Москва. Квартира Ивлевых.
Не зря я вчера домой рвался. Галия умудрилась позвонить из гостиницы прямо от портье, какая-то Элла Родионовна договорилась. Жена спешила, чтобы много не наговорить по межгороду, людей не подводить. Сказала, что у неё всё нормально и очень беспокоилась о детях.
— Ты ездил сегодня в деревню? — спросила она. — Как они там?
— Я работал сегодня, дорогая, — ответил я. — Не ездил к ним…
— Но, как же? А вдруг там что?
— Всё там нормально, не волнуйся. Было бы что-то не так, уже бы позвонили из деревни.
— Съезди завтра, пожалуйста! — взмолилась она.
— Хорошо, хорошо. Я и сам планировал, — сказал я. Признаться, был совсем не прочь проведать детей, тоже чувствую беспокойство, не хватает их, конечно…
Так что в воскресенье с утра собрался, зашёл к Алдониным, к Алироевым и Гончаровым узнать, не надо ли им чего в деревню передать и поехал, прихватив поспешно собранные передачки, в Коростово.
Москва. Дом Ивлевых.
Промучавшись вчера целый день, Анна не выдержала и решила, что, всё-таки, надо рассказать Загиту, что она случайно вчера увидела в дверной глазок. Как никак Галия его дочь… А только она уехала в командировку, Павел сразу к Лине зачастил. Она не хотела подсматривать, случайно получилось, Загита с суток ждала… И увидев, как Лина повисла у Пашки на шее, сразу отвернулась, не стала дальше смотреть. Даже решила, что эта тайна умрёт вместе с ней.
Но промучившись ночь, она решила, что молчать будет нечестно в первую очередь по отношению к Загиту, ведь дело касается его родной дочери… Надо бы его предостеречь, чтобы потом сюрприза неприятного не было.
— Загит, я беспокоюсь за Павла, — решила начать она издалека, выбрав момент, когда они пили чай после завтрака. — Он такой… неравнодушный, что ли… Всем ему надо помогать. Витьку Линкиного забрали, так он теперь, похоже, взялся Линку утешать… Я опасаюсь, что она предложит ему этого музыканта как-то спасать. И втравит его в неприятности.
— Ну, это же хорошо, что Павел отзывчивый такой. Настоящий мужчина, правильный. Согласись, было бы намного хуже, если бы ему было на всё и всех наплевать, — пожал плечами Загит.
— Слушай, но Витьку же не милиция арестовала, поверь мне, я могу отличить милиционера от сотрудника КГБ. Вряд ли Павел сможет тут что-то сделать. А Лина, думаешь, это не понимает? Как бы она на Пашку не нацелилась… На сочувствии, на сострадании, знаешь, как легко можно мужчину обольстить?
— Да ладно тебе, — рассмеялся Загит. — Пашка у нас не из тех, кого так легко соблазнить. У Лины нет ни единого шанса. Скорее, он её соблазнит в партию вступить и отстающий колхоз уехать из Москвы поднимать… Шутка! — сказал он, увидев округлившиеся от удивления глаза невесты.
Москва. Чистопрудный бульвар.
Убедившись, что Ивлев оказался прав и квартира, где нумизмат-любитель Шестинский встречался со своими покупателями, не имеет к нему никакого отношения, Мещеряков назначил встречу своему знакомому антиквару Крахину недалёко от его дома, для экономии времени.
— Игорь Алексеевич, мы с вами уже столько лет знакомы, — начал Мещеряков. — Вы всегда работали предельно аккуратно. Что на вас нашло? С чего вы вдруг решили пуститься во все тяжкие? Это очень вредно для здоровья, вы разве не знаете?
— А что случилось, Андрей Юрьевич? — с искренним недоумением спросил Крахин. — Мы с вами всегда все вопросы решали с учётом взаимных интересов.
— А Шестинский? Кто мне совсем недавно рекомендовал его?
— А что случилось с Шестинским? — настороженно спросил антиквар и остановился.
— Что случилось? — тоже остановился Мещеряков и уставился на Крахина холодным взглядом. — Он продал подделки, которым сорок рублей цена в базарный день, как царские рубли восемнадцатого века. За большие деньги. Работал в съёмной квартире. Хозяин квартиры его только в лицо знает, паспорта его не видел. Сейчас Шестинский залёг на дно. А самое интересное, это знаете что?
— Что? — начиная бледнеть, спросил антиквар.
— Самое интересное, это кому он свои фальшивки втюхал, — хмыкнул Мещеряков. — Если бы хмырям каким, то и ладно. Но он кинул таких людей, которые могут весь ваш антикварный бизнес по всей Москве одним днём прикрыть, а вас закрыть, Игорь Алексеевич, далеко и надолго. Вы их регулярно по телевизору смотрите и по радио слушаете. Я в этом не заинтересован и, если получу Шестинского, можем этот вопрос считать закрытым. А иначе…
— Мне про него Илья Павлович рассказывал, — поспешно затараторил Крахин.
