Рок царя Эдипа

Глава 5 Золотые босоножки

Обогнув широкую эстакаду, такси выехало на шоссе. Темно-серые кубы Шереметьева-2 остались позади. А впереди была Москва. Родной город. Как он примет ее на этот раз?

В машине Инна оказалась в самом углу, прямо за водителем. Надя уселась у другого окна, пропустив Алексея в середину. Он был немного смущен неожиданным соседством с матерью и поэтому неотрывно глядел вперед на дорогу. Инна же, напротив, внимательно изучала сына. Он это чувствовал и от этого смущался еще больше.

Да, он был очень похож на отца, этот двадцатилетний худой паренек. Те же глаза, брови, губы… Но вместе с тем Инна замечала и другие, видимо доставшиеся от нее, черты. Например, пухлые, нежно-розовые мочки ушей были совсем не такие, как у Юры. Тонкие и длинные пальцы, изящные кисти рук, узкие запястья — все это было ее, Иннино, соломинское.

У Инны вдруг сжалось сердце. Она вспомнила, что такие же пальцы были у мамы. Иногда (это случалось очень редко) мама садилась за старый кабинетный «Стейнвей», оставшийся в наследство от прадедушки, до революции служившего инспектором в министерстве просвещения. Мама устраивалась поудобнее на вращающемся табурете, поднимала пюпитр для нот, раскрывала свои любимые «Багатели» Бетховена… Ее руки, в другое время моющие посуду, стирающие, выжимающие половую тряпку, вдруг преображались. Пальцы становились гибкими и подвижными. Они словно летали по пожелтевшим от времени клавишам рояля, извлекая из него то мягкие, нежные, то сильные и решительные звуки. И дом оживал. Мелодия проникала в самые дальние, пыльные и заброшенные уголки их квартиры, ударяла в потолок, в оклеенные бежевыми обоями стены, исчезала в шкафу и вновь появлялась из открытой крышки рояля. Да, мастера, сделавшие его в начале века, безусловно знали свое дело.

Однажды рояль исчез. Вместо него появилось полированное пианино «Беларусь» и новые сапоги. Сапоги у мамы, сапоги у папы и сапоги у Инночки…

Конечно, пианино тоже издавало какие-то звуки. Но чудо исчезло. С таким же успехом можно было бы включить старенький проигрыватель «Аккорд» или, скажем, радиоточку. А самое главное — перестала происходить метаморфоза с мамиными руками. Пластмассовые клавиши «Беларуси» нажимались с трудом. И мама перестала играть.

У Леши руки были такой же формы, как у мамы. Пальцы, пожалуй, даже подлиннее, чем у самой Инны.

Она скосила глаза на свои руки. Да, подлиннее.

Заметив, как пристально мать смотрит на его руки, Леша машинально спрятал их в карманы. Инна улыбнулась и отвернулась к окну.

— Ишь ты, — Николай Павлович первым нарушил тишину — с того момента как машина тронулась, никто еще не произнес ни слова, — и сюда добрались желтозадые.

Все вопросительно посмотрели на него.

— Реклама — сплошная Корея, — продолжал он. — Как будто у нас своих, отечественных производителей нет. Тьфу! До чего страну довели, сволочи!

И действительно, вдоль дороги стояли огромные щиты с рекламой корейских фирм.

— Они эти щиты на корню закупили, — авторитетно объяснил таксист. — Еще когда Шереметьево-2 только строили.

— Скоро они всю Россию на корню скупят, — пробурчал старик и снова погрузился в молчание.

Машина подпрыгнула на ухабе. Потеряв равновесие, Инна всем телом навалилась на Лешу, а тот в свою очередь на Надю.

— Ой! — вскрикнула она от неожиданности. — Лешка, ну осторожней, платье помнешь.

Инна отодвинулась от сына:

— Извини.

— Ничего, — продолжая глядеть на дорогу, ответил Леша.

«Он меня почему-то стесняется, — подумала Инна. — А может, это только поначалу? Ничего. Привыкнет».

