Революционные народники. Книга для учащихся старших классов

Глава IV. Организация «Земля и воля» (1876 – 1879)

Организованность и централизация – эти темы становятся главными для революционной молодежи в 1875 г. В начале лета этого года в Москве состоялся съезд представителей народнических кружков, который подвел итоги «хождения в народ». Среди его участников проводилась своеобразная анкета, вопросы которой весьма показательны. Важнейшие из них: каким должно быть содержание пропаганды; как относиться к стачкам и бунтам; вести ли пропаганду в войсках; каковы недостатки в устройстве революционных организаций; могут ли цели социалистической партии осуществиться сразу после переворота; если же нет, то каковы должны быть ближайшие требования революционеров.

Перечень вопросов свидетельствует о том, что к 1875 г. у революционеров России стали вызывать сомнения многие положения теории бакунизма. В то же время вопросы анкеты говорят о конкретных выводах, сделанных из «хождения в народ» его участниками. Крестьяне оказались совершенно невосприимчивы к пропаганде отвлеченных социалистических идей. Плеханов вспоминал, что легче было восстановить крестьянина против царя, чем убедить его в том, что не надо частной собственности. Совершенно не годился и язык пропаганды, которому следовало стать более простым, доходчивым, народным. С учетом новых требований предстояло написать и издать пропагандистскую литературу, что требовало заведения своей, подпольной типографии. По мнению участников съезда, успеху «хождения в народ» помешало отсутствие единого центра, а также элементарной дисциплины и конспирации среди революционеров. Наконец, не оправдал себя и метод «летучей» пропаганды.

В 1876 г. в Петербурге было положено начало новой организации, получившей название «Земля и воля», в память о «Земле и воле» 60-х гг. У ее истоков стояли М. Натансон, Ал. Михайлов, Г. Плеханов, О. Аптекман, В. Осинский. В 1878 г. к обществу присоединились С. Кравчинский, Н. Морозов, М. Фроленко, С. Перовская, В. Фигнер, А. Желябов, Л. Тихомиров, Я. Стефанович и другие.

Землевольцы подробно проанализировали и правильно оценили фактическую сторону «хождения в народ». Но причины случившегося ими поняты не были. Да и не могли народники в середине 70-х гг. понять, что крестьянство нереволюционно. Их представления о нем исходили от феодальных времен, когда крестьянство выступало как единый класс. С другой стороны, трудно было пока возлагать основные надежды на пролетариат, поскольку его как серьезной силы в России еще не существовало.

Устав «Земли и воли» провозглашал, что цель революционеров остается прежней – осуществление народного восстания в ближайшем будущем. Именно этому должно было содействовать создание «основного кружка» в количестве нескольких десятков человек, стоящего во главе новой организации. Для оперативного решения текущих вопросов создавалась «комиссия» (3 – 5 человек), наделенная широкими полномочиями. Вокруг членов «основного кружка» образовывались территориальные и специальные группы. Для решения важнейших вопросов жизни организации предусматривался созыв «конгрессов» – съездов представителей всех групп.

Стройная, логичная система органов «Земли и воли» высоко ценилась В.И. Лениным.

Много нового по сравнению с предыдущими годами содержалось и в программе «Земли и воли», получившей окончательную редакцию в 1878 г. Прежде всего, она распадалась на две части: организаторскую и дезорганизаторскую. В первой из них народники выдвинули требования, выработанные, как им казалось, самим крестьянством. Земля должна быть передана в руки крестьян и равномерно распределена между ними. Этим требованием определялась первая половина названия новой организации – «Земля». «Воля», в их понимании, – это свободный выбор народом формы правления. Причем, объявив в самом начале, что их конечный идеал – «анархия и коллективизм», землевольцы вынуждены были записать в программе, что сразу к безгосударственному строю перейти вряд ли удастся. Необходимо стремиться лишь к максимальному ограничению власти будущего центрального правительства.

В организаторской части программы раскрывались методы деятельности революционеров:

В первую очередь организация должна была заняться заведением постоянных поселений в деревне. Их цель – объединение крестьян одной местности, выделение из их среды «естественных» революционеров, постепенное сплочение крестьян разных местностей в единую организацию.

Поскольку на знамени «Земли и воли» были начертаны требования, выдвинутые самим народом, то революционеры не видели необходимости в создании поселений по всей России: достаточно воспитать только инициаторов, зачинщиков восстания. Поэтому для поселений народниками выбраны знакомые им районы Дона, Поволжья, Поднепровья. Основным методом подготовки восстания признавалась агитация словом и делом. Причем под делом понималось все: от протеста против местных властей до бунта.