— Илья Павлович… Некредин? — уточнил Мещеряков.
— Да. Он его, вроде как, хорошо знает… По его словам так точно! Я же почему и вам рекомендовал…
— Отлично. Значит, вам с Некрединым не составит труда привести ко мне Шестинского. У вас два дня. Больше я не смогу вас прикрывать. Так Некредину и передайте.
Москва. Квартира Брагиных.
Костя с Женей планировали провести день дома и позаниматься. Выходные у них, вообще, всегда уходили на занятия. Они всю неделю работали после учёбы и это было единственное свободное время, когда можно было подтянуть учёбу.
Они только позавтракали, как раздался требовательный звонок в дверь. Костя пошёл открывать.
Вошедший молча отец сразу навёл его на мысли о чём-то очень плохом.
— Привет, пап. Что случилось? — озабоченно спросил он.
Брагин-старший молча скинул ботинки и, увидев выглядывающую с кухни Женю, пошёл на кухню и сел на ближайший табурет. Он явно плохо себя чувствовал и Женя быстро подала ему горячего чаю, благо чайник стоял на плите горячий.
— Дети, что вы такое удумали? — устало спросил он. — Я был у твоих родителей, — взглянул он на Женю, — они сказали, вы ребёнка усыновлять собрались?
— Да, — ответил Костя.
— Ну, зачем? С чего вы взяли, что у вас своих детей не будет? Вы что, уже пятнадцать лет женаты? Пятнадцать лет бесплодных попыток за плечами? Или вам по тридцать пять уже? Вот чего вы придумали?
— Пап, да не в попытках дело, — попробовал объяснить Костя, — а в ребёнке…
— Чужих детей не бывает, — добавила Женя.
— Не говорите глупостей! — взорвался генерал. — Вы сами ещё дети! Не понимаете ничего… Вас к усыновлению и не допустит никто, два студента-очника! О чём вы только думаете, вообще?
— О том, что где-то есть сиротка, у которой нет ни отца, ни матери, — насупившись и скрестив руки на груди, ответила Женя. — Почему мы не можем подарить ей семью?
— Да зачем вам это надо? — раздражённо спросил генерал.
— Ни зачем, — упрямо ответила Женя. — А чтобы поступить по-человечески. Как порядочные люди.
— А мы все старые дураки, которые детей не усыновляли, значит, непорядочные? — вскочил Брагин-старший. — Ты хоть понимаешь, что это такое — чужой ребёнок?
— Чужих детей не бывает, — опять повторила Женя, насупившись. — И мы возьмём ребёнка.
— Себе жизнь сломаете, ребёнка сделаете несчастным! — разнервничался генерал. — А наиграетесь, что вы с ним сделаете? Обратно сдадите? Или родителям подбросите?
Видя, что он уже на пределе, Костя с Женей, переглянувшись, промолчали. Генерал тоже, почувствовав, что вот-вот наговорит лишнего, решил уйти, надеясь, что дети сами откажутся от этой идеи, когда поймут, как это сложно оформить усыновление. Может, проблема эта ещё сама собой рассосётся и совершенно не стоит сейчас ругаться, спорить и чёрт знает в чём друг друга обвинять.
Он ушёл, что-то буркнув на прощание, а Женя обессиленно плюхнулась на табуретку и начала плакать.
— Проще было бы не советоваться ни с кем, — заметил Костя. — Поставили бы всех перед фактом, а дальше как хотят.
— Разве так можно? — спросила Женя, подняв на него заплаканные глаза.
— Не знаю. Но всем было бы спокойней. Нам так точно.
По дороге в Коростово мне вдруг пришла в голову мысль, что в кандидаты в члены КПСС меня приняли, а Межуеву я об этом не сообщил. Нехорошо… Как же нехорошо получилось… Впрочем, неудивительно, что из головы вылетело, столько всего навалилось. Одна сплошная беготня и нервотрёпка всю прошедшую неделю. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. Надо обязательно позвонить Межуеву, отметиться и поблагодарить ещё раз. Всё-таки, дать поручительство в члены КПСС, по нынешним временам — это очень серьёзно.
Меня в деревне не ждали и от этого встреча получилась ещё более эмоциональной. Передал собранные по квартирам передачки, а от себя вручил копчёной колбасы из наших домашних запасов.
Детей дома не было. Оказывается, деды ушли с ними гулять. А остальные домочадцы пахали, чтобы они жили красиво. Ирина Леонидовна малышам крольчатину перекручивала второй раз на мясорубке. Бабушка варёные овощи толкушкой мяла, а Никифоровна для них одежду гладила.