Она пошевелила пальцами ног. Надины золотые босоножки не то чтобы жали, а были какие-то неудобные. Жесткая кожа врезалась в ступни, а коленки из-за высоких каблуков пришлось подтянуть чуть ли не к подбородку. Все это было очень неудобно. Но главное…

Когда Инна увидела на ногах невестки эти ужасные, безвкусные босоножки, она вдруг вспомнила, как сама тоже была обладательницей точно таких же. «Стоп! — сказала она себе. — Я приехала в Москву. На свадьбу сына. Прошло уже почти двадцать лет. Пора бы уже забыть…»

Легко сказать «забыть». Особенно то, что мучило тебя многие годы, приносило горькое чувство стыда и боли, которое неожиданно, в самый неподходящий момент, заставляло краснеть и опускать глаза.

— Видимо, ты нездорова, — говорил Тэд в такие минуты. — Выпей аспирин и приляг.

Инна пила аспирин и ложилась. Просто потому, что можно было, уткнувшись в подушку и закрыв глаза, дождаться, пока воспоминания, вдруг всплывшие в ее памяти, не прокрутятся снова, не оживут со всеми подробностями и деталями и не иссякнут, не уйдут в глубины памяти, чтобы потом снова всплыть через полгода. Милый, тактичный и внимательный Тэд! Как я тебе благодарна за то, что ты никогда не задаешь лишних вопросов, а предлагаешь лекарство от воспоминаний — аспирин, диван и одиночество…

Поменяться с невесткой обувью Инну заставило не только желание избавить ее от мучений, а еще и то особое сладко-мазохистское чувство, заставляющее, скажем, то и дело касаться языком ноющего зуба — больно, а остановиться не можешь.

Лешке исполнился год. Сам по себе этот факт говорил о многом: из сморщенного розового комочка, каким приняла Инна своего сына из рук акушерки в роддоме, он превратился во вполне сформировавшееся человеческое существо, со своим характером, привычками и желаниями. Он рос здоровым ребенком — в девять с половиной месяцев маленькие ручонки, держащиеся за прутья манежа, разжались, и Леша самостоятельно сделал несколько нетвердых шагов.

— Батюшки! Пошел! — всплеснула руками сидевшая тут же за каким-то рукоделием мать Инны.

Через неделю Лешка уже вовсю носился по квартире, увлекая за собой скатерти со столов, переворачивая вазы и безжалостно раздирая на части еще не прочитанную дедом свежую газету.

Итак, ее ребенку исполнился год. Но для Инны эта дата имела и другое значение. Год прошел и с того страшного дня, когда она получила телеграмму с извещением о гибели Юры. Кто сможет подсчитать, сколько раз у Инны замирало сердце, когда в квартире раздавался телефонный звонок или стук в дверь? А сколько раз ее переполняло чувство материнской радости, когда Леша научился держать головку, произнес первое «мама»? Или когда у него прорезался первый зубик? Сколько раз она поворачивала ключ в замке почтового ящика с тайной, сумасшедшей надеждой… На что?..

Словом, горе и радость сплелись для Инны воедино в тот, пожалуй, самый трудный год в ее жизни.

Что делать дальше? Инна чувствовала, что пора что-то решать. К тому же к этому подталкивали многозначительные взгляды и выразительное молчание матери. Отец же со свойственной ему прямолинейностью время от времени усаживал Инну напротив себя с одной и той же фразой:

— Ну что, доча. Как дальше-то жить будем?

Инна не знала, что ответить отцу. Благо все время находилось какое-нибудь неотложное дело: то Лешка кричит — есть требует, то молоко на плите убегает… И «серьезный разговор» откладывался.

Как-то раз Инна поделилась своими проблемами с Галей — школьной подругой, учившейся тогда в МГУ на юрфаке и иногда забегавшей посплетничать о своих многочисленных поклонниках. Выслушав Инну, Галя только фыркнула:

— Мужика тебе, Инка, надо — вот и все.