Дезорганизаторская часть программы предписывала, как ослабить, «дезорганизовать» правительство. В ней землевольцы провозглашали установление связей общества с армией, привлечение на свою сторону чиновников, служащих в правительственных учреждениях. Наконец, истребление наиболее вредных или выдающихся лиц «из правительства и вообще людей, которыми держится тот или другой ненавистный… порядок».

При анализе программных документов кружков и обществ революционного народничества 70-х – начала 80-х гг. сразу бросается в глаза одно обстоятельство: трудное, мучительное изживание российскими революционерами анархистских иллюзий бакунизма. Трудное – потому что бакунизм указывал, как казалось, наиболее прямой и короткий путь к торжеству социализма. Мучительный – избавление от иллюзий происходило не столько в теоретических спорах и дискуссиях, сколько в ходе революционной практики, ценой арестов, ссылок, казней. О постепенном отходе от «классического» бакунизма свидетельствует и программа «Земли и воли». Два ее пункта позволяют сделать такой вывод: признание необходимости сохранения на неопределенный срок государственного устройства после успешного переворота и провозглашение бунта лишь средством агитации крестьян. В программе «Земли и воли» решительно указано, что бунт – не самоцель, не начало всекрестьянского победоносного восстания. Время восстания должно определяться не желанием революционеров, а историческими обстоятельствами и степенью готовности народа. Наконец, само создание централизованной всероссийской организации шло вразрез с теорией Бакунина.

Конечно, это еще не отказ от бакунизма. Программа «Земли и воли» в целом оставалась анархистской. К разрыву со старыми идеями могла привести только практика революционной работы. Прежде всего землевольцы позаботились о заведении типографии. Арон Зунделевич сумел убедить товарищей, что в центре Петербурга можно печатать нелегальную литературу. Он получил на устройство типографии 4 тыс. рублей, отправился за границу, купил там и доставил в Россию все необходимое. За границей он выучился типографскому набору, а позже обучил ему еще четверых товарищей. Первое время наборщицей в типографии работала и Вера Засулич. С 1877 г. в Петербурге на Николаевской улице, в двух шагах от Невского, начала работать типография «Земли и воли». Основное издание организации «Социально-революционное обозрение „Земля и воля“» выходило тиражом в 1,5 – 3 тыс. экземпляров. Хозяйкой квартиры, где размещалась типография, была 40-летняя Мария Крылова. Несмотря на усиливающуюся близорукость, она слыла лучшей наборщицей и была арестована в 1880 г., как солдат на боевом посту, в типографии «Черного передела». Крыловой в работе помогал Василий Бух, сын генерала и племянник сенатора, молодой человек лет 26 – 27 с аристократической внешностью. Бух был великий молчальник, иногда целый день не произносивший ни слова. Третьим работником типографии был Птаха (настоящей фамилии этого человека – Лубкин – не знал в организации почти никто). Птаха из осторожности вообще не прописывался в полиции и жил без паспорта, поэтому не рисковал выходить из квартиры. Этот 22 – 23-летний худой, мертвенно бледный человек остался в памяти товарищей вечно веселым, что-то напевающим. Отсюда, видимо, и шло его прозвище.

В течение четырех лет полиция тщетно пыталась напасть на след типографии. Шеф жандармов генерал Дрентельн в докладе царю сокрушенно признавал:

Когда же Дрентельн позволил себе, получив по почте прокламацию, сделать ироническое замечание о качестве бумаги, на которой она была напечатана, то в следующей посылке его ждал сюрприз. Очередная прокламация была специально для него напечатана на великолепной бумаге и надушена.

Однако не ублажать и занимать жандармских генералов была призвана землевольческая типография. Она обеспечивала необходимой литературой народнические поселения в деревне. А там у революционеров не все шло гладко. Оказалось, что одно дело – периодические пропагандистские наезды в деревню, и совсем другое – постоянное проживание среди крестьян. В. Фигнер вспоминала:

Постепенно революционерам удалось сблизиться с крестьянами, но их ждали новые беды и трудности. Первое: пропагандистов «заедала» легальная работа, т.е. работа в соответствии с приобретенной специальностью. В. Фигнер, бывшая деревенским фельдшером, приняла в первый же месяц 800 больных, а в течение 10 месяцев – 5 тыс. человек. Кроме того, они с сестрой Евгенией открыли школу для 25 учеников. Работу по 10 – 12 часов в сутки не всегда выдерживали даже привычные к такому труду люди. Она не оставляла ни времени, ни сил для регулярной пропаганды.