— Сейчас уже скоро придут, — подмигнула она. — Голод не тётка.
И действительно, минут через двадцать они вернулись. Дети ко мне сразу потянулись. Взял их на руки и держал, пока их кормили. Потом бабушка с Ириной Леонидовной пошли их укладывать, а мы с дедами насчёт бани говорили. Они уже договорились в совхозе насчёт сруба и досок. И с людьми переговорили предварительно, кто будет сруб рубить.
— Надо к заливке фундамента готовиться, — заметил Трофим.
— Угу, — задумчиво кивнул я.
Надо мне узнать, когда Мещеряков освободится, чтобы в Городню ехать. Сразу бы с прорабом и насчёт своей стройки перетёр. Но Мещерякову сейчас не до строительства… Проблемы Захарова, видимо, еще не рассосались, да я его еще и нумизматической темой подгрузил дополнительно. Ладно, в понедельник сам прораба наберу. Встретимся и поговорим с ним.
Потом мы сели обедать, а затем все решили разойтись по комнатам отдохнуть, пока возможность есть. Не стал дольше оставаться, попрощался со всеми, чмокнул уже заснувших пацанов и поехал в Москву. Успокоился зато, и Галию успокою, когда снова позвонит.
Москва. Квартира Захарова.
Захаров закрылся в кабинете и потягивал коньяк в тишине. Настроение должно было бы быть приподнятое, всё-таки, по имеющейся информации, кресло своё за собой сохранил, но накатило такое обессиленное состояние, что он сам удивился.
По самому краю в этот раз прошёл, — думал он. — Как же так получилось? Не первый же год уже в системе… Что я сделал не так?
Он вспомнил, в каком он был безнадёжном положении, вспомнил про Ивлева.
Это до какого отчаяния надо было дойти, чтобы к пацану за советом обратиться? — с недоумением оглядывался он назад. — Но самое странное, что сработало, его совет помог. Эти молодые, похоже, в некоторых вещах разбираются не хуже нас, а в чём-то и лучше. Взять тех же Бортко и Сатчана, тоже хваткие. Но до Ивлева им, конечно, далеко. Правильно я тогда принял решение увеличить ему процент. И вообще, по-хорошему, я теперь его должник и надо бы процент ему поднять больше, чем тогда планировал. Ну а что ещё? Пацан резко взялся, у него всё уже есть… Вот чем его ещё отблагодарить?
Воронеж.
Покопавшись в косметичке Галии, Валерий заметно воспрял духом. Как нормальный художник, увидев перед собой отличные кисти и краски, он сразу переключился на мысленное создание нового образа.
Ловя на себе его блуждающий взгляд, Галия поняла, что за его душевное спокойствие можно больше не волноваться, он уже в работе.
— Галия, самое главное, — наставляла её Элла Родионовна, — не высовывай руки из-под накидки. Что бы не происходило. Поняла?
— Почему? — удивилась та.
— Потому что мастерам начисляют штрафные баллы за помощь от манекенщиц.
— Да? Спасибо, что сказали, а то бы я ему сейчас начала помогать…
— Вот, не вздумай. И ещё. Рядом стоят помощники. Помни, что это не мастеров помощники, а судей. Даже не разговаривай во время работы.
— Хорошо, — испуганно кивнула Галия.
Когда третий поток в блоке свадебных причёсок рассадили по местам, и Галие прикрепили на платье номер зеркала, она села поудобней, сцепила руки, чтобы не дать судьям и повода в чем-то ее упрекнуть, и мысленно приготовилась молчать всё время. Валерий тем временем расставлял и раскладывал свои парикмахерские вещички на рабочем столе. В том числе и её косметику.
На всё давалось меньше сорока минут. Галия старалась подбодрить мастера и улыбалась, когда он смотрел на неё в зеркало, работая над укладкой. Лицо его было сосредоточенным, движения уверенными и быстрыми. Макияж он ей сделал в стиле «Снежная королева». Без голубого не обошлось, но его было совсем чуть-чуть.
На конкурсе работала телевизионная бригада и когда оператор проходил мимо с большой камерой на плече, волоча за собой длинный провод, Галия выпрямляла спину и старательно улыбалась, но в душе надеялась, что не попадёт в кадр в таком виде, с недоделанной причёской и накрытая накидкой.
Валерий ещё не закончил работу, а уже начал удовлетворённо улыбаться. Так что Галия поняла, что вроде как всё хорошо, и сама немного расслабилась.
А дальше всё было, как в калейдоскопе. Галия с другими девушками делала всё, что им говорили, повторяла за всеми. Процедура затянулась, то её к одной группе манекенщиц приставят, то к другой. Каждый раз их фотографировали, снимало телевидение. Вскоре Галия уже вообще ничего не понимала. Искала глазами хоть кого-то знакомого среди многочисленных зрителей и участников конкурса, которых разделили с манекенщицами.