— А как же… Как же… — испуганно пролепетала Инна. — Как же… Леша… Юра…

— Послушай, — решительная Галя взяла подругу за плечи и легонько встряхнула, — пора бы тебе уже проснуться. Год прошел. Понимаешь? Год! Юры нет!

Инна попыталась сделать протестующий жест, но Галя только сильнее сжала ладони.

— Его нет! — повторила она. — Он умер. Погиб. А ты жива. И ребенок твой жив, слава Богу. Так что подумай о нем. И о себе заодно. Вон в зеркало посмотри! Ты же красивая девка — а до чего себя довела? Ребенок ребенком, я, все понимаю, но нельзя же так себя изводить!

Инна повернулась к зеркалу. В нем отражалось осунувшееся лицо с синими кругами под глазами, кое-как собранные на затылке волосы. Усталые руки без признаков маникюра лежали на коленях.

— Ну как?

— Честно говоря, неважно, — опустила глаза Инна.

— Ну вот видишь!

Галя тоже заглянула в зеркало и уверенным жестом поправила свою умопомрачительную прическу.

— В общем, так. — Она наконец отпустила Иннины плечи. — В среду у Толи день рождения. Будут все наши…

— Да нет, нет, что ты, — замахала руками Инна. — Я в таком виде.

— Не дрейфь! — твердо сказала Галя. — Подкрасишься, глазки подведешь — все будет в порядке. Да-а, совсем забыла! Я же тебе шмотку симпатичную принесла!

И она вытащила из сумки полиэтиленовый пакет.

— Галь, это ж дорого, — пролепетала Инна, извлекая из пакета бежевый кримпленовый брючный костюм.

— Полтинничек всего! Подарок. Костюмчик-то штатовский. А деньги отдашь, когда будут.

— Я в среду не могу, — не очень уверенно сказала Инна. Она все еще сомневалась.

— A-а, понимаю. Прием в МИДе, наверное? — усмехнулась Галя. — Ты мне тут не выдумывай. С Лешкой старики посидят. И запомни — совсем не обязательно вот так сразу жениха искать. Посидишь, с людьми пообщаешься. Войдешь в нормальное русло. А там видно будет. В общем, в среду в пять я за тобой заеду.

И она умчалась.

Тот вечер прошел неважно. Инна настолько отвыкла от подобных мероприятий, что сразу смутилась от обилия незнакомых парней и разодетых девушек. Правда, поначалу за ней пытался ухаживать один симпатичный блондинчик в дорогом костюме, но она только односложно отвечала на вопросы и равнодушно поглядывала по сторонам. Так что он быстренько отстал.

После танцев все стали играть в «бутылочку», а потом, как водится, разбрелись парами по углам. Инне стало совсем скучно.

— Ничего, ничего, — подбадривала ее Галя, отрываясь от своего очередного кавалера. — Пообвыкнешь. Разойдешься. Вот держи трешку на такси.

И, насильно всунув мятую бумажку в карман начавшей было сопротивляться Инне, она вернулась к своему приятному занятию.

Когда Инна вышла на улицу, уже стемнело. Свободных такси было мало, да и те стремительно проносились мимо. В конце концов она решила рискнуть и поймать частника.

Резко затормозив, перед ней остановилась новенькая лаково-черная «Волга». Водитель потянулся к ручке и сам распахнул дверцу.

— Мне на Плющиху.

— Садитесь.

В салоне автомобиля было чисто, тепло и уютно. Кресла, обитые темно-вишневым бархатом, стереомагнитофон… Что сразу поразило Инну, так это отсутствие обычного в машинах запаха бензина. Вместо этого в воздухе пахло чем-то пряным и терпким, напоминающим смесь мускуса, корицы и красного перца. На переднем зеркале болтался небольшой улыбающийся чертик.

Вдруг из-под Инниного локтя раздался пронзительный писк. Она вздрогнула, а водитель, улыбаясь, полез куда-то между кресел и извлек небольшую телефонную трубку.