Кроме того, завоевание революционерами доверия и поддержки крестьян возмущало власть имущих. По свидетельству Фигнер, «поднялись помещики, приказчики, кулаки и мироеды; все начали шушукаться; пошли доносы». К защите привычного положения подключились священник, урядник, предводитель дворянства. Иными словами, многие землевольцы убеждаются, что при существующем полицейском гнете и политическом бесправии поселения в деревне – бесполезная трата времени и сил. Действительно, работа в деревне, все больше вырождавшаяся в легальную защиту интересов крестьян от притеснения местных властей, не содержала в себе ничего революционного. Недаром следствие, открыв землевольческие поселения, не обнаружило в них ничего противозаконного, кроме проживания народников по подложным паспортам.

Единственным реальным делом землевольцев в деревне стал «Чигиринский заговор» 1877 г., организованный Я. Стефановичем, Л. Дейчем и И. Бохановским. В течение 70-х гг. в Чигиринском уезде Киевской губернии проходили длительные, упорные волнения крестьян. Крестьяне, как обычно, твердо надеялись на помощь царя в их спорах с местными властями, и Стефанович решил построить на этой наивной вере все предприятие.

Отрекомендовавшись чигиринцам крестьянином, он сказал, что пойдет от их имени в Петербург, к царю. Получив согласие крестьян, Стефанович исчез, а через некоторое время возвратился обратно с «Высочайшей тайной грамотой» (отпечатанной в подпольной типографии).

За восемь месяцев существования в Чигиринском уезде «Тайной дружины» в ее члены вступило около 3 тыс. крестьян. Общество было раскрыто благодаря несдержанности и неопытности одного из его членов, который сначала стал во всеуслышание утверждать, что скоро крестьяне покончат с помещиками, а позже на допросе рассказал все, что ему было известно о «Тайной дружине». Авантюра Дейча, Стефановича и Бохановского вызвала бурю негодования среди землевольцев.

Подложный царский манифест, обман народа – все это хитрость от бессилия, от разочарования в крестьянстве и в бакунинских лозунгах. Деревня вновь не оправдывала надежд народников.

Гораздо более перспективной, живой, боевитой выглядела работа землевольцев в городах. Неожиданными успехами радовала, прежде всего, пропаганда среди рабочих. Правда, землевольцы, как и их предшественники, не видели в рабочих самостоятельной силы. По воспоминаниям Г. Плеханова, народники проповедовали:

Грамотные же рабочие в это время уже сами читали «Государственность и анархию», «Вперед!», «Землю и волю», «Общину». Их живо интересовал самый широкий круг вопросов: атеизм и история религии, политические и естественнонаучные проблемы, женский вопрос.

Основательность землевольцев сказалась и в организации пропаганды среди рабочих. «Рабочая группа» «Земли и воли» (4 – 5 человек) представляла собой интеллигентские кружки, которые и выходили на рабочих. Позже стали возникать кружки, состоявшие из одних рабочих.

Наивысшим успехом деятельности землевольцев в городе стали демонстрации и стачки рабочих Петербурга. 6 декабря 1876 г. у Казанского собора в столице собрались группы рабочих (около 200 человек) и учащейся молодежи. С речью к ним обратился Г. Плеханов. Когда раздались его первые слова, жандармы попытались протиснуться к оратору, но их к нему не пропустили. «Ребята, держись тесней, не пропускай полицию», – командовал один из руководителей рабочих Митрофанов. Когда Плеханов закончил свою речь словами: «Да здравствует социальная революция, да здравствует „Земля и воля“!» – Митрофанов сдернул с головы говорившего шапку и, чтобы скрыть его лицо, закутал голову башлыком. А перед демонстрантами развернулось красное знамя со словами «Земля и воля», которое держал 16-летний рабочий Яков Потапов.

Демонстранты двинулись к Невскому, но полиция, получив подкрепление из околоточных и городовых, стала хватать шедших в задних рядах. Кто-то крикнул: «Стой, наших берут», – и толпа бросилась отбивать задержанных. Подоспел новый отряд городовых и дворников. Началась рукопашная, в которой демонстрантам оставалось лишь отчаянно отбиваться. Особенно выделялся один высокий плечистый студент. Там, где он появлялся, защитникам порядка становилось туго. Позже он благополучно скрылся, и полицейские помнили только, что их тузил высокий сильный брюнет. Вместо него они схватили на Морской землевольца Боголюбова, который совсем не принимал участия в демонстрации.

