Россини

* * *

Вечер 7 марта 1819 года в театре Сан-Карло. Афиша сообщает о возобновлении «Моисея» «с музыкальными добавлениями и новым финалом, специально написанным синьором маэстро Россини».

Стендаль, оказавшийся в этот день в Неаполе, спешит в Сан-Карло. Ему, как и остальной публике, хочется узнать, что же такое новое смог придумать Россини.

Первые два акта были встречены, как обычно, бурными аплодисментами. Однако публика не обнаружила в них ничего нового. Выходит, автор приберёг новинки и сюрпризы к финалу? Но и в последнем акте звучала всем знакомая музыка. В афише говорилось о «добавлениях» и о «новом финале», так что сейчас-то и прозвучит наконец что-то неожиданное. Но вот уже близится сцена перехода через Красное море, и публика собирается по привычке повеселиться и поострить, как вдруг внимание всех обращается к Моисею. Он начинает новую арию: «С твоего звёздного престола...» Изумлённые слушатели тут же затихают. Никому больше и в голову не приходит шутить или смеяться. Зачарованная красотой молитвы, публика мгновенно была захвачена и покорена этой мелодией. И не успел Моисей закончить, как произошло нечто из ряда вон выходящее — возбуждённые, взволнованные, потрясённые слушатели вскочили со своих мест и принялись кричать:

— Браво! Браво Россини! Брависсимо!

Словно какой-то вихрь безумия охватил зал. Но молитва продолжается. Она звучит всё шире, всё сильнее. Теперь её поют хор и солисты. Когда же заканчивают молитву Аарон и Эльчия, её торжественно подхватывает народ Моисея, опустившись на колени. Его последняя мольба, возносимая к небу, звучит ещё более страстно. Чудо свершается — волны моря разверзаются и пропускают народ, охраняемый богом.

Невозможно представить себе, каким громом аплодисментов разразился зал. Казалось, театр рушился. Зрители лож свесились через барьер и, как безумные, вопили во весь голос. В партере тоже кричали, стучали ногами и палками.

В ложе княгини Пиньятелли Стендаль заметил:

— Никогда ещё я не видел ни подобного неистовства, ни такого триумфа. Даже успех «Сороки-воровки» в Милане, а он, поверьте, был невероятный, меркнет в сравнении с этим.

После спектакля Россини заявил:

— Некоторые немецкие критики утруждают себя, давая мне советы, какого рода музыку я должен писать. Им хотелось бы, чтобы я писал, как Гайдн или Моцарт. Что я, с ума сошёл! Даже если б я из кожи вон лез, я мог бы стать только скверным Гайдном и никудышным Моцартом. Я предпочитаю оставаться неплохим Россини...