— Извините, — любезно сказал он Инне — и тут же в трубку, жестко и властно: — Да… нет… нет… Я же сказал — завтра в девять утра мне нужен… Что значит «не можем»? Меня это не касается. Если надо — сидите всю ночь…

Он говорил с еле заметным акцентом, а уверенные нотки в голосе выдавали человека, который привык командовать. В узких полосках света от проносящихся мимо уличных фонарей Инне удалось разглядеть, что обладатель машины с радиотелефоном был крупным мужчиной лет сорока — сорока пяти, с большими залысинами, волевым подбородком и мохнатыми бровями.

— … Так что имейте в виду. Я два раза повторять не люблю. Все. — Он щелкнул переключателем на трубке и вернул ее на прежнее место.

— Извините, — повторил он. — Подчиненные замучили.

Несколько секунд он вел машину молча, затем достал из кармана пиджака массивный портсигар, тускло сверкнувший вделанным в крышку зеленым камнем.

— Курите?

— Да… Пожалуй, — зачем-то сказала Инна, хотя давным-давно не брала сигарету в руки.

В портсигаре рядком лежали странные сигареты — короткие, толстенькие, без фильтра и без названия. Инна с опаской взяла одну.

— Это «Самсон». Голландский табак. Я сам готовлю сигареты. При помощи специальней машинки. Аромат беспддобный.

Он щелкнул зажигалкой и, пока Инна прикуривала, внимательно смотрел на нее. Надо сказать, что она почти физически ощутила, как его взгляд скользнул по ее глазам, аккуратно припудренному носу, неумело втягивающим дым губам, затем переместился на ее тонкие, изящные пальчики…

Инна подняла голову и встретилась глазами с незнакомцем. Лучше бы она этого не делала!

Его взгляд словно пронзил Инну насквозь. Он был тверд, открыт, насмешлив и как-то бесстыден. От него шли странные, притягивающие волны. В народе такие глаза иногда еще называют «омуты». Молодые девки боятся их как огня, а те, кто повзрослей, поопытней, ищут их, да не всегда находят…

Итак, совершенно неожиданно для себя Инна заглянула в глаза странного незнакомца и сразу же почувствовала себя кроликом, попавшим в силки. И куда делось ее былое умение легко и с достоинством общаться с мужчинами, а в случае надобности даже отбрить кого угодно?

Очевидно, прекрасно зная о магическом свойстве своих глаз, мужчина снова улыбнулся, перевел взгляд на дорогу и прикурил сам. Салон заполнил сизый ароматный дым.

«Вот откуда этот странный запах в машине», — догадалась Инна.

Она неосторожно слишком глубоко затянулась и сильно закашлялась. Маслянистый дым как бы обволакивал гортань, и становилось просто нечем дышать.

Пока Инна пыталась откашляться, мужчина снова запустил руку в пространство между кресел, где кроме радиотелефона был еще и маленький холодильник, и достал оттуда массивный стакан из толстого стекла.

— Держите, — он вложил стакан ей в руку и наполнил его до половины темной непрозрачной газированной жидкостью из красной жестяной банки.

— Выпейте, это поможет.

Опыт с сигаретой насторожил Инну, и она решила отказаться:

— Нет, спасибо. Я только что с вечеринки. С меня хватит спиртного.

— Пейте. Это всего лишь кока-кола.

Слова незнакомца прозвучали почти как приказ. Вообще-то Инна была вполне самостоятельной и независимой девушкой, умеющей настоять на своем, но тут почему-то почувствовала непреодолимое желание подчиниться. К тому же она никогда еще не пробовала кока-колу, о которой в то время много говорили.

Напиток ей понравился. Кашель прошел, и Инна почувствовала себя гораздо лучше, чем на этом дурацком дне рождения.

— Такая красивая девушка — и уходит с вечеринки одна. Это нонсенс, — снова повернув голову к ней, произнес незнакомец.

Инна уже было открыла рот для ответа, но ничего подходящего на ум не пришло. Поэтому она только глотнула из стакана и сделала еще одну затяжку. На этот раз она была осторожнее и, втянув в легкие небольшое количество дыма, сразу же выпустила его через сложенные трубочкой губы.

— Ну как? — спросил незнакомец.

— Хорошо, — утвердительно кивнув, ответила Инна. Ей действительно было хорошо. Голова легонько кружилась, а по телу как будто разлились приятно покалывающие пузырьки газа. Тревога и тоска, обычно не оставляющие ее ни на минуту, куда-то исчезли, бархатное кресло показалось таким теплым и ласковым, а незнакомец — хорошим, добрым и… Нет, Инна даже самой себе не призналась бы, каким еще…

Машина нырнула в ярко освещенный тоннель под площадью Маяковского.

— Вам на Плющиху ближе к Садовому или к Пироговке?

— К Садовому. Рядом с «Белградом».

— О, я там рядом работаю.

— Интересно, — осмелела Инна. — Это в какой же организации оборудуют машины телефонами?

— А вы не знали? Постановление вышло, чтобы до конца пятилетки каждый советский гражданин получил квартиру, машину и телефон. Так вот, я один из первых счастливчиков, — отшутился он.

— И можно куда угодно звонить?

— Да. И даже за границу. Еще кола-колы? А может быть, капельку коньяку?

— Ну только если за компанию, — Инна была уверена, что он откажется — за рулем все-таки. Но незнакомец как ни в чем не бывало притормозил и наполнил два бокала из пузатой матовой бутылки.

— Вы знаете, — сказал он, протягивая Инне бокал, — я никогда не пью с незнакомыми людьми.

— Меня зовут Инна Соломина.

— А меня Ираклий. Будем знакомы, Инна Соломина.

И он сделал большой глоток.

— А вы не боитесь ГАИ? — Инна пригубила тоже.

— Нет. ГАИ боится меня.

— О-о, вы же совсем не страшный! — решила пококетничать Инна. Как давно она этого не делала!

— Я не страшный. Я строгий. — Ираклий сдвинул брови и приподнял одну из них. — Вот какой.

— А если я сделаю так же, ГАИ и меня испугается?

— Конечно, — пожал он плечами. — В следующий раз, когда напьетесь за рулем, обязательно попробуйте.

Инна расхохоталась. С ним было легко и весело.

— Но у меня нет машины.

— Какая ерунда. Нет — значит, будет. Вы замужем?

— А вот отгадайте, — озорно сверкнула глазами Инна.

— Нет, — уверенно сказал Ираклий.

— Почему вы так убеждены?

— Очень просто. Замужние женщины обычно не ходят на вечеринки в одиночку. А если все-таки муж отпускает жену, да еще такую красивую, одну вечером… — Он сделал выразительную паузу. — То я его за мужчину не считаю. Так что вы в любом случае не замужем.

Фраза была довольно рискованная. В другое время Инна, может быть, даже и обиделась бы. Но тут ей вдруг стало так грустно, потому что вот она, девятнадцатилетняя симпатичная девушка, вынуждена одна-одинешенька стоять на обочине дороги в чужом кримпленовом костюме, что слезы сами навернулись на глаза, комок застрял в горле, и она тихонько всхлипнула.

«Вот дура, — выругала она сама себя. — Не хватало еще тут разреветься перед ним». Но поделать уже ничего было нельзя, и предательская слезинка скатилась по щеке.

Конечно же, это не ускользнуло от внимания Ираклия.

— Ну-ну, не надо так переживать, Инночка. Все будет хорошо.

Он протянул руку и погладил ее по волосам.

Инна содрогнулась всем телом. Последний раз ее вот так гладил Юра… Хотя не совсем так. Рука Юры была нежной, осторожной. Прикосновение же Ираклия было уверенным, сильным и властным, словно он наперед был уверен, что это ей понравится. Он провел по ее голове еще раз, потом запустил пальцы в волосы. Инна почувствовала, что теряет контроль над собой.

Ираклий нагнулся и одновременно притянул Иннину голову к себе. Совершенно неосознанно для себя она сама потянулась к его губам.