Вторым крупным выступлением рабочих и землевольцев стали похороны погибших на патронном заводе. Люди погибли в результате вопиющего несоблюдения заводским начальством правил техники безопасности. В утро похорон хорошо вооруженная группа землевольцев во главе с В. Осинским подошла к патронному заводу, где собралась большая толпа рабочих. К землевольцам тут же присоединились члены заводского революционного кружка и С. Халтурин, работавший на соседнем предприятии.

Из заводского двора стали выносить гробы, началось шествие. До Смоленского кладбища все шло благополучно. Полиция спокойно сопровождала процессию. Однако стоило одному из рабочих начать речь над могилами погибших, как полиция засуетилась и попыталась добраться до оратора. В тот же момент толпа бросилась на жандармов, оттеснила их от могил и окружила кольцом. Так жандармы и простояли «арестованными» до конца похорон.

Широкий отзвук в стране вызвала стачка на Новой бумагопрядильне в марте 1878 г. Рабочих возмутило введение «новых правил», уменьшавших их заработную плату. Недавние выходцы из деревень, они свято верили в то, что «правила» – выдумка фабриканта и что городское начальство за них заступится. Не слушая предупреждений землевольцев, они посылали депутации к полицейскому приставу, градоначальнику – все оказалось напрасным. Вот тогда-то рабочие стали прислушиваться к словам революционеров. Правда, как вспоминал Плеханов, многие фабричные принимали землевольцев за «царских людей», которые тайно рассылаются «разузнать, нет ли где притеснения народу». От них ждали, что они напишут «хо-о-рошенькую бумажку» и царь облегчит положение рабочих. Тем временем начались аресты и среди фабричных, и среди революционеров. Последнее воспринималось стачечниками с особой болью.

Вскоре хозяева Новой бумагопрядильни пошли на грошовые уступки. Но рабочих сломили не они, а полицейские репрессии. Стачка, продолжавшаяся две недели, прекратилась. Но не прекратилось рабочее движение. Поздней осенью того же 1878 г. стачки разразились вновь на Новой бумагопрядильне, фабриках Шау, Мичри, Шапшал…

Сама жизнь, практика революционной борьбы давали землевольцам прекрасный материал для политической агитации. На живом примере можно было бы показать значение политических свобод, объяснить роль полиции, государственного аппарата. Но этой возможностью землевольцы не воспользовались. Для того чтобы осознать необходимость политической борьбы, революционерам не хватало малости, последней капли. Такой каплей стала деятельность дезорганизаторской группы «Земли и воли».

Здесь необходимо рассказать о ситуации, сложившейся к 1878 г. В то время, когда члены землевольческих поселений в народе – а они составляли основную массу организации – теряли веру в свои силы, надежду на возможность успешной пропаганды среди крестьян, горстка землевольцев, занимающихся дезорганизаторской работой, приковывала к себе внимание общества, причем не только России, но и Европы и всего мира. В самой дезорганизаторской деятельности землевольцев не было ничего необычного или специфически российского. Как любая организация, находящаяся в подполье, «Земля и воля» должна была защищаться от палачей, шпионов и провокаторов, угрожавших ее существованию и жизни ее членов. Однако в самодержавной России дезорганизаторы постепенно активизировались, их деятельность стала приобретать самостоятельное значение.

Она началась выстрелом Веры Засулич в петербургского градоначальника Трепова в начале 1878 г. Девушка, записавшись на прием к сановнику, выстрелом из пистолета тяжело ранила его в кабинете. Засулич была тут же схвачена. На следствии она объяснила свой поступок тем, что Трепов приказал высечь содержащегося в доме предварительного заключения Боголюбова лишь за то, что арестованный при встрече с градоначальником будто бы не снял шапки. Проведя незадолго до этого процесс «193-х», правительство не решилось на новый политический процесс. Дело Засулич передается суду присяжных и должно рассматриваться как обычное уголовное преступление.

