Рок царя Эдипа

Глава 17 Аттический царь

Она уже стала засыпать. Грустные воспоминания и тревожные мысли теряли отчетливость, причудливо превращаясь в странные видения, когда за стеной вдруг раздался грохот.

Инна вскочила сразу, не очень понимая, где она, — может быть, на ранчо Марго. Что там упало, взорвалось, грохнуло? Неужели Тэд сунул в микроволновую печь металлическую сковородку?! Она слышала, что железо в микроволновке взрывается…

Дверь распахнулась.

— Инна Николаевна!

Надя. Голая, перепуганная.

— Он… Он…

Нет, все было страшнее. Она в России, никаких микроволновок, а за стеной — ее сын.

— Что, что там стряслось?!

— Ты что, сдурел совсем?! — загромыхал голос деда. И вдруг хохот. Алексей смеялся.

Надя юркнула в Иннину кровать, до подбородка натянула одеяло.

Инна шагнула навстречу смеху. И сама невольно прыснула.

Алексей держал в руках остатки пакета, в который был упакован свадебный костюм. Обессиленный смехом, Лешка показывал без слов, как надул этот пакет и хлопнул им:

— Я как… А он ка-ак…

— Дурак, — не желая того, в рифму сказал дед. — Такую сумку испортил! Я инфаркт получу! Я с вами всеми тут кончусь! Ты знаешь, который час, ты знаешь?!

— Я спала, а он взял и… — выглянула Надя. — Я чуть не умерла со страху.

— Ну хватит, — сказала Инна, она уже не смеялась. — Ты что это, в самом деле, прекрати.

— Ка-ак грохнет… — досмеивался и Алексей.

Инна встряхнула его за плечи.

— Правда, Леша, ты что? Ты ж не один в доме.

— Я так перепугалась, Лека, ты такой… странный…

— А ты привыкай, — улыбался Алексей. — Со мной жить непросто.

Дед зачем-то выхватил у Алексея из рук уже бесполезный пакет и, хлопнув дверью, удалился к себе.

— Все, представление окончено, — сказал Алексей и лег. — Спокойной ночи.

— Ты зачем это сделал? — спросила Надя.

— Так, каприз художника, — с наигранным зевком ответил Алексей. — Я еще и не такое выкину.

— Ты это нарочно? — продолжала допрос Надя.

— Нет, случайно, во сне, я лунатик. И еще у меня энурез…

— Прекрати, Алексей! — гаркнула Инна. — Ты в последние дни стал просто…

— Вы мне дадите поспать, в конце концов?! — возник на пороге в позе трагического героя Николай Павлович.

Инна схватила Алексея за руку, сдернула с кровати и утащила в свою комнату.

— Так, все, давай выясним! — хлопнула она ладонью по столу. — Давай все раз и навсегда выясним. Нечего нам тут устраивать психологические головоломки. Он гадости вытворяет, а мы ахаем: какая загадочная душа! На что ж он нам намекает?!

— Он хочет, чтобы я ушла, — тихо сказала Надя.

— Подожди, не подсказывай, пусть сам скажет, — перебила Инна. — У него язык есть!

— Да, я хочу, чтобы она ушла, — сказал Алексей.

Надя закрыла лицо руками.

— Отлично… — Инна сцепила зубы. — Если она уйдет отсюда, то… То и меня ты больше не увидишь.

Алексей вскинул на мать испуганные глаза и тут же опустил их.

— Я ее не люблю, — сказал он упрямо.

Надя всхлипнула.

— Та-ак, приехали, — развела руками Инна. — Ты ее не любишь. А кого ты вообще любишь? Скорее всего, только себя. Нет, дело не в этом, дело в том, что ты струсил, ответственности испугался. Скакал по жизни мальчиком-одуванчиком, а тут вдруг раз — надо становиться мужчиной, надо за кого-то отвечать. Но как же я могу отвечать? Я ведь еще такой маленький, такой слабенький, я так себя жалею и люблю…

— Я тебя люблю, — сказал Алексей.

— Нет, ты любишь только себя…

— А зачем ты тогда говорил?.. — всхлипнула Надя.

— Я люблю тебя, — даже не повернувшись к невесте, повторил Алексей. — Понимаешь, не ее, а тебя.

— Вот именно, — легко подхватила Инна. — Все еще за мамину юбку хватаешься. Конечно, дитем быть проще…

— Я за твою юбку никогда не хватался, — съязвил Алексей. — Не было такой физической возможности.

У Инны комок подкатил к горлу. Это был запрещенный удар. Это было жестоко.

— Ну так вот, — сказала она. — У тебя ее и впредь не будет. Собирайся, Надя, мы уходим! — У невестки на глазах вмиг высохли слезы, она застыла, переводя испуганный взгляд с Инны на Алексея.

А Инна распахнула шкаф, достала чемодан и стала поспешно кидать в него свои вещи.