«Господи, что я делаю?!» — промелькнуло у нее в голове.

Такого поцелуя ей еще никогда не приходилось испытать. Это был поцелуй взрослого, опытного мужчины, чудесный, нескончаемый поцелуй, во время которого чувствуешь себя маленькой веточкой, увлекаемой рекой в океан. Только когда он наконец оторвался от ее губ, Инна немного пришла в себя.

— Что вы делаете? — прошептала она.

— Пытаюсь вас успокоить.

— Но я же еще больше… — Инна не нашлась, чем закончить фразу.

— Тс-с, — поднес палец к губам Ираклий. — Не надо ничего говорить. Вот и слезы у вас высохли. Значит, чем-то я помог вам.

Оба замолчали.

— А почему мы не едем? — первой спросила Инна.

— Ах да… Совсем забыл. Плющиха, угол Садового…

Заурчал мотор, и через пять минут они были у подъезда Инны.

— Вот… — Она вытащила из кармана три рубля.

— Благодарю, — насмешливо произнес Ираклий. — Провести полчаса в обществе красивой женщины да еще получить за это целых три рубля — это для меня слишком. Или то, или другое.

— Спасибо. — Инна взялась за дверную ручку.

— Постойте. — Ираклий вынул из кармана прямоугольный кусочек картона и протянул ей. — Позвоните. Мне будет приятно.

В лифте было темно, но Инне удалось прочитать содержание визитки. Оно было предельно лаконично: «Ираклий Георгадзе». Ниже следовало три номера телефона — домашний, рабочий и в автомобиле…

Инна решила ему не звонить. «Мне сейчас не до глупостей всяких, — убеждала она себя, стирая Лешкины ползунки. — К тому же он наверняка женат».

Однако желтый томик Андрея Вознесенского, в который она спрятала визитку, то и дело притягивал ее взгляд. Тогда она вспоминала тот поцелуй в машине, его руку в своих волосах… И сразу же гнала эти мысли прочь.

Все решилось гораздо проще. Через неделю Ираклий позвонил сам.

— Как вы узнали мой телефон? — хмуро спросила она.

— Это не так трудно, как вы думаете, Инночка. У меня к вам небольшая просьба. Не могли бы вы спуститься на пять минут? Моя машина стоит прямо перед вашим подъездом. Очень вас прошу.

— Мам, я счас! — крикнула Инна, выбегая из квартиры.

Она вернулась только на следующее утро в новом платье, туфлях и с тоненьким золотым колечком на безымянном пальце. Родители, предусмотрительно извещенные по телефону о «дне рождения у одной подружки», встретили ее понимающими улыбками.

Закрывшись в своей комнате, она скинула платье, сунула ноги в домашние тапочки и подошла к трюмо. Вчера в «Березке», куда они заехали, Ираклий купил ей даже тонкое кружевное белье. Расстегнув изящный бюстгальтер, почти не скрывающий ее аккуратную грудь, Инна придирчиво осмотрела свое усталое тело.

Из зеркала на нее смотрела светловолосая богиня с искрящимися от счастья глазами. Инна юркнула в не разобранную со вчерашнего дня постель и забылась глубоким сном.

С этого дня ее жизнь существенно изменилась. Всю неделю она так же стирала, убирала, воспитывала Лешку, а где-нибудь ближе к субботе за ней заезжал Ираклий, и они отправлялись в путешествие по вечерней Москве. Обычно ужинали в каком-нибудь роскошном ресторане, потом ехали в Дом кино на премьеру или закрытый просмотр. Несколько раз были в театре — в Ленкоме или на Таганке, куда билетов было не достать. Часам к двенадцати ночи они приезжали на огромную двухэтажную дачу Ираклия, где проводили весь следующий день, а иногда и два. Инне очень нравилось нежиться в теплой прозрачной воде небольшого мраморного бассейна, который находился в цокольном этаже, а потом, завернувшись в пушистый халат, смотреть большой японский телевизор. Конечно, только до тех пор, пока сверху из своего кабинета не спускался Ираклий, держа в руках два бокала, наполненных великолепным грузинским вином.

