.
На всякий случай, позвонил на автобазу, вдруг про них тоже забыли. Но это предприятие большое, им и без меня позвонили, они тоже уже списки подготовили и передали.
Закончив обзвон своих подопечных, вернулся домой и задумался, на что потратить сегодняшний день? В типографию решил пока что не ехать, хотя очень хотелось. Там в любой момент могут начаться следственные действия и мое присутствие там в это время совершенно ни к чему.
Душа не на месте, а сделать ничего не могу. Раздражающих факторов миллион, а возможности повлиять хоть на что-то нет. Решил отвлечься оформлением оставшихся новинок для Межуева.
Святославль.
— Приветствую, Кирилл Иванович, — зашёл Шанцев в кабинет председателя жилищной комиссии Щербакова и сел рядом с его столом. — Слушай, а что там с Якубовыми?
— Александр Викторович, я им дал время что-то придумать, но на днях приходил сын Якубовых и сказал, что они с женой приняли решение выписаться из квартиры матери, чтобы дом не потерять… Не знаю, чего он торопится?.. Время у них ещё есть. Они только двадцать пятого января дом купили. Они могли бы успеть ещё разменять квартиру…
— Да там мать уперлась, — объяснил Шанцев. — Не знаю, чего она добивается, но на размен она не соглашается. Предложила ему развестись фиктивно. А он отказался.
— О, как. Ну, тогда, понятно, чего он прибежал… Но развод, кстати, от излишков их не спас бы.
— Я так и сказал, была бы двушка, не было бы проблем… Кирилл Иванович, не знаю наверняка, что руководит матерью, но, похоже, она не хочет меняться, потому что намерена оставить сына без денег за его часть квартиры. Она же знает, что он не все деньги за дом выплатил, он это и мне рассказал тоже. Возможно, Оксана Якубова хочет, чтобы он дом продал, не имея возможности расплатиться за него, и приехал с семьёй жить к ней. А он категорически не хочет этот дом терять…
— Да что вы мне объясняете, Александр Викторович? Я знаю, что это за дом. Кто же от такого откажется. Там все с душой сделано. Но отказываться от половины квартиры просто так… Это, согласитесь, тоже странно.
— Ну, а что ему остаётся? Судиться? Не хочет он с матерью судиться. Говорит, будет сам отдавать долг потихоньку… Кирилл Иванович, а вы уже говорили с ней о том, что её ждёт, если сын с семьёй выпишется?
— Нет ещё.
— Вызовите её, пожалуйста, и поговорите. Мне кажется, она не до конца понимает ситуацию, думает, что сын не решится потерять свою долю в квартире ради дома. А он готов… Самое неприятное, что этот несчастный дом продал ему мой близкий друг, он не может по ряду причин жёстко требовать с Руслана Якубова долг, а ему самому очень сейчас нужны деньги. Ему тоже пришлось себе кооперативное жильё покупать на новом месте, ещё жена летом в декрет уйдёт… Оксана Якубова своим упрямством не только сына подводит, а ещё кучу народу.
— Я понимаю, — внимательно выслушал градоначальника Щербаков. — Приглашу её «на разговор» немедленно.
Лубянка.
Полковник Воронин вызвал к себе капитана Артамонову.
— В общем так, Мария, информация по Авиано пришлась очень кстати, — начал он. — Нашу работу очень высоко оценили, — поднял он вверх указательный палец. — Не буду забегать вперёд, но уверен, одними словами благодарности за службу дело не ограничится.
— Рада стараться! — улыбнулась Артамонова.
— Теперь по «Скворцу». Принято решение активнее использовать этого агента. Сколько она ещё будет в Союзе?
— Пока она покидать СССР не планировала.
— Отлично, тогда надо максимально использовать время до следующей поездки, чтобы обучить её языкам. С французским ей в этот раз просто повезло, но живет же она в Италии… Значит, нужен итальянский, и, конечно, английский. Только представьте, что в следующий раз рядом с ней на какую-то важную тему будут два американских офицера болтать, или британских… И те, и другие, кстати, любят в Италии отдыхать, у них это модно, так что ситуация вполне возможная, но бесперспективная для нас, если наш агент языками не владеет. Задача ясна?
— Ясна, товарищ полковник.
— Пусть хоть по восемь часов в день занимается с лучшими специалистами. Наймем гражданских так, чтобы они и не знали, на кого работают.
— По восемь часов? — удивлённо посмотрела она на командира. — Но каким образом? У неё же муж… Не создадим мы ей опять проблем? Помните же, как он нас с ней выследил?