Наконец началось подведение итогов. Призёров было много, в каждом блоке по трое. Жюри оценивало только работу, не зная, кто мастер. И когда сверившись со списками объявляли победителей, мастера выбегали к своей модели и радовались до слёз. Их сразу снимали оператор и фотограф. Потом всех трёх победителей со своими работами снимали вместе.
После объявления первых номинантов, Галия поняла, что они с Валерием получили призовое место, и обрадовалась, но не уловила самого главного. Вызывать начинали с третьей премии, а последним вызывали победителя в номинации, а она подумала, по аналогии со спортом, что сначала вызывают первое место, потом все остальные.
И называются места премиями и нумеруются иначе, — думала она, — Ну, на то это и конкурс, а не спортивные соревнования. Тут всё иначе…
Когда добрались до свадебных причёсок, она с замиранием прислушивалась, не назовут ли номер её зеркала. Но сначала к ведущей поспешила одна девушка, потом вторая, и только потом назвали ее. Галия подумала, ну, третье место тоже неплохо.
А вот Валерий был вне себя от радости. И только тут он объяснил Галие, что они победили в блоке свадебных причёсок. За участие в первом дне конкурса ему ничего не досталось, а тут сразу первая премия.
— Ты мой счастливый талисман! — радостно повторял он. — В Бухарест вместе поедем!
Их снимал оператор, фотографировало сразу несколько фотографов. Галия сразу начала искренне улыбаться счастливой улыбкой, как и положено настоящей невесте. Наплевать, конечно, на Бухарест, не поедет она никуда. Не отпустят с работы, новичок она, ее только в Воронеж и отправлять. Но за Валерия она была искренне рада. Что ни говори, а она себе очень нравилась в том образе, что он создал.
Когда все переключились на следующий блок, к ним тут же подбежала Наташа.
— Галия, Валерий! Вас покажут завтра в программе «Время»! — восторженно кричала она, стараясь перекричать микрофон ведущей.
— Правда? — не поверила сперва Галия.
— Я специально спросила!
— Это же всесоюзный конкурс, — со снисходительной улыбкой ответил Валерий. — Конечно, нас, как победителей, покажут.
— Завтра награждения и закрытие конкурса, — подошла к ним Элла Родионовна. — Номера в гостинице надо будет сдать и с вещами на закрытие. А потом по домам.
— А мне что сейчас делать? — взволнованно провела Галия руками по своему белому платью в пол.
— А сейчас я вас всех приглашаю в ресторан! — заявил Валерий.
— При гостинице ресторан неплохой, — подсказала, улыбаясь, Элла Родионовна. — Минут через сорок всё закончится и можно ехать.
— Только мне надо домой позвонить, — нетерпеливо переступая с ноги на ногу, попросила Галия, — узнать, как там муж к детям съездил?
— В гостиницу вернёмся и позвонишь, — уверенно ответила Элла Родионовна.
Часам к четырём был уже дома. Вспомнил, что так и не поговорил с Загитом насчёт очереди на квартиру и поднялся на шестой этаж.
— Ну, как там дела с Лининым музыкантом? — спросила Анна Аркадьевна, как-то странно на меня посматривая.
— Да всё нормально, навел справки у знающих людей, по первому разу не должны его законопатить надолго, — небрежно махнул я рукой, желая побыстрее перейти к интересующему меня вопросу. — В понедельник узнаю, что для этого надо, может, на поруки его можно взять, к примеру? И получит Лина назад своего ненаглядного. Но я что пришел-то… А что у вас с очередью на жилье? Надо бы побыстрее. Там уже столько желающих собралось… Нам надо кровь из носу в первый дом войти.
— Мы документы собрали, подали, с кем надо поговорили, — многозначительно кивнула Анна Аркадьевна, — теперь только ждать, когда заседание жилкомиссии будет. Обещали в четверг, вроде.
— Ну, держите руку на пульсе, как только поставят, сразу справку какую-нибудь возьмите о том, что Загит очередник. И я еще уточню дополнительно, может, и что-то другое надо будет.
— Письмо от организации, вроде, нам говорили, понадобится. С просьбой включить Загита в списки на этот дом. Это же не их дом. Им надо будет знать, кому письмо адресовать.
— Понял. Узнаю, — кивнул я. — А как ваш сын, Анна Аркадьевна, согласился детей к вам прописать?
— Так прописал уже, — улыбнулась она. — Нам же надо было к комплекту документов полный список жильцов приложить.
— Отлично! — с облегчением выдохнул я. — Значит, у нас всё отлично?
— Наверное, — рассмеялся Загит. — Смотря, чего желать от жизни…