31 марта 1878 г. вокруг здания суда собралась двухтысячная толпа молодежи и иной публики, не получившей входных билетов. В зале – знать, сановники, сияют генеральские погоны, звезды на мундирах. Среди публики военный министр Д.А. Милютин, государственный канцлер, последний лицеист пушкинского выпуска дипломат А.М. Горчаков и другие. После бледного, напыщенного выступления прокурора Касселя поднялся адвокат Александров. Его речь была вдохновенна, темпераментна, остра. Известный публицист Г. Градовский писал, вспоминая минуты суда:

Около семи часов вечера присяжные закончили совещание и передали свое решение председателю суда, замечательному русскому юристу А.Ф. Кони. Тот громко произнес: «Нет, не виновна». В зале началось столпотворение. Кричали: «Браво! Браво, присяжные!», «Да здравствует суд присяжных!», обнимали и поздравляли друг друга. Аплодировал оправдательному приговору даже государственный канцлер Горчаков. Огромная толпа, ожидавшая решения суда на улице, подняла на плечи защитника и Засулич и направилась по центральным улицам Петербурга. Полиция и конные жандармы набросились на демонстрантов, раздались выстрелы…

Приказ министра юстиции о новом аресте Засулич опоздал. Ее прятали на конспиративных квартирах, а вскоре нелегально переправили в Швейцарию. Приговор присяжных по делу Засулич вызвал шумные отклики в России и в Европе. Л. Толстой назвал его «провозвестником революции», И. Тургенев – «знамением времени…, взбудоражившим Европу». Действительно, как писали французские газеты, «в течение 48 часов Европа забыла о войне и мире…, чтобы заняться только Верой Засулич и ее удивительным процессом».

Впрочем, удивительное только начиналось. В период с марта 1878 г. по апрель 1879 г. последовали: убийство барона Б.Э. Гейкинга – шефа одесских жандармов; А.Г. Никонова – агента сыскной полиции; покушение на киевского прокурора М.М. Котляревского (ранен). 4 августа 1878 г. в центре Петербурга, средь белого дня, С.М. Кравчинский кинжалом заколол всероссийского шефа жандармов Н.В. Мезенцова. В феврале 1879 г. приведен в исполнение смертный приговор генерал-губернатору Харькова Д.Н. Кропоткину, затем – удачливому провокатору Н.В. Рейнштейну, которому удалось раскрыть и выдать полиции руководство «Северного союза русских рабочих». В марте того же года Л. Мирский, догнав верхом карету нового шефа жандармов А.Р. Дрентельна, стрелял в него через окно кареты, но промахнулся.

В апреле 1879 г. в Петербург приехал А.К. Соловьев с твердым намерением произвести покушение на императора. Его идея была неодобрительно встречена большинством землевольцев. Бурное обсуждение вопроса о цареубийстве в основном кружке «Земли и воли» закончилось компромиссом: организация отказалась поддерживать Соловьева, но разрешила отдельным своим членам оказать ему помощь.

2 апреля 1879 г. произошло покушение Соловьева на Александра II. Он успел выпустить по императору 4 – 5 пуль из пистолета, прострелив в нескольких местах «высочайшую» шинель. Александра II спасли как промахи Соловьева, так и то, что царь после первого выстрела побежал от покушавшегося по-военному, зигзагами. Соловьев был схвачен и по приговору суда повешен.

Революционеров не останавливали ни казни товарищей (Валериана Осинского, Дмитрия Лизогуба, Ивана Ковальского и других), ни арест руководящих деятелей «Земли и воли» (Ольги Натансон, Адриана Михайлова, Алексея Оболешева, Марии Каленкиной…). Благодаря усилиям Александра Михайлова центр общества был быстро восстановлен.

Дезорганизаторская борьба не ограничивалась казнями тех или иных правительственных чиновников и полицейских агентов. К 1878 г. она широко вошла в деятельность «Земли и воли». Вооруженное сопротивление жандармам при арестах стало для революционеров чуть ли не обязательным, а освобождение арестованных товарищей из тюрем достигло такого размаха, какого до этих пор не знала царская Россия. О наиболее дерзких побегах из тюрем становилось известно широким кругам населения не только России, но и Европы. Например, побег из киевской тюрьмы организаторов «Чигиринского заговора» Дейча, Стефановича и Бохановского, подготовленный В. Осинским и М. Фроленко. Последний поступил в эту тюрьму надзирателем, вошел в доверие к начальству и вывел товарищей на свободу.

Но главное заключалось в том, что революционерам становилась ясна бесперспективность пропагандистской работы в народе при существующем политическом режиме. Однако усиливающийся общий кризис «верхов» одновременно вселял в них надежду, что постоянным давлением на правительство удастся вырвать у него провозглашение политических свобод (свободу совести, слова, собраний), без которых невозможно вести успешную пропаганду народнических идей.