Обычно после того, как он привозил Инну домой, она обнаруживала в сумочке конверт с одной-двумя зелеными сотенными бумажками. Поначалу она пыталась возвращать деньги, убеждала его, что это нехорошо, но Ираклий только недоуменно пожимал плечами и говорил:

— Разве мужчина не обязан содержать женщину, которую любит? Что же в этом плохого?

Да, в минуты страсти он всегда шептал ей, что любит ее. И в эти минуты она не могла ему не верить.

Прошло три месяца. У Инны появилось много новых вещей. Андрей Вознесенский изрядно потолстел от влагаемых в него еженедельно кредиток. Инна перестала стесняться в ресторанах, смущаться в обществе расфуфыренных киношных дам. Научилась разбираться в блюдах и напитках. Словом, вполне вошла в роль любовницы богатого человека.

Что дальше? — снова встал перед ней вопрос. И опять, как и три месяца назад, она не могла на него ответить. Да и что можно было планировать, когда она почти ничего не знала об Ираклии. Правда, как-то раз она обнаружила на столе забытое им темно-красное удостоверение из натуральной кожи, на обложке которого блестели тисненные золотом буквы «ЦК КП ГРУЗИИ», но и в нем ничего, кроме фамилии и имени, не содержалось. Даже должность не была обозначена. Сам же Ираклий обладал удивительной способностью уходить от Инниных расспросов. Кроме того, он всегда давал понять, что она совершенно свободна и, как только он, Ираклий, ей надоест, она сможет уйти.

Конечно, Инна понимала, что рано или поздно такой момент наступит. Но тут же перед ее глазами вставали его глаза-омуты, и она откладывала решение этого вопроса.

Как-то раз Ираклий неожиданно позвонил в середине недели:

— Мы летим в Тбилиси на пару дней. Свадьба у друга.

Инна попыталась что-то возразить, но он даже слушать не стал:

— Побросай в сумку самое необходимое. Через полчаса я буду у тебя.

По дороге они заехали в магазин, где Ираклий купил ей черное платье с глубоким вырезом, покрытое блестками, и золотые босоножки на высоком каблуке.

— У нас любят, чтобы все блестело, — объяснил он.

На свадьбе было весело. Столы ломились от всевозможных яств и напитков. Инна сразу опьянела от красивой грузинской музыки, вина и танцев. Она пользовалась успехом среди гостей мужского пола — от кавалеров отбоя не было.

Она немного заволновалась, когда Ираклий неожиданно ушел, оставив ее на попечении Гиви — высокого немолодого мужчины, который чуть теснее, чем того требовали приличия, обнимал ее за талию во время танцев.

— Это мой друг, — шепнул ей на ухо Ираклий. — Будь к нему внимательна.

Если бы Инна была хоть чуточку более трезвой, она бы заметила тень, пробежавшую по лицу Ираклия. Но крепкое красное вино сделало свое дело.

Она лишь спросила:

— А ты надолго?

— Нет… скоро буду.

Больше Инна его никогда не видела.

…Их было трое. Трое разгоряченных вином южных мужчин. В гостиничном номере, куда ее привез Гиви, было душно, но они почему-то не открывали окон. Вначале ее заставили выпить стакан чачи. Потом раздели. Сняли все, кроме золотых босоножек. Видимо, для них это было особым шиком.

Инна очнулась на следующий день около часа. Голова раскалывалась. Она не помнила почти ничего. Кроме стыда, отвращения и боли. Боли от врезающихся в ступни тесных босоножек.

Когда она вечером того же дня сидела в автобусе из Внукова до аэровокзала, на ней были те же босоножки. Инна не взяла с собой запасной обуви, поэтому другого выхода не было. Глядя на пробегающие за окном «Икаруса» березки, она думала только об одном: «Уехать. Из этого города, из этой страны. Куда угодно, лишь бы скорей…»