— Ну, пусть в институте выделят ей кабинет для занятий. Муж будет видеть, что она утром в институт зашла, днем из института вышла. Какие еще подозрения? Все равно вы говорили, что ее отец ей все зачеты и экзамены «нарисует» сам, к чему ей вообще сидеть на лекциях? Согласуйте через куратора института. Он знает, к какому проректору подойти, чтобы этот вопрос решили быстро и без лишних разговоров. Где-нибудь в подвале можно, чтобы лишних людей много не шлялось мимо, и вопросов не задавало. Может, даже, оформите ей полставки лаборанта или архивиста какого, чтобы сокурсники, встретив, не удивлялись, что в здании она есть, а на занятиях ее нет. Будет говорить, что выполняет задания руководства института, разбирает какой-нибудь старый архив в подвале. Короче, не буду вас учить правдоподобную легенду придумывать, сами этому обучены.
— Хорошо, Павел Евгеньевич, сегодня же займусь.
Работал у себя в кабинете и услышал женские крики где-то то ли на улице, то ли в доме. Начал прислушиваться и голос показался знакомым. Выскочил в подъезд, так и есть — Лина верещала. Неужто кончился медовый месяц… Цыгане ее лупили, а кто теперь? Лично Трубадур, что ли?
Побежал наверх, а там двое молодых парней в штатском Виктора выводят из квартиры. Нет, теперь уже не размолвки между любимыми. Допелся певец-неформал! Твою ж дивизию… На сотрудников органов уже так насмотрелся, по взгляду их узнаю. Нет, не милиция, точно. Комитет это…
Поймал беспомощный и растерянный взгляд Еловенко, когда его проводили мимо меня вниз по лестнице. Так и захотелось ему подзатыльник врезать хороший… Предупреждал же. Сотрудники, скорее всего, и не возражали бы проявлению праведного гнева от советского гражданина в адрес диссидента. Но поздновато это делать, вырос уже паренек… Лина обессиленно сползла по стене на корточки, захлёбываясь рыданиями. М-да.
— Лина, Лина, — поднял я её, когда дверь лифта захлопнулась за ними. — Это КГБ? Ты удостоверения видела?
Ответить словами она не смогла, только кивнула.
Тут открылся лифт, и на площадку вышла Анна Аркадьевна.
— А куда это Виктора? — спросила она, но увидев, в каком Лина состоянии, осеклась.
Вместе привели Лину в порядок, отпоили водой. Потом Анна Аркадьевна убежала поспешно, сказав, что у нее срочные дела. Какие там дела… Замараться боится, даже девушке парня помогая, которого комитетчики увели. Ее понять можно, кто же будет с Комитетом сейчас в здравом уме связываться? Хотя… Есть один безумец… Спросил Лину:
— Ты в самом деле уверена, что любишь его, будешь с ним жить, или это просто забава на несколько месяцев, как с Мишкой-цыганом? Давай, только честно…
— Да мы уже… уже… про ребенка думали… Он согласен…
Значит, раз об этом речь зашла, Лина, похоже, собралась всерьез встать на путь исправления… Хм. Двух перепелок одним ударом… Надо попробовать.
Ну а что? В принципе, мне это ничего не будет стоить, а вдруг парня на самом деле удастся перевоспитать? Талантливый, зараза! Сам сочиняет, сам поёт. Голос за душу берет. Почти Высоцкий. Только пошедший не по той тропинке. Можно и похлопотать в КГБ за соседа…
Тем более, даже если ничего не получится с перевоспитанием, вряд ли конкретно ко мне у КГБ будут претензии. За что? Чужая душа потёмки. Претензий по идеологической части не будет. Честно попытался, не получилось. Ну что с того? А сейчас в СССР это очень модно. Вытащить оступившегося товарища из пропасти, взять на поруки и так далее… С Тимуром же у меня это прокатило, а там ситуация была не менее тяжелая.
— Так, Лина, без безумств только. Иди, выпей валерьянки, расслабься. Подумаю, чем помочь можно. Скоропалительных решений не жди, но, может, удастся что-нибудь придумать…
Она с надеждой посмотрела на меня.
— Лина, отчество Виктора! — потребовал я.
— Ива-аанович.
— Год рождения!
— Сорок второ-оой.
Пристроил ее на кровать, и спустился вниз. У себя сразу набрал Румянцева и уточнил, будет ли он на месте через полчаса, потому как мне увидеться с ним надо.