К весне 1879 г. разногласия между сторонниками традиционно народнической работы в деревне («деревенщиками») и «политиками», отстаивавшими необходимость перехода к политической борьбе, приняли настолько острый характер, что решено было созвать съезд «Земли и воли» для урегулирования этих разногласий.

Действительно, откладывать обсуждение вопроса о месте политической борьбы в деятельности революционеров было нельзя. Уже намерение Соловьева убить императора вызвало в среде землевольцев бурю. В.Н. Фигнер вспоминала:

За три дня до съезда, назначенного на 18 июня в Воронеже, в Липецке собрались 11 «политиков-террористов». Среди них – почти все будущие члены Исполнительного Комитета «Народной воли»: А. Михайлов, А. Желябов, А. Квятковский, Н. Морозов, М. Фроленко… Здесь, в Липецке, во время трехдневных совещаний, проводившихся в целях конспирации как пикник на открытом воздухе, «политики» выработали единое и единственное требование, с которым они вышли на воронежский съезд «Земли и воли». Это было требование о внесении в землевольческую программу пункта о временной необходимости политической борьбы для достижения условий, при которых в России стали бы возможны демократические свободы.

Здесь же, в Липецке, Александр Михайлов произнес гневную и сильную обвинительную речь против Александра II. Императору вменялись в вину: обман народа обещаниями и посулами; лицемерие всех его реформ; нищета народа; разгром в 1863 г. Польши; подавление всякого признака свободы; виселицы в Киеве, Одессе, Петербурге; зверское обращение с политическими заключенными.

В результате эти 11 молодых людей, далекие от придворных кругов, не имеющие больших денежных средств, поддержки армии или широких слоев народа, собравшись в захолустном Липецке, вынесли смертный приговор Александру II – самодержцу всероссийскому, главе европейской реакции, повелителю почти 90 млн. человек, охраняемому огромной армией и полицией. Через два года и девять месяцев приговор революционеров будет приведен в исполнение. Пока же «политики» переехали из Липецка в Воронеж.

Разговор в Воронеже получился очень тяжелым, нервным. Спор шел о том, что же дальше: по-старому вести пропаганду в деревне или перестраиваться, признать, хотя бы временно, что политическая борьба важнее пропаганды социальных вопросов. Таким образом, спор шел о собственных выстраданных убеждениях. Теоретические разногласия, личное раздражение и взаимное недоверие, существование в недрах одного тайного общества другого, еще более тайного, – такова атмосфера накануне съезда. Плюс к этому было чувство, которое лаконично выразила Фигнер:

Прямое столкновение «деревенщиков» и «политиков» произошло на первом заседании, когда съезд незначительным большинством признал за «политиками» право пропагандировать свои взгляды в землевольческой печати. Тогда-то и покинул съезд один из столпов «Земли и воли» Г.В. («Жорж») Плеханов. Покинул с грустно-непримиримыми словами:

Но в Воронеже «Земля и воля» еще не перестала существовать, хотя участники съезда понимали, что достигнутого компромисса достанет в лучшем случае на несколько месяцев.

Так и получилось. Уже к концу лета 1879 г. настроение в организации изменилось бесповоротно. М. Фроленко вспоминал, что тогда в умах землевольцев царила примерно такая формула: лучше полюбовно расстаться, чем враждуя дружить. В августе 1879 г. на съезде в Петербурге был решен вопрос о разделе «Земли и воли». Расстались действительно полюбовно: партийная касса, оборудование типографии были поделены поровну. «Деревенщики» взяли для названия своей фракции «землю» – их организация получила название «Черный передел»; «политикам» осталась «воля», откуда и наименование нового общества – «Народная воля».

Что знаменовал собой распад «Земли и воли»? Прежде всего и самое главное – то, что разрыв с бакунизмом вновь ставил на повестку дня вопрос о разрыве между существующими народническими теориями и реальными российскими условиями. Это заставляло революционную мысль и практику отправляться на поиск новых решений.

Теперь главное лежало на поверхности. Воплощение социалистических идеалов становилось делом более или менее отдаленного будущего. Ближайшие же цели вырисовывались достаточно отчетливо: передача земли в руки крестьян и передача политической власти в руки народа. Вопрос был только в средствах борьбы и во времени. Недаром Н. Морозов позже напишет: