Рок царя Эдипа

Глава 21 Ой, мороз, мороз…

Услышав длинный торжественный звонок, Инна пошла встречать гостей. Она распахнула дверь — вся лестничная площадка была забита людьми.

— Здрасте! — Клава радостно закивала, затрясла рыжими перманентными кудряшками. — А вот и мы!

— Здравствуйте! Проходите, пожалуйста! — Инна сделала пригласительный жест.

Ей казалось невозможным, чтобы все эти люди вместе с их огромными сумками, рюкзаками, бидонами, животами и задами, громкими голосами и потным духом поместились в квартире.

Первой вошла коренастая баба.

— А Надюха где? — Она сразу скинула туфли на высокой шпильке и с наслаждением босиком ступала по прохладному гладкому паркету, покрытому лаком. — Глаза-то разуй! — кричала она мужику с носом картошкой. — Куда ты бутылки ставишь? Клавка, забери у него сумку!

В прихожую вышла Надя — она была без очков, и вид от этого у нее был еще более беспомощный и застенчивый, чем всегда.

— Вот и невеста! — не без самодовольства приветствовала ее коренастая баба. — Здравствуй, Надюха! Мы тебе тут такого навезли — пять столов накроем и еще останется.

А люди все входили и входили — мужчины, женщины, парень, девочка.

— Тетя Лида, вы на кухню проходите, там ставьте! — тихо попросила Надя и сама понесла на кухню какую-то неподъемную сумку.

— Доча, доча! — неслось ей вслед. Алевтина Ивановна сияла.

Вскоре вошли все. И поместились, все поздоровались и познакомились. Гости толклись на кухне и в прихожей.

— Жениха сюда, жениха! — весело гудел мужик с носом картошкой — муж Клавы. — Я овес привез. Говорят, молодых надо овсом посыпать!

— Когда набраться-то успел? — рассердилась командующая всем парадом тетя Лида. — Ой, мамочки мои! — спохватилась вдруг она. — А студень где?

— Да у меня он! — буркнул скуластый парень.

Он не подымал глаз после того, как при входе увидел гибкую, сильную загорелую руку с нежной кожей, приглашающую войти.

— На кухне нам не сесть! — совещалась с отцом Инна. — Давай кухонный стол перенесем в комнату, приставим его к другому столу и там позавтракаем.

— А у нас и к завтраку все готово! — обрадовалась тетя Клава.

— Ничего, ничего, — инспектировал квартиру Василий Степанович.

Через полчаса все чинно сидели за двумя сдвинутыми столами, которые были заставлены снедью: большие толстые ломти белого и черного хлеба, свежие огурцы и помидоры, синеющие переваренным желтком очищенные вареные яйца, ноздреватые пухлые котлеты, толсто нарезанная копченая колбаса, ветчина, студень.

— Я все думала, как студень довезти! — хвасталась тетя Лида, засовывая в рот яйцо. — Ну пошла к Галке, на Подбельского живет, помнишь? — призывала она в свидетели Надю. — Еще мороженым торгует. Говорю ей, Надюха замуж выходит! Дай льда, а то студень поплывет! Ну дала.

Надя не могла есть. Она сидела рядом с Лешей, смущенно улыбаясь и время от времени кивая, словно со всеми соглашалась. Но видела боковым зрением, как смотрит своими синими глазами из-под черных соболиных бровей ее жених. Смотрит строго и замкнуто. И конечно — сквозь и выше. А напротив — такие же синие глаза.

— Ну как котлеты, ничего? — встревоженно интересовалась тетя Клава у Николая Павловича.

— Котлеты — то что доктор прописал! — одобрительно крякнул дед.

— Я пятилитровую кастрюлю навертела, а ее мать, — и она, смеясь, погрозила пальцем Алевтине Ивановне, — меня оговорила. Зачем, мол, котлеты? На свадьбу, мол, котлеты не подают!

— А ты чего котлет не ешь? — вдруг спросил у Инны Николай Павлович.

— Я завтракала! — улыбнулась она.

— Где ты там, на своей ранче, такую котлету поешь? — не унимался дед. — У вас там одна химия! Хоть немножко здесь настоящим продуктом отъешься!

— Сколько народу гулять будет? — озабоченно спросила у Нади мать. — Пятьдесят? Или больше?

— Нет, что ты! — испугалась Надя. — Конечно, меньше.

— А мы и пятьдесят и накормим и напоим. — Тетя Лида с наслаждением вгрызалась своими крупными зубами в мясистые помидоры.

— Какая у вас машина? — Скуластый парень так и не поднимал глаз на синие глаза и пшеничные волосы.

— Машина? — машинально переспросила Инна. Она смотрела на сына и пыталась найти хоть что-то общее между этим красивым юношей и тем маленьким сморщенным красным несчастным существом, которое она впервые приложила к своей груди. Ей казалось, что если бы она нашла это общее, две одинаковые подробности у новорожденного младенца и двадцатилетнего юноши — она соединила бы их одной линией, и вся прожитая без нее жизнь сына оказалась бы в ее руках. Но она не находила этого. — Машина! — Она запнулась. — У нас несколько машин!

— Сашка, дай баллон с огурцами и помидорами! — нахмурилась тетя Лида. Ей очень захотелось перечеркнуть несколько машин этой странной стройной женщины своей замечательной хозяйственностью. — Мы таких четыре штуки привезли. Сейчас один откроем!

Сашка неловко вылез из-за стола и пошел на кухню.

— А вы банки закатываете? — спросила тетя Клава с хитрой ласковостью, подыгрывая сестре. — Светка! — напустилась она на белобрысую девочку, у которой изо рта вылез большой пузырь. — Плюнь свою жвачку!

— Держи! — Сашка протянул банку матери, но банка вдруг выскользнула у него из рук и грузно шлепнулась на пол.

По комнате распространился чесночно-укропный дух.

— Твою мать! — рассердился муж тети Клавы. — Руки-то из жопы растут…

— Я сейчас уберу! — Надя вскочила и побежала на кухню за тряпкой и ведром. — Вы не расстраивайтесь, я сейчас все уберу.

— Дома ты у меня получишь! — посулила тетя Лида сыну.

Леша, будто проснувшись, с интересом разглядывал живописную кучку помидоров, огурцов, укропа и битого стекла, обрамленных бесцветной лужей.

Он посмотрел на мать — она тоже разглядывала это с интересом.

Все женщины, кроме Инны и девочки Светы, бросились помогать Наде. Только Алевтину Ивановну удержал Василий Степанович.

— А чего расстраиваться! — утешала всех веселая грудастая молодая тетка, ползая вместе со всеми по полу. — Соберем, отмоем!

— А музыка у вас есть? — спросил дядя Володя — муж тети Лиды. Он был плешив, тщедушен, чуть косящие, подслеповатые глаза его добродушно моргали. — Я аккордеон привез.

Аккордеон оказался у него под стулом. Он выдвинул его, расчехлил, поднял на колени. Вдел руки в ремни, растянул мехи, закрыл глаза и запел немного фальшиво, но с большим чувством:

Пальцы с черными ногтями ласково нажимали перламутровые клавиши, извлекая из старого инструмента незамысловатые аккорды:

Все уже опять сидели за столом. Надя дотирала пол до полной сухости и блеска.

От игры и пения мужа тетя Лида впала в мечтательность.

— Где столы поставим? — спросила она доверительно Инну.

— Столы?

— Здесь-то гулять негде! — смущенно вступила в разговор Алевтина Ивановна. Она была крупнее своих сестер, но совсем не имела командирских замашек, и ее большие голубые глаза смотрели просительно.

— Во дворе поставим! — решила тетя Лида. — Я видела там большой стол со скамейками, видно, мужики козла забивают. Туда пару столов поднесем и все рассядемся.

— У нас заказан ужин в ресторане. — Инна встала из-за стола и подошла к окну.

Она почувствовала вдруг странную сонную усталость, которую можно было снять только движением. Она опять была непонятно раздражена этими людьми.

— Что это такое — «ужин»? — вскинулся Василий Степанович. Он уже давно наливался желчью, так как не встретил в доме жениха должного почета и уважения, на которые в душе рассчитывал. — Свадьбу где гулять будем?

— Положь музыку! — цыкнула тетя Лида на мужа.

Аккордеон жалобно звякнул — музыка и пение прекратились.

— Папа, ну сказали же! — Надя от расстройства говорила совсем тихо. — Будем отмечать в «Редиссон-Славянской», в ресторане.

— Пришли машины! — сообщила Инна. — Едем в загс.

Она увидела их из окна. Они не показались ей торжественными, то есть свадебными, хотя на них были какие-то ленты и куклы. Они показались ей просто глупо разукрашенными машинами. Инна сжала кулаки. «Прекрати! Перестань!» — приказала она себе.

— Доча, доча! — На глазах Алевтины Ивановны выступили слезы. — Переодевайся скорее!

Когда через несколько минут жених и невеста появились в свадебных нарядах, все сразу загалдели, зашумели, заохали.

Леша был очень элегантен в новом костюме.

Белое длинное строгое и дорогое платье Нади расстроило Алевтину Ивановну. Она представляла себе свадебный наряд дочери совсем по-другому: ей казалось, что он должен состоять из огромного количества пенных кружев, бесконечных прозрачных оборок. А короткая фата казалась ей уж вовсе бедной и неприличной.

Она смущенно посмотрела на сестру — тетя Лида поджала губы.

— Пошли, пошли! — заторопил всех дед. — Пока доедем, пока чего!.. Опаздывать-то не дело!

На улице все долго и суетливо рассаживались по машинам.

Когда Леша садился в машину, он был бледен, губы его слегка подергивались.

Наконец машины тронулись и весело помчались по Москве.

Надина рязанская родня с удовольствием ехала в нарядных машинах. Им нравилось выдавать замуж свою родственницу в Москве, им нравились цветные ленты и куклы на машинах — хотя в Рязани все происходило бы точно так же. Их немножко мучили только туфли на высоких каблуках и пиджаки с галстуками.

К загсу подъехали вовремя. Все вышли из машины и ждали чьей-то команды.

— Паспорта не забыли? — огорошил вдруг всех Николай Павлович.

— Надюха! — строго прикрикнул на дочь Василий Степанович. — Паспорт где?

Надя, смущаясь под взглядами многочисленной родни, открыла сумочку — паспорт нашелся сразу.

— Куда ж ему деться! — Василий Степанович был доволен.

Леша тем временем, безучастно шаря по карманам, паспорта найти не мог.

— Ты что? — набросился на него дед. — Ищи лучше!

Все карманы были проверены и чуть ли не вывернуты — паспорта не было.

И тут у Инны возникло какое-то смутное воспоминание: вот стоит она около стола, на нем лежат два паспорта. Она раскрывает один — с фотографии на нее смотрит немного испуганное худенькое востроносое лицо. Она кладет паспорт на стол. Открывает другой — соболиные черные брови, красивое молодое лицо. Она почему-то кладет паспорт в сумочку.

— По-моему, он у меня! — Она старалась быть непринужденной, и ей это удалось.

Инна открыла сумочку и вынула оттуда паспорт сына.

— Вот молодежь! — сокрушалась тетя Лида. — Чего они без папочек и мамочек бы делали?

— Ну пошли, пошли внутрь! — скомандовал дед. Он решил взять руководство церемонией в свои руки. — Там тоже оглядеться надо.

Внутри загса деловито работал свадебный конвейер. Музыка, цветы, смех, поздравления, смущенные женихи в парадных костюмах, горделивые невесты в длинных, коротких, пышных, широких, узких свадебных платьях, хихикающие подружки невест и бравирующие друзья женихов.

— Галка, мы здесь! — крикнула Надя и махнула рукой.

К ней подошла крупная степенная девушка.

— А я вас уже ищу! — Она промокала носовым платком взмокшее лицо.

— Привет! — С момента выезда из дома Леша еще больше побледнел, еще больше подергивались его губы. — Ты Мишку не видела?

— Видела! — радостно кивала ему Галка. — Он вон там тусовался — вас искал! — И она показала на колонны.

— Светка мечтала, — и тетя Клава показала на дочку, продолжавшую жевать жвачку, — что она фату понесет. А нести-то и нечего.

— Фату она понесет! — передразнил ее Василий Степанович. — Здесь тебе не церковь!

Подошел Мишка — высокий молчаливый блондин, Лешин свидетель.

— Надо жениху идти в комнату для жениха, а невесте — в комнату для невесты! — напомнила Галка.

Жених и невеста разошлись по своим комнатам медленно, даже не взглянув друг на друга.

А тетя Лида стала рассказывать историю, произошедшую недавно в их тресте. Это была история о красивой любви сына их главного инженера и молодой учительницы.

— …И вот он приходит за ней — в загс ехать, — рыжие кудряшки тети Лиды возбужденно дрожали, — а она на диване… мертвая лежит!

— Во дает! — обозлился Василий Степанович.

— Лидуша, не надо! — расстроилась Алевтина Ивановна.

— Соломин, Екатериничева! — раздался бесстрастный, монотонный женский голос.

Почти сразу из комнаты невесты вышла Надя — она шла медленно, глаза опустила вниз, ни на кого не смотрела.

Надя уже поравнялась со своей родней, когда из комнаты для жениха вышел Леша. Он глядел поверх всех, синие глаза на уже почти белом, без кровинки, лице казались очень большими и темными. Он сделал несколько шагов и вдруг остановился, протянул вперед правую руку, пытаясь нащупать в воздухе какую-нибудь опору, и как подкошенный упал на пол.

Первой к нему подбежала Инна. Она опустилась рядом с ним на колени, левой рукой нащупала на его шее пульс, а правой оттянула нижнее веко.

— Быстро воды! И отойдите все! — приказала она перепуганным родственникам.

Все расступились. Осталась только Надя. Она дрожала, прижимая кулачки к лицу:

— Лека… Лека… Мамочки родные…

Кто-то принес стакан воды. Инна смочила носовой платок и протерла им лицо и шею сына. Потом слегка похлопала его по щекам.

Леша открыл глаза — он переводил взгляд с Инны на Надю и обратно.

— Прости! — прошептал он.

И было непонятно, у кого он просит прощения — у невесты или у матери.

Расталкивая сгрудившихся вокруг Леши родственников, вперед протиснулся Миша.

— Давай! — Он протянул Леше руку, помог подняться с пола. Леша стоял еще некоторое время с остановившимся взглядом, приходя в себя. Лицо его то бледнело, то розовело. Он заметил Надю, отчаянно прижимающую к себе букет роз, и шагнул к ней.

— Пойдем!

И они пошли расписываться.

Растерявшиеся было родственники радостно загалдели…

Вскоре все было позади — ковровая дорожка, заученный рассказ чиновной дамы о соединении двух молодых счастливых жизней в одну, не менее счастливую, обмен кольцами, поцелуй — тягостно-долгое прикосновение его холодных еще, немеющих губ к ее губам, музыка, шампанское. И не отходящий ни на шаг суетливый фотограф.

— Не желаете у камина сфотографироваться? — настойчиво предлагал он. — Камин, цветы, старинные кресла! Только жених и невеста! Исключительно замечательный будет снимок.

— Обязательно! — хорохорился Василий Степанович. — На стенку дома повешу! Вот, мол, дочка с мужем у камина! Обязательно!

И Надю с Лешей повели к камину.

Надя с Лешей сели в кресла. Надя сняла очки. На коленях у нее лежал роскошный букет роз.

— На меня, пожалуйста, на меня! — суетился фотограф. — Мадам, прошу головку еще правее! Еще! — И так как Надя не понимала, что «мадам» — это она, то фотограф повторил свою просьбу: — Девушка, прошу, головку еще правее! Улыбочки! Улыбочки! — приходил он в отчаяние. — Где ваши улыбочки? Еще, пожалуйста, еще! Такая красивая пара! Снимаю!

На улице дед, страшно перетрусивший во время Лешиного обморока, взялся командовать еще энергичнее.

— Теперь надо ехать к могиле Неизвестного солдата! — важно объяснял он рязанской родне. — Там он будет ее на руках носить!

— Нам сейчас надо домой ехать, Николай Павлович! — тихо, но твердо объявила Надя. — Ты как? — робко спросила она Лешу.

— Нормально! — ответил он, глядя куда-то в пространство.

— Нет, к Вечному огню! — поддержал деда Василий Степанович. — Чтобы молодым на всю жизнь запомнилось! Могила Неизвестного солдата! Он голову сложил за ваше счастье! Вы бы сейчас здесь и не стояли, если бы не он!.. Надо ехать!

Леша молчал. Он был все еще бледен и безучастен. Надя взяла его за руку.

— Ну поехали, что ли, к могиле! — попросила веселая молодая грудастая тетка. — Он ее туда на руках и снесет!

— Куда ему на руках носить! — шепнула Алевтина Ивановна сестре. — Посмотри, на кого он похож!

— Ну и молодежь! — сокрушалась тетя Лида. — Чуть что, так сразу — брык!

Дед, очень боявшийся упустить руководство церемонией из своих рук, еще раз посмотрел на внука и решился.

— Все! Едем домой! — скомандовал он. — А Вечный огонь, он… здесь… вечно! Ну… молодые придут, поклонятся! Ведь вы придете? — обратился он к Наде.

— Конечно, придем! — пообещала она.

— Домой! — поставил точку дед.

И все двинулись к машинам.

Инна подошла к сыну.

— Ты в порядке? — спросила она.

Он пожал плечами и ничего не ответил.

Когда все рассаживались по машинам, Инна следила за ним. Он медленно заносил ногу в кабину, медленно сгибался, медленно садился на сиденье. Он был неестественно бледен. И это привело ее в отчаяние.

«Все катится в какую-то бездну, — почти без ужаса подумала Инна. — Это все плохо кончится… Или парашют не раскроется, или удушит стропом…»