— Что ты стоишь, девочка? — резко обернулась она к Наде. — У меня не было сына. Я его предала. Да. Но теперь он предал меня. И я ухожу. И ты уходишь. Мы с тобой не пропадем. Я тебя в обиду не дам. Я за тебя отвечаю.

Надя, скорее от Инниного напора, чем по собственной воле, тоже засуетилась, что-то стала складывать в свои сумки.

Инна на Алексея не смотрела. А Надя виновато, настороженно взглядывала. И ей становилось страшно. У Алексея в тонкую ниточку вытянулись губы, глаза потемнели, он сжал подлокотники кресла так, словно сам себя хотел оторвать от земли.

— Вы куда это на ночь глядя? — заглянул Николай Павлович.

— Уйди, отец! — вызверилась на него Инна.

В другой раз Николай Павлович устроил бы ей такой разнос, такой скандал, но сейчас почему-то стушевался и растаял в воздухе.

— Готова? — спросила Инна.

— Д-да… — пролепетала Надя. — Инна Николаевна…

— Пошли!

— Инна Николаевна, подождите, он не то хотел сказать.

— Я гадать не собираюсь. Мне надоело решать кроссворды!

— Он просто…

— Хватит, Надя, он не ребенок, он знает русский язык лучше меня. Во всяком случае, пакости говорить у него прекрасно получается. Пошли.

И Инна двинулась к двери, натыкаясь чемоданами на мебель.

— Ладно, хочешь правду?.. — тихо сказал Алексей. — Я скажу, только потом не жалейте…

— Инна Николаевна… — взмолилась Надя.

— Хорошо, я слушаю.

Инна так и не поставила чемоданы.

— Говори.

— Сказать, да?

— Сказать, сказать…

— Это ужасно, это вообще… Понимаешь?.. Я даже не знаю…

— Очень содержательно, — съязвила Инна. — Все?

— Но это правда, — не слушал ее Алексей. — Я люблю тебя. Понимаешь, не как мать, а как женщину…

Надя уронила свою сумку.

— Дико? Да? Страшно? А я ничего не могу с собой поделать! Ты понимаешь? Я с ума схожу! Я вообще… я не знаю, что с собой сделаю…

Было слышно, как у Нади стучат зубы.

— Вот ты хотела правду! Вот тебе правда! Только не надо говорить, что это глупость и выдумки… Это правда. Довольна?!

Инна спокойно поставила чемоданы и даже улыбнулась:

— Довольна.

Надя перевела на нее обезумевший взгляд.

— Вот теперь можно сесть и все спокойно обсудить, — сказала Инна. — Вот теперь все ясно.

Надя как-то неловко качнулась в сторону и поспешно зашагала к двери. Инна поймала ее за руку.

— Успокойся, Надя, давай сядем.

— Не-ет… — почти пропела невестка. — Вы что-о-о?.. Это…

— Это нормально, — жестко произнесла Инна. — В этом нет ничего постыдного. Странно было бы, если б Алеша миновал этот этап.

— Какой этап? Вы что говорите? Это же грязь… Это…

— Это эдипов комплекс, — спокойно сказала Инна. — Это, увы, настолько распространенное явление, что даже термин придумали, как видите. Сядьте все, в конце концов.

Надя пристроилась на краешек стула, готовая в любой момент бежать из этого страшного дома. Алексей сидел, набычившись, смотрел в пол.

— Это не страшно, — сказала Инна. — Это только грустно. Я, когда у меня случилась первая менструация, тоже испугалась, да как! Я Бог знает что выдумала! Я под троллейбус броситься хотела. Мама-то меня не просветила. Постеснялась. И вы оба, к сожалению, темные-темные… Ну так давайте проведем маленький ликбез. Согласны?

Ни Надя, ни Алексей не ответили.

— Так вот, — Инна не очень и ждала их согласия, — кто такой Эдип, знаете?

Она посмотрела на Надю, и та нехотя ответила:

— Какой-то царь, да?

— Да, античный царь. Ну и что?

— Он себе, кажется, глаза выколол, да?

— А почему?

Надя пожала плечами.

— Потому что он жил со своей матерью, — просто сказала Инна. — Как с женщиной. Но эдипов комплекс не в этом. Все сложнее и проще. Был такой ученый Зигмунд Фройд, — она произнесла фамилию на западный манер. — Он и исследовал эти взаимоотношения сына и матери. Он просто взял и сдернул романтический флер, просто посмотрел правде в глаза. И вот видит такую интересную картину. Первая женщина для ребенка — мать. Нет, не в родственном смысле — это само собой, — в физиологическом. Он прикасается к ее груди, он ощущает ее тело. Она целует его. Ласкает. Он может с ней откровенничать. Первые сексуальные ощущения он испытывает именно с ней. Многие мальчики в детстве говорят, что женятся на своей маме.

— Ужас, — сказала Надя.