— Конечно, я на месте, — озадаченно ответил майор. — У тебя случилось что?
— Не у меня. Сейчас приеду, расскажу.
— Ну, хорошо, давай.
Переоделся по-солдатски за сорок пять секунд и минут через пять уже выехал на Проспект Мира.
Румянцев вышел за мной с озабоченным видом. Покачал головой, подняв глаза кверху, и рассмеялся собственным мыслям о том, что всё больше и больше становлюсь похож на белку в колесе.
— Ну, что у тебя случилось? — спросил он.
— Да не у меня. Соседа ваши приняли. Любитель саркастических куплетов. Талантлив, зараза. И поёт, и сочиняет, и на гитаре играет. Голос хороший…
— За что приняли-то?
— Думаю, будут вменять антисоветскую агитацию и пропаганду.
— Значит, просишь за него?
— Ну как бы так…
Саркастические куплеты, — думал майор. — Таких куплетистов как собак нерезаных. Мелкий диссидент погоды никому не сделает, а вот сделать Ивлева должником Комитета заманчиво… Очень заманчиво.
— Зачем он тебе? — спросил Румянцев.
— Да ни зачем, — пожал я плечами. — Парня жалко. Родину любит, за неё искренне переживает, но неправильно себе представляет, каким образом нужно имеющиеся недостатки искоренять. Жертва внушения вражеских голосов. А вообще, он очень талантлив. Голос красивый… Люблю такие голоса, ему бы содержание его песен изменить и цены б ему не было.
— Музыку любишь? — с интересом посмотрел на меня Румянцев.
— Хорошую люблю. Не каждый певец от души поёт. А этот, прям, цепляет… Искренний. Поверьте, Олег Петрович, мне есть с чем сравнивать. Ради абы кого не пришёл бы. Поможете, попытаюсь его перевоспитать.
— Меломан… Ну, оставляй его данные, узнаю, что можно сделать. — положил он передо мной чистый лист. — Перевоспитать… Кто бы другой сказал, не поверил бы. Но от тебя вечно сюрпризы…
— Спасибо, — с облегчением выдохнул я и записал про Еловенко всё, что знал и помнил.
Святославль.
Шанцев позвонил со службы на городскую базу и по совету жены заказал несколько отрезов фланели по десять метров весёленьких расцветок на детские пелёнки для девочки.
— А весёленькие — это какие, Александр Викторович? — спросил его завбазой Царёв. — Поярче?
— Откуда мне знать, Лев Алексеевич? — недоумённо ответил Шанцев. — Спроси у женщин. На пелёнки для девочки. Три разных куска по десять метров… Хватит, как думаешь?
— Откуда мне знать? — рассмеялся Царёв. — Спрошу у женщин.
Они попрощались до вечера, договорившись, что Шанцев приедет за отрезами к концу рабочего дня.
Когда служебная «Волга» привезла Александра Викторовича на базу, его уже ждали три аккуратных отреза на большом листе обёрточной бумаги, на котором карандашом была выведена сумма тридцать девять рублей. Пока Шанцев доставал деньги, Царёв сам завернул ему покупку в общий свёрток.
Доехав до улицы Островского, градоначальник отпустил машину и встал у калитки дома Ивана Николаева. Старая овчарка на крыльце подняла голову и добросовестно облаяла его.
— Кто там? — услышал он женский голос и тут же выглянула женщина, видимо, мать Ивана. — Ой, Александр Викторович! — всплеснула она руками, узнав его, и поспешила к калитке. — А Иван в больницу после службы сразу побежал.
— Это правильно, — ответил он и, дождавшись, когда она подошла, торжественно вручил ей пакет с фланелью. — Вот, скромный подарок от нас с супругой.
— Ой, — растерялась она. — Спасибо…
— Здоровья маме и ребёнку. И счастья вам всем. А где дом Либкиндов?
— Так вот же, через дом.
Выполнив одну часть своих планов, Шанцев попрощался с матерью Ивана и направился к Либкиндам.
Эммы дома не оказалась. Как сказала её бабушка, она собирает материал.
Угу, знаем мы, что за материал она собирает, и по каким притонам ходит, — с досадой подумал Шанцев и попросил Клару Васильевну передать ей, что он хотел бы с ней увидеться.
— Пусть в горком зайдёт, — попросил он. — Есть к ней разговор по ее новой работе. Ничего особенного, не переживайте, жаль просто, что не застал.
— Хорошо, Александр Викторович. Я передам.