— Да нет, Надюша, это нормально, — улыбнулась Инна. — Со временем у большинства мальчиков это проходит. Иногда очень болезненно, тяжело. Мальчику стыдно вспоминать это, он мучается — вот это и есть эдипов комплекс. Но тяга к матери как к женщине проходит с возрастом, отступает, стушевывается. Мальчик начинает даже стесняться матери…

— Вот вы сами говорите — проходит… — поймала ее на слове Надя.

— Да, в нормальных семьях. Но у нас-то, Надюша, все ненормально. Все ужасно, все порвано и поломано. И мы теперь хотим склеить. У нас же не было пути, не было времени. И оказывается, что перепрыгнуть это нельзя. Получилось, мы вернулись в самое Лешино детство… И там это было бы невинно, естественно…

— И что теперь делать? — наконец подал голос Алексей.

— Пережить все это, — сказала Инна. — Это в самом деле скоро пройдет. И не потому, что глупость, как ты говоришь, а просто у тебя теперь будет жена. Ты очень быстро повзрослеешь. Моментально. Только надо убедить Надю быть терпеливее. Ей очень тяжело, Леша, ей очень страшно, но ведь она любит тебя, да, Надюша?

Надя молча кивнула, у нее дрожали губы, она была готова заплакать.

— А я ей помогу. Я тоже скажу тебе правду. Если отбросить все предрассудки, то, честно говоря, ты не в моем вкусе. Мне нравятся совсем другие мужчины. Да что там — я люблю Тэда. Вот с ним мне хорошо. Мне просто замечательно.

Она говорила специально жестко, чуть насмешливо, свысока. Она понимала, что идет по самой грани, что, может быть, даже чуть заступила за край, но теперь другого пути не было.

— Я бы никогда не выбрала тебя, даже если бы ты не был моим сыном. Ну понимаешь, другой сексуальный тип. Я совсем не хочу обидеть Надю. Ты парень симпатичный, не урод, не кретин… Я вполне допускаю, что в тебя можно влюбиться. Да и странно было бы матери думать иначе. Но ты вовсе не так хорош, каким себе кажешься. Так что Надя еще очень может подумать… Правда, Надюша?

— Я люблю Леку, — сказала Надя.

— Тебе повезло, сын. А?

Алексей молчал. Что творилось в его душе — вряд ли он сам сейчас бы разобрался.

— А теперь идите ложитесь спать. Утро вечера мудренее.

Надя поднялась, взяла Лешу за руку и потянула за собой. Он шел нехотя, но безропотно.

«Вот и поговорили, — подумала Инна. — Вот и все».

— Иди, я тебя чмокну на сон грядущий, — улыбнулась Инна.

Алексей наклонился, она поцеловала его.

— И тебя, Надюша. Хорошая, добрая, красивая моя девочка.

— Я обожаю вас, — шепнула ей на ухо Надя.

Инна разделась, легла, накрыла голову подушкой.

«Ничего у меня не получилось, — подумала она. — Так, сотрясение воздуха, как тот лопнувший пакет. Хорошо, что они такие темные. Хорошо, что не знают всей правды. Хорошо, что поверили в мою ложь. Ложь во спасение».

Она услышала, как медленно, исподволь, сын и невестка стали ласкать друг друга. Как сдавленно вскрикнула Надя. Как застонала потом. Как уже откровенно заскрипел диван. Как стеснение ушло и молодые забылись в исступлении ласки, сладострастно задышали, перемежая слова любви со стонами наслаждения…

Инна больше не прятала голову под подушкой, не затыкала уши. Она слушала. С мазохистским упорством — ей самой нужна была эта терапия.

«Он мой сын, он мой сын, и все, — твердила она. — Он любит девушку. Он спит с ней. Она ему отдается. Им хорошо…»

И вдруг отчетливо и безвозвратно поняла — он ей не поверил. Более того, он как бы принял ее игру. Хотя она никакой игры не затевала. Но он решил, что это такая конспирация, чтобы обмануть Надю. Он решил, что они в сговоре — мать и сын.

От этой мысли она чуть не задохнулась. Закрыла рукой рот, чтобы не вырвался стон.

Дельфийский оракул предрек царю Лаю и царице Иокасте, что их новорожденный сын убьет отца и женится на матери.

Судьба была предначертана богами. Еще никому не удавалось изменить ее. Но царь Лай выступил против богов, против судьбы. Он велел выбросить младенца на гору, а чтобы тот чудом не спасся и погиб от зубов хищников или от рук злодеев, велел перерезать на ногах сына сухожилия.

Прошли годы. В страшной схватке царя Лая убил незнакомец…

«Нет-нет, глупости, — лихорадочно думала Инна. — Это все мне почудилось. Это мое больное воображение. Я все исправлю. Скоро они поженятся, и все. И я буду веселиться на свадьбе, петь и плясать! Ох, как я буду плясать! Небу станет